Татьяна Прончищева — первая полярная путешественница

Долгое время ее ошибочно называли Марией. Но недав­но удалось выяснить, что первую русскую полярную путе­шественницу и участницу Великой северной экспедиции Витуса Беринга звали Татьяной Федоровной Прончищевой (1710—1736). Однако ради чего молодая и красивая жен­щина отправилась в край полярной ночи и вечной мерзлоты, навстречу собственной гибели? Любовь, долг или же­лание увидеть неведомые земли стали тому причиной?

На карте Крайнего Севера есть ее имя... Уютное и ласковое, оно дано не скалистому и нелюдимому острову, не ревущему холодными водами проливу и даже не мысу — отчаянному прорыву земли в сторо­ну океана, а бухте, пусть даже далеко не самой обжи­той. Но все равно символично: в бухту, как домой, стремится сердце моряка, чтобы получить у судьбы короткую передышку перед новой дорогой. Она, эта бухта, притаилась на восточном побережье полуос­трова Таймыр, омываемого водами Северного Ледо­витого океана. А по соседству...

Да, кстати, давайте посмотрим, чьими именами на карте отмечены географические названия тех мест: мыс Челюскин, море Лаптевых, мыс Прончищева, остров Ушакова, остров Врангеля, пролив Лонга, Баренцево море, Берингов пролив, мыс Дежнева... И здесь же, каким-то нарушением привычной логики бросается в глаза женское — бухта Марии Прончищевой, первой русской полярной путеше­ственницы, бороздившей арктические воды на ис­следовательском судне «Якутск» в составе Великой северной экспедиции Витуса Беринга.

Но... почему все-таки Мария?

«Итак, она звалась Татьяной, — быть может, вос­кликнул исследователь и журналист В. Богданов и уточнил: Татьяной Федоровной Кондыревой, по мужу Прончищевой». В 1983 году в Центральном государственном архиве древних актов ему удалось найти документ, открывший подлинное имя леген­дарной Марии Прончищевой.

Надо сказать, что саму бухту отметил на карте через четыре года после смерти Татьяны, в 1740 году, отряд выдающегося исследователя Севера Харитона Прокофьевича Лаптева. Имя же ей дали еще че­рез 173 года, причем стараниями экспедиции рос­сийских военных гидрографов, которые в 1913 году исследовали восточное побережье Таймыра на ле­докольных транспортных судах «Таймыр» и «Вайгач».

Ну а как все-таки вышло, что Татьяну «перекрес­тили» вдруг в Марию?

Вполне убедительную гипотезу высказал извест­ный полярник и писатель 3. Каневский. Он предпо­ложил, что вначале военные гидрографы, решив увековечить память своей выдающейся соотечественницы, назвали ее именем один из мысов на берегу бухты в восточной части полуострова. Со временем от слова «мыс» осталась только «м», кото­рую потом расшифровали как начальную букву едва ли не самого популярного и любимого в России жен­ского имени, и она перекочевала в название самой бухты Марии Прончищевой. Вот так. Во всяком случае, доподлинно известно, что единственной жен­щиной, которая участвовала в Великой северной эк­спедиции 1733—1743 годов, была именно Татьяна Федоровна Прончищева.

ЕЕ ВЫБОР — ЕЕ ВОЛЯ

Что определило судьбу Татьяны Прончищевой, неординарную даже для того, уже просвещенного века? Любовь? Верность и чувство долга? Жажда странствий, наконец?

Ответ мы не узнаем никогда. Мы можем только путем сопоставления данных, причем весьма скуд­ных, и фактов биографии, более чем ограниченных, строить предположения. Но известная истина: «По­сеешь характер — пожнешь судьбу» может дать пред­ставление о цельности науры, упорстве, выносли­вости и твердой воле этой уникальной русской жен­щины, променявшей «многие лета» беззаботной жизни в уютной среднерусской усадьбе, этаком «дво­рянском гнездышке», на краткий миг счастья рядом с любимым.

