Атласов – в краю горячих гор

Далеко же унес житейский ветер Владимира Атласова... Через всю Россию – от Великого Устюга и до самого дальнего русского берега, о котором на его родине и слыхом не слыхивали. Да и сам он ничего не знал о той земле, когда бежал от скудной своей жизни в Сибирь...

В Якутске бедный устюжский крестьянин быстро дослужился до пятидесятника, и в 1695 году его назначили приказчиком Анадырского острога. Был он уже очень немолод, но все еще смел, предприимчив, легок на подъем, если чувствовал, что дело стоит того.

Всякое в то время про Камчатку говаривали. Сказывали, что обширна, богата пушным зверем она, что зима там другая – гораздо теплее, а реки полны всяческой рыбы. Бывали на Камчатке русские служилые люди, а еще в 1667 году на «Чертеже Сибирския земли», составленном по наказу тобольского воеводы Петра Годунова, обозначена ясно река Камчатка. И, видно, прослышав об этой земле, Атласов уже не расставался с мыслью найти свою дорогу в нее.

Он рассудителен, нетороплив в важных решениях – жизнь научила тому, и для начала посылает на Камчатку якутского казака Луку Морозко. Тот дошел до реки Тигиль, сбегающей со Срединного хребта чуть ли не посередине Камчатки, успешно вернулся и окончательно убедил Атласова в необходимости снарядить сильный отряд и самому пройти в те желанные земли. Мало ли, что и до него там бывали? Толком-то все равно ничего не известно...

Собирался Атласов на свой страх и риск. Якутский воевода Михайла Арсеньев, понимая возможный риск и предвидя несомненную опасность подобного предприятия, дал Атласову добро на словах – никаких письменных распоряжений, инструкций: не дай бог, случится что, тогда отвечать придется. А так Атласов сам по себе идет, значит, и спрос с него. Денег на снаряжение воевода тоже не дал, и Атласов добывал их – где уговорами и обещаниями сторицей вернуть, а где и под кабальные записи. Верил, что, вернувшись, с лихвою отдаст.

Зимой 1697 года с ватагой в 120 человек, из которых только половина была русских служилых, а остальные – ясашные юкагиры, взятые для собольего промысла, вышли в поход. На оленьих нартах перевалили через Великие горы, как назывался тогда Корякский хребет, и вступили в незнакомые земли. Собрав ясак у коряков, Атласов направился по западному побережью Камчатки на юг, а другая часть отряда во главе с Лукой Морозко двинулась к Восточному морю – Тихому океану.

Все шло поначалу хорошо – спокойно и мирно, но однажды коряки воспротивились платить ясак, подступили с разных сторон, угрожая оружием. Юкагиры, почувствовав опасную силу, изменили казакам и, объединившись с коряками, внезапно напали. В яростной схватке трое казаков погибло, пятнадцать получили ранения, сам Атласов в шести местах ранен был, однако отбились все же...

Летом они двинулись вверх по Тигилю, преодолели перевал на Срединном хребте и спустились в долину реки Камчатки. Здесь, неподалеку от ее крутого поворота в сторону океана, вкопал Атласов высокий крест с вырезанными на нем словами: «7205 году, июля 18 дня, поставил сей крест пятидесятник Володимер Атласов с товарищи 65 человек». Это было в 1697 году.

Множество людей жило в той долине. Но сбор ясака среди ительменов прошел кое-как – «зверья они не припасали в запас», да и время у них было трудное, поскольку воевали с соседями. В казаках они видели сильных союзников и попросили поддержки в этой войне. Атласов подумал, решил поддержать – может, в низовьях Камчатки с ясаком дело лучше пойдет, посадил людей в лодки, да и пустился в плавание вниз по реке.

Все видел и все запоминал Владимир Атласов – знал, что скорее всего первым из русских идет по этой реке. В записках своих рассказал, что «свыше 160 острожков, а в каждом по 150-200 душ» насчитал во время речного похода, и людей, живущих там, описал замечательно: «...камчадалы возрастом невелики с бородами средними, лицом походят на зырян». Хорошо знал Атласов зырян – коми, вот и сравнил камчадалов с ними.

