На заре консулата Франция переживала седьмой год войны! У генерала Бонапарта, консула и затем императора, почти не будет возможности вложить шпагу в ножны, ибо, как сказал один из его министров британскому дипломату, «Франция расширила свою территорию лишь благодаря постоянно возобновляемым попыткам раздавить ее».
Имея перед собой Европу олигархий, враждебную рожденной революцией системе, наполеоновская дипломатия не сможет разграничить свое поле деятельности с собственно военным, и императору придется проводить в жизнь дипломатические замыслы с помощью побед и завоеваний....
22 ноября 1799 года к руководству министерством иностранных дел приходит хитроумный Талейран — «князь дипломатии». Он останется на этом посту семь с половиной лет, но действовать будет под непосредственным контролем первого консула, затем императора. Несколько странное, но в высшей степени удачное сочетание, ибо оба друг друга ценят: один, министр, привносит манеры, опыт и традиции старого режима, другой, Бонапарт, — смелость, энергию и воображение.
Первым шагом правительства консулата было обращение к британскому и германскому монархам с предложением о примирении. В уже цитировавшемся письме Георгу III Наполеон вопрошал: «Как могут две самые просвещенные нации Европы ради тщетной идеи величия жертвовать благами коммерции, внутренним процветанием, семейным счастьем?» В послании императору Францу II первый консул подчеркивал: «Какое-либо чувство тщеславия мне чуждо, мое самое сокровенное желание — остановить кровопролитие».
Два процитированных отрывка показывают, какую концепцию международных отношений исповедовал этот самый великий в истории завоеватель: ценить торговлю, процветание и счастье людей выше славных побед и начинать войну, лишь будучи к этому вынужденным. Из Лондона устами одного из министров Бонапарту сухо ответили, что мира не может быть «без восстановления старой династии, которая обеспечит Франции пользование ее старой территорией». Другими словами, для британской короны речь шла о том, чтобы вернуть Францию в старые границы, заставив ее отказаться от естественных рубежей по Рейну и Альпам, куда вывели ее армии революции.
— Я пойду на войну с сожалением, с ужасом, — вздохнет первый консул.
Даже враги могут подтвердить его склонность к переговорам, которые он предпочитает грубой силе. Командуя итальянской армией и одержав победу над австрийцами, Бонапарт предложил им мир вопреки мнению Директории, желавшей продолжать успешную кампанию. Выраженная в резких терминах, четкая по формулировкам позиция молодого победителя по затронутому вопросу не терпит двусмысленности: «Наши храбрые военные дерутся, но хотят мира... Что, мало мы ввергли в битву людей? Или мало причинили зла человечеству?.. Если предложение, которое я имею честь вам сделать, позволит спасти жизнь хотя бы одного человека, я почту за гораздо большую награду себе гражданский венок, который смогу считать заслуженным, нежели печальную славу, какую могут принести успехи в войне».
В 1800 году он предлагает мир Пруссии, но напрасно. После битвы при Маренго обращается к императору Францу II, заклиная его «прислушаться к воплю человечества и не допустить, чтобы целое поколение двух храбрых и могучих наций перерезало друг друга из-за чуждых им интересов». Столько усилий для достижения мира, и они остались безответными! Европа уже слишком боялась Наполеона, чтобы выслушать его...
За два с половиной года, с 18 брюмера (1799 год) и до марта 1802 года — даты подписания мира с Англией, Франция благодаря Наполеону сменила статус второразрядного государства, в которое ее превратила внутренняя анархия, на ранг первой державы континента. Конфедерированная Швейцария заключила с ней союз, Испания уступила ей Луизиану, Королевство обеих Сицилий, Португалия и Блистательная Порта установили с ней дружеские отношения. Притворяясь, что не замечает упорной ненависти прусских монархов ко всему, что напоминает о революции или продолжает ее, Бонапарт пишет им, еще раз доказывая, что готов сделать первый шаг к примирению: «Мое самое сокровенное желание — увидеть, что Франция и Пруссия все больше действуют в согласии и этим ставят мир на континенте на прочную основу». Акт о германской рецессии 1803 года, естественное продолжение Люневильского трактата, увенчает энергичную дипломатическую кампанию консулата — проведенные в Париже переговоры в целях компенсации потерь, понесенных германскими князьями на левом берегу Рейна, означали конец Священной Римской империи германской нации, поскольку на смену австрийскому влиянию в Германии пришло французское.
Оставалась Англия! В период действия Амьенского мира, с марта 1802-го по май 1803 года, первый консул не жалел усилий, чтобы избежать возобновления военных действий. Он выполнил условия договора, эвакуировав войска с Мальты, в то время как Англия и восемь месяцев спустя продолжала оккупировать остров. Английское правительство не делало тайны из того факта, что рассматривало этот мир лишь как передышку, позволяющую, по выражению Эддингтона, «выждать возможности возобновить борьбу» в более благоприятных условиях. Ища оправданий, Лондон ставит в вину Парижу передачу Луизианы Соединенным Штатам в 1803 году, хотя этот акт полностью выходил за рамки английской юрисдикции и затрагивал лишь две непосредственно заинтересованные стороны. Лондон также высказал, причем в весьма высокомерных выражениях, неодобрение посреднической роли Франции в деле преобразования Швейцарии в конфедерацию. Особенно резко Англия протестует по поводу аннексии Францией Пьемонта, что было, конечно, актом, достойным порицания, но могло бы стать предметом дипломатических переговоров, и тогда Талейран мог бы аргументировать позицию Франции тем обстоятельством, что генерал Бонапарт стал президентом Итальянской республики абсолютно законным путем...