Быть может, именно тогда, когда юная Татьяна Кондырева пошла под венец с милым ее сердцу гар­демарином Василием Прончищевым, она со свой­ственной ей ясностью мыслей сделала свой выбор. И сказав пред аналоем свое твердое «Да», — девуш­ка уже знала, что «и в горе и в радости» останется до конца, до смертного часа рядом с суженым. Тради­ционная роль морячки, соломенной вдовы, ее не устраивала.

Они были красивой парой. Она — хрупкая брю­нетка небольшого роста сумными выразительными миндалевидными глазами на немного скуластом ли­чике, возможно, доставшемся ей в наследство от прапрадеда-степняка. Он — блондин с буйными куд­рями, бравый офицер «гнезда Петрова». Биографи­ческих сведений о нем, как и о ней, немного. Но даже по тем немногочисленным материалам можно сде­лать вывод, что Василий был человеком весьма и весьма достойным.

Василий Прончищев родился в 1702 году в самом сердце России — в 150 верстах к югу от Москвы, в Тарусском уезде — пятым из шести сыновей в мелко­поместной дворянской семье ротмистра Василия Парфеновича Прончищева. Как только ему испол­нилось 14 лет, его определили на учебу в Московскую школу математических и навигационных наук, а год спустя он был переведен в Морскую академию в Санкт-Петербурге. Зимой гардемарины изучали те­орию. Летом проходили практику на кораблях Бал­тийского флота. Туда Прончищев и был опреде­лен на службу в 1718 году. В 1722—1723 годах он при­нимал участие в Персидском походе Петра I на Каспии.

После смерти Петра многие его начинания пы­тались если не похоронить, то хотя бы отложить на неопределенный срок, чего нельзя сказать о та­ком его детище, как Великая северная экспедиция (1733—1743), официальное название — Вторая Кам­чатская, под руководством капитан-командора Витуса Беринга. Организованная по замыслу Петра I, экспедиция стала естественным продолжением Первой Камчатской и имела задачей проложить Се­верный морской путь из Архангельска на Камчат­ку, в Японию и Америку, а также нанести на карту российское побережье Северного Ледовитого и Тихого океанов.

В ходе этой поистине Великой исторической миссии была составлена карта российских террито­рий, описаны все северные и восточные морскиеграницы Империи от Архангельска до Охотска, а также огромные внутренние пространства Восточ­ной Сибири, Курильские и Алеутские острова, раз­веданы пути в Японию и Америку и собраны уникаль­ные сведения о природе и истории Сибири и Даль­него Востока. Кроме того, были открыты Таймыр, Ямал, Аляска, Алеутские, Командорские и многие другие острова. Она стала самой крупной исследо­вательской экспедицией в истории человечества, осуществленной силами одной державы. В результа­те ее деятельности владения Российской империи распространились натри части света: Европу, Азию и Америку. Во время экспедиции российские кораб­ли «Св. Петр» и «Св. Павел» под командованием В. Беринга и А. Чирикова впервые в отечественной истории совершили трансокеанское плавание и до­стигли берегов Америки.

Соответственно, экспедиция потребовала при­влечения огромных материальных и людских ресур­сов. 13 кораблей, которые были построены в Архан­гельске, Тобольске, Якутске и Охотске, обслужива­ли семь исследовательских отрядов. Последние были в достаточной степени обеспечены оборудо­ванием и провиантом, а экипажи укомплектованы.

Итак, в апреле 1732 года императрица Анна Иоанновна подписала указ об организации экспеди­ции, а в июне того же года Беринг подал в Адмиралтейств-коллегию рапорт о назначении в ее состав офицеров, солдат и матросов. В именном реестре упоминается и получивший чин лейтенанта Василий Прончищев, которому было поручено возглавить один из семи отрядов — Ленско-Енисейский. Следу­ет отметить, что Берингу давалось право самому на­значать начальников отрядов, так что факт назна­чения Василия Прончищева начальником самосто­ятельного отряда свидетельствует о том, что он был волевым командиром и прекрасным моряком, и эти качества определяли его репутацию. В данном слу­чае слово «карьера» было бы неуместно, поскольку люди отправлялись в неизвестность, в столь дальние и суровые края, что нередко можно было сказать: на верную смерть. Тысячи верст надо было ехать на лошадях да плыть на кораблях, и один только путь мог занять больше года. К тому же никто не знал, в какие места они направляются, да и Россия ли там.

