Мария Магдалина — другая Магдалина

В День святой Марии Магдалины — 22 июля в год 1209-й в Безье, маленьком городке, расположенном теперь в провинции Геро в Лангедоке-Руссильоне на юго-западе Франции, случилось нечто ужасное и поразительное, но в то же время вызывающее восхищение. Согласно описа­нию 1213 года цистерианского монаха Пьере де Во-де-Герната все без исключения жители города добровольно приняли смерть от рук людей Папы, но не отказались от меры, что Иисус и Магдалина были любовниками, хотя и не были официально женаты.

Это массовое убийство чем более примечательно, что от людей требовали всего лишь выдать несколько еретиков, но все встали на их сто­рону столь решительно, что тоже стали жертвами этого спорного утверждения.

Безье был центром притяжения местных еретиков. Хотя неизвестно, насколько далеко зашел в своем покро­вительстве им граф Безье, но он поддерживал их. Это не­удивительно: своей убежденностью и образом жизни еретики завоевали множество сердец.

Это были так называемые катары, или альбигойцы, которые населяли Северную Италию (включая Тоскану, где два века спустя Леонардо будет тщательно оберегать свою форму ереси), Лангедок, Прованс и предгорья Пи­ренеев. Своей искренностью и блестящим примером безупречного образа жизни они завоевали популярность как и крестьянской среде, так и среди дворянства. Столь многие представители аристократии симпатизировали катарам, что во всем, кроме названия, эта область была катарским государством.

Вместе с тем катары не были однородной единой сек­той, как это часто считается, но представляли собой сво­бодную федерацию нескольких находящихся в союзе групп. Корни веры для многих из них были связаны с ве­рой и практикой богомилов, получивших свое название по имени болгарского священника Богомила. (От назва­ния «богомил» ведет происхождение современное анг­лийское слово «bugger» — «мерзавец».) Хотя обсуждать катаров как нечто единое с одинаковой верой и практи­кой было бы некорректно, мы в дальнейшем без извине­ний будем использовать этот термин, поскольку судьба их была одинаковой. Одно можно считать совершенно точным: катары были гностиками, как и многие другие сектантские группы и до, и после них, и верили, что воз­можно знание (гнозис) Бога без посредничества священ­ников или власти Церкви. Гностики верили, что Бог до­ступен чистому сердцу, хотя дорога к новому умственно­му и духовному состоянию долгая и трудная, но зато в конце ее Высший Свет проникнет в любое материаль­ное тело. Они полагали, что Царство Божье заключено в них самих и не требует вкушения тела и крови Господа при посредничестве правителей полностью разложивше­гося Рима.

Поскольку катары не оставили после себя письменно­го описания своей доктрины, трудно с полной опре­деленностью анализировать их веру. То, что известно о них, было в основном написано их врагами, главным образом инквизицией, созданной специально для борь­бы в этой ересью. Хотя надо с большой осторожностью относиться к взглядам их противников, но зачастую в трудах встречаются зерна правды — как и в случае с Орденом тамплиеров. С должной долей интуиции и про­ницательности есть возможность реконструировать воз­зрения катаров и образ их жизни из архивной массы, соб­ранной инквизицией, — только один инквизитор собрал свидетельства не менее чем 5638 свидетелей, поклявших­ся говорить правду, — а также на базе записей множест­ва платных местных функционеров и по устным преда­ниям, бытующим в этом регионе.

Катары верили, что они исповедуют веру изначаль­ной, доримской Церкви, отвергали власть Ватикана и священников как институт. Не признавая монополии наследников апостола Петра, еретики сторонились все­го, что было с ним связано, начиная от ритуалов и кончая церковными строениями. Следует отметить, что катары иыли свободными верующими, молясь в частных домах или на природе, как это делали первые христиане, слу­шая проповеди апостолов.

В отношении доктрины они полностью отвергали идею о том, что Иисус был человеком, который принял страдания на кресте. Для них — как утверждают Уолтер Биркс и Р. А. Гилберт в своей книге «Сокровища Монсегюра» (1987) — «жизнь Иисуса была образцом, которому должен следовать хороший христианин, а не космиче­ской тайной, в которую следует слепо верить». Вместе с тем, хотя и несколько нелогично, они понимали Христа как чистый дух, отрицая, что он мог бы когда-либо все­литься в тело из нечистой глины, и рассматривали его смерть как аллегорию, а не кровавую, полную боли ре­альность. Теория докетизма (от греч. dokeo — «казаться») была широко распространена среди гностиков, ненависть которых к физическому миру не позволяла им даже предположить, что их Спаситель мог иметь такую же плоть, как и у них. Для большинства других христиан физическая жизнь Иисуса и особенно ужасный конец иыди центральными положениями религии. Для гности­ков человек тоже был чисто духовной субстанцией, но пал и был заключен в тюрьму плоти. Обсуждая верова­ния катаров, связанные с реальным статусом физическо­го бытия человечества, Бирке и Гилберт писали:

«Человек... состоит из трех частей: духа, который бо­жественен и всегда остается на небесах, души, кото­рая была отделена от святого духа злой волей падшего Сатаны, и тела, творения Сатаны, и его следует отвер­гать. Они (катары) подчеркнуто отрицали возмож­ность воскрешения плоти, которая есть продукт разложения».

