Кто такая Эсланда Гуд Робсон (1898 -1965)? Вам в лучшем случае ответят, что это имя носила жена известного чернокожего американского певца Поля Робсона, чей сильный бархатный бас в сороковых — шестидесятых годах XX века звучал из всех репродукторов Советского Союза.
Что ж, ответ правильный, но в то же время эта женщина оставила о себе память по обе стороны океана и как яркая личность: ученый-этнограф, борец за мир и равноправие чернокожего и цветного населения планеты, пуб лицист, наконец... А вот путешественницей она стала в силу характера.
«Посеешь характер — пожнешь судьбу» — пословица удивительно меткая. Так, со своей неугомонной натурой Эсланда просто вынуждена была стать путешественницей. Сначала с мужем, сопровождая его в гастрольных турах по миру, а потом и самостоятельно. Главное свое путешествие Эсланда совершила в 1936 году в Африку в компании с девятилетним сыном Полем, чтобы, как писал советский журнал «Вокруг света» (№10 за 1950 год), «ознакомиться с жизнью негритянских народов»... «Она пересекла материк с юго-запада (Кейптаун) на северо-восток (Александрия), — отмечалось в советском журнале. — Она побывала в Южно-Африканском Союзе, в крупнейших портовых городах восточного побережья Африки, в английских колониях: Кении, Уганде и в Бельгийском Конго. Во время поездки она вела дневник, который был издан в 1945 году в Нью-Йорке под названием «Путешествие по Африке».
МАГИЧЕСКОЕ СЛОВО «АФРИКА» ЗНАЧИЛО ДЛЯ НЕЕ ВСЕ
Этот вояж стал потребностью ее души и мечтой всей жизни. Она готова была идти на край света, чтобы увидеть ту землю, откуда много веков назад были насильно вывезены на Белый континент ее предки... Стоп! Какие еще предки? В одном из старых журналов мне попалась заметка, где речь шла о том, что в Советский Союз приезжал негритянский певец Поль Робсон и его «белая» жена Эсланда.
Вот уж действительно, нет в мире справедливости! Она, можно сказать, жизнь положила за то, чтобы разделить судьбу негритянского народа, а ее называют «белой», причем в стране, где люди относятся к ней с искренней симпатией.
Ответ можно найти в записи ее пресс-конференции, данной американским и британским журналистам и опубликованной в книге самой Эсланды Гуд Робсон:
«Репортеры. — Сколько в вас европейской крови?
Я (зло, но искренне). — Во мне есть немного испанской, английской, шотландской, еврейской, американской, индейской крови и большая доза негритянской. Сама я считаю себя негритянкой и таковой меня всегда считают белые американцы».
В Америке того времени эта женщина смогла найти в себе силы и мужество, чтобы занять вполне определенную позицию — кстати, более широкого спектра, чем просто цвет кожи.
Эсланда Гуд Робсон родилась в 1898 году в Вашингтоне в семье, традицией которой была борьба за права негров, о чем она сама писала в своей книге:
«Мой дед, покойный Фрэнсис Льюис Кордосо был широко известен как человек, раньше других разобравшийся в этой проблеме (негритянском вопросе). Он был одним из первых борцов за просвещение негров и за их гражданские права. Я выросла в семье, которая ясно представляла себе негритянскую проблему в Америке во всех ее аспектах».
Семья, тем не менее, была далеко не самой бедной, так что Эсланда смогла получить медицинское и химическое образование в Колумбийском университете. Там ее называли «европейкой» по менталитету, намекая на ее некую исключительность, и это девушку раздражало: «То обстоятельство, что я посещала школу и что у меня есть деньги, еще не означает, что я европейка, а отсутствие у негров школ и денег еще не делает их примитивными людьми.
Конечно же она не могла отдать свое сердце белому». И вскоре Эсланда без ума влюбилась в студента Колумбийского университета Пола Робсона. Они были одногодками. Пол родился в 1898 году в Филадельфии в семье священника, ярого праповедника равноправия людей всех рас перед Всевышним. И он стал живой иллюстрацией правдивости отцовских аргументов. С детских лет он поражал всех своими разносторонними способностями: в школе был лучшим учеником и вскоре стал одним из трех первых студентов-негров в Америке, которым удалось добиться государственной стипендии. В университете Ратгерса его избрали председателем студенческого дискуссионного клуба, несмотря на то, что он единственным черным на всех курсах. Прекрасный атлет, бейсболист, Робсон некоторое время профессионально играл в американский футбол, чтобы заработать деньги на учебу в школе права колумбийского университета и получить диплом юриста, что ему с успехом удалось. Ну а о его актерских и вокаальных способностях и без того знает весь мир.