Подлинной причиной, толкавшей Лондон на разрыв и возобновление войны, было раздражение британских финансовых кругов в связи с неизбежной перспективой французской гегемонии в Европе. Бонапарт был опасной личностью, уже тогда столь опасной, что, если верить словам Веллингтона, сказанным Стэнхоупу, в английских правительственных кругах получила хождение заветная идея — отправить Наполеона на остров Святой Елены, расположенный в Южной Атлантике, чтобы он оставался там до конца своих дней.
Первый консул, чтобы избежать худшего, предпринимал все новые и новые демарши. Он пошел даже на то, чтобы попросить русского царя и короля Пруссии вмешаться. «Англия сбросила маску, — писал Наполеон первому из них, — и сообщила мне, что желает сохранить Мальту еще на семь лет... Я прошу вмешательства Вашего Величества, мне это представляется необходимым для поддержания мира на морях, к чему Вы, по-видимому, всегда проявляли интерес». И второму: «Война — бедствие, о котором я сожалею безмерно, и я хотел бы, чтобы Ваше Величество, к кому Англия столь настойчиво обращалась с просьбой гарантировать существование Мальтийского ордена, проявили некоторую заботу о том, чтобы соответствующее положение договора было выполнено». Наполеон не останавливается перед тем, чтобы предложить межъевропейские переговоры: «Как только нынешние разногласия будут урегулированы либо с помощью арбитража, либо посредством прямой договоренности с Англией, я готов передать вопрос на генеральный конгресс, составленный из важнейших держав, таких как Россия, Австрия, Англия, Пруссия, которому я не только окажу всяческую поддержку и помощь, но и ради которого я пойду на жертвы во всем, что могло бы способствовать утверждению самого прочного спокойствия в Европе в целом и независимости каждого государства в отдельности».
Накануне разрыва Бонапарт сделал еще один шаг навстречу Англии, предложив ей оставить за собой Мальту еще на десять лет при условии, что Франция в течение того же срока будет оккупировать область Отрант и ряд провинций Неаполитанского королевства. Он даже попробовал уговорить посла короля Георга III не покидать Париж: «Сейчас менее, чем когда-либо, можно представить себе, чтобы великая, могучая и разумная нация захотела развязать войну, последствия которой будут столь губительными, а цена победы столь ничтожной, ибо речь идет о несчастной скале... Первый консул готов еще раз доказать искренность своего стремления подумать о возможностях, позволяющих избежать войны, своей решимости воспользоваться ими и заплатить цену, необходимую, чтобы они возобладали».
Разум не возобладает, ибо англичане торопятся возобновить войну, считая Амьенский договор пагубным лишь потому, что он не является «позорным для Франции». Так думает Бонапарт, так думают многие деловые люди Британии... И когда Питт объявил в палате общин о возобновлении войны, лидер оппозиции Фокс был категоричен:
— Так что же, всякое действие, которое предпримет Франция вовне и даже внутри, в области торговли или промышленности, будет поводом для войны?
Еще не заговорили пушки, когда британское адмиралтейство захватило 1200 французских и голландских торговых судов и арестовало их экипажи, а первый консул все еще искал соглашения. 12 июня 1803 года он в разговоре с русским послом сказал прямо:
— Я желал бы, чтобы Россия и Пруссия меня спасли. Если обе державы потребуют от меня уйти из Голландии, из Швейцарии, из Неаполитанского королевства и из Империи», — а этого всего от меня хотели, — но в то же время потребуют от Англии выполнения основных условий договора — передачи Мальты либо Ордену, либо России, я готов принять ваши условия.
Англия ничего не хочет слышать и в июле тайно информирует царя: если Россия, Пруссия и Австрия согласятся выступить против Франции, Лондон предоставит им субсидии. Бонапарт же за два месяца до того писал папе: «Ваше Святейшество увидит, познакомившись с копией последней ноты английского посла, которую я при этом посылаю только для Вашего сведения, что я был прижат к стене... Я был бы весьма рад узнать, что Ваше Святейшество в этих условиях не считает меня виновным в развязывании войны и в бедах, какие она может принести, и верит, что я целиком и полностью оказался к тому принужден».
Да и как можно обвинять Наполеона в том, что именно он прижал Англию к стене, если даже в 1805 году, месяц спустя после коронации, император еще раз и непосредственно обратился к противнику. «Сударь и брат мой, — пишет он Георгу III, — призванный Провидением и изъявлением воли Сената, народа и армии на трон Франции, я превыше всего мечтаю о мире. Франция и Англия растрачивают свое благосостояние. Они могут воевать веками. Но исполняют ли их правительства свой самый священный долг?.. Я не вижу для себя унижения в том, чтобы сделать первый шаг... Я заклинаю Ваше Величество не отвергать счастливую возможность самому подарить миру мир... За последние десять лет Ваше Величество приобрели богатства и территории, обширностью превосходящие всю Европу. Ваша нация достигла вершины процветания. Что может она рассчитывать получить от войны?»
Похоже ли это на письмо поджигателя войны? Пусть подумают, чего стоил подобный демарш человеку, всего за несколько лет доказавшему, что он обладает военным гением? Впрочем, Наполеон без ложного стыда признавался французским депутатам:
— Когда я решился написать английскому королю, я пренебрег самыми законными основаниями для неприязни и достойными самого большого уважения страстями.