Не Россия? Тогда новые края должны ею стать... Это было целью и смыслом.

Василию Прончищеву достался самый трудный участок работы. Отряду предстояло составить кар­ту территории между сибирскими реками. Для ее выполнения под его командование было передано построенное в Якутске к лету 1735 года парусно-гребневое судно, которое было названо в честь места постройки — «Якутск», и экипаж из 50 человек, куда, кроме матросов, входили штурман С. Челюскин, геодезист Н. Чекин, подлекарь и иеромонах. Вместе с Прончищевым отправилась в далекие неизведанные края его молодая жена, ставшая первой в истории полярной путешественницей.

МЕДОВЫЙ МЕСЯЦ ВО ЛЬДАХ

Для молодых супругов Прончищевых, Василия и Татьяны, это путешествие в неизвестность стало в какой-то степени свадебным.

Итак, в 1733 году они поженились. И, похоже, не просто по любви, а по очень большой Любви. Та­тьяна была на восемь (а по другой версии — (на один­надцать) лет моложе своего избранника.

Исследователь В. Богданов по косвенным при­знакам установил, что родилась Татьяна Прончищева в 1710 году в селе Березове Алексинского уезда Тульской провинции. Ее отец Федор Степанович Кондырев среди других земель владел селом Лысый. Неподалеку находилось Тарбеево — родовое имение отца Василия Прончищева. Кондыревы и Прончищевы были не только соседями, но и сводными род­ственниками: тетка Татьяны вышла замуж за дядьку Василия. Из чего можно сделать вывод, что знаком­ство будущих супругов произошло еще в детстве.

Дальше последовала цепь вполне целенаправлен­ных событий. Вот что рассказывает В. Богданов: «Быстро промелькнул медовый месяц. Счастливые молодожены приехали в Москву. Остановились здесь в небольшом доме родителей Татьяны. В архи­ве сохранилась такая запись. «Июня 28 дня 1733 года Татьяна Федоровна дочь Кондырева» принесла с московскую контору поместного приказа челобит­ную: «В нынешнем, 1733 году мая 20 дня мать ее вдо­ва Василиса Петровна да брат родной Федор Федо­ров сын Кондыревы по ее воли выдали ее замуж морскаго флоту лейтенанта за Василия Васильева сына Прончищева...» Даже по этой бумаге видно, что чув­ства переполняли Татьяну. Она сама намекала, мол, не выдавали меня замуж, не заботясь о моих чув­ствах, а сама я вышла за Василия по горячей любви.

Как сам Василий Васильевич отнесся к «прихо­ти» супруги следовать за ним туда, откуда, быть мо­жет, не суждено вернуться? Наверное, как разумный человек он возражал, был несговорчив, ну так ведь и она упряма, и она от своего не привыкла отступать­ся, тем более, когда на карту... пусть даже это карта величайших географических открытий, поставлена любовь всей ее жизни, а значит, и сама жизнь. А ко­ли так — уступил капитан. Да не просто, а с риском для себя самого. В рапорте, отправленном им в Санкт-Петербург, подробно сообщалось о завершении строительства, о подготовке похода. Однако ни словом не упоминалось об одной маленькой детали, которую можно было квалифицировать, с одной сто­роны, как важное историческое событие, а с дру­гой — как тяжкое должностное преступление: в со­став экспедиции и экипажа корабля впервые в мире была зачислена женщина. Сказывали, что за нее всту­пились и участники экспедиции, все сорок девять человек, они заверили командира, что никто никог­да не узнает об участии его жены в путешествии.

И не узнали бы, если б не время...