Они поженились. Кто на кого оказал большее влияние в формировании политических убеждений — Эсланда на Поля или наоборот, — сказать трудно, но именно жена посоветовала талантливому во всех отношениях мужу попробовать себя в качестве драматического актера. В 1924 году он сыграл в пьесе Юджина О'Нила «Император Джонс». Работа молодого актера очень понравилась самому драматургу, и уже в 1925 году Робсон дебютировал в кино. Вскоре обнаружилось, что Поль Робсон обладает от природы уникальным по силе и красоте басом с благородным бархатным тембром. Однако у него не было вокальног образования, тем не менее, опять же по совету жены, Робсон в 1925 году решается начать певческую карьеру как исполнитель негритянских народных песен. И вскоре он уже с успехом гастролировал по Европе. Несмотря на амплуа певца, Робсон не забывал о драматическом поприще, охотно принимая участие в театральных и кинопроектах. Одной из его любимых ролей стал Отелло. Впервые он сыграл эту роль еще в школе, а затем в лондонском театре «Савой» в 1930 году, а через тринадцать лет, в горячем 1943 году, имел необыкновенный успех в роли Отелло в Нью- Йорке. Ну а в 1933 году, когда возник проект экранизации пьесы О'Нила «Император Джонс», драматург настоял в качестве непременного условия его реализации участие в фильме Робсона. Так, Поль Робсон стал первым артистом-негром, сыгравшим в Голливуде крупную роль.
Энергичная Эсланда тоже не сидела без дела. Она помогала мужу во всех его проектах, главным образом, занимаясь тем, что сейчас называют пиаром и промоушеном: обеспечивала рекламу, решала организационные вопросы, раскручивая новое имя. Несмотря на то что в 1927 году у молодоженов уже появился на свет их единственный сын Поль, а гастрольный график мужа был весьма насыщенным, она умудрилась продолжить свое образование в Англии (где изучала антропологию и этнографию, а также проблемы Африки), а кроме того, в 1930 году выпустить в свет свою первую книгу. Конечно же, она была о самом главном в ее жизни, и называлась «Поль Робсон. Негр». Поль помимо гастролей много снимался в кино: в «Плавучем театре» (1936), «Джерико» (1937), «Песнях свободы» (1938)... В «Плавучем театре» прозвучала его самая знаменитая песня «Старина Миссисипи». Словом, для чернокожего населения планеты Поль Робсон стал постепенно знаковой фигурой. Но супругам пришлось на время переехать в Англию. Там Эсланда решила идти на приступ своей давней мечты...
«Мне давно хотелось поехать в Африку. Это желание зародилось, когда я была еще совсем маленькой. Ведь Африка — это край, откуда мы, негры, некогда пришли. Многие американские негры, кому позволяли средства, ездили туда, чтобы взглянуть на свою "прародину". Помню, как велико было мое желание побывать там и как много я думала о том, что представляет собой моя "прародина". В Америке ничего или почти ничего не говорили об Африке. Я не отдавала себе в этом отчета, пока мы не переехали на жительство в Англию. В американских газетах и журналах редко печатались даже какие-либо сообщения об Африке... В Англии же, наоборот, всюду говорят об Африке: в печати, в школах, в кинофильмах, в частных беседах. Англичане живо заинтересованы в этом континенте как экономически, так и политически... Куда бы вы ни пошли, всюду встретите людей, у которых дядя, брат или кузен работает, преподает, управляет или "служит" в Африке... Как путешественница, я накопила довольно солидный опыт, совершая вместе с Полем и Ларри поездки по Западной Европе и России. Во время гастролей я всегда брала на себя заботы о билетах, паспортах, маршрутах и иностранной валюте для всей нашей группы».
