Ольга Федченко по прозвищу Ботаника

Ольга Александровна Федченко (1845—1921) оказалась в Средней Азии в составе научной экспедиции, руководи­мой мужем. Но у нее была и собственная исследовательс­кая программа, как у ботаника. За нее можно было бы порадоваться: одной из первых женщин Российской импе­рии она получила возможность заявить о себе в пауке. Вот только с «тонкостями Востока» и тогда была большая напряженка: Туркестан, Кокаид, Бухара и прочие земли еще не полностью вошли в состав России, и все со всеми воевали, — не до ботаники там было... Да и экспедиция по Южному Тянь-Шаню, Алаю и Памиру по вполне объективным причинам была равносильна самоубийству.

Муж вернулся быстрее, чем она предполагала. Ольга вздрогнула, услышав его шаги: неужели отказ? И теперь придется возвращаться... Нет, этого не может быть. Тем более что туркестанский генерал-губернатор Кауфман заверил: осталось только ула­дить формальности с местным правителем.

Однако она, похоже, зря волновалась, Алексей стоял на пороге, и по его горящим глазам было ясно: хан дал добро.

«Хан принял меня в своем дворце. Аудиенция ограничилась только тем, что он взял письмо, кото­рое я должен был передать от имени генерал-гу­бернатора, спросил о его здоровье, прочел все пись­мо и сказал «якши» (хорошо)» — вспоминал позднее Алексей Павлович Федченко в своей книге «Из Кокана».

Значит, продолжению научной экспедиции по Средней Азии 1871 года быть.

Молодые ученые отправились в эти края еще в октябре 1868 года по решению Общества любителей естествознания, и до настоящего времени на пути следования их сопровождали военные. Теперь им предстояло пройти и изучить самый малоизведан­ный участок территории, которая формально нахо­дилась под местным ханским управлением. Маршрут да и сама возможность путешествия зависели от рас­положения Худояр-хана, и 12 июля русские узна­ли его волю. Сопровождать и охранять ученых те­перь будут не соотечественники, а ханские джиги­ты. На душе у Ольги было радостно и тревожно. Муж уединился для переговоров с мехтером. Она реши­ла не вмешиваться. Говорили долго, обсуждая под­робности предстоящего передвижения. Алексей ве­чером за зеленым азиатским чаем рассказывал ей, как тот стращал его и рисовал мрачными красками тяготы пути. А напоследок, видно рассчитывая окон­чательно запугать чужестранцев-урусов, добавил, вроде как между прочим, что местные жители для безопасности при ходьбе по горам привязывают поперек тела длинную палку, чтоб зацепиться при падении.

«Я поблагодарил его за эти сведения, но сказал, что надеюсь на себя и на Ольгу Александровну, по­тому что уже и прежде приходилось нам путеше­ствовать по дурным, горным дорогам». — Возмож­но, эти слова окончательно добили кокандца и он удалился.

НЕМНОГО ИСТОРИИ

Кокандское, или, как в то время говорили, Коканское ханство, раскинулось от низовьев Сырдарьи до реки Или. Его крупнейшими городами были Коканд (Кокан), Ташкент, Андижан. В 30—40-х годах XIX века в эту область Средней Азии стали проникать англи­чане с вполне конкретными намерениями. Но перс­пектива подобного соседства не входила в планы Рос­сийской империи, и потому в 1864—1867 годы были взяты Туркестан, Чимкент, крупнейший экономичес­кий центр Кокандского ханства — Ташкент, а затем присоединена часть территории враждовавшего с Кокандом Бухарского ханства. Из завоеванных земель в 1867 году было образовано Туркестанское генерал-губернаторство с центром в Ташкенте. Считая основ­ной своей задачей продолжение войны с Бухарой, пер­вый туркестанский генерал-губернатор К. П. Кауфман не спешил с операциями против Коканда. Наоборот, желая укрепить свой тыл, он вошел в соглашение с местным ханом Худояром и 29 января 1868 года зак­лючил с ним мирный договор, который утверждал равные права русских купцов в Коканде и кокандских в России.

Так что формальных препятствий для того, что­бы в экспедицию по Южному Тянь-Шаню, Алаю и Памиру отправился крупный русский ученый Алек­сей Павлович Федченко (1844—1873), не было. Он был разносторонним ученым-натуралистом. Его в равной мере интересовали геология и климат, рас­тительный мир и животные, этнография и антропо­логия. Руководителя экспедиции сопровождала мо­лодая жена Ольга, такая же неутомимая, как и он, путешественница. Однако про эту женщину нельзя было сказать, что она последовала за своим мужем только лишь по большой любви, желая быть рядом и во всем ему помогать. Нет, конечно же и любовь была, и желание следовать и помогать тоже не сто­ит сбрасывать со счетов, но, помимо того, у Ольги Александровны был круг собственных научных обя­занностей, утвержденных за ней Обществом люби­телей естествознания. Так что она, можно сказать, была незаменимым членом экспедиции. В ее задачу входил сбор растений для гербария и зарисовка ви­дов нового края. Кстати, впоследствии они были изданы в виде альбома из 14-ти больших литогра­фий. И в Туркестан она поехала как вполне состоявшийся и известный в научных кругах специалист, — что было в те годы большой редкостью.