Но пока стояло лето 1733-го, и из столицы Рос­сийской империи по пути протяженностью в десять тысяч верст отправились в неведомую страну Си­бирь более пятисот моряков, ученых, других членов экспедиции. И среди них одна женщина, молодая, красивая, которая могла бы стать украшением лю­бого бала, но... на то была ее и Божья воля. Каким был их маршрут? Сначала Тверь, где запасы и снаря­жение погрузили на речные суда. Больше месяца они следовали по Волге до Казани, откуда караван напра­вился к устыо Камы и вверх по ней до селения Оса. Потом по зимней дороге участники экспедиции доб­рались через Уральские горы до Тобольска на Ирты­ше, а оттуда вместе с грузом по Иртышу, Оби и Кети до села Маковского. От него 110 верст добирались сушей до порта Енисейска, откуда на речных судах по Енисею — Ангаре — Илиму... Затем 150 верст по суше до Усть-Кута на Лене и, наконец, по ней до Якут­ска, где были заложены бот «Иркутск» и дубель-шлюпка «Якутск». Их спустили на воду 23 мая 1735 года. «Якутск», которым командовал лейтенант Прончищев, представлял собой двухмачтовое судно длиной семьдесят футов, шириной пятнадцать, осад­кой около семи (21,35 м, 4,57 ми 2,1 м), оснащенный также двенадцатью парами весел.

В это время в Якутске находились и другие жен­щины: жена Беринга Анна Матвеевна, жена его бли­жайшего помощника Алексея Чирикова, иные жены моряков, но они так и остались на берегу, на борт же взошла только Татьяна Прончищева.

29 июня 1735 года корабль под командованием Василия Прончищева покинул Якутск. Его сопро­вождали речные барки-дощаники с запасами продо­вольствия. Одновременно вышел и бот «Иркутск»; на борту его находился отряд, которому предстояло нанести на карту побережье к востоку от Лены. Боль­ше месяца понадобилось экспедиции, чтобы пройти путь от Якутска до устья Лены. 2 августа путеше­ственники достигли острова Столб. Отсюда на вос­ток, север и запад расходятся протоки. Прончищеву выгоднее всего было пройти Крестяцкой, которая вела на запад, но поиски фарватера в ней из-за спада воды не увенчались успехом, поэтому он решил вес­ти судно Быковской протокой на юго-восток. 7 авгу­ста «Якутск» стал на якорь в ее устье, ожидая благо­приятного ветра. Здесь провиант и прочие припа­сы были перегружены с дощаников на борт. На шестые сутки погода улучшилась, и Прончищев по­вел судно в обход Ленской дельты.

Встретившийся на пути мореходов мелкобитый лед не препятствовал плаванию, однако обход дель­ты Лены, причем от ее юго-восточной части до юго-западной, значительно удлинил путь и занял доволь­но много времени. Но плавание это не осталось бес­следным для науки: Прончищев нанес на карту Ленскую дельту в ее истинных очертаниях. Когда «Якутск» заканчивал обход дельты, погода резко ухудшилась: ударили морозы, пошел снег. Такелаж обледенел. Но, несмотря на плохую погоду, Прончи­щев повел корабль вдоль берега на запад и 25 авгус­та подошел к устью реки Оленек.

Прончищев решил зимовать, собственно, выбо­ра и не было: в корпусе судна открылась довольно сильная течь. После промера глубин в протоках дель­ты Оленека, корабль направился к небольшому се­лению Усть-Оленек, которое до наших дней сохра­нилось на правом берегу реки. Однако едва «Якутск» приблизился к селению, его обитатели немедленно скрылись. Высадившиеся на берег моряки нашли только одного человека и уговорили его прийти в гости на дубель-шлюпку, чтобы убедиться в мирных целях отряда. Житель полярного поселка объяснил исчезновение своих земляков тем, что они боялись заразиться от пришельцев оспой.

Прончищева не удовлетворили эти объяснения, он понимал, что истинная причина крылась в дру­гом. В своем рапорте Адмиралтейств-коллегии он написал, что люди покинули селение, так как «от нападения или разорения страх имели».

Усть-оленекский абориген вернул своих одно­сельчан в их дома. Отношения отряда с местными постепенно стали налаживаться. Вот тут-то и при­годилось присутствие в отряде женщины.