К нескончаемой войне Бонапарта вынуждала необходимость удержать естественные границы — Европа хотела вернуть левый берег Рейна — и обеспечить экономический рост страны наперекор Англии, полной решимости сохранить свою политическую гегемонию с помощью экономической мощи. Изгнанник на Святой Елене выразил это несколькими горькими словами:
— Я никогда не побеждал и не завоевывал иначе, как в целях самозащиты... Это истина, которую время утверждает с каждым днем. Нам приходилось повергать, чтобы не быть повергнутыми.
Вспомним вкратце хитросплетения антинаполеоновских коалиций в Европе. Направленные против завоеваний революции, они поддерживали состояние войны и препятствовали мирной в своей основе дипломатии империи.
Третья коалиция была делом русского царя Александра I, претендовавшего на роль посредника между Францией и Англией, но в то же время искавшего поддержки Пруссии и Англии против наполеоновской Франции. В апреле 1805 года он подписал в Лондоне договор «с целью вернуть Европе мир, которого она лишена из-за безмерных амбиций французского правительства». Англия, естественно, частично покроет военные расходы...
— Я не позволю австрийцам и русским соединиться, я ударю по ним раньше, — решает Наполеон.
Это было обусловлено требованиями обороны. За несколько дней он разбивает австрийскую армию, переносит направление удара на русских, и вот Аустерлиц — самая славная победа империи. Он все сделал, чтобы уйти от этой битвы, еще накануне попытался встретиться с царем, а Талейрану написал: «По всей видимости, завггра будет большая битва с русскими; я многое сделал, чтобы избежать ее, ибо это будет бесполезно пролитая кровь... Не тревожьтесь, моя позиция сильна, я сожалею о цене и почти полной бессмысленности всего этого».
На следующий день он станет победителем и вознаградит своих солдат знаменитой «прокламацией»: «Солдаты, я доволен вами». Австрийский император просит о встрече и получает такой ответ от победителя: «Вы вынуждаете меня к крупной ошибке. Встречи и переговоры не проводят после сражений. Сегодня я должен вести себя исключительно как солдат и не скрою, что в этом качестве я должен был бы дальше ковать победу, а не слушать слова мира».
Он их все-таки выслушает и расстанется с императором Францем, дружески увещевая его:
— Так значит Ваше Величество обещает мне больше не начинать войны?
Ему ответят, что клянутся, что сдержат слово, перед расставанием они обнимутся... Обязательства будут взяты и от имени царя, накануне чуть было не попавшего в плен на поле боя. Ибо Наполеон предложил:
— Русская армия окружена... Но я хочу сделать приятное императору Александру. Я пропущу русскую армию, если Ваше Величество обещает мне, что она вернется в Россию и очистит Германию и Польшу.
Чтобы доказать свои мирные намерения, Бонапарт даже отпустит пленных русских гвардейцев.
Вскоре новые жесты доброй воли будут адресованы Англии. Умер Питт, к власти пришли виги — Гренвиль, Грей и Фокс — тот самый Фокс, который сожалел о разрыве Амьенского мира. Наполеон немедленно сообщает, что ради сближения с Англией он отдаст ей Мальту и колонию на мысе Доброй Надежды и даже будет готов вернуть Ганновер. В Париже этот превосходный план обсуждают с английским посланцем лордом Лодердейлом, как вдруг умирает Фокс.
— Смерть г-на Фокса, — скажет Наполеон на Святой Елене, — была одним из роковых обстоятельств моей карьеры. Поживи он еще, мы бы пришли к миру.
К миру, он так к нему стремился! Но переговоры прерваны и, пользуясь этим, войну объявляет Пруссия — Наполеон только что предложил вернуть ей Ганновер! Снова надо идти в поход, но без какой-бы то ни было ненависти, в то время как на другой стороне...
— Наполеон — чудовище, рожденное из грязи, — заявляет королева прусская Луиза.
Зная, что царь горит желанием «вернуть Европе покой», другими словами, раздавить французов и того, кого Александр называет «возмутителем Вселенной», прусский король считает, что за ним достаточно силы, чтобы потребовать от Наполеона ухода из Германии. Тот снова колеблется и, прежде чем начать военные действия, предлагает договориться.
— Пусть Пруссия сложит поднятое ею оружие, — заявляет он, — и французы вернутся за Рейн, но не ранее того.
Наполеон передает, что война с государством, которым он восхищается, против армии, которую он считает «лучшей в Европе», представляется ему «попросту чудовищной». Ему отвечают требованием уйти до 8 октября 1806 года, а прусские офицеры демонстративно приходят точить сабли на ступеньках французского посольства...
— Хорошо, завтра я буду в Саксонии, — ворчит Бонапарт.
В последний момент он еще раз поддастся колебаниям, напишет прусскому королю: «Прошу Ваше Величество поверить мне, я собрал такую силу, что всех Ваших сил не хватит, чтобы уравновесить надолго шансы на победу. Но зачем проливать столько крови? С какой целью? Я повторю Вам то, что за два дня до Аустерлица говорил императору Александру... К чему устраивать резню наших подданных? Меня совсем не прельщает победа, если она будет оплачена жизнями многих моих детей. Я прошу Ваше Величество воспринять это письмо как выражение моего нежелания проливать людскую кровь».