ИХ СБЛИЗИЛИ БАБОЧКИ И СТРЕКОЗЫ

Ольга Александровна Федченко (в девичестве Армфельд) родилась 18 ноября 1845 года в Москве, в многодетной семье, прямо в здании самого Мос­ковского университета, где ее отец — профессор университета и инспектор Николаевского института при Воспитательном доме, — имел квартиру. Из де­вяти детей (пяти сыновей и четырех дочерей) Оль­га была третья. До одиннадцати лет она воспитыва­лась дома, училась музыке, рисованию, английско­му языку, затем, возможно, по протекции отца, поступила в Николаевский институт. Летом юная Оленька вместе с семьей ежегодно выезжала на дачу в село Тропарево Можайского уезда. В те годы ее за­нимало составление всевозможных коллекций. Она собирала насекомых, яйца птиц, составила гербарий местной флоры. Наверное, девушке было приятно, что собранный ею в 1861—1862 годах гербарий был использован известным ботаником профессором Н.Н. Кауфманом при создании капитального науч­ного труда «Московская флора». Но, кроме ее рабо­ты, при составлении данного справочника ученому пригодился гербарий еще одного студента — Алек­сея Федченко, — он тогда учился в Московском уни­верситете. Ну разве это не сама судьба? Однако в тот момент звезды для них еще не сложились... Все про­изошло несколько позднее, когда однажды Ольга для определения и классификации собранных ею яиц и насекомых, по совету отца, обратилась к ученому Н.К. Зенгеру, который работал в Зоологическом му­зее университета. Именно там Ольга Армфелд и познакомилась со своим будущим мужем. Студент Мос­ковского университета был увлечен сбором двукры­лых насекомых, она тоже подключилась к работе и пополнила энтомологическую коллекцию насекомы­ми, собранными ею летом в Можайском уезде. Сло­вом, они сошлись на бабочках и стрекозах. Ее по­мощь оказалась неоценимой для Алексея, так как именно с помощью Ольги он смог расширите «Список двукрылых насекомых губерний Московского учебного округа», который стал его первой печат­ной работой по зоологии.

В 1864 году девятнадцатилетняя Ольга заверши­ла учебу в Николаевском институте и была избрана, по предложению Н.К. Зенгера — хранителя Зооло­гического музея и секретаря созданного за год до того Общества любителей естествознания — членом этого общества. Ольга Александровна в совершен­стве владела немецким, французским и английским языками, а потому занялась переводами и стала да­вать частные уроки, хотя нельзя сказать, что она в то время испытывала какую-то нужду. Она перево­дила статьи для журнала «Садоводство», в тсэм чис­ле и главу из «Зоологических писем» Г. Иегера и боль­шую часть книги М. Берти «Психологическая жизнь животных: факты и наблюдения». Алексей к тому времени тоже завершил учебу, и они занялись совме­стным переводом тома «Антропологии» Т. Вайца, изданной в 1867 году. Ольга записывала для своего друга антропометрические измерения младенцев из Воспитательного дома, производила необходимые вычисления, переводила письма иностранных кол­лег, помогала в переписке.

Ну что еще добавить? В том же году молодые люди поженились. Общность интересов плюс лю­бовь, — что еще нужно для счастья? И они были сча­стливы. Как представительница своего поколения женщин-шестидесятниц Ольга, можно сказать, ста­ла идеалом для многих ее современниц, стремивших­ся к равноправию. Она действительно стала служить науке на равных со своим мужем. Ее уважали в уче­ных кругах, с ее мнением считались профессора, а еще... а еще она была любима. Говоря словами выда­ющегося ученого и их современника Климента Аркадьевича Тимирязева, весна их «личной жизни со­впала с тем дуновением общей весны, которое про­неслось из края в край страны, пробуждая от окоченения и спячки, сковывавших ее более четвер­ти столетия».

В свадебное путешествие они отправились в Скандинавию. Финляндия, Гельсингфорс (ныне Хельсинки), Швеция, Стокгольм... Страны белых ночей и синих озер подарили молодоженам восторженные воспоминания, быть может, помогли за­быться, отвлечься от суеты, но ненадолго... Работа не прекращалась и во время медового месяца, — та­кие уж они были неугомонные, люди шестидесятых годов позапрошлого века. В музее Александровско­го университета Гельсингфорса Ольга Федченко сде­лала 220 зарисовок черепов, копировала рисунки древних финских захоронений из коллекции профессора Готлунда. А во время поездок в города Або, Таммерфорс, на водопады Кюро и Иматру, она со­бирала гербарии и составляла энтомологические коллекции. Аналогичный распорядок дня молодых людей был и в шведской столице: работа в городском музее, посещение окрестностей и пополнение коро­бок и папок с бесценными экспонатами. Вернувшись из поездки, молодые люди подготовили материалы, а в декабре того же года приняли участие в работе Первого съезда естествоиспытателей, состоявшего­ся в Петербурге. В работе съезда они принимали участие как ученые, которым планируется доверить большую работу по изучению Среднеазиатских тер­риторий, совсем недавно подпавших под протекто­рат России. Накануне, осенью того же 1867 года, президент Общества любителей естествознания, известный геолог, профессор Московского универ­ситета Г.Е. Щуровский обратился к туркестанскому генерал-губернатору К.П. Кауфману с письмом-протекцией, в котором были такие строки: «...Не найде­те ли вы возможным принять на службу специалиста, который мог бы, состоя в распоряжении вашем, посвятить себя исследованию естественных произ­ведений края...».