Татьяна Федоровна показала себя мудрой переговорщицей, к тому же сам факт присутствия ее сре­ди военных стал убедительным аргументом в пользу мирных намерений незнакомцев. Люди в поселке жили в тесноте и бедйости, поэтому моряки реши­ли их не трогать, а самим построить для себя из плав­ника две избы. Погода стояла пасмурная и ветреная, часто шел снег, морозы крепчали. 20 сентября силь­ным северным ветром с моря нагнало лед, который быстро смерзся. Река стала.

Местное население потихоньку привыкло к не­званым гостям. Весть о них быстро разнеслась по окрестностям. К ним стали приезжать любопытству­ющие эвенки и якуты. Прончищев старательно со­бирал у них сведения о прибрежной полосе, о наро­дах ее населяющих, об ископаемых, а Татьяна помо­гала ему вести записи. Участники экспедиции не­большими группами уходили вместе с аборигенами в тундру. Изучали местность, охотились, заготавли­вали снедь. Люди охотно отвечали на вопросы, в частности они рассказали Прончищеву о руде на реке Анабаре.

ПОСЛЕДНАЯ ВЕСНА

Зима прошла благополучно, и долгая полярная ночь стала осторожно отступать перед натиском претендующего на свои законные права светила. Быть может, эта последняя в жизни молодой супру­жеской пары весна, окрашенная в суровые трагичес­кие тона Севера, навеяла им воспоминания, обо­стрила краткий миг счастья. Хочется думать, что хоть однажды Василий порадовал любимую, подарив ей желтые розы — сиверсии — самые ранние цветы тундры...

Но дошедшие до нее факты не столь романтич­ны. Весною несколько человек, в том числе и сам Прончищев, заболели. До недавнего времени счи­талось, что цингой. И только в наши дни выясни­лось, что роковой для отважного капитана болезнью стала вовсе не она.

В 1736 году Оленек вскрылся в обычное время — в июне, но до начала августа выйти в море экспеди­ции мешал стоявший у самых берегов лед. Только 3 августа «Якутск» вышел из устья реки, взял курс на запад и в тот же день достиг устья Анабара. Здесь Прончищев отправил на берег геодезиста Чекина, поручив ему картографирование реки и поиски руды, о которой рассказывали местные жители. Чекин возвратился через неделю. Привезенные им образцы горных пород позднее были доставлены в Якутск, где академик Гмелин подверг их исследова­нию и выяснил, что в образцах нет металлов, а «яви­лась сера горючая».

Миновав устье Анабара, судно вошло в лед. Пробираясь в нем «с великою опасностию», «Якутск» 13 августа достиг входа в Хатангский залив. Перед этим дубель-шлюпка, двигаясь вдоль кромки неподвижного льда, прошла мимо восточного вхо­да в пролив, отделяющий остров, известный ныне как остров Бегичева, от материка. Пролив был за­бит льдом, и с большого расстояния его нельзя было заметить, поэтому Прончищев на своей карте пока­зал, что Хатангский залив с восточной стороны ог­раничивается длинным полуостровом, вытянутым далеко на север. Надо сказать, что ошибку капитана повторяли все последующие исследователи вплоть до нашего века, и только в советское время появи­лись карты, на которых остров Бегичева не связан с материком.

На западном берегу залива виднелось одинокое строение. Прончищев послал на сушу своих людей, которые, вернувшись вскоре, доложили, что в доме никого нет, около него находятся лишь собаки, а в самом помещении есть хлеб. В одном из своих ра­портов Челюскин писал, что подобные зимовья, встречающиеся на берегу Хатангского залива, летом обычно стоят пустыми, поскольку люди живут в них только зимой, в сезон пушного промысла.

От залива отряд направился на север вдоль вос­точного берега полуострова Таймыр. Ветер был по­путный, но слабый, льда встречалось мало. 17 авгус­та «Якутск» проходил мимо островов, которые были названы именем Петра I. Между ними и берегом сто­ял невзломанный лед. Туман помешал Прончищеву определить количество и размеры островов. Мино­вав их, судно повернуло на запад. Вдоль берега тянулась полоса неподвижного льда-припая. Его стано­вилось все больше, он простирался все дальше и дальше в море. «Якутск» шел «через великую нужду», каждый миг рискуя быть раздавленным, иногда по узким каналам всего в несколько саженей шириной.