«А как плыли по Камчатке – по обе стороны иноземцев гораздо много – посады великие, юрт ста по три и по четыре и по пять сот и болши есть... А вышеписанные иноземцы державства никакого над собой не имеют, только кто у них в каком роду богатее – того болши и почитают. И род на род войною ходят и дерутца... А юрты у них зимние земляные, а летные на столбах, вышиною от земли сажени на три, намощено досками и покрыто еловым корьем, а ходят в те юрты по лестницам... А у Камчадальцев бывают лодки, которые поднимают человек по 10 и по 20, а иных судов не видали... А питаютца рыбой и зверем, а едят рыбу сырую мерзлую, а в зиму рыбу запасают сырую: кладут в ямы и засыпают землею, а та рыба изноет, и тое рыбу вынимая кладут в колодцы и наливают водою, и розжегши каменья кладут в те колодцы и воду нагревают, и ту рыбу с тое водой розмешивают и пьют, а от тое рыбы исходит смрадной дух, что рускому человеку по нужде терпеть мочно».

Целую жизнь незнакомого прежде народа описал Владимир Атласов. Написал бы больше еще, только с бумагой дела плохи были. Дорогая бумага, много с собой не возьмешь, да и воевода ее вовсе не дал. Так и написал потом: «А книги да он Володимер... подаст за своей рукою вскоре. А дорогою де он Володимер тех книг не писал, потому что не было у них писчие бумаги».

Разгромив нижних ительменов и обложив их ясаком, пошел Атласов на запад, к Охотскому морю. На берегу Ичи поставил острожек, на всякий случай укрепил его, как сумел, и зазимовал. Здесь, на Иче, повстречал Атласов полоненного камчадалами Денбея из «Узакинского царства» — феодального японского княжества.

«А полоненик, которого морем на бусе морем принесло, каким языком говорит – того не ведает. А подоблет кабы гречанин: сухощав, ус невелик, волосом черн». Как-то удалось все же найти Атласову с ним общий язык и разузнать множество интересных и чрезвычайно важных для Российского государства сведений и подробнейшим образом все, что узнал, записал. «Соболей и никакова зверя у них не употребляют. А одежу носят тканую всяких парчей, стежыную на бумаге хлопчатой... К Каланской Бобровой реке приходят по вся годы бусы и берут у иноземцев нерпичей и каланской жир, а к ним что привозят ли – того иноземцы сказать не умеют».

Замечательно интересно сложилась судьба Денбея. Отбил его Атласов у местных людей и с собою увел. В 1701 году тот уже оказался в Москве, был представлен Петру Великому – как-никак ведь первым из японцев он в Россию попал, и что знал о своей стране, все рассказал. Царь Петр тут же нашел ему применение и затеял с его помощью обучать русских японскому языку.

Но Атласов всего этого уже не узнал. От берега Ичи он пошел круто на юг, пока не встретил «курильских мужиков» — айнов, совершенно неизвестный русским народ: «…на камчадалов схожи, только видом их чернее, да и бороды не меньше».

В местах, где жили айны, было много теплее, да и пушного зверья обитало гораздо более – вот бы, казалось, где ясак можно собрать хороший, но, овладев в приступе огороженным частоколом селением, казаки нашли в нем лишь сушеную рыбу. Здешние люди не запасали пушнину.

Трудно точно сказать, как далеко на юг Камчатки забрался Атласов. Сам он называет речку Бобровую, но уж и в начале следующего века реки с таким названием не знал никто. Вот и предположили, что говорил Атласов о речке Озерной, куда нередко заходили из моря каланы – морские бобры. Но он прошел и дальше Озерной – до реки Голыгиной и в сказках своих написал, что «против нее на море как бы остров есть».

И верно ведь все! От устья этой реки и вправду хорошо виден первый остров Курильской гряды с самым высоким из всех курильских вулканов на ней. А дальше идти уже было некуда. Дальше был океан.