Ответ, полученный из Ташкента, был положи­тельным. И в следующем письме, вместе с характе­ристикой-рекомендацией будущего главы экспеди­ции в Туркестан, секретарь Общества Зенгер сооб­щил, что в Туркестан А.П. Федченко прибудет не один, а с женой, которая «получила в некоторой сте­пени естественнонаучное образование и будет со своей стороны полезна для мужа».

В начале 1868 года Ольга и Алексей Федченко выехали в Европу. Франция, Австрия и Италия их привлекали не просто как туристов и отдыхающих, которым необходимо взять передышку перед предстоящим напряженным периодом работы, а исклю­чительно с профессиональной точки зрения. Там супруги встречались с зарубежными коллегами: зоо­логами, ботаниками, антропологами, энтомологами, для того чтобы обогатить свои знания новыми методиками и способами сбора научных данных.

ПУТЬ НА ВОСТОК

В конце года, вооружившись новыми знаниями и тщательно подготовившись, они выехали в Среднюю Азию. В Оренбурге к ним присоединились другие члены экспедиции, и после почти двухмесячного бес­прерывного переезда путешественники прибыли в распоряжение ташкентского генерал-губернатора.

Далее их путь лежал в Самарканд и — на юг, в те края, где русские еще не бывали. Так что работа в Тур­кестанской экспедиции требовала не только серь­езной научной подготовки, материальных затрат, но и личного мужества, поскольку местное население не всегда доброжелательно и с пониманием относились к деятельности ученых. Начальник Зеравшанского округа генерал-майор А.К. Абрамов прикомандиро­вал к экспедиции охрану и топографа для проведе­ния инструментальной съемки местности.

Вскоре начались дожди, и каково же было удив­ление ботаника, когда буквально в считанные дни все вокруг покрылось густой листвой и высокой тра­вой, — такое буйство природы для людей, выросших в средней полосе России, оказалось в диковинку и в радость. Зато гораздо меньше оптимизма вселяли буйный нрав и непредсказуемость местных жителей, да и не только их...

Кстати, известно, что для охраны ученым была выделена сотня казаков с артиллерией, и вроде бы некоторое время этот отряд возглавлял известный впоследствии герой Русско-турецкой войны 1877— 1878 годов легендарный генерал Скобелев.

В Туркестане Ольге Федченко пришлось также преодолевать скептическое отношение к себе со стороны проживающих здесь русских, в основном, военных. Один из участников экспедиции Д.Л. Ива­нов — студент, сосланный по политическим моти­вам в солдаты, который затем стал крупным уче­ным-геологом, — вспоминал о враждебном отноше­нии к ней некоего «знатока» Туркестана капитана Гребенкина. Д.Л. Иванов пишет: «Прибытие семьи Федченко произвело сенсацию в военном лагере и вызвало немало разговоров: уже то, что ученым являлась женщина-путешественница, было огром­ной новостью для края. Гребенкин предсказывал полную неудачу ее поездок. Всех смущало появле­ние женщины».

Первое время Ольге было, как говорится, не по себе. Но не подавать же виду! Она изо всех сил ста­ралась не замечать скептического к себе отношения. Угощала всех чаем с лимоном и свежими московски­ми сушками — большой в тех краях редкостью. По воспоминаниям того же Д.Л. Иванова, «это победи­ло скептицизм к ней, после чего говорили с одобре­нием о женах, заботившихся о своих мужьях». Воен­ные за глаза дали ей шуточное прозвище Ботаника. Но теперь она стала для них уже своей.

Во время одной из экспедиционных поездок Д.Л. Иванов записал в своем дневнике: «Ботаника оказалась молодцом: ехала смело, быстро, держалась просто».

ПЕРВЫЕ РАДОСТИ

За три года, с 1869 по 1871-й, супруги Федченко совершили четыре экспедиции по Туркестану: по Зеравшанской долине, к озеру Искандеркуль, в пусты­ню Кызылкум и по Ферганской долине до Заалайского хребта.

Во время работы в Зеравшанской долине Ольга Александровна собрала гербарий из 800 видов рас­тений, причем в нескольких тысячах экземпляров.

Настоящей сенсацией в научных кругах стало получение экземпляра пахучего корня сумбула, ко­торый до того времени считался для ученых настоя­щей загадкой. В 1835 году он впервые попал в Рос­сию и стал новинкой Нижегородской ярмарки. На Востоке жидкость, извлекаемая из корней этого ра­стения, заменяла духи. Однако места его произ­растания оставались тайной для европейцев. Толь­ко супругам Федченко удалось разгадать «тайну сум­була». По приказу влиятельного муллы Керима джигит из Пенджикента привез пятьдесят корней и части растения, которые ученые смогли сохранить до осени. Ольга Александровна бережно упаковала образцы и отправила их в Москву для более детального изучения специалистами. Уникально, но кор­ни экзотического растения смогли прижиться в Московском ботаническом саду, и это позволило изучить его цветение и плодоношение. Уже в 1870 году распустился первый цветок, а к концу года он дал плоды.