18 августа путешественники достигли залива Фаддея, покрытого неподвижным гладким льдом. Далее на западе, за входом в него, виднелся тянув­шийся на север берег, туда же поворачивал и край ледяного припая, заполнившего все пространство до островов Самуила (в наши дни это острова Комсо­мольской Правды). Прончищев повел судно на се­вер вдоль кромки льда. С большого расстояния от входа в залив Прончищев и Челюскин посчитали, что перед ними устье реки Таймыры. Челюскин в рапорте Берингу, направленном уже после смерти Прончищева, писал, что судно подошло к реке, «ко­торая по слуху тамошних жителей может быть Таймурою». На основании этого документа Беринг в своем отчете указал те же данные. Севернее залива Фаддея в сушу далеко вдаются еще два других — Симса и Терезы Клавенесс — и все эти три залива пооче­редно считались устьем Таймыры в течение несколь­ких последующих лет, вплоть до работы Лаптева.

Но можно ли подобную неточность ставить в вину морякам, плывшим без всякой карты вдоль со­вершенно безлюдного и неизвестного берега, ори­ентируясь лишь на сбивчивые рассказы местных жи­телей? Находившийся на дубель-шлюпке лоцман, якутский казак, также не знал берега севернее ост­ровов Петра I. Продвигаясь вдоль кромки суши, моряки не видели ни одного строения, ни одного че­ловека. В тех редких случаях, когда высаживались на берег в поисках дров, они с трудом находили плавник — единственный вид топлива и строительного материала на безлесных полярных берегах. «Якутск» медленно продвигался к северу, обходя припай. Впоследствии в рапорте Берингу Челюскин отме­чал, что вдоль берега тянулась полоса гладкого, «как на озере», льда. Значит, в тот год припай не взламы­вался и что вообще его «ни в какое лето не выносит». В наши дни этот вывод Челюскина подтвердился: в районе заливов Фаддея, Симса и Терезы Клавенесс лед взламывается не каждый год.

На берегу залива Симса гидрографы обнаружи­ли останки трех человек, развалины избы и обры­вок так называемой жалованной грамоты. Там так­же было много личных вещей, в том числе два имен­ных ножа, навигационные приборы — солнечные часы и компас, а также русские старинные монеты. По надписям, вырезанным на рукоятках ножей, они с трудом установили имена их хозяев: Акакий и Иван Мураг (или Муром). С удивлением путешественни­ки обнаружили и остатки женской одежды. Но, ско­рее всего, женщины, участвовавшие в той экспеди­ции, принадлежали к числу коренных народов Се­вера, поскольку бронзовое зеркало с изображением кентавра, найденное на том месте, считалось чуть ли не обязательной частью женской одежды у хантов и ненцев. Вероятно, это были останки членов русской торгово-промысловой экспедиции, побы­вавшей здесь примерно в 1617—1625 годах.

Осторожно двигаясь вдоль кромки льда, «Якутск» углублялся на северо-восток. Стоял густой туман. Моряки бросали и бросали лот, но он не доставал дна даже при полностью вытравленном за борт лотлине в сто двадцать сажен длиною (220 м).

Когда туман стал рассеиваться, взорам путеше­ственников предстала безрадостная картина: «впе­реди себя и по обе стороны льдины великие, сто-ячие, а в море видны были носящиеся льды и такие частые, что не токмо на дубель-шлюпке, но и на лод­ке пройти невозможно», — зафиксировано в отчете. Там же есть запись, что по льду бродило много бе­лых медведей.

Берега не было видно. Около полуночи судно зажало во льдах, и оно потеряло ход. Дальше путь был закрыт. Моряки не знали, что они уже вошли в пролив, отделяющий север Таймыра от архипелага Северная Земля. Офицеры приняли решение повер­нуть обратно.