В зимовье на Иче они вернулись глубокой осенью. Вести ждали дурные: олени, на которых Атласов очень рассчитывал, пали, да и для людей продовольствия оставалось в обрез. Опасаясь голода, отправил Атласов двадцать восемь человек на запад – на реку Камчатку, к ительменам, недавним союзникам – авось помнят помощь казаков и с голоду помереть не дадут. А сам с наступлением теплой погоды двинул на север – обратно в Анадырь. Устали казаки от долгих скитаний, от жизни впроголодь и от ожидания затаенной опасности. Все настойчивей, все чаще говорили они о возвращении. И хоть не был Атласов человеком мягким, податливым, а уступил. Понимал, как правы казаки.

В Анадырь они вошли 2 июля 1699 года. Всего 15 казаков и 4 юкагира осталось. Прибавление в государеву казну было не ахти уж какое: 330 соболей, красных лисиц 191, лисиц сиводушатых 10, «да бобров морских камчадальских, каланами называемых, 10, и тех бобров никогда в вывозе к Москве не бывало», — сообщил в одной из отписок якутскому воеводе анадырский приказчик Кобылев. Но прежде того написал: «…пришел в Анадырское зимовье из новоприисканной камчадальской землицы, с новые реки Камчатки, пятидесятник Володимер атласов...»

Вот что главное: новоприисканная землица и новые реки ее.

Богатство тех рек поразило Атласова, и в скасках он о том рассказал – как умел, но и как выразительно, точно! «А рыба в тех реках в Камчацкой земле морская, породою особая, походит она на семгу и летом красна, а величиною болши семги, а иноземцы называют ее овечиною. А иных рыб много – 7 родов розных, а на Руские рыбы не походят. И идет той рыбы из моря по тем рекам гораздо много и назад та рыба в море не возвращаетца, а помирает в тех реках и в заводех. И для той рыбы держитца по тем рекам зверь – соболи, лисица, выдры».

Да и самую открытую землю он описал замечательно: «...если идти вверх по Камчатке-реке неделю, есть гора, подобна хлебному скирду, велика гораздо и высока, а другая, близ ее ж, подобна сельскому стогу и высока гораздо, из нее идет дым, а ночью зарево и искры». И сейчас, спустя почти три сотни лет, понятно, о каком из вулканов говорит здесь Атласов: о Толбачике, строптивом и беспокойном и в наше время.

Вскоре после возвращения Атласова якутский воевода отправил его в Москву вместе с государевой ясашной казной. Как долго он пробыл в столице – неизвестно, но там его поверстали «казачьим головою в Якутску и верстание то учинено ему за его поход на Камчатку».

«Скаски» Атласова попали в руки царю. Петр I высоко оценил добытые сведения: новые дальние земли и моря, сопредельные с ними, открывали новые дороги в восточные страны, в Америку, а России необходимы были эти дороги.

Путь же, которым прошел Атласов, еще однажды преодолел только он сам. Долог и труден путь был. В Анадырь из Якутска приходилось добираться почти полгода, да из Анадыря на Камчатку – еще два месяца. А до Охотска из Якутска можно доехать за месяц, ну а далее морем прямая дорога вела на Камчатку.

Атласов вернулся в открытую землю. В 1706 году он, с двумя пушками и служилыми людьми, был послан приказчиком на Камчатку. Прочно осел в ней, собирал ясак в государеву казну, да и о себе, понятное дело, не забывал. Правил своевольно и твердо. Хотел – казнил, хотел – миловал. Впрочем, действовал вполне согласно инструкции, предписывавшей «казнить инородцев смертью, а подчиненных своих наказывать не токмо батогами, но и кнутом».

Какое-то время казаки терпели – умеют терпеть и несправедливость русские люди, однако потом взбунтовались, сместили силой Атласова, он бежал в Нижне-Камчатский острог, надеясь отсидеться, переждать опасный момент. Да только напрасно... Казаки ворвались в дом ночью, и чья-то рука нанесла смертельный удар. Долго не знали, как его жизненный путь завершился. Пока Степан Крашенинников, первый ученый-исследователь Камчатки, не пришел в ту землю и не разузнал все про Атласова.

Ведь это Атласов проторил дорогу ему.

Добавить комментарий