Иногда супруги покидали Туркестан. Так, в кон­це 1969 года Федченко выехали в Москву для отчета на годичном заседании Общества любителей есте­ствознания, антропологии и этнографии. Совет Общества по итогам проведенных исследований присудил Алексею Павловичу высшую награду — пре­мию имени Г.Е. Щуровского, которая материализо­валась в прекрасный микроскоп. Ольга Александров­на за свой вклад в науку: сбор гербария и выполне­ния альбома с рисунками — была награждена золо­той медалью, а препаратор И.И. Скорняков — серебряной.

ТУРКЕСТАНСКИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ

В мае 1870 года супруги Федченко выехали в Тур­кестан, где должны были присоединиться к Искандеркульской экспедиции генерала Абрамова, направ­ленной для исследования Когистана — горной территории в верховьях реки Зеравшан. Но когда они прибыли в Ташкент, выяснилось, что экспедиция уже более месяца находится в пути. Времени на от­дых не оставалось — надо было догонять Абрамова. Чтобы быстрее настигнуть русский отряд, путеше­ственники решили преодолеть перевал Туркестанс­кого хребта и выйти в долину Зеравшана как можно ближе к его истокам. В отчете об этом переходе А.П. Федченко писал: «Назавтра оставалось пройти еще несколько верст до подошвы горы, через кото­рую переваливают в долину Зеравшана. От подошвы дорога идет по этой горе по большей части зигзага­ми, проложенными в сланцевых осыпях горы. Подъем совершался медленно: только после шести­часового подъема мы были наверху (высота перева­ла 11 200 футов). Особенно затруднительны были три верхних зигзага, покрытых глубоким снегом. Особенно труден был этот подъем для вьючных ло­шадей, которые беспрестанно оступались и падали. Две из них сорвались и скатились сажен двадцать по снегу. К счастью, лошади и вьюки могли быть выта­щены на веревках; погибло только вьючное седло, как санки, скатившееся по снегу вниз, сажен на сто». Проехав по ущелыо еще порядка пятнадцати верст, поздно вечером путешественники прибыли в селе­ние Оббурден, где соединились с отрядом генерала Абрамова. Далее члены экспедиции двинулась вмес­те: вдоль реки, протекавшей в «щеках» отвесных каменистых берегов, через опасные карнизы. Осо­бенно коварным оказался балкон в 60 шагов длины перед мостом Пули-мулла, переброшенный с одной отвесной скалы на другую на высоте в десять метров.

Наконец, путешественники достигли Кули-Каланских озер, но и там их ждал сюрприз. Местные беки, воспользовавшись тем, что отряд вошел в кот­ловину, выходы из которой можно было преградить, напали на русских. Как описывал в отчете Федчен­ко: «У подошвы этих гор лежало небольшое озеро с зеленой водой — Кули-Калан. Вблизи его было еще несколько озерков; остальное пространство заня­то было огромными каменьями, между которыми рос довольно густой можжевеловый лес. Отряду пришлось силой пролагать себе путь из этой кот­ловины...»

Так произошло их первое боевое крещение: пу­тешественники попали в засаду вооруженных гор­цев. Завязался бой. Ольга Федченко не растерялась. Она приняла на себя обязанности сестры милосер­дия — ухаживала за ранеными, делала перевязки и до прихода основных сил конвоя вела себя спокой­но и мужественно. Это описал участник тех событий Д.Л. Иванов, который не смог сдержать переполняв­ших его чувств, восхищаясь мужеством отважной женщины.

Во время похода ботаническая коллекция попол­нилась еще четырьмя сотнями видов растений, три четверти из которых оказались новыми. Ольга Алек­сандровна, например, нашла в горах три новых вида арчи — разновидности можжевельника, — впервые ученые получили сведения о важнейших раститель­ных поясах дикорастущей горной флоры.

«В этом путешествии впервые пришлось нам пройти все зоны растительности до предела веч­ных снегов», — написал ее муж в научном отчете. Зима, которую супруги провели в Ташкенте, при­несла женщине-ботанику серьезное признание ее заслуг. Там был открыт Туркестанский отдел Обще­ства любителей естествознания, антропологии и эт­нографии, и Ольга Александровна на первом же его заседании была избрана членом-основателем, а ее супруг был учрежден в должности секретаря самого отдела, то есть стал его фактическим руководителем и организатором всей научной и общественно-просветительской деятельности.

Их гостеприимный дом был всегда открыт для друзей, которые в обществе молодых супругов час­то коротали непривычно теплые зимние вечера.

С наступлением весны 1871 года Федченко со­вершили месячный поход, с 20 апреля по 20 мая, в Кызылкумские пески. Они прошли за этот срок свы­ше семисот километров по неизвестным пустынным районам и вернулись довольные результатами про­деланной работы. Они собрали ценные сведения, объясняющие природу пустынь Средней Азии, и пополнили гербарий двумя сотнями новых видов песчаной флоры.