Так кто же одержим жаждой военной славы? Тот, кто написал эти строки, или тот, кто отказался их прочесть?
Когда жребий наконец брошен, Бонапарт выступает в поход. 13 октября 1806 года он в Иене ночью берет командование в свои руки, сам, с фонарем в руке, инспектирует позиции, изучает расположение войск противника, засыпает на несколько часов, после чего с 92 тысячами солдат разобьет 120-тысячную прусскую армию, взяв 20 тысяч в плен. Пруссия раздавлена, и он вступает в Берлин, этот зажиточный, сытый город, где немало мальчишек будут провожать его теми же восхищенными глазами, что и маленький Гейне в Дюссельдорфе: «На императоре были простой зеленый мундир и знаменитая маленькая шляпа. Он ехал верхом на небольшом белом скакуне, который вышагивал так гордо, так спокойно, так уверенно, так изысканно... Будь я тогда наследником прусского престола, я бы завидовал судьбе этой лошадки».
Урок не подействовал... Судьба Пруссии не образумила русскую военную партию, и Александр пытается вовлечь в свой лагерь колеблющуюся Австрию. Франц II потихоньку начинает вооружаться, публично уверяя в своем нейтралитете, в своей осмотрительности:
— Если я открыто займу позицию, надо ожидать, что все силы Бонапарта обрушатся на меня.
Дело идет к новой схватке. К этому подталкивают русские, возмущенные возрождением Польши, которую Наполеон решил превратить в буферную зону между Европой и русским великаном. Пылкая встреча, устроенная поляками императору французов как освободителю страны, вызвала столь же яростное возмущение в Санкт-Петербурге.
Инициативу возобновления военных действий взял на себя русский главнокомандующий Беннингсен, армия которого была усилена остатками разбитых прусских полков. 54 тысячи французов против 80 тысяч русских сошлись под Эйлау. Это была приводящая в ужас бойня, о чем тот, кого вынудили к битве против его воли, писал императрице Жозефине: «Зрелище стольких жертв гнетет душу... Оно призвано внушить принцам любовь к миру и отвращение к войне».
Французская армия располагается на зимние квартиры в Польше, откуда Наполеон контролирует повседневную жизнь своей колоссальной империи. За его спиной снова начинает шевелиться Пруссия, а Австрия разворачивает приготовления к войне, лицемерно предлагая, чтобы выиграть время, свое посредничество между Францией и Россией. Царь, снова получив от Англии субсидию в миллион фунтов стерлингов и подкрепление в 20 тысяч солдат, приказывает своим армиям ударить по Наполеону в его собственном расположении. Замысел почти удается, но 14 июня (1807 года) Наполеон прибывает в Фридланд, мгновенно оценивает позиции сторон и приказывает атаковать после полудня.
— Государь, уже поздно, — возражают маршалы.
— Дважды противника на такой ошибке не поймаешь! — отвечает Наполеон.
К десяти вечера битва под Фридландом выиграна, и Наполеон, усталый, но радостный, ложится спать вместе с солдатами, прямо на поле. Двумя днями позже он поведает Европе посредством «Бюллетеня Великой армии»: «Снова пролита кровь; но Франция, по крайней мере, не виновна. Нет ни одной политической инициативы, на которую император бы не откликнулся; нет ни одного предложения, на которое он промедлил бы с ответом; нет ни одной западни, расставленной поджигателями войны, в которой он не пожелал бы разобраться».
Через несколько дней состоится его встреча с побежденным «самодержцем Севера». Тот сразу заявляет:
— Если Вы имеете претензии к Англии, и только к ней, мы легко придем к согласию, так как у меня не меньше, чем у Вас, оснований жаловаться на нее.
Наполеон проявляет великодушие к тому, кого называет «красивым, добрым и молодым императором». Ради соглашения с повергнутым противником (а вернее, ради мира) победитель пожертвует Турцией и Швецией и даже Финляндией, которая вскоре будет расчленена Россией, откажется от создания Королевства Польского. Александр ликует, он пишет сестре Екатерине: «Господь спас нас. Вместо того, чтобы нести жертвы, мы выходим из борьбы с некоторым лоском. Но что скажете Вы обо всем случившемся? Чтобы я проводил дни с Бонапартом? Оставался с ним часами?» И своей матери: «Франция должна поверить, что ее интересы могут сочетаться с интересами России».
Кто из них больше лукавит? Чья дипломатия более увертлива? Кто из двух императоров заслуживает большего уважения — благосклонный победитель или обманщик-побежденный?
Тильзит стал высшим достижением в осуществлении наполеоновского замысла строительства великой европейской империи, торжеством политики мира, навязанной всем его противникам, кроме Англии, но также и сигналом к объединению сил, втайне сохранявших враждебность к личности и дипломатии Бонапарта. Царь, в чьем окружении господствует страстное англофильство, предпринимает в Лондоне демарш на предмет посредничества с Парижем, но наследники Питта — Кэннинг в Форин офисе и Кэстлри в военном министерстве —- не желают ничего слышать. Берлинские декреты, объявившие континентальную блокаду, не оставляли им иного выбора, кроме как сражаться, чтобы не погибнуть задушенными.
В сентябре 1807 года британская эскадра бомбардирует Копенгаген, чтобы навести страх на континентальные державы, следующие в фарватере политики Наполеона. Этот акт агрессии вызывает дружное возмущение, и европейские державы, повернув на 180 градусов, объявляют о поддержке Франции — за исключением Португалии, регента которой Лондон крепко держит в руках.