ИНОГДА МЕЧТЫ СБЫВАЮТСЯ
Вместе с девятилетним Полем она решилась ехать морем из Англии в Кейптаун и Порт-Элизабет, который находился на самом краю ЮАР. Затем она планировала посетить рудники Иоганнесбурга, после чего отправиться в Мозамбик и на пароходе к Момбасе, а затем поездом в Уганду. Таков был разработанный план, однако для его реализации требовалось добиться получения африканских виз, а это женщине с определенной политической репутацией оказалось сделать непросто: «По-видимому, если вы негр, то не думайте, что для поездки в Африку достаточно одного вашего желания... Белое население Африки не желает, чтобы образованные негры разъезжали по континенту и смотрели, как живут их собратья». Местные власти резонно стремились ограничивать контакты, но Эсланда решила пойти на уловку — предложила «довольно эластичный маршрут», стараясь скрыть за якобы научными этнографическими задачами истинную цель своей поездки. А она, разумеется, состояла в следующем: доказать на фактах, что представители так называемой низшей негроидной расы по уму, такту душевным качествам не только не уступают белым «цивилизаторам», но и превосходят их.
Что ей действительно удалось — так это показать жизнь Африки накануне Второй мировой войны, в чем Эсланда Гуд Робсон, этнограф и путешественница, не покривила душой.
И вот настал день отъезда, 26 мая 1936 года. Поль Робсон накануне провел с сыном весь день на трибуне стадиона Лардс, где «держась за руки, они смотрели состязание в крикет». Что и говорить — хоть путь лежал и на родину предков, но он провожал своих самых близких людей в неизвестность.
...Эсланда долго махала рукой из окна вагона, пока его атлетическая фигура не исчезла из глаз вместе с вокзальным перроном. «Поль такой добрый! Тяжело было расставаться с ним», — вспоминала эту сцену жена. Они решили ехать поездом из Лондона в Саутгемптон, чтобы там пересесть на пароход «Уинчестер касл», следующий в Африку. Поль Робсон с казал, что будет все время и днем и ночью находиться у телефона, ждать сообщений, — в 1936 году еще ше изобрели мобильников.
30 мая они сели на пароход. В отличие от своих африканских предков, ехавших в качестве рабов в душных трюмах, мать с сыном оказались в числе пассажиров первого класса: у них имелась двойная весьма комфортабельная каюта с ванной и всеми удобствами, к их услугам были бассейн, спортзал, ресторан и прочие места отдыха. Но Эсланда предпочитает держаться особняком: «У нас есть все необходимое для развлечений: книги, игры...», — подчеркивает она, хотя и вынуждена согласиться с тем, что с ними остальные «пассажиры ведут себя весьма дружелюбно». Однако ей трудно преодолеть стереотипы внутренних установок: «Но я все же не рискую с ними заговаривать. Большинство из них — южноафриканцы, манера общения которых с неграми мне хорошо знакома: она напоминает поведение бельнх на коренном Юге США, только еще гораздо хуже».
Наверное, Эсланда была готова держать оборону, представляя, что к ней и маленькому сыну будут все относиться исключительно как к людям второго сорта, однако хорошенький Поль в приличном костюмчике с бабочкой вызывает лишь улыбки умиления, а с ней самой как с женой известного артиста многие стремятся завести более короткое знакомство, и цвет кожи тому не помеха. Дискриминация на этом пароходе проявляется иначе: пассажирам второго и третьего классов не разрешается проходить на вип-территорию, за исключением воскресного посещения церкви, находящейся именно в первом классе, видимо,чтобы «по первому классу» засвидетельствовать свое почтение Богу.
В Бескайском заливе началась качка. Младшему Робсону стало плохо, да и сама Эсланда чувствует себя не лучшим образом, а потому в основном проводит время на палубе, на свежем воздухе. Но 2 июня она уже живо описывает в своем дневнике впечатления от острова Мадейра: «...Остров кажется настолько изолированным от внешнего мира, что испытываешь некоторое чувство страха». Возможно, отвесные живописные берега острова произвели на нее такое впечатление еще и по причине дождя.
«4 июня. Дакар. Сенегал, Западная Африка уже пройдены. Воздух очень тяжелый, море серое, спокойное и дышит жаром. Свинцовое небо навевает на меня такие же хмурые, тяжелые размышления. Ведь именно отсюда, с этого берега было вывезено с 1666 по 1800 годы более 5,5 миллиона захваченных силой африканцев — моих предков!»