ПОЕЗДКА ПО КОКАНДСКОМУ ХАНСТВУ

Наш рассказ об Ольге Федченко начинался с того, как с наступлением лета ей с мужем-предстоя­ло отправиться в четвертую и самую главную экспе­дицию по Кокандскому ханству. Итак, хан Худояр, правитель страны, после не по-восточному короткой аудиенции сказал Алексею Федченко «якши»...

Сам Коканд тех лет, согласно описанию Алексея и зарисовкам Ольги Федченко, представлял собой настоящий музей среднеазиатской культуры. Он был обнесен высокой крепостной стеной, а внутри яв­лял собой типичный среднеазиатский город с узки­ми и кривыми улочками, глиняными заборами и до­мами, с шумным базаром, многочисленными мече­тями и ханской цитаделью. В то же время в нем было много новых построек, воздвигнутых уже при пос­леднем правителе Худояре, в том числе и торговые ряды. Своей величиной и разнообразием товаров базар свидетельствовал о широкой торговле. Осо­бенно интересными показались путешественникам не сохранившиеся до наших дней мосты на кирпич­ных сводах. По обеим их сторонам были располо­жены лавки, где ремесленники продавали свои из­делия. Это напомнило Федченко Замоскворечье XVII века, когда торги происходили около Москвы-реки, на ее деревянных мостах. Среди низких жи­лых построек Коканда возвышались, оживляя силу­эт города, памятники культового назначения, носив­шие типичные черты среднеазиатской архитектуры. Огромное впечатление на путешественников произ­вели стоявшие друг против друга, ныне уже не суще­ствующие, медресе Мадалихана и медресе Хак-кули-Минг-баши. Строительство медресе продолжалось и при Худояр-хане. Особенно русским путешествен­никам понравилось медресе, которое хан вместе с братом султаном Мурадом возвел в память их умер­шей матери. Вид этого здания был воспроизведен в знаменитом «Туркестанском альбоме», составлен­ном в 1872 году востоковедом А. Л. Куном.

Будучи крупным религиозным центром, Коканд отличался и большим количеством мечетей. Кафед­ральной в тот период была Джами-мечеть, где по пятницам, при большом стечении народа, соверша­лись праздничные богослужения. Алексей Федчен­ко (Ольге как женщине это было запрещено) с инте­ресом поднялся на самый верх минарета, откуда, по преданию, сбрасывали преступников и уличенных в неверности жен.

«Маршрут, который я первоначально составил, был следующий: из Кокана я предположил ехать на Испару, оттуда горами пробраться в Марглян, делая экскурсии к снеговым горам, по долинам рек: Испары, Кокана и Шагимардана. Дальнейший маршрут должен был определиться в Маргляне, по согласова­нию с султаном Мурад-беком» — отметил руководи­тель экспедиции. Он надеялся, что миролюбивый настрой кокандского населения позволит им легко достигнуть намеченных целей.

Прибыв в Ходжент, путешественники отметили там расцвет шелкового производства, благоприят­ный климат, трудолюбие и понятливость таджикско­го населения.

По дороге на Исфару (или как в то время гово­рили Испару) натуралистов восхитило обилие «куль­турной зелени» — садов, полей, несмотря на безвод­ность этих горных мест, испещренных солеными ручьями, где идет еще и добыча гипса и глины. В Исфаре закончился путь на арбе, и пробираться через .ущелья стало гораздо опаснее. Но террасовидный облик местности, где селения словно лежат на продольных площадках, разделенных не очень высоки­ми скалистыми горами, их изумил. Сопровождавшие их джигиты стали уверять, что дальше пути нет и дороги от селения Ворух в горы попросту не существует, а ущелья Кшемыша и Кереушина непроходи­мы. Но в горах им повстречалось множество кочую­щих киргизов, кипчаков, значит, дорога все-таки была, и Алексей Павлович все же принял решение двигаться вперед по левому ущелью — Кшемышу вглубь гор. О том, что это был за путь, свидетельству­ют строки отчета: «Между Хотур-тау и нами лежала глубокая долина. Один взгляд туда привел в ужас всех наших туземных спутников: короткое ущелье, иду­щее от перевала, падало, казалось, почти отвесно к главному... Как только джигиты увидели бездну, в которую нужно было спускаться, то начали тотчас доказывать невозможность такого спуска. Подъехав­ший с вьюками ишакчи поглядел и заявил, что он не поедет дальше: «Дороги тут вовсе нет», — при­бавил он; дороги с первого взгляда действительно не видно: она идет по склону, делая бесчисленные изгибы... Пришлось все-таки самому отправиться вперед, чтобы доказать наглядно мое твердое решение спускаться...»

Для того чтобы пополнить свои коллекции, уче­ным приходилось идти на риск, который сопровож­давшим их ханским джигитам казался полным без­рассудством. Спустившись к руслу горной реки, чле­ны экспедиции направились к ее истоку вверх по ущелью. Так они добрались до ледника, который и давал ей начало. Ледник был обследован вместе с Ольгой самым тщательным образом. Любопытство ученых вызвал кустарник Caragana, найденный в этих высокогорных местах: теоретически он не дол­жен был там расти. Ольга Александровна сделала превосходный рисунок этого первого ледника, най­денного в горах Туркестана. Федченко присвоил ему имя своего учителя Щуровского.