— Если Португалия не будет поступать, как я хочу, — ругается Наполеон, — через два месяца Брагантская династия лишится трона.
Европа одобряет его позицию, Испания даже предлагает войска, чтобы помочь обуздать свою соседку, при условии, что сможет присоединить часть португальской территории. В конце 1807 года французские войска займут Лиссабон, но опять-таки без ка- ких-либо агрессивных намерений, а просто для того, чтобы, с согласия почти всего континента, пресечь маневры Лондона.
Ситуация повторяется в момент подписания Миланского декрета в декабре 1807 года. Наполеона упрекают за то, что он приказывает рассматривать в качестве вражеских и подлежащих захвату все суда, подчиняющиеся британским морским правилам. Но не удосуживаются внимательно разобраться в этих правилах. Согласно одному из них, нейтральным судам запрещается выходить в море и заходить в континентальные порты, не уплатив предварительно пошлину в Великобритании... И не вспоминают, что годом раньше, в 1806-м, именно Лондон, объявив блокаду французских портов, останавливал нейтральные суда и конфисковывал товары, предназначенные к выгрузке во Франции.
Конечно, Наполеон совершал ошибки в области дипломатии, и самыми серьезными из них были конфликт со Святым престолом, стоивший императору благорасположения католиков, и война в Испании, мало-помалу истощившая его. Но нет ли у него оправданий и здесь?
Не папа ли отказался закрыть свои порты для британских судов, как то сделали австрийцы, русские, пруссаки и датчане? И не был ли Наполеон вправе, как король Италии, потребовать от Святого престола действовать в соответствии с политикой большинства стран континента и изгнать врагов империи из своих владений? Защищая свои мирские интересы, папа разыгрывает карту духовного властителя и сразу стремится представить себя мучеником:
— Пусть меня угнетают, пусть французские солдаты меня топчут, если хотят покуситься на мой авторитет, — заявляет он.
Странный маскарад, в папском правительстве нет ничего, что было бы от Бога. Достаточно перечитать Стендаля, описывающего свое пребывание в папских землях в качестве консула Франции, чтобы понять хищнический характер этой администрации, возглавляемой церковниками: «Они — судьи, адвокаты, преподаватели, нотариусы, писатели, дипломаты, хранители музеев и библиотек — вот что такое администрация папских государств. Правительство Рима в ее руках». Что и бичует Наполеон в довольно сильных выражениях:
— Никакой личный интерес не должен примешиваться к делам духовным. Но как этого избежать, если папа-государь и папа-первосвященник могут иметь интересы противоположного свойства?
Через 100 лет история подтвердит правоту Наполеона: после Латранского договора папство должно будет довольствоваться простой видимостью светской власти.
Теперь о войне в Испании, которая останется для Наполеона наваждением до конца его дней, ибо там он впервые встретился с неудачей. Один ли он несет всю ответственность за нее? Вначале было обращение к его арбитражу со стороны короля Карла IV, опустившегося Бурбона, находившегося под каблуком жены и ее любовника Годоя, ставшего премьер-министром. Сказалось влияние Талейрана, сторонника устранения Бурбонов со всех тронов и воцарения в Мадриде принца из семейства Бонапартов. Сыграло свою роль и раздражение государя, ведущего смертельную битву за собственную безопасность и обнаружившего, что на Иберийском полуострове дверь для британской торговли остается открытой. Единственная ошибка, какую действительно можно отнести на его счет, — это незнание испанского народа, столь гордого, благородного и независимого, готового на любые жертвы и могущего восстать как один против всякого иностранного вмешательства. Но как только военные действия были начаты, последующий ход событий, цеплявшихся одно за другое, уже не позволил изменить политику...
Мадрид восстает, опьяненная яростью толпа захватывает Годоя, грозит убить его. Карл IV отрекается от престола в пользу сына, потом берет отречение обратно, и Наполеон в Байонне вынужден решать спор между королем и инфантом, которые в его присутствии осыпают друг друга оскорблениями. Карл IV назначает Мюрата генерал-лейтенантом королевства, но, узнав о новом восстании в Мадриде, окончательно отказывается от престола в пользу «великого Наполеона», что приводит к безобразной перебранке с женой и сыном, но зато приносит в качестве вознаграждения цивильный лист и право жительства во Франции.
Королем Испании станет Жозеф Бонапарт. Но одно дело получить трон как очередной офицерский галун, и совсем другое — занять его в Мадриде. Восставшая Испания взывает к Англии, и Лондон хватается за эту возможность ударить по императорским армиям с тыла. 80 тысяч французских солдат втянуты в партизанскую войну, беспощадную гверилью, беспримерную по жестокости. И те и другие вспарывают животы, четвертуют, грабят, сжигают живьем. Жозеф войдет в свою столицу лишь в июле 1808 года, после весьма скромной военной победы, но будет вынужден бежать уже на десятый день «царствования». Он объяснит брату: «Нужно 200 тысяч французов, чтобы завоевать Испанию, и 100 тысяч эшафотов, чтобы удержать на троне принца, осужденного управлять этим народом. Нет, сир, мы не знаем этот народ... ни один испанец не выступит за меня, если страна будет завоевана».