15 июня «Уинчестер касл» прибыл в Кейптаун. Теперь Эсланда могла спокойно приступить к осуществлению своих планов, перемещаясь по Черному континенту, останавливаться у друзей и знакомых... Но прежде всего надо позвонить Полю!
— Алло! Поль!.. — Она подскочила с кровати в гостиничном номере, едва успев расслабиться, и бросилась на пронзительный зов аппарата. Голос мужа на другом конце провода, такой знакомый, глубокий и родной, успокоил Эсланду. Хотя связь была не очень хорошей, но в интонациях Поля к концу разговора исчезли тревожные нотки, — и у нее тоже отлегло от сердца. Он просил поберечь себя и маленького сына, а она пообещала, конечно же пообещала... Разговор был окончен, и вдруг в трубке неожиданно прозвучал робкий вопрос телефонистки: «Скажите, ведь это был голос мистера Робсона, да?» Интересно, она белая или нет? Скорее всего да... А, впрочем, какая разница...
ЮЖНОАФРИКАНСКИЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
Записи, сделанные Эсландой в Южной Африке, имеют резкую публицистическую окраску, там нет описаний природы — только быт и нравы местного населения оказались способны вызвать неподдельный интерес путешественницы. Сначала она обратила внимание на систему образования и на то, как местные белые власти пытаются противопоставить друг другу чернокожих и метисов: так называемых туземцев и цветных. Как говорится: разделяй и властвуй!
Но лучше дать слово самой путешественнице:
«В Ливингтонской школе главного города Капской провинции Кейптауна могут получать среднее образование дети цветного населения. В отличие от негров, цветными в ЮАР называют людей смешанной крови: мулатов и метисов. Дети цветных и негров не могут учиться в одной школе с белыми и с друг другом...
Мы поехали в так называемую локацию Лянга. Коренные африканцы обязаны жить в резервациях, которые представляют собой районы, специально выделенные для них подальше от городов и европейских поселений. Но в Африке, как и в США, белые эксплуатируют труд негров. И как ни опасаются белые близости туземцев, все же им приходится часть африканцев селить рядом с собой, а иногда — как слуг — и в собственном доме». Правительство отвело недалеко от поселений белых специальные локации. Лянга — одна из наиболее крупных, она находится в семи милях от Кейптауна и там живут 2500 негров. «Расположена она в лесу и представляет собой, по сути дела, деревню, где выстроенные в ряд деревянные домишки образуют нечто вроде улиц...» Там живут негры со всех концов ЮАР, которые работают в Кейптауне, но есть среди них и безработные. Но каждый негр знает правила: «Ему категорически запрещено показываться в общественных местах. Из резервата он также не имеет права отлучаться без пропуска, в котором должно быть указано, куда и зачем он едет и на какой срок». На подобные поселения негров отведено 13 процентов удобной земли, но на ней живут более 66 процентов всего населения страны. Такова статистика.
По дороге из локации путешественники встретили толпы возвращавшихся с поисков работы чернокожих. Они брели с понурыми лицами, сразу было видно, что этим людям не повезло в Кейптауне.
В городе Робсоны в компании местной медсестры по фамилии Вильяме посетили гетто для цветных: «Кто здесь не был, с трудом поверит, что люди могут жить в подобных условиях. Вдоль улицы Джефри — отвратительные, большей частью одноэтажные домишки... Ни кухни, ни водопровода, ни уборной. Стряпать приходится в темном проходе или же во дворе, на примитивном очаге без дымохода. Ночыо буквально каждая пядь на полу занята спящими вповалку. Чтобы подышать свежим воздухом, жильцы теснятся на лестницах или на площадках». В одном из двухэтажных домов они с Вильяме поднялись на второй этаж, и Эсланду поразило то, что пришлось все время держаться за стену, так как в узких ступенях крутой лестницы было много пробоин, сквозь которые легко можно было провалиться. Кто-то в коридоре разжег огонь для готовки, и весь дом был полон едкого дыма. Домишки эти, как оказалось, тоже являются собственностью белых, которые сдают их внаем цветным, а последние предоставляют их ночлежникам. То, что вызвало шоку одержимой негритянским вопросом «европейки», многим из нас не покажется таким уж страшным, если вспомнить условия быта в квартирах барачного типа. Жаль, что высокой гостье во время ее пребывание в нашей стране демонстрировали лишь «потемкинские деревни», чтобы она потом с восторгом, и опять же честно, описывала жизнь национальных меньшинств в СССР. Впрочем, в современной России они живут еще хуже.