Что чувствовала в эти часы молодая жена коман­дира у постели своего тяжело больного любимого? Быть может, она пыталась передать ему остатки теп­ла своего постоянно зябнущего, но все еще молодо­го и предназначенного жить тела? Или молилась Господу, тайно надеясь на чудо? Даже крепкий муж­чина, познавший тяготы ледового плена, способен впасть в панику, а она? Где брала силы маленькая юная женщина? Наверное, в вере, что пока ее Васи­лий жив, она все еще нужна ему. Но Василию стано­вилось все хуже, и Татьяна теперь практически уже не отходила от него.

В своей каюте больной Прончищев, который уже не вставал с постели, собрал совет. Все понима­ли — дальше пути нет. Если не повернуть назад — вер­ная гибель. Было принято решение — возвращаться. Впервые в истории исследования Сибирского побе­режья российскими моряками «Якутск» проплыл до широты 77 градусов 29 минут и едва не достиг самой северной точки азиатского материка. Кстати, срав­нение широт, приводимых в рапортах Прончищева и Челюскина для ряда пунктов, с современными дан­ными показывает, что оба штурмана систематичес­ки определяли широты на 20—25 минут меньше ис­тинных. Причина, вероятно, кроется в несовершен­стве существовавших в то время навигационных инструментов. Поэтому можно высказать предполо­жение, что широта самой северной точки, достиг­нутой отрядом Прончищева, на самом деле равна 77°45'—77°55'.

ПОКИДАЯ САМУЮ СЕВЕРНУЮ ТОЧКУ

Единственным спасительным шансом в этих ус­ловиях было искать подходящее место для зимов­ки — вскоре такое решение моряки коллегиально приняли. Пришлось срочно покинуть северную точ­ку. На следующий день мороз усилился, но ветер стих — в данном случае уместно было бы сказать «как назло», так как море стало покрываться тонким мо­лодым ледком. Дубель-шлюпка из-за безветрия вы­нуждены была идти на веслах, которые с трудом про­бивали лед, утолщающийся едва ли не со скоростью движения судна. Форштевень и обшивку острые льдинки резали как ножи. Возникла опасность вы­нужденной остановки.

В эти дни была сделана следующая запись Челюс­кина: «В начале сего 9 часа штиль, небо облачно и мрачно, мороз великий, и появилась шуга на море, от которой мы в великой опасности, что ежели по­стоит так тихо одне сутки, то боимся тут и замерз­нуть. В глухие льды зашли, что по обе стороны, також и впереди нас великие стоячие гладкие льды. Шли на гребле весел. Однако Боже милостив, дай Бог нам способного ветру, то оную шугу разнесло».

Видимо, небесные покровители услышали моль­бы моряков, — вскоре в самом деле задул северный ветер, поднялась волна, взломавшая молодой лед, и дубель-шлюпка под парусами быстро продолжила курс на юг, а 23 августа подошла к входу в Хатангский залив. Посланные на берег матросы сообщили, что на нем нет никакого жилья и очень мало плавника. Боясь, что на берегах не найдется подходящего мес­та для зимовки, а лед в любой момент может закрыть выход из залива, Челюскин, командовавший отря­дом вместо тяжелобольного Прончищева, решил идти к старому месту в устье реки Оленек.

ТРАГИЧЕСКИЙ ФИНАЛ

29 августа, когда «Якутск» наконец достиг реки Оленек, Василий Прончищев скончался.

Однако похоронили его не сразу. В реку судно войти так и не сумело. Мешал сильный встречный ветер. Он поднимал высокие волны и раскачивал обледеневший корабль. Люди, измученные холодом, голодом, усталостью, болезнями передвигались с трудом. Но наиболее опытные знали, что самое страшное — это когда ты перестаешь ощущать холод и боль.

Лишь 2 сентября силы стихии смилостивились над моряками и «Якутск» с приспущенным флагом подошел к месту зимовья.

6 сентября Василий Прончищев был похоронен неподалеку от Усть-Оленека, на высокой сопке.