С ледника экспедиция спустилась в селение Ворух и двинулась далее вдоль северного склона Алайского хребта к реке Сох. Горами через киргизское село Карабулак путешественники попали в созвуч­ное названию реки селение Сох.

Далее конвой идти наотрез отказался. Там, как они сообщили, следовала территория, куда кокандцам был путь заказан, что же касается русских, то рассчитывать на гостеприимство местных киргизов им тоже можно было лишь с большим опасением.

«Трудности дороги заключались в 8-ми перевалах для обхода стремнин реки... — отметил руководитель экспедиции в своем отчете. — Трудности дороги не остановили бы меня, но враждебное положение кир­гиз заставляет выбрать для посещения какой-либо другой перевал, лежащий восточнее». Опасность нападения была велика хотя бы по той причине, «чтобы сделать неприятное хану, явно покровитель­ствующему путешествующей по Кокану ученой экс­педиции».

Федченко принял решение отправить письмо кокандскому мехеру, в котором сообщал, что пять дней экспедиция пробудет в Шагимардане в ожида­нии ответа от хана. Ему хотелось получить хоть ка­кие-то гарантии от местной власти по обеспечению безопасности дальнейшего похода, но из ответа, который пришел, следовало, что самого хана нет в Коканде, а продолжать путь им не советуют. Посе­тив в Шагимардане — месте, где соединяются две реки, Карасу и Аксу, — могилу самого почитаемого кокандского святого Шаги-Мардана, чье имя пере­водится как Царь людей, Федченко решили вернуть­ся на маршрут.

Однако возникли трудности в поездке к горным перевалам, ведущим в Каратегин. Сначала, некто юз-баши Магомет охотно вызвался сопровождать экс­педицию, но вскоре путешественникам сказали, что якобы жители Шагимардана явились к начальнику ханских джигитов караул-беги Абу-Кариму и заяви­ли, что считают опасной дорогу к перевалу Караказук, поскольку там возможно нападение. Надо было принимать хоть какое-то решение. Федченко было ясно, что ему в чем-то морочат голову, но и на нем самом лежала ответственность, как за жизни чле­нов коллектива, так и за исход самого мероприя­тия. В конце концов пришлось пойти на риск. Пу­тем логических заключений ученые пришли к выво­ду, что главным источником затруднений в походе к Каратегингским перевалам стал сопровождающий их караул-беги Абу-Карим, городской житель, кото­рый постоянно испытывал почти суеверный страх перед горами. Они вспомнили, как тот всю дорогу из Варуха в Сох через теснину Караколь молился и дро­жал при виде висящих камней, так что, скорее всего, именно он нагнетал страх перед шайками. У подошвы перевала стояли аулы кокандских киргизов, а посколь­ку это была конная дорога, причем единственная, то всегда можно было получать от них сведения о возмож­ных нападениях.

Но джигиты надеялись, что путешественники не выдержат психологического давления и свернут с намеченного пути. По дороге им встретился юз-баши Магомет, в его сопровождении русские доеха­ли до аулов и там заночевали.

Наутро ханские джигиты устроили «лежачую забастовку»: «Они указали, где перевал, но сами ехать отказались и для большей убедительности лег­ли на землю. Только когда я один отъехал от них на полверсты, они присоединились», — описал этот слу­чай Федченко. Опасности не было никакой, посколь­ку юз-баши даже послал вперед киргиза, который сидел там в качестве караула. За самим перевалом, как тут же выяснилось, тоже были кокандские зем­ли, — нежелание джигитов ехать было продиктова­но лишь страхом лишний день пробыть в горах. Так что трусость ханских охранников едва не сорвала исход экспедиции. Трудно понять, где правда, а где тебя попросту дурачат, особенно если ты еще и не владеешь в совершенстве местным языком, а поли­тическая обстановка меняется вместе с ветром.

«При одной экскурсии, где есть действительно опасное место (карниз-подъем по скале над озером), караул-беги поручил даже взять с меня расписку, что я пошел по этому опасному месту, невзирая на их предупреждения», — отмечал ученый.

Следующим пунктом пребывания экспедиции стал Учкурган. Там Алексей Павлович нанес визит бывшему каратегинскому беку Музафар-ша. Но хозя­ину было не до гостей. Он был в большом горе: толь­ко что похоронил свою любимую шестнадцатилет­нюю жену, на которой женился, когда ей было толь­ко 12 лет. Ольга Александровна посетила мать умершей, чтобы выразить ей свое соболезнование. Все лицо несчастной, как вспоминала Ольга, было изодрано в знак печали ногтями; говорить она не могла, а только охала и плакала.

Музафару-ша было в то время лет пятьдесят. «На­дежды получить от него сведения по географии Каратегина мало оправдались. Он дал мне список сво­их предков, но не мог довести свой род до Александ­ра Македонского, на происхождение от которого претендовал», — отмечал Федченко, вспоминая эту встречу.