«Я подружилась с одной негритянкой с острова Елены, служащей в няньках у белых. Она рассказала о том, как здесь пытаются натравить цветных на негров, убеждая первых, что они ближе к европейцам и во всех отношениях выше чернокожих». С этой целью разделены обучение и поселение.
— При всем этом — заметила няня, — белые не предоставили цветным никаких фактических прав. И цветные уже начинают раскусывать смысл коварной игры властей.
Женщина рассказала, что ее сестра проявила настойчивость, окончила курсы медсестер и поселилась в гетто для цветных. Ночью соседи сорвали табличку с ее двери, где обозначена ее профессия, а в окна стали кидать камни. Цветные кричали: "Мы не будем лечиться у негритянки". Женщина не испугалась и осталась продолжать дело, и в конце концов добилась признания. Ее услугами пользуются охотно как негры, так и цветные, и многйе цветные потом говорили, что и сами не понимали, почему бросали в нее камни».
В локации Нтземантзи недалеко от города Алиса она заглянула в некоторые хибарки и была поражена отсутствием окон: «счастливчики имеют кусок свечи и коптилку». Каждый старше 18 лет платит налоги: подушный, жилищный и еще некоторые. И чтобы жить даже в этих трущобах, надо иметь разрешение властей. Работу найти трудно, обычно туземцы нанимаются пастухами за 25 центов в неделю или идут в прислугу за 50 центов. На золотых приисках можно получить работу, но туда идут в случае крайней нужды. Там платят 15 долларов в месяц, но для этого надо запродать себя на 9—11 месяцев, притом на самую что ни на есть каторжную работу, притом даже из этого жалкого заработка надо самим оплачивать проезд до работы и пропуск, что 15—20 процентов дохода.
Она отмечала, что вся природная земля принадлежит фермерам-европейцам, которые не слишком жалуют аборигенов: «Домашний скот, собаки и куры имеют лучшее жилье, нежели африканец-рабочий». Ее шокировали жилища из гофрированной жести, тянущиеся вдоль железной дороги: «Я нигде не видела ничего более мрачного, даже в Яаметике, где во время экономического кризиса появились поселения, которые носят наименование «городов-лачуг»... Недалеко от Иоганнесбурга ей встретился поезд, забитый рабочими, едущими на прииски золотоносных рудников: «Они теснились у окон вагонов, стараясь побольше насладиться светом божьим, которого они не увидят в рудниках, где будут погребены на весь год». Встречный вез других — с приисков, среди которых было много больных туберкулезом.
Путешествие по Африке напомнило ей поездки по южным штатам США: «Если вы негр, друзья препоручают вас от одного знакомого к другому, и там вы пересаживаетесь из автомобиля в автомобиль, останавливаясь лишь у друзей. Покрывая таким образом тысячи миль, вы этим единственным способом избегаете неудобств, связанных с поездкой в так называемом негритянском поезде и невозможностью найти приют в гостиницах».
Ночью они въехали в Иоганнесбург. Вид города, залитого светом, показался путешественникам удивительно красивым после созерцания однообразной африканской степи. Сначала они осмотрели пригород, потом центр с широкими и светлыми улицами, «роскошными и огромными кинотеатрами, многоэтажными домами, отведенными под конторы разных дельцов, и превосходными особняками». Проехав мимо заброшенных шахт, они прибыли в локацию для туземцев Кефиатаун, где и остановились. Можно было остановиться и в самом городе, но они не стали рисковать: «Стоит негру оказаться в недозволенном месте без пропуска или прогуляться без разрешения по улице, как его хватают и сажают в фургон, а затем в арестантскую». В этом городе белый не может подвергнуться аресту без специального ордера, а негру не требуется никаких формальностей «да и причин особых на это не нужно». Проще сразу уплатить штраф, нежели апеллировать к судье, который еще больше увеличит штраф. Такова система, где к неграм относятся, как к животным: «В большей части Южно-Африканского Союза нигде не регистрируются ни рождение, ни смерть туземца. Сколько бы их ни умирало на золотых приисках, это остается тайной для всех».
