Петров – и вспыхнул свет

В тот день, 17 сентября 1802 года, Василий Владимирович Петров, экстраординарный профессор физики Петербургской медико-хирургической академии, засиделся допоздна на работе. Он любил эти часы, когда в гулких коридорах делалось тихо, да и с улицы лишь изредка доносились случайные звуки. Думалось ему хорошо, ничто не торопило, не отвлекало от плавного течения мыслей. Если понадобится для работы – вся ночь впереди.

Профессор собрал недавно сильную – какой не бывало еще – электрическую батарею и теперь собирался произвести с нею некоторые опыты. В сущности, об электричестве еще очень мало известно... Как знать, сколь важное влияние оно может оказать на жизнь человека... Ведь недавно совсем и самой такой батареи не было... Да и всех этих замечательных приборов, собранных в кабинете, — тоже.

Несколько лет Петров собирал приборы, кое-какие сам изготовил, а основой всему послужила коллекция, купленная им в Москве у графа Бутурлина. Теперь-то собрание получилось прекрасное, вряд ли во всем Петербурге еще найдется такое... Недаром же приходят коллеги и просятся хотя бы немного поработать в его кабинете. Он не отказывал – как можно держать за замками приборы, которые могут служить не только ему, но всегда просил обращаться с ними как можно заботливее.

А сейчас он один. Никто ему не мешает.

Петров взял две проволочки, прикрепил их к полюсам батареи, а к их противоположным концам прикрутил два небольших кусочка древесного угля. Потом, желая узнать, что получится, соединил угольки. Ничего. Тогда он стал осторожно разводить их в разные стороны. И вдруг яркий, белый, ослепительный свет озарил кабинет! От неожиданности Петров выпустил из рук электроды и какое-то время неподвижно стоял, совершенно ослепленный внезапно вспыхнувшим пламенем.

Нет, опыт надо немедленно повторить! Несомненно, что такое явление никому прежде не доводилось наблюдать! Ни сам Вольта, ни кто-либо другой никогда о том не писали.

Петров снова соединил электроды и, уже подготовленный к тому, что должно вскорости произойти, медленно стал разводить их в разные стороны. И снова – яркий, как молния, ослепительный свет, возникший в виде дуги между концами углей. Когда дуга погасла, концы их еще какое-то время оставались докрасна раскаленными.

Вновь и вновь повторял профессор свой опыт, всякий раз отмечая какие-то новые тонкости. Позже, собрав еще более сильную батарею и проведя с нею серию новых опытов, он систематизировал наблюдения и написал сочинение, озаглавив его: «Известие о гальвани-вольтовских опытах посредством огромной батареи, состоявшей иногда из 4200 медных и цинковых кружков».

Он понимал, что совершил открытие важное, чрезвычайно значительное. Хотя, конечно, знал: в жизни редко случается так, как задумываешь. Вот он и пишет поэтому: «Надеюсь, что просвещенные физики по крайней мере некогда согласятся отдать трудам моим ту справедливость, которую важность сих последних опытов заслуживает».

Только зря он на это рассчитывал. В России на его работу особого внимания не обратили, а за границей не узнали тем более: сочинение Петрова на другой язык не переводилось. Так и осталось оно в неизвестности.

А лет через пять сэр Хэмфри Дэви, уже всемирно известный ученый, у которого лабораторную посуду мыл упрямый, несколько замкнутый мальчик по имени Майкл Фарадей, слава которого скоро затмит славу его учителя, ничего не ведая об опытах профессора из Петербурга, наблюдает точно такое явление. Дэви поражен своим открытием, он торопится оповестить весь научный мир, даже и не подозревая о том, что он идет за Петровым, ступая след в след, и что вовсе не он, сэр Хэмфри Дэви, изобретатель электрического света, а русский ученый – Василий Владимирович Петров, чье имя осталось в забвении.

Дэви довершил невольную несправедливость, когда явление, открытое Петровым, назвал «вольтов ой дугой». Впрочем, в этом сказалась скромность английского ученого – о своем имени он не думал.

Петров обо всем этом знал. Но что он мог поделать... Не спорил, не убеждал, не доказывал. Кажется, очень спокойно, даже покорно принимал то, что случилось... Запирался в кабинете и ставил все новые и новые опыты. Он уже видит будущее своего изобретения, предсказывает, что оно найдет применение при освещении: «темный покой достаточно ярко освещен быть может...». Говорит, что его дуга поможет выплавлять металлы из руд, ее можно использовать для сварки металлов. Далеко видел Василий Петров...

А начинал он так, что вряд ли кто-нибудь решился бы предсказать: он станет выдающимся физиком. Родился он в городе Обояни, что в Курской губернии, в семье священника. Читал много – можно сказать все, что под руку попадалось. Отец, понятное дело, хотел и из сына сделать церковника, определил Василия в Харьковский духовный коллегиум. Василий окончил его, но потом перебрался в Петербург и поступил в Учительскую гимназию. Сам-то он определил для себя место в жизни совершенно иное.

Потом – дальний путь в Барнаул, где он получил место преподавателя по арифметике и физике в горной школе, а после – снова Петербург, где он начинает преподавание физики в Инженерном училище, в Академии свободных искусств и, наконец, в Медико-хирургической академии. Педагогом Василий Петров был отменным.

Физика была большой его любовью и страстью. Почти все свободное время он отдавал опытам, постигая суть неизвестных явлений. Вскоре, когда проделанных опытов набралось множество, написал книгу, которую назвал по-научному длинно: «Новые электрические опыты профессора физики Василия Петрова, который оными доказывает, что изолированные металлы и люди, а премногия только нагретыя тела могут соделываться электрическими от трения, наипаче же стегания их шерстью выделанных до нарочитой мягкости мехов и некоторыми другими телами, также особливые опыты, деланные различными способами для открытия причины электрических явлений». Открытие причины – вот к чему он стремился.

Теперь он уже известен в России. Академия наук избирает его своим членом-корреспондентом. Он мог бы, наверное, найти место и подоходнее, чем в Медико-хирургической академии, но он ничего иного для себя не искал. Углубленно работал в любимом своем кабинете, пытался обнаружить связь между электричеством и магнетизмом и был, безусловно, на верном пути, хотя доказательств такой связи не успел получить.

Он стал уже академиком, когда его, совершенно неожиданно – как он сам сказал – «сверх всякого чаяния», уволили в отставку. Он уже стар, ему семьдесят два, но он может и хочет работать... Правда, что-то сталось с глазами: видят все хуже и хуже... Ему не сказали, что он начал слепнуть...

Сидеть дома без дела он не мог и всего через полгода после того, как вышел в отставку, умер.

Добавить комментарий