Далее экспедиции удалось добраться до реки Исфайрам, подняться на перевал Тенгиз-бай, при­надлежащий Алайскому хребту. Федченко вспомина­ли, как еще находясь в Учкургане, они были удивле­ны видом этой реки: за одну ночь из грязно-серой она стала кроваво-красной, что способно было выз­вать у непосвященных просто-таки мистический ужас. Но эта метаморфоза происходит с ней перио­дически из-за свойства ее притоков, которые, омы­вая глинистые берега, приносят в ее воды то крас­ные, то желтые оттенки.

Сам Алай, как отмечали удивленные путеше­ственники, напоминал зимнее пастбище и больше походил на степь. Им там даже встретилась степная птица бульдрук. Из сельскохозяйственных культур местные жители отдавали предпочтение люцерне.

В своем отчете А.П. Федченко написал: «Совер­шенная поездка в Алай интересна как первое начало естественно-исторического изучения бассейна Аму-Дарьи. Для начала, там сделана весьма хорошая находка: в ручьях близ Кизил-су найден небольшой в ид форели, — первый представитель семейства ло­сосевых из Туркестанского края. Коллекция живот­ных, особенно птиц и насекомых, составлялась, на­сколько позволяли время и обстоятельства. Найде­но довольно много растений, не встречавшихся прежде. В географическом отношении поездка представляет также любопытные результаты, определяя гположение водораздела между Сыром и Аму, также с еверной ветви Аму-Дарьи и существование весьма высоких Заалайских гор. За этими горами, где-нибудь не далеко, находится и знаменитый Памир».

Однако планам экспедиции дальше двигаться на ног, взобраться на только что открытый Заалайский хфебет и увидеть, что находится за его пределами, ме удалось осуществиться. «Ошский серкер датха Джан объявил, что туда можно ехать только в сопровождении сильного конвоя, который без особого гприказа султана Мурад-бека он дать не может» — сле­дует из отчета. Султан пообещал дать двадцать человек охраны, но своего слова не сдержал.

После письма султана супруги Федченко совсем было потеряли надежду оказаться дальше Гульши, но в конце концов на свой страх и риск все-таки туда поехали, предположив, что посещение территории, не пройденной ни одним образованным путеше­ственником, не останется без результатов. И под охраной конвоя жителей Оши, вооруженных фитильными ружьями и шашками, они отправились по большой караванной дороге. Однако новый конвой скоро показал свой дикий нрав, устроив джигитов­ку, причем один из джигитов так «ловко» выстрелил из ружья, что упал с лошади. Ботаническая добыча от этой поездки была невелика, зато им удалось вне­сти изменения в карту местности и сделать несколь­ко географических открытий, например, что доро­га на Терек-даван лежит не в долине Сырдарьи, а в долине Курбаша — маленького ее притока, так что местоположение перевала пришлось передвинуть на 80 верст к западу и на 30 к северу, а Узгент, вместо 120 верст от Андижана, оказался всего в 63-х, и при­том прямо к востоку.

Затем они посетили Узгент с его чуть ли не са­мыми древними в Средней Азии достопримечатель­ностями, и Ольга Александровна сделала их зари­совки.

В начале осени супруги Федченко вернулись в Ташкент, а в ноябре были уже в Москве, где сделали свои доклады на заседании Общества любителей естествознания.

Многие ученые дали высокую оценку вкладу Оль­ги Александровны, которая за время Туркестанской экспедиции составила гербарий из 1500 видов рас­тений. Кроме этого она собирала и препарировала насекомых, вела переписку с русскими и зарубежны­ми учеными, производила зарисовки местности. Впоследствии с ее этюдов и набросков делал рабо­ты известный русский художник А.К. Саврасов.

ТРАГЕДИЯ В АЛЬПАХ

В сентябре 1872 года семья Федченко отправи­лась в Европу. Там Алексей Павлович собирался оз­накомиться с альпийскими ледниками, чтоб подго­товиться к экспедиции на Памир. А еще в планах супругов было одно срочное дело... В смысле то, ко­торое обычно случается в определенный срок. Они посетили Францию, а затем переехали в Лейпциг, где Ольга Александровна родила сына, которого сча­стливые родители назвали Борисом. Свое материн­ское счастье Ольга каким-то странным образом со­вмещала с занятиями микроскопической ботаникой у профессора Лиерссена, а переехав вскоре в Гейдельберг, она перевела с английского статью Г. Юля «Очерк географии и истории верховьев Аму-Дарьи» для «Известий Географического общества». Затем шесть недель они прожили в Люцерне. Вместе с му­жем Ольга осмотрела Гринденвальдский ледник, и в августе 1873 года молодая семья отправились в Монтре на Женевском озере. Ольга Александровна ос­талась собирать растения, а Алексей Павлович, го­товясь к предстоящим исследованиям среднеазиат­ских ледников, отправился в деревню Шамуни, у подножия Монблана, чтоб совершить восхождение.

Дальнейшие события вызвали настоящий шоку всех, кто знал этого самоотверженного и смелого человека. Петербургская газета «Голос» сообщила, что приехав из Монтре в Шамуни 31 августа, Фед­ченко обратился к владельцу музея Пайо с просьбой найти ему проводников. Пайо рекомендовал двух своих молодых родственников — Жозефа и Проспера. В пять часов утра Федченко с проводниками вышли на ледник Коль-дю-Жеань. В два часа попо­лудни они «были уже близко от перевала, как вдруг погода изменилась. Страшный ветер, снег и холод пронизывали путешественников. Алексею Павлови­чу грудь захватило, ноги отказывали идти. Поверну­ли назад».