Гностики также категорически отвергали возмож­ность непорочного зачатия, высмеивая тех, кто верил в это. Причастие есть ритуал ошибочный, поскольку у Христа нет тела, а хлеб есть часть ненавидимой ими ма­терии, Ветхий Завет сотворен Сатаной — «ревнующим к Богу», поскольку Сатана так разительно отличается от Бога Отца, о котором с такой любовью говорит Иисус.

Катары придерживались жесткого и в некоторых от­ношениях весьма оригинального образа жизни, посвя­щенного во всех аспектах непрерывному поиску личного очищения, в котором они доходили до крайностей. На­пример, поощряли почти полное вегетарианство, чтобы не загрязнить свою душу и тело поглощением того, что появилось на свет через сексуальное общение (избегая мяса, яиц и молока, они ели рыбу, веря, подобно всем средневековым людям, что она воспроизводится не сексуальным способом. Любопытно, что и Леонардо тоже, видимо, придерживался рыбной диеты).

Их целью было достижение статуса «parfait» или «perfecti», совершенно­го существа, хотя многие знали, что не смогут выдержать абсолютного аскетизма, который требовался для этого, и резервировали это преображение для смертного одра в качестве высшего перехода к бессмертию без гниения и разложения. Они путешествовали по двое (в основном для того, чтобы иметь свидетеля), читая проповеди и по­давая достойный пример другим своей жизнью, которая была такой, что они заслужили общее имя «Les bohommes» («хорошие люди» или «хороший народ») у местных жителей. Хотя формально этот термин применяли к тем, кто еще не получил статуса «parfait». Катары вернулись первоначальной, примитивной форме христианства, и в связи с этим страстно верили в реинкарнацию, что придает горький, но оптимистический оттенок их массовой жертвенности, хотя для них «хороший конец» — смерть в качестве жертвы за веру — позволял избежать дальнейшей реинкарнации в чистилище на Земле. Они также отвергали все виды роскоши и плотских удовольствий. Бенджамин Уокер пишет в своей книге «Гности­цизм: его история и влияние»:

«Катары были бескомпромиссными врагами всей цер­ковной иерархии, обрядности и священнодействий. Они отвергали поклонение Деве Марии, иконам и символике, включая крест. В их глазах церковь была «синагогой сатаны», а алтарь — порталом ада. Разло­жившиеся, погрязшие в роскоши, алчные и безнрав­ственные Папы и священники были слугами дьявола. Равно они осуждали помпезность и тщеславие магист­ратов и гражданских властей, поскольку те поощряли и поддерживали Церковь».

Несмотря на слегка отмытый образ катаров — попытка новокатаров Нового времени (которые претендуют на преемственность, будучи анклавом вегетарианцев, идущих по пути «любви и света»), образ жизни катаров, несомненно, был экстремистским, открытым для множества злоупотреблений. Например, отвращение к плотским удовольствиям нашло свое отражение в обряде «endura», который представлял собой самоубийство через медленную мучительную смерть от голода или отрав­ления после очищения через окончательное крещение духa, известное как «consolamentum». Освобождение от оков плоти было заветной мечтой новокатаров, посколь­ку они в буквальном смысле видели этот мир как чисти­лище, не признавали иного ада, которого следовало бо­яться, кроме того, где они пребывали. Для тех катаров, которым угрожал неминуемый арест, пытка и смерть на костре от рук ненавистной инквизиции, обряд «endura», несомненно, был предпочтительнее.

По всей видимости, их отрицание акта продления рода направило некоторых еретиков на путь контрацепции в виде содомии (аналогично тому, как содомия была един­ственным абсолютным средством контрацепции виктори­анских проституток). Во всяком случае, их часто обвиня­ли в этом, хотя, разумеется, такие обвинения в адрес врагов Церкви были делом обычным — и, следовательно, к такого рода утверждениям надо относиться с осторож­ностью — но, скорее всего, люди Папы получали информацию из катарского источника. Как пишет Юрий Стоя­нов в своей книге «Тайные традиции в Европе» (1994), «перед тем, как стать инквизитором, Руйнериус Сак- кони был катарским «perfecti» в течение семнадцати лет, и в своем труде «Трактат о катарах и нищих Лио­на» он привел бесценную информацию о вере, деятельности и месторасположении дуалистских (гностических) церквей».