Разум требовал отменить решение, тем более что англичане под командованием Уэллсли высадились в Португалии и били императорские войска. Увы, для императора Европы невозможно смириться с поражением и терпеть постоянную угрозу вторжения с тыла. С этого момента Наполеон, загнанный английским вмешательством на непримиримые позиции, больше не сможет эффективно осуществлять свою европейскую дипломатию.
Приходит в движение Пруссия. Чтобы сдержать ее, Бонапарт не без труда навязывает ей соглашение, ограничивающее численность ее армии 42 тысячами. Католическая Австрия, встревоженная судьбой папы, запертого в Квиринальском дворце, и отречением под угрозой военной силы испанских Бурбонов, лихорадочно вооружается и вот уже может поставить под ружье 700 тысяч человек. Чтобы удержаться на позиции европейского посредника, Наполеону была абсолютна необходима Россия, и все усилия его дипломатии будут направлены на достижение эффективного альянса с Александром. Вот знаменитое письмо от 2 февраля 1808 года, письмо провидца, опережающего свою эпоху: «Ваше Величество знакомы с последними речами, произнесенными в английском парламенте. Вы знаете о господствующей там решимости вести войну до последнего... Только с помощью крупных и важных мер сможем мы добиться мира и упрочить нашу систему. Стоит армии численностью в 50 тысяч русских, французов, может быть, немного австрийцев направиться через Константинополь в Азию, она еще не дойдет до Евфрата, как Англия уже задрожит и встанет на колени перед континентом... Через месяц после того, как мы договоримся, армия могла бы достигнуть Босфора. Гром отзовется в самой Индии, и Англия будет усмирена... Видя угрозу своему господству в Индии, будучи изгнанной из Леванта, Англия будет раздавлена под грузом событий, которыми будет чревата атмосфера. Ваше Величество и я предпочли бы вкушать сладкие плоды мира и посвятить наши жизни благополучию наших обширных империй, трудясь ради их процветания, стремясь сделать их счастливыми с помощью искусств и благодаря умелому управлению. Враги мира не хотят этого».
Александр поражен этой общепланетарной концепцией и заверяет французского посла:
— Скажите императору, что я предан ему по гроб жизни и что моя империя и мои армии в его полном распоряжении.
Но все, однако, уже не так, как было в Тильзите. Неудачи в Испании и ссора с папой привели к тому, что Наполеон теперь выступает в качестве просителя, и Александр, столь же притворный, как и прагматичный, пользуется этим, чтобы захватить Финляндию и предъявить непомерные претензии на Турецкую империю. Эти шаги предшествуют новой встрече с Наполеоном в Эр- фурте, которая станет последним грандиозным спектаклем Европейской империи. Наполеон приезжает в окружении своих «вассалов» — королей Саксонии, Баварии, Вюртемберга и Вестфалии, великого герцога Баденского и представителей Австрии и Пруссии. Перед тем как пуститься в путь, он раскрывает свои намерения Талейрану:
— Мы едем в Эрфурт. Я хочу вернуться оттуда с развязанными руками, чтобы поступать в Испании, как пожелаю. Хочу быть уверенным, что Австрия останется встревоженной и сдержанной, и я не хочу сколько-нибудь определенно завязываться с Россией из-за левантийских дел.
Щедро оплачиваемый Австрией, предавая без зазрения совести своего благодетеля, «хромой дьявол» Талейран провалит план Наполеона, напрямую переговорив с царем.
— Государь, — скажет он на ухо Александру, — зачем Вы сюда приехали? Вам предназначено спасти Европу, и Вы сможете сделать это, лишь противостоя Наполеону. Французы — народ цивилизованный, их государь — нет. Российский государь — цивилизованный, его народ — нет.
Следовательно, российский государь должен действовать заодно с французским народом. Рейн, Альпы и Пиренеи — завоевания Франции. Остальное — завоевания императора. Франция не хочет их.
Будучи таким образом предупрежденным, Александр сразу же показывает, что будет гораздо менее сговорчивым, нежели в Тильзите. Наполеон, которому во что бы то ни стало надо переместить войска из Германии в Испанию, настаивает, добиваясь, чтобы Россия оказала давление на Австрию, отговорила ее прибегать к оружию. Для Александра сохранение могущества Австрии представляется гарантией мира в Европе, для Наполеона это постоянная угроза второго фронта. Потому договориться будет невозможно, во всяком случае полностью, и Эрфурт с точки зрения дипломатии станет полупровалом. Франция и Россия предложат мир Англии, та высокомерно отвергнет его. Жозефа признают королем Испании, Александр сохранит Финляндию, а в случае разрыва Австрии с Парижем или Санкт-Петербургом царь и император обязуются объединить свои силы.
Жалкий — по вине Талейрана — результат, но все же позволяющий Наполеону выиграть время, чтобы подготовиться к отражению действительной угрозы — неизбежного нападения австрийцев. Поэтому он несется в Испанию, где его присутствие, как всегда, изменяет ход событий в его пользу. Он одерживает три победы подряд и 2 декабря 1808 года вступает в Мадрид, откуда рассчитывает ринуться в Португалию, по дорогам которой продвигаются 30 тысяч англичан под командованием Джона Мура. Плохие новости из Парижа, где его министры Талейран и Фуше плетут против императора интриги, заставляют его отказаться от задуманного и срочно вернуться в Тюильри. И вот все испанское предприятие рушится — первая неудача его панъевропейской дипломатии, — его маршалы шаг за шагом отступают перед Уэллсли, успешно применяющим наполеоновскую военную доктрину...