Несмотря на уговоры и доводы членов команды, Татьяна не покинула могилу любимого. Через пять дней, 12 сентября, скончалась и она, пережив мужа на две недели. Это не срок, так что можно было бы сказать: «они жили долго и счастливо и умерли в один день», подтверждая миф об идеале семейного счастья, вот только «долго» жить не получилось: сча­стья хватило лишь на год. Но если у нее нашлись силы из теплого уютного дома броситься за люби­мым в край полярной ночи и вечной мерзлоты, то, видно, знала она, где и в чем счастье...

Говорили, она умерла от тоски. Но разве есть такая хворь? Скорее, она решила, что цель ее лич­ного путешествия достигнута — дальше пути нет. Она отправилась в неизвестность, чтобы быть рядом с любимым... Теперь ее путь лежал дальше — за преде­лы этой земли, — рука об руку с ним, воистину «и в горе и в радости».

Ее похоронили рядом с Василием.

По записям, когда хоронили Татьяну, было очень холодно и шел снег. Но моряки положили ее в гроб в изящных туфельках — узконосых, без задников, на высоком, так называемом французском каблуке, — они казались неуместными среди сопок и вечной мерзлоты, словно воспоминание о прекрасной и уютной жизни, которую их хозяйка с радостью про­меняла на неизвестность.

Однако об этой героической женщине мы мог­ли бы никогда не узнать, если бы не две строчки в корабельном журнале, занесенные рукой Семена Челюскина: «В начале сего 4 часа с полуночи бывшего командира дубель-шлюпки «Якуцка» Прончищева во­лею Божией жена его умре...»

СЛЕД НА «ЗЕМЛЕ ИСПЫТАНИЯ ЛЮБВИ»

Спустя сорок лет после смерти супругов был на­писан труд профессора Г. Миллера, который в 1736 году находился в Якутске и знакомился с экспе­диционными документами, а также общался с посыльными. В нем также есть сведения о чете Прончищевых:

«Он и его жена, которая от горячей к нему люб­ви поехала с ним в сей трудный морской путь, от­правились из зимовья уже весьма больны, а болезнь их день ото дня умножалась... Всякой, кто его знал, засвидетельствует, что он был офицер весьма искус­ной и прилежной, и для того все об нем сожалели».

Летом 1875 года в дневнике геолога А.Л. Чекановского появилась запись: «Здесь, 26 августа, мы поставили наш чум на по­бережье, у начала мыса Тумуль, конечного утеса пра­вого берега Оленека, у места, богатого воспомина­ниями давно прошедших времен. Две жалкие, почерневшие, лишаями поросшие гробницы высятся здесь над нами на береговом яру. Полусгнившие дос­ки гробниц рассеяны зимними пургами в беспоряд­ке вокруг провалившихся, осевших могил. Малый, невзрачный, извыветрившийся, но не сгнивший крест без перекладины стоит одинокий, как столб на могиле самоубийцы. Следы надписи на нем еще приметны, да и предание еще на устах у жителей. Это могила злополучного Прончищева и его неуст­рашимой жены».

Запись эта наводит на грустные мысли о вехах на лице земли, о людях, далекую землю покорявших и времени, которое все стирает.

Кстати, определение «злополучный» в словаре Даля означает «несчастный», «бедственный», «по­павший в беду». «Неустрашимая» — не знающая стра­ха, очень смелая, бесстрашная...

От чего скончался 34-летний командир отряда? Что стало причиной смерти Татьяны? Долгие годы считалось, что они умерли от цинги. Но почему эта болезнь подкосила только их, ведь остальные чле­ны команды, кроме подлекаря, остались живы? За­весу над этой тайной приоткрыла экспедиция изве­стного нашего современника Дмитрия Шпаро, орга­низованная им совместно с учеными и членами клуба «Приключение» в 1999 году. Полученные ими изоб­ражения участников Второй камчатской экспеди­ции — это, по существу, первые портреты российс­ких путешественников, воссозданные путем иденти­фикации останков и последующей пластической реконструкции. Хорошо сохранившиеся в вечной мерзлоте костные останки позволили произвести антропометрические измерения, сделать слепки черепов. На их основе проф. В. П. Звягин выполнил по методу Герасимова скульптурные бюсты Василия и Татьяны Прончищевых, а художница Е. Каллистова — их графические портреты.

Эксгумация тел выявