Беллинсгаузен: там – за льдами – Антарктида...

Иногда, когда переставал идти снег, источаемый низкими белыми облаками, проглядывало нежаркое солнце, и сразу же глазам делалось больно от его нестерпимо яркого света, заставлявшего искриться вокруг все: снег, лежащий на палубе и налипший на паруса, льды, плывущие по воле волны, и чистую воду. Почти ослепленный этим недолгим сиянием, Беллинсгаузен прикрывал ладонью глаза, глядя вперед по ходу шлюпа.

Временами он поднимал зрительную трубу и осматривал горизонт. А когда солнце пряталось, воцарялся мрак, делая унылым все окружающее. И тогда, под влиянием той блеклой унылости, в голову приходили невеселые мысли, и как-то особенно остро ощущалась холодная пустота, равнодушие этого бесплодного края.

Беллинсгаузен долго смотрел в трубу и не видел ничего. Впереди, прямо по курсу «Востока», расстилал ось бугристое белое поле. Ртуть в термометре падала, предвещая худую погоду, и капитан приказал переложить курс на северо-запад, надеясь, что в этом направлении льды перед шлюпом расступятся.

Незнакомые синие птицы пролетели над кораблем, удаляясь в той стороне, где лежали вздыбившиеся льды. Отчетливо доносились крики пингвинов...

Стоял пасмурный полдень 16 января 1820 года. В тот день глазам человека впервые открывался таинственный, ускользающий и недостижимый шестой континент. Впрочем, капитан шлюпа «Восток» Фаддей Беллинсгаузен и Михаил Лазарев – молодой командир шлюпа «Мирный», следовавшего неподалеку, ничего об этом не знали.

Они искали шестой континент. Пробивались к нему – и это не слепая удача, не везение, а непреложная закономерность, что именно они первыми приблизились к берегам Антарктиды.

Да, упорный англичанин Джеймс Кук раньше обошел вокруг Антарктиды. Но Кук никогда не подходил так близко к ее берегам, как Беллинсгаузен с Лазаревым. А через сколько сомнений переступил и сам Кук, пока не уверился, что загадочный материк существует... Кук, который взвешивал каждое слово, прежде чем что-либо сказать, утверждал – нет и не может быть «ложного» материка, а потом отметал вдруг сомнения и так же категорично говорил: нет, он есть! И еще он искренне верил: дальше него к этому материку никто не сможет продвинуться. Вот строки, написанные им в феврале 1775 года: «Риск, связанный с плаванием в этих необследованных и покрытых льдами морях в поисках ложного материка, настолько велик, что я смело могу сказать, что ни один человек никогда не решится проникнуть на юг дальше, чем удалось это мне». И снова ошибался. Русские корабли прорвались дальше сквозь ледяной заслон Антарктиды.

Как же долго человек шел к берегам последнего континента...

Из инструкции капитану Ф. Ф. Беллинсгаузену: «Коль скоро наступит удобное время в сем году, капитан второго ранга Беллинсгаузен отправится для обозрения острова Георгия... и будет продолжать свои изыскания до отдаленнейшей широты, какой только он может достигнуть; употребит всевозможное старание и величайшее усилие для достижения сколь можно ближе к полюсу, отыскивая неизвестные земли, и не оставит сего предприятия иначе, как при непреодолимых препятствиях.

Ежели под первыми меридианами, под коими он пустится к югу, усилия его останутся бесплодными, то он должен возобновить свои покушения под другими и, не опуская ни на минуту из виду главную и важную цель, для коей он отправлен будет, повторяя сие покушение ежечасно, как для открытия земель, так и для приближения к Южному полюсу».

Незадолго до того Иван Крузенштерн отправил докладную записку морскому министру, где предлагал, нет – даже настаивал на том, чтобы снарядить экспедицию к Южному полюсу – открыть новые земли, проверить и дополнить все известное о южных морях. Отправить такую экспедицию надо возможно скорее, дабы не допустить, чтобы слава такого предприятия досталась какой-либо другой стране. Чувствовал Крузенштерн: назревают события... Не может быть так, чтобы к последней большой загадке планеты не устремились мореплаватели и разных земель. Торопит время...

И пошло, закрутилось. Выбрали два шлюпа – «Восток» и «Мирный» и стали готовить их к дальнему плаванию. «Восток» построили в Петербурге, на Охтенской верфи, и был он той же конструкции, что и «Камчатка» Головнина, а «Мирный» прежде был транспортом и сильно отличался от шлюпа как такового, хотя согласно указу царя его тоже записали как шлюп.

От Крузенштерна во многом зависело, кого назначить на корабли командирами, его, собственно, просили на свой взгляд подобрать офицеров. А он и сам бы пошел, да здоровье не позволяло. Перебрал в памяти лучших офицеров русского флота, вспомнил, как хорошо проявил себя во время первого кругосветного плавания молодой Беллинсгаузен. Много воды утекло с той поры... Давно уж он вырос в отменного капитана – служил долгое время в Балтийском флоте, потом – в Черноморском, где составил превосходные карты побережья Кавказа. С Беллинсгаузеном, если кто и может сравниться, так лишь Головнин. Но Головнин далеко был в то время: где-то в океанских просторах затерялся он на «Камчатке», совершая свое кругосветное плавание. А вторым капитаном на «М ирный» решили назначить Михаила Петровича Лазарева – человека совсем молодого, но со значительным опытом, прошедшего службу в английском флоте и на судне «Суворов» совершившего третье русское кругосветное плавание.

Беллинсгаузену много пришлось повозиться с «Востоком» — он и все-то делал не спеша, обстоятельно, а тут, принимая всерьез необычные условия плавания, проверял, как вбит каждый гвоздь, и даже изменил некоторые детали конструкции. И, в общем, осмотрев свой корабль после всех переделок, остался доволен им. А Лазарев, едва увидев «Мирный», коим ему предстояло командовать, сразу расстроился, поскольку транспорт, как его ни величай царским указом, остается все-таки транспортом, а не ходким боевым кораблем. Парусное вооружение «Мирного» во многом уступало «Востоку». Лазарев решил, что возможно коренным образом переделать, испросив на то разрешение морского министра. Переменил рангоут – мачты, стеньги, реи, гафели – все, поставил другие паруса и сделал кое-какие внутренние переделки.

Из инструкции капитану Ф.Ф. Беллинсгаузену: «Поскольку звание ваше обязывает вас защищать достоинство флота Российского, то коллегия, надеясь, что вы не упустите ничего из вида к сохранению судов, вам вверяемых, и к недопущению их до оскорбления, предписывает вам содержать себя в готовности, чтобы кто-нибудь, встретясь с вами, не мог нанести обиды флагу и причинить судам вашим вреда. В случае неприязненного нападения стараться оборонить себя, как долг храброго и искусного офицера повелевает».

В шесть часов вечера 4 июля 1819 года «Восток» и «Мирный» поставили паруса и вышли с Кронштадтского рейда. Через две недели пришли в славный Портсмут, откуда выводили свои корабли и Дрейк, и Дампир, и Кук – порт, всегда, наверное, забитый судами под разными флагами. Беллинсгаузен в подзорную трубу с удовольствием разглядывал гордые силуэты фрегатов, барки, корветы, угольщики, купеческие суда, пришедшие из южных морей, и вдруг в поле его зрения попал корабль с русским флагом.

Ну, конечно, сомнений не может быть – это «Камчатка», идущая к родным берегам после кругосветного плавания. Беллинсгаузен подумал тогда: «Как же приятно увидеть в чужих водах русский корабль, и можно представить, как рады все на «Камчатке» при виде «Востока» и «Мирного».

Уж так устроены русские – за границею они еще больше любят друг друга... Сразу же, едва бросили якорь – гости с «Камчатки», теплая встреча, расспросы, на следующее утро Беллинсгаузен с Лазаревым нанесли ответный визит. Головнин, волнуясь, радушно их принимает, тут же в капитанской каюте выпивают по чарке за встречу. У одного из них все уже позади, не будет уже яростных штормов, а у двух других – все впереди: и бури, и дикие встречные ветры, и коварные рифы... Конец и начало пути... И, конечно, никто из этих трех капитанов не уступил бы места другому. Перед каждым – свой собственный путь. И каждый должен его пройти.

И они разошлись.

Месяц за месяцем «Восток» и «Мирный» спускаются к южным широтам. Давным-давно остался позади остров Тенериф – последнее прибежище мореплавателей перед походом через Атлантику, позади и Бразилия. Еще лишь несколько небольших островов встретятся им на пути. Один – остров Анненкова, названный Беллинсгаузеном в честь второго лейтенанта со шлюпа «Мирный», а дальше – пустынные, безбрежные воды. «Мирный», несмотря на старания Лазарева, не поспевал за «Востоком», и Беллинсгаузену приходилось то и дело убавлять паруса, дожидаясь его. Досаду свою не скрывал, хотя и знал превосходно, что Лазарев делает все возможное, даже больше того.

В самых последних днях декабря корабли подошли к открытому Куком острову Сандерсу. Высокий, гористый остров, окруженный тяжелыми льдами. Ни следа человека... Да и что человеку делать здесь, в холодном, суровом краю... Разве мало теплых, щедрых земель... Кук, открыв остров, сразу ушел, даже не определив очертаний, а Беллинсгаузен кругом его обошел, определил точное положение. Дальше пошли открытия: мыс Монтегю, который Кук считал частью острова Сандерса, оказался отдельным островом. Беллинсгаузен поступил благородно: он имел полное право дать острову новое имя, но он, уважая Кука, оставил за ним название мыса. Потом подошли к берегу Южного Туле и снова поправили Кука: не один этот остров, а три, и одному Беллинсгаузен дал имя Кука. Да, верно: в море не остается следов, но в памяти людей они остаются. А Беллинсгаузен свято чтил память Кука.

Из инструкции капитану Ф.Ф. Беллинсгаузену: «Когда же случится вам быть в местах мало посещаемых мореплавателями и которые не были еще утверждены астрономическими наблюдениями и гидрографически подробно не описаны, или случится открыть какую-нибудь землю или остров, не означенные на картах, то старайтесь как можно вернее описать оные... и составьте карту с видами берегов и подробным промером, особливо тех мест, кои пристанищем служить могут».

Пятнадцатого января «Восток» и «Мирный» впервые прошли Южный полярный круг. Событие это, само по себе весьма значительное – русские корабли никогда прежде его не пересекали, — в дневнике Беллинсгаузена никак отмечено не было. Записал свои координаты – и только. Цель-то перед ним была гораздо важнее...

А на следующий день шестой континент воздвиг перед ними непроходимый заслон. И ничего другого не оставалось, как повернуть.

Погода установилась хорошая, и Беллинсгаузен, пользуясь случаем, пригласил к себе отобедать Лазарева и всех его офицеров, свободных от вахты. Последнее время корабли не расставались, но капитаны виделись редко, вот и решили устроить такую встречу. Сидели долго, наслаждаясь беседой, вспоминали разные случаи и совершенно забыли о том, что вокруг на многие тысячи миль, кроме них, нет никого. Лазарев, между прочим, сознался, что за неделю до этого дня, как раз в середине ночи «Мирный» наскочил на большую низкую льдину. Удар оказался настолько силен, что все выбежали наверх. Сна как не бывало. Отделались довольно легко: от форштевня отломился кусок чуть ли не в полтора метра длиной и толщиной более тридцати сантиметров. Беллинсгаузен подумал, слушая Лазарева: «Еще хорошо обошлось... Таковой удар среди ночи устрашит и самых отважных...»

Более двух недель корабли лавировали меж блуждающих айсбергов. Еще дважды пересекали они Южный полярный круг. Беллинсгаузен надежды не терял и верил – не сегодня, так на другой день удастся найти проход к континенту. А льды сомкнутым строем стояли у них на пути и в царство свое не пускали. Еще дважды, однако, они видели берега континента, уже догадываясь – он это, чему же еще быть здесь, как не ему, но и твердой уверенности, конечно же, не было.

Но нет победы без сомнений и без мучений! И тогда да здравствуют сомнения ради победы!

Позже, уже из Австралии, Беллинсгаузен в Петербург отправил депешу: «Здесь за ледяными полями мелкого льда и островами виден материк льда, коего края отломаны перпендикулярно и который продолжается по мере нашего зрения, возвышаясь к югу подобно берегу. Плоские льдяные острова, близь сего материка находящиеся, ясно показывают, что они суть отломки сего материка, ибо имеют края и верхнюю поверхность подобную материку».

Меж тем лето в Антарктике кончилось. Задули злые осенние ветры, стала резче, круче волна. Штормы, вначале приходившие редко, теперь случались один за другим, а вскоре и вовсе слились в единую, вечно ревущую бурю. Беллинсгаузен штормов не боялся – команда умела и опытна, корабли надежны вполне, и во льдах он ходил так, как будто только этим и занимался всю свою жизнь. Лазарев даже осуждал его за то, что он ночью во льдах ходил до восьми узлов в час, пренебрегая опасностью. Но теперь – дело другое. Теперь не риск – безрассудность в сезон штормов оставаться среди плавающих ледяных островов. И Беллинсгаузен приказывает взять курс на север. Они с Лазаревым свое дело сделали. Можно и возвращаться.

А от штормов они не ушли. Индийский океан обрушил всю свою мощь, которую, казалось, копил нарочно для них. Беллинсгаузен, плававший больше всех, кто был на обоих шлюпах, столь высоких волн никогда прежде не видел. Море и ветер смешались в единую, грозную силу, сорвавшую паруса, заставившую отчаянно скрипеть каждую доску, каждый брус корабля. Беллинсгаузен в эти часы думал лишь об одном: только бы не встретились льды... И вдруг крик с бака: «Льдины!» Нет, не обошлось...

Из дневника капитана Ф.Ф. Беллинсгаузена: « ... сие извещение поразило всех ужасом, и я видел, что нас несло на одну из льдин; тотчас же подняли фок-стаксель и положили руль на ветер на борт; но как все сие не произвело желаемого действия и льдина была уже весьма близко, то мы только смотрели, как нас к оной приближало. Одну льдину пронесло под кормой, а другая находилась прямо против середины борта, и мы ожидали удара, которому надлежало последовать; по счастью, огромная волна, вышедшая из-под шлюпа, отодвинула льдину».

Но все когда-то кончается. После шторма непременно наступает затишье. «Восток» и «Мирный», побитые бурями, пришли в Порт-Джексон, в Австралию. Здесь, на теплом, приветливом берегу, свирепые штормы и холодные ветры, возникшие в ледовых просторах, казались чем-то невероятно далеким, почти нереальным...

А корабли отдыхать долго не могут. Закончен ремонт, пора прощаться с гостеприимной землей. И снова режет форштевень волну океана, и снова ветер бьет в паруса... Четыре месяца русские корабли плавали среди островов Полинезии. Открыты острова Россиян, потом – на юго-востоке – остров Петра I, Земля Александра I. Да, это именно земля – большая земля, а не остров – и Беллинсгаузен уже не сомневается в том.

Из дневника капитана Ф.Ф. Беллинсгаузена: «Я называю обретение сие берегом потому, что отдаленность другого конца к югу исчезала за предел зрения нашего. Сей берег покрыт снегом, но осыпи на горах и крутые скалы не имели снега. Внезапная перемена цвета на поверхности моря подает мысль, что берег обширен или, по крайней мере, состоит не из только части, которая находилась пред глазами нашими».

И теперь, когда победа одержана, прощайте сомнения – и уже навсегда!

На Кронштадтский рейд они возвратились 24 июля 1821 года. Пришлось задержаться в Рио-де-Жанейро, поскольку на «Востоке» открылась сильная течь. Зато потом шли быстро, с попутными ветрами.

Из дневника капитана Ф.Ф. Беллинсгаузена: «В продолжение плавания нашего обретено двадцать девять островов».

После этих слов он поставил точку. А мог бы еще написать: «Обретен континент».

Окончив свой великий поход, некоторое время он жил покойно, пока не пришлось воевать во время русско-турецкой войны, съездил на родной остров Эзель или Саарему, как его еще иногда называли. Он любил дома бывать, да и кто не любит того... Но этот остров был для него не только домом, а чем-то б6льшим. Здесь мальчишкой он слушал голос морского прибоя, с замиранием сердца смотрел на белые паруса, безмолвно плывущие на фоне лазури. Как быстро кончается детство...

И как быстро проходит вся жизнь...

Добавить комментарий