Нападет ли Австрия? Наполеон в этом не сомневается, но еще пробует завязать переговоры и с этой целью адресует Вене предупреждение: «Представляется, что через Вену протекают воды Леты, а не Дуная; уроки недавнего опыта забыты. Понадобятся новые, они грядут и на сей раз будут ужасными... Все мое внимание было привлечено к полю битвы, избранному Англией, то есть к Испании. Австрия, однажды уже спасшая англичан в 1805 году, когда я намеревался пересечь пролив Па-де-Кале, теперь спасает их еще раз, остановив меня в момент, когда я собирался преследовать их до Ла Коруньи. Она дорого заплатит мне за эту новую диверсию. Либо она немедленно демобилизуется, либо ее ждет война на уничтожение».
В Вене между тем считают, что Наполеон уже не в силах навязывать свою дипломатию военными средствами. Его лучшие армии застряли в Испании, а тем временем численность австрийских войск достигла полумиллиона, в германских государствах неспокойно, а Англия щедро раскрывает свой кошелек.
Не объявляя войны, 10 апреля 1809 года австрийцы вступают в Баварию. Выехав из Парижа 13 апреля, 17-го Наполеон уже на месте. Ему понадобилось три дня, чтобы завершить баварскую кампанию, открыв ворота Вены. Победа при Ваграме позволила ему расположиться победителем в Шёнбруннском замке. Там дипломатические приоритеты вновь возьмут верх над военными.
Прежде всего он пытается урегулировать конфликт со Святым престолом, решив присоединить папские государства к Франции и оставив папе суверенитет лишь над Ватиканом. Однако не в меру ретивые исполнители испортили все дело, силой арестовав папу и заточив его в Гренобле.
— Я раздосадован, — шумит император. — Это такое безумие!
Но что он может сделать из своего далека? К тому же военная ситуация в Испании оборачивается трагедией, а англичане высаживаются в устье Эльбы. Мирный договор с повергнутой Австрией заключается наспех. Вынужденный спешить в Париж, Наполеон мало-помалу смягчает требования и вместо того, чтобы расчленить государства Габсбургов, как он намеревался поступить, удовлетворяется контрибуцией и обязательством сократить австрийские вооруженные силы.
Когда победитель спешит покончить с переговорами, потому что ему угрожает опасность на другом фронте, его дипломатия не может быть удачной. Расширив, к бешенству русских, французскую империю за счет территории Иллирии, он делает неудачное приобретение. Венский мир от 14 октября 1809 года содержит в зародыше крах наполеоновского господства в Европе.
Знает ли об этом пока еще всемогущий император? Чувствует ли он это? Англия более чем когда-либо интригует против него. Пруссия ждет случая. Россия выжидает. И вот в момент, когда все ждут насильственной развязки, делается мастерский дипломатический ход — австрийский брак. Он означает сенсационную смену союзов, соединяет судьбу ребенка, который должен родиться, и империи, которую он унаследует, с судьбой самой старой и самой блестящей династии Европы. Во всяком случае, такая дипломатия представляется более элегантной, нежели австрийская, отдавшая старшую дочь императора Франца за победителя при Ваграме ради нескольких поправок к мирному договору...
Этот брак знаменует апогей режима, вершину, на которую вознесся бедный офицер, за десять лет ставший императором французов, королем Италии, посредником в делах Швейцарии, протектором Рейнской конфедерации, сюзереном почти всех королей Европы, наследником Карла Великого. Его Европа включает 132 департамента, простирается от Эбро до Эльбы и насчитывает 80 миллионов жителей.
Солнце заходит над империями так же, как оно поднимается над славными именами. Начиная с 1812 года европейская дипломатия, вдохновляемая австрийским канцлером Меттернихом, будет ткать настоящую паутину вынужденных пактов и секретных сделок, направленных против Франции и ее государя. Чувствуя все более определенную опасность со стороны России, Наполеон договаривается с Пруссией, обязавшейся дать свободный проход французским войскам, и с Австрией, обещавшей предоставить ему воинский контингент. Но прусский и австрийский кабинеты тайком сообщат в Санкт-Петербург, что соглашаются на все это лишь по принуждению.
Разрыв с Россией и последовавшая чудовищная военная кампания были спровоцированы Александром. Тот открыл брешь в континентальной блокаде, разрешив ввоз английских товаров, сконцентрировал войска на границе с Польшей, предпринял попытки образовать коалицию с Австрией, Пруссией и Швецией. Никогда еще дипломатия не оказывалась в такой феодальной зависимости от личности монарха, бесцветного, робкого, не обладающего способностями полководца, но переживающего оттого, что он — лишь второй персонаж Европы, тогда как мечтает быть первым. Чтобы сорвать эту попытку устрашения, Наполеон вынужден собрать в Германии самую крупную воинскую силу, какую знала та эпоха, Великую армию, насчитывавшую 423 тысячи человек — половина из них французы, и около 1200 пушек.
В апреле 1812 года, когда царь, обеспечив себе поддержку англичан и шведов, направляет Наполеону ультиматум, требующий полностью очистить территорию Германии, Бонапарт еще раз искренне постарается договориться. Зная, что Англия бросила все свое влияние и финансовые возможности на ту чашу весов, которая означает войну, он прежде всего диктует полное примирительных предложений письмо государственному секретарю Форин офиса лорду Кэстлри: «За последние десять лет в Европе произошло много перемен; их естественным следствием стала война, разгоревшаяся между Францией и Англией... Если бы Амьенский мир сохранился, это предупредило бы многие потрясения». Он предлагает гарантировать территориальную целостность Испании и Португалии, вывести оттуда, так же как и из Сицилии, французские и английские войска. Эти предложения, пишет он, продиктованы «единственно соображениями интересов человечества и покоя народов. Если и нынешней, четвертой, попытке суждено остаться безрезультатной, как и предыдущим, Франция, по крайней мере, сможет найти утешение в том, что ответственность за вероятное кровопролитие целиком падет на плечи Англии».