Когда катары находились в зените своих духовных ус­пехов, выбранная ими земля Лангедок процветала, заня­тия наукой и искусствами и ученые беседы были свой­ственны не только двору, но и частным домам. Юрий Стоянов пишет: «В отличие от превалирующего общественного кли­мата в Европе общество Лангедока было толерантным и космополитическим и достигло высокого уровня процветания. Имея отчетливо выраженную собствен­ную культуру, Лангедок был выдающимся центром Возрождения в XII веке...».

То была эра лангедокских трубадуров, первого про­буждения романтической литературы и появления под­рывных элементов «куртуазной любви» — вариант любви интенсивной и эротичной, но не сексуальной между мужчиной и женщиной, которая, возможно, имела исток в гностических сеансах «платонической» любви и катарского «поцелуя мира».

То была область необычного равенства между пола­ми, возможно, потому, что у катаров проповедь вели и мужчины, и женщины, поскольку они верили, что Иисус предполагал это с самого начала. Однако этот золотой иск был уничтожен серией массовых убийств, на удивле­ние малоизвестных.

В специально созванном Альбигойском крестовом по­ходе (названном так по катарскому городу Альби) к 1244 году было вырезано (сожжено) более 100 000 катаров. Поход начался в 1208 году, и это был первый акт гено­цида в Европе — хотя об этом факте редко сообщается и школах, даже во французских. Этот крестовый поход оыл примечателен по многим причинам, не последней из которых является то, что христиане уничтожали христиан в христианской стране по приказу Папы, а также ммечательный тем достоинством, с которым тысячи катаров встретили неизбежные пытки и страшную мучительную смерть. Конечно, они активно к ней готовились, используя то, что может быть названо трансом буддийского толка, тайны которого передавались им во время первого посвящения. Подобно ранним христианам-гностикам, они имели эзотерический и экзотерический уров­ни членства, передавая свои величайшие секреты только тем, кто оказался достойным их. (К сожалению, те, кто находился под впечатлением простоты катаров, их веры и добронравия и встал на их сторону против крестонос­цев, часто отправлялись на муки, не имея необходимой подготовки по управлению своей болью. И это делает их обращение в веру и убеждения еще более благород­ными.)

Одним из многочисленных долговременных юриди­ческих последствий крестового похода против альбигой­цев было учреждение инквизиции, созданной специально для допроса и экзекуции катаров. Знаменательно, что первые так называемые «ведьмы», на которых инкви­зиция обратила свое вызывающее ужас внимание, были катарами и их помощницами из Тулузы и Каркассона. В 1335 году более шестидесяти женщинам предъявили обвинение в участии в шабаше ведьм, в чем они все созна­лись — разумеется, после применения обычных методов убеждения. Одна из жертв, молодая женщина, подтвер­дила, что принимала участие в шабаше, где «подавала ка тарам ужин» (что, учитывая их аскетизм, вряд ли было обременительным долгом). Разумеется, будучи просто помощницей, она не владела техникой контроля болевых ощущений, чтобы противостоять наиболее изощренным пыткам инквизиторов.Церковь — и, в первую очередь, Папа Иннокентий III — наложила свои жадные лапы на Лангедок, землю, где в те времена текли молочные реки в кисельных берегах. Он решил присвоить ее богатства себе: ересь, распростра ненная среди населения, оказалась благовидным предло­гом для столь полного ограбления и опустошения, что этот регион так никогда и не оправился после катастро­фы. До настоящего времени Лангедок остается самым экономически депрессивным районом Франции, резко отличаясь от знаменитого «юга Франции», от соседнего Биарицца и Монте-Карло, куда деньги текут рекой. Ге­ноцид, завершившийся побоищем у крепости Монсегюр в 1244 году, имел долговременные следствия, не изжитые до сегодняшнего дня, включая — хотя внешне район ка­толический — явное недоверие к Церкви.

Подобно другим гностикам, катары верили в личную ответственность за состояние своей души, что было пря­мой угрозой Церкви, которая всегда всеми силами пыта­лась — в буквальном смысле слова — вселить страх Божий в своих членов до такой степени, что они просто не осме­ливались отклониться от узкого прямого пути. Нагре­шить так, чтобы тебя отлучили от Церкви, было столь страшно, что угроза отлучения была высшей опасностью для жизни и собственности в тот век, когда ад был жестокой и свирепой реальностью. Поэтому те, кто оградил с ебя от угрозы отлучения прямым отказом признать власть Церкви, представляли собой ее заклятых врагов. Кто знает, скольких они еще заразят своей дьявольской ересью? Лучше вырезать эту раковую опухоль, прежде чем она распространится и разрушит основы Церкви.

Хотя, как мы увидим, жажда власти и богатства, несомненно, была серьезным фактором крестового похода против альбигойцев, большую роль играли также страх перед ересью и ненависть к ней, хотя это обстоятельство не столь широко известно и понято. Очевидно, была и другая существенная причина этого крестового похода, который начался в 1208 году, причина, связанная с опасными секретами, касающимися Марии Магдалины, а имен­но, существованием, судя по намекам, подпольной Церк­ви, основанной ею самой...

Добавить комментарий