Чувствую, что и писать о нем надо как-то по- другому, какими-то отраженными словами, буквы которых, уходя в перспективу, уменьшаются до точки. И чтобы гласные в каждом слове вращались вокруг вертикальной оси, сверкая и отбрасывая блики на матовые неподвижные согласные и звучали бы по-разному в каждый момент движения... Но чтобы так писать, надо самому быть Сальвадором Дали.
Он говорил о себе как о гении, написал книжку "Дневник Гения" и, действительно, был гением. Он снимался в кино, ваял, издал 22 книги, на восьмом десятке сочинил оперу, ювелирничал, нарисовал бесчисленное количество рисунков и более 1200 живописных полотен.
Его картины украшают 28 самых знаменитых галерей мира, включая Лувр, и ни одной (!) из них нет в нашей стране. Он сам предлагал приехать в Советский Союз, привезти выставку, подарить Эрмитажу несколько полотен (не говоря об их художественной ценности, это, простите за вульгарность, просто несколько десятков миллионов долларов!). "Искусствоведы" со Старой площади долго думали и в конце концов сочли этот визит "нецелесообразным"... Там никак не могли разобраться: за "красных" он или за "белых". Оценки критиками Дали были фантастически противоречивы (в зависимости от конъюнктуры, даже у одних и тех же критиков, Льва Токарева, например, в "ЛГ"), что, на мой взгляд, является верным признаком профессиональной деградации. То ликовали по поводу того, что он один во всем городе выписывал коммунистическую газету "Юманите", то язвили о том, что улыбался генералу Франко. "...Гиена общественного мнения... потребовала меня к ответу — за Сталина я или за Гитлера, — писал Дали. — Чума на оба ваши дома! Я за Дали, — ныне, присно и во веки веков... Революция меня вообще не интересует, потому что обычно завершается ничем, если не оборачивается полной противоположностью тому, что провозглашает".
Он был гением даже в любви. В несколько часов отбил у поэта Поля Элюара жену — Надежду Дмитриевну Дьяконову, которая была на 12 лет старше него. Они прожили 53 года, он нарисовал десятки ее портретов. У нее было простое русское лицо, но он считал ее самой прекрасной женщиной в мире. После ее смерти в 1982 году он прожил еще семь лет, но уже не мог работать, медленно угасал...
Тысячи статей на всех языках осуждали его эпатаж, бесконечные экстравагантные выходки, стремление к саморекламе. В 60-х годах Лувр отправил на выставку в Токио "Венеру Милосскую", тщательно упакованную в специальном ящике, тысячекратно застрахованную. Дали мгновенно откликнулся. Я был в Париже, когда он выставил свою новую картину: со всех сторон Венеpa была проткнута щепками и острыми обломками досок. Мэтр расхаживал около картины, за ним ходил слуга с подносом, на котором лежали маленькие гипсовые Венеры. Иногда Дали оборачивался, брал одну, швырял на пол. Публика подбирала осколки, на которых он расписывался фломастером. Цирк? Цирк! Он сам называл себя клоуном. Ходил в леопардовой дохе, насыпал в свой "Роллс-Ройс" гору цветной капусты, украшал шляпу тухлой селедкой, гулял по Парижу с муравьедом на золотой цепочке. Да, все это было. Признавался: "Более всего я люблю устраивать театральные эффекты. У меня был девиз: главное — пусть о Дали говорят. На худой конец, пусть говорят хорошо".
Но о нем говорили не из-за муравьеда: это был великий художник. И великий по-настоящему, потому что умел все. Семь лет он отдал рисунку, считал рисунок фундаментом всего и достиг высокого совершенства, что признали профессора Королевской академии в Мадриде, куда поступил учиться 17-летний Сальвадор. Он мог быть (и нередко бывал!) реалистом, кубистом, конструктивистом, импрессионистом и потому еще был велик, что никого не порицал, не низвергал, не "сбрасывал с корабля современности". На вопрос: "Что нового?" — он весело отвечал: "Веласкес!" Потому что испанец Диего Веласкес (1599—1660) был ему ближе другого, тоже великого его соотечественника, — Пабло Пикассо (1881—1973). Он говорил с улыбкой: "Когда я смотрю на Рафаэля, всегда думаю: какое счастье, что Дали родился в XX веке! Прежде на него и внимания бы не обратили..."
Да, он умел все, но не хотел быть похожим ни на кого, даже на великих. Он стал главой сюрреализма — нового направления, без которого нельзя говорить о культуре нашего века.
... Маленькая голенькая девчушка идет по желтому песку пляжа. Слева скалы. Море. Штиль. Девочка взяла море за утолок и приподняла, как простынку. А там, под гладью воды, спит (не утонул, нет, спит!) ее пес. Что это? Сон? Видение? Совместимость несовместимого? Возможность невозможного? Объяснять не надо — это невозможно объяснить. "Я пишу картины потому, что не понимаю того, что пишу", — говорил Сальвадор Дали. Он может нравиться или не нравиться, но он не может оставить равнодушным никого.