Он обращается и к Александру, «другу по Тильзиту и Эрфурту», хотя тот отказался принять французского посланника, направленного в последней попытке достичь примирения: «Я подошел к Неману, будучи внутренне убежден, что все сделал, чтобы уберечь человечество от новых бедствий, и все это в согласии с моей честью, честью моих народов и святостью договоров... Так что между нами объявлена война. Сам Господь Бог не может сделать так, чтобы того, что было, не было. Но я всегда буду чутко прислушиваться к предложениям о мире, буду открыт переговорам».
Ему не ответят, но он не обескуражен и из завоеванной и пылающей Москвы предпримет еще одну попытку: «Я веду войну против Вашего Величества без чувства враждебности. Простое письмо от Вас, до или после последней битвы, остановило бы мое продвижение, и я даже был бы готов отказаться от такого приза, как занятие Москвы».
Вернувшись в Париж в декабре 1812 года, впервые побежденный, но не мощью оружия, а «генералом Зимой», Наполеон оказывается в ситуации, с дипломатической точки зрения неразрешимой: Пруссия в феврале 1813 года открыто вступает в союз с Россией, а Австрия ждет лишь военной неудачи французов, чтобы сменить лагерь. Действительно, это уже дипломатия войны! Снова творя чудеса во главе 200 тысяч солдат, в большинстве своем новобранцев, не закаленных в боях, Бонапарт одерживает победы над пруссаками и русскими. Устрашенные государи Пруссии и России просят о перемирии, обратившись к посредничеству австрийского канцлера, предлагают собрать дипломатическую конференцию. Результатом станет Пражский конгресс, целиком срежиссированный Меттернихом с одной целью — позволить государствам коалиции выиграть время, предлагая Наполеону заведомо неприемлемые условия, например отодвинуть за Рейн границы Французской империи.
Все прошло по подготовленному сценарию: тотчас после роспуска конгресса (10 августа) Вена бросается на добычу и 11 августа объявляет Франции войну. Во время передышки Австрия, Пруссия и Россия успевают собрать около полумиллиона солдат, которые теперь обрушатся на разрозненные французские войска. Наполеон вынужден отступать, он не может помешать вторжению на исконно французскую территорию, его дипломатия напоминает в этот момент машину, крутящуюся впустую, неспособную парировать выпады Меттер- ниха. Чтобы переложить на Бонапарта ответственность за продолжение войны и восстановить против него французское общественное мнение, Меттерних предлагает ему мир на условиях гарантии естественных границ Франции — по Рейну, Альпам и Пиренеям. Под давлением своего окружения Наполеон решает согласиться, но, действуя по заветам Макиавелли, союзники забирают назад свое предложение и объявляют, что они воюют не с Францией, а лично с Наполеоном. Трудно назвать такой способ действий дипломатическим...
Последние контакты Наполеона с иностранными канцеляриями не находят воплощения ни в нотах, ни в соглашениях, они осуществляются через посыльных. Когда союзники, скачущие по дорогам, ведущим к Парижу, предлагают ему вернуться к границам 1791 года, он наотрез отказывается и отвечает:
— Оставить Францию меньшей, нежели я ее получил,— никогда!
И вдруг следуют победы над русскими и пруссаками при Шампобере и Монмирайле, затем еще — над русскими, над вюртембержцами, над австрийцами — семь побед за одну неделю, последняя улыбка судьбы. Европа затаила дыхание: неужели этот демон во плоти снова сумеет поменять роли? Нет!
Собравшись в замке Шомон, его противники выслушивают лорда Кэстлри, который предлагает им, Австрии, Великобритании, Пруссии и России, заключить союз на 20 лет, обещая, что Лондон будет выплачивать им субсидии — 6 миллионов фунтов стерлингов в год...
Месяцем позже Париж — в руках неприятельских войск. 6апреля (1813 года) Наполеон отрекается от престола. Он ведет переговоры с победителями через своего министра иностранных дел Коленкура. Это его последняя дипломатическая акция. Договор, который будет подписан в Фонтенбло, решит его судьбу, как и судьбу его семьи.
— Мне ничего не нужно. Защищайте интересы Франции, — наказывает он своему представителю. — Позаботьтесь о моей жене, о моем сыне, не придавайте значения всему остальному... Солдату не надо много земли, чтобы умереть.
Он весь в этих словах — всегда готовый к переговорам, действующий исходя из реальности, мало заботящийся о собственных интересах или славе, но искренне преданный французскому народу, который привел его на вершину успеха и на земле которого он пожелает упокоиться навечно; искусный дипломат, очень цельный, хотя иногда грубоватый, но искренний и преисполненный уважения к букве договоров (хочется написать: искренний «до наивности», если учесть, что он имел дело с такими людьми, как Александр, Талейран и Кэстлри, вошедшими в историю с репутацией крупных деятелей и тонких дипломатов лишь благодаря падению Наполеона).