«Алексей Павлович до того ослабел, — рассказы­вают проводники, — что мы его толкали, несли, вся­чески помогали ему идти, но, выбившись из сил, в 9 часов вечера остановились». Жозеф и Проспер, по их словам, стерегли его до двух часов ночи», но по­том, видя, что Федченко умирает, «решили его оста­вить, чтобы не подвергнуться самим той же участи...» Самое странное, что все это случилось уже на рас­стоянии двух часов пути от гостиницы «Монтанвер». Когда снизу через пять часов пришла помощь, то А.П. Федченко было уже не спасти: по заключению тех, кто его видел, он был уже мертв.

Он погиб в 29 лет. Много странного и недоска­занного было в этой смерти.

Для Ольги Александровны случившееся было страшным ударом. Она утверждала, что ее муж был еще жив, когда за ним пришли. Если бы не равноду­шие местных властей, которые не поспешили дос­тавить к нему врача, его еще можно было спасти. Она похоронила Алексея там же, в Шамуни, установив над могилой глыбу необработанного гранита.

СЕМЕЙНОЕ ДЕЛО

Теперь она осталась вдовой с восьмимесячным сыном и болью утраты.

Но трагедия ее не сломала. Ольга Федченко с удвоенной энергией занялась изданием материалов Туркестанской экспедиции, посвятив себя обработ­ке и редакции собранных материалов. Она выпусти­ла в издании Общества любителей естествознания на средства К.П. Кауфмана ряд томов с описанием флоры и фауны Туркестана, подготовила к выходу в свет 24 выпуска «Трудов Туркестанской экспедиции», проставив на обложке имя мужа — Алексея Федчен­ко, также при ее помощи было издано «Путешествие в Кокан, альбомы видов и антропологические дан­ные туземцев Туркестана, разработанные А.П. Бог­дановым». Писала статьи, переводила для «Известий Географического общества» работы зарубежных уче­ных: Г. Юля, Г. Троттера, Ч. Гордона и других.

Через год после гибели мужа она была избрана почетным членом Общества любителей естество­знания, а с 1877 года стала его секретарем.

Буквально через год после гибели мужа на нее обрушилось новое несчастье — за политические вы­ступления были арестованы младшая сестра Ната­лья и брат Николай, который вскоре после этого умер в тюрьме от чахотки. Кстати, Наталья Армфельд послужила прообразом революционерки в романе Л.Н. Толстого «Воскресение».

Но Ольга Александровна была далека от полити­ки, она полностью ушла в науку: продолжила изуче­ние флоры Подмосковья и опубликовала классифи­кацию мхов в «Трудах Петербургского ботаническо­го сада». Единственное, что ее отвлекало от научных изысканий, так это воспитание сына Бориса, кото­рый пошел по родительским стопам: окончил курс естественного отделения Московского университе­та и стал впоследствии известным ботаником.

В девяностых годах она вместе с сыном соверша­ет ряд поездок в Крым, на Кавказ и Южный Урал. Итоги всех экспедиций были ею опубликованы. А в 1895 году Ольге Александровне удалось осуществить свой давний замысел — создать сад, в котором были бы собраны и проходили акклиматизацию в средней полосе растения южных и восточных регионов. Пос­ле огромных усилий Акклиматизационный сад был построен в Можайском уезде Московской губернии. В нем Ольга Федченко проработала 25 лет, и он стал известен не только в России, но также в Европе, Азии, Южной и Северной Америках.

После долгого перерыва в Ольга Федченко сно­ва 1897 году посетила Туркестан, в районе Западно­го Тянь-Шаня она занималась самостоятельным изу­чением флоры. Потом участвовала в X съезде есте­ствоиспытателей, который состоялся в Киеве, несколько лет проработала в Европе. Но когда в 1900 году сыну Борису Федченко предложили рабо­ту в Императорском ботаническом саду, она вместе с ним переехала в Санкт-Петербург. Отсюда, годом позже, они вместе отправились в экспедицию на Памир, где посетили малодоступный район Шункан и прошли до реки Пяндж — границы с Афганиста­ном. Итогом этой экспедиции явилась моногра­фия — «Флора Памира» с пятью дополнениями. По­теряв любимого мужа, он нашла друга и соратника в сыне, в компании с которым продолжила «семейное дело». Ольга Александровна еще дважды побывала в Туркестане, в 1910 и 1915 годах, — последний раз, когда ей было уже 70 лет. Но к тому времени она ста­ла уже известным ботаником с мировым именем — Парижское географическое общество, Академия наук в Бостоне, Международная академия ботаничес­кой географии избрали ее своим почетным членом, а на родине в 1906 году она была избрана членом-корреспондентом Российской академии наук.

Ольга Александровна продолжала работать до последних дней своей жизни. За месяц до ее смерти 21 марта 1921 года вышла в свет ее последняя рабо­та «Новые материалы по знанию рода Eremus». Все­го она опубликовала свыше 60 научных работ. Ее именем назвали одно из растений Центральной Азии — Olgaea iljin.

Добавить комментарий