Эсланда посетила золотой прииск Рэбинсон Дип — там работали 5400 туземцев родом из племен свази, пондос, базуто.
«Маленький Поль и я быстро научились распознавать свази по длинным волосам, окрашенным в темно-красный цвет, что придает им курьезный вид красноволосых». У пондосов волосы в завитках, лежащих рядами, базутов отличали разноцветные туники из ткани местного производства. Прииск представлял собой пыльную площадку, со всех сторон окруженную бараками, которые именовались «квартирами». «Все постройки огорожены высоким, крепким забором. Настоящая тюрьма!» — восклицала путешественница, пораженная тем, что в бараках нет окон, а свет и воздух проходят туда через вентиляторы у самых крыш. Ее поразило, что вокруг стен идут два ряда нар из пористого цемента: 18 мест сверху и столько же снизу. В каждой такой «квартире» размещалось до полусотни рабочих, теперь же их число сокращают до 36, чтобы из-за тесноты и антисанитарных условий не увеличивалось число больных.
Рабочие с приисков болеют в основном бронхитом, пневмонией и другими болезнями, являющимися следствием простуды. Они спускаются в шахту до восхода солнца, когда на улице холодно, так как город лежит на высоте 6 тыс. футов над уровнем моря, и там работают в жуткой жаре, а возвращаются снова в холодное время. Спецодеждой их тоже не обеспечивают. Но когда участились простуды, вышло распоряжение выдать ватники: «решение-то есть, а ватников нет».
«Мне казалось, что я уже застрахована от новых неожиданностей, но — нет же! — я ошиблась. Сегодня я посетила одну из местных локаций — Нансфильд — и была ошеломлена тем, что там увидела. Это поселение состоит из «жилищ», которые построены таким образом. Берется лист гофрированной жести длиной в 9 футов и шириной в 6 футов, его края сгибаются и вкапываются в землю. К передней и задней части этой своеобразной трубы прикрепляются листы железа, причем в одном их них просверливается дыра, дающая возможность вползти в трубу. Это и есть жилье для туземцев. Они могут пробраться в него только на четвереньках. Жилье это не имеет ни дверей ни окон. Это собачьи конуры в самом настоящем смысле слова».
ДОРОГА ВЕДЕТ ВПЕРЕД...
Посетив Южную Африку, Эсланда, похоже, удовлетворила свои национальные чувства, увидев то, о чем, находясь в Лондоне, могла только слышать.
Далее ей предстояла автомобильная экскурсия в Конго.
Сначала они выехали в район обитания пигмеев. Почти час они ехали вдоль громадного Итурийского леса, встречая изредка деревушки племени баконджо.
На опушке леса им попалась очаровательная семья обезьян — бабуинов. Своим коричневым мехом они напомнили ей китайских собак. Обезьяны перешли дорогу, направляясь в чащу и не проявляя при этом никакой торопливости. «В момент, когда мы их встревожили, они поедали картофель в огороде». Затем путешественники углубились в лес. Там они ехали осторожно, пока не прибыли в деревеньку боконджо. Оставили машину и пошли пешком. «Дорога была похожа на тоннель, прорезанный среди зарослей джунглей. Мы любовались огромными деревьями, необычайно толстыми, с густой листвой, полностью преграждавшей доступ солнцу и свету. Всюду порхали разноцветные птицы. Обезьяны лазали по деревьями или же, сидя, раскачивались и болтали, — казалось, они отпускали невежливые замечания по нашему адресу». Пробираясь таким образом по лесу, они вдруг услышали звуки барабанного боя, доносившиеся из деревни, которую только что оставили. Таким образом люди племени баконджо давали знать пигмеям, что им следует ждать гостей. Вскоре раздалась ответная дробь. Это значило, что пигмеи вышли навстречу. Деревня пигмеев называлась Нгайт. Эсланда и Поль не сразу поняли, что уже вошли в деревню: жилища-шалаши были искусно замаскированы между стволами огромных деревьев на небольшой очищенной от растительности площадке. Вдруг как будто из-под земли появились пигмеи, «дружески улыбаясь и приветствуя нас. У взрослых только кусок грубой ткани прикрывал бедра. Старшина деревни Нгайт обратил особое внимание на моего мальчика, и интерес этот был безусловно взаимным. Старшина сразу распознал в Поле ребенка и в то же время приглядывался к нему. Поль в свою очередь, сразу понял, что перед ним стоит человек немолодой (старосте было около 40 лет), и выражал восторг, глядя на этого человека маленького роста, но с прекрасным телосложением, сильным и мускулистым... Средний рост у пигмеев 4 фута и 7 дюймов у мужчин и 4 фута и полдюйма у женщин. Цвет кожи желто-коричневый, а в чертах лица есть что-то общее с народами Востока... "Это гостеприимные, веселые, физически хорошо развитые люди, первоклассные следопыты, обворожительные собеседники. В лесу они, как дома; удивительно их умение прятаться, — ни хруст ветки, ни шелест листьев не выдаст их присутствия. Они без труда пробираются сквозь дикие, непроходимые заросли", — писал один путешественник по Конго. Мы купили несколько луков и стрел с отравленными наконечниками, а также несколько местных музыкальных инструментов. Когда весело прощались с хозяевами, то пообещали прислать им соль. Пигмеи очень нуждаются в этом продукте».
По дороге к границе Конго Эсланда с удовольствием наблюдала, как туземцы выстругивали лодки из целых стволов: поваленные деревья рубятся на части по размерам лодок, а затем выдалбливается середина, ствол обтесывается — и вот уже лодку в готовом виде волокут к реке. В основном их делают из красного дерева, дуба или других твердых пород. Ее внимание привлекли пальмы с очень высоким стволом — мукога. Плод этих деревьев (он похож на продолговатую картошку) съедобен, листья идут на устройство крыш и из них вьют веревки, а ствол используют как строительный материал. По дороге попадались прекрасные рощи деревьев иухора — с белым стволом, а также красноствольные и эбонитовые. Часто встречались деревья нкукура — похожие на кактусы с чудесными листьями в дюйм толщиной и темно-синей, почти черной окраской. Природа восхищала. А как только они переехали границу между Конго и Угандой, показались следы целого стада слонов вдоль реки Семлики. Кабога — вождь племени, гостем которого Робсон была в Уганде, выскочил из машины и бросился к реке, все последовали за ним. Семлика в этом месте была узка и мелководна, так что стоило взглянуть на другой берег, как путешественники тотчас увидели стадо слонов, пасущихся в лесу среди высокой травы. Особенно выделялись при свете заходящего солнца два великана с большими бивнями. Они стали свистеть, сигналить — остальные слоны подняли уши, но продолжали щипать траву. Когда люди снова забрались в машину, их проводник сказал: «Раз мы видели слонов, значит, увидим и других животных». И в самом деле очень скоро показались самцы антилоп: четыре особи перешли дорогу перед самой машиной и скрылись в зарослях. А когда на землю уже начали опускаться сумерки, путешественникам повстречалась семья львов. «Мой мальчик и я от волнения почти перестали дышать, а наши спутники спокойно оставили машину, не выключая, однако, мотора. Самец-лев в нескольких ярдах от нас перешел дорогу и остановился на одну-две секунды. Вслед за тем из-за высокой травы показалась самка, а за ней прекрасный львенок. Все они величественно, поодиночке перешли дорогу и исчезли в зарослях. Мы видели некоторое время над травой их поднятые вверх хвосты, выглядевшие, как древки флагов. Кабога сказал, что в таком положении львы держат свои хвосты, когда чуют опасность. Это были крупные звери жел- товато-коричневого цвета с большими мордами и широкими плечами. От них веяло силой, но морды были тяжелыми и непривлекательными на вид... Львы шагают обычно друг за другом: впереди — львица, ибо она действует быстро, свирепо и устрашающе, в середине — детеныш, а замыкает шествие лев, нападающий медленнее, но верно и беспощадно расправляющийся с противником».
Итак, выполнив свою программу визита в ЮАР, Эсланда Гуд Робсон посетила проездом Конго, Кению и на месяц обосновалась в Уганде, где собирала этнографический материал. В отличие от записей, Сделанных в Южной Африке, в остальных ее материалах нет даже упоминаний о политической борьбе и национально-освободительном движении. В 1936 году в этих странах, как и в большинстве других колоний, массового народного движения против порабощения еще не было.
МЕНЯЮТСЯ КАРТЫ — УБЕЖДЕНИЯ ОСТАЮТСЯ
Карта мира изменилась после второй мировой войны.
«В 1945 году по окончании Второй мировой войны измученное человечество, подведя итоги людским потерям и опустошениям, решило начать поиски менее разрушительных путей урегулирования разногласий. Так, в городе Сан-Франциско была создана Организация Объединенных Наций», — писала Эсланда Гуд Робсон, которую в 1945 году недавно созданный Совет по делам Африки направил в качестве наблюдателя в Сан-Франциско на конференцию, посвященную созданию ООН.
В 1946 году она совершила еще одну поездку в Африку, которую можно было бы назвать «Путешествие по Конго». Она посетила Бельгийское Конго, Руанду-Уганду и страны Экваториальной Африки. На сей раз она ездила без сына: Поль-младший служил в американской армии. В 1949 и 1950 годах она побывала в СССР в качестве делегатки Конгресса американских женщин на Антифашистской конференции женщин. Посетила она в эти годы и Китай, где присутствовала на волнующей Первой конференции женщин Азии в Пекине. Она также планировала поехать на Бандунгскую конференцию, в которой участвовали представители 29 стран Азии и Африки, но не смогла из-за болезни. До 1957 года Эсланда работала в качестве аккредитованного корреспондента при секретариате ООН в Ныо-Иорке. В своих заметках она старалась освящать деятельность Совета по опеке и все проблемы, касающиеся африканских народов.
Ее бессменным соратником продолжал оставаться муж Поль Робсон. После окончания Второй мировой войны, в годы маккартизма, его имя ассоциировалось в США с близостью к СССР. В 1946 году он был вызван для дачи показаний в Комитет Палаты представителей по расследованию антиамериканской деятельности и подвергался угрозам со стороны Ку-клукс-клана. В 1947 году он оставил профессиональную сцену и больше не снимался в кино, полностыо посвятив себя борьбе за гражданские права. Ему было запрещено выступать с концертами в США, пластинки с его записями изымались из магазинов. В августе 1950 года его заграничный паспорт был аннулирован решением Государственного департамента США и восстановлен лишь в 1958 году. Вместе с тем Робсон выступал (правда, исключительно при личных встречах с советскими официальными лицами) в защиту советских деятелей культуры, репрессированных или преследуемых по политическим и идеологическим соображениям, а также по национальному признаку, чем вызывал скрытое недовольство в официальных советских кругах.
Прошли годы. Поль, сын Робсонов, вырос и стал инженером-электриком, женился на умной и деловитой, как отмечала Эсланда, девушке Мэрилин и сам стал отцом двоих детей. Но его неутомимая мать продолжала заниматься общественной деятельностью.
В эти годы она выступала с заявлениями подобного рода: «Пожалуй, самую большую угрозу будущей независимости Африки представляет выдвигаемый в Западной Европе проект создания так называемого общего рынка, или Еврафрики. Согласно этому проекту шесть стран Западной Европы создадут общий гигантский фонд для финансирования капиталовложений в африканские территории, находящиеся под управлением стран — членов общего рынка».
После Второй мировой войны народы Ливии, Марокко, Туниса, Судана и Ганы освободились от колониализма, а лозунг, выдвинутый Мозесом Котане, участником Бандунгской конференции, от имени народов Южно-Африканского Союза: «Независимость еще при жизни нашего поколения», — стал самым популярным в Африке.
Эсланда наконец-то как никогда чувствовала себя востребованной в этой борьбе, реализуя наделе мечты многих поколений своих предков: «Все эти годы я боролась также за укрепление взаимопонимания, сотрудничества и дружбы между всеми гражданами США между народами всего мира. Это означает, разумеется, что я выступала за мир в своей стране и во всем мире».
Эсланда Гуд Робсон умерла в 1965 году в Нью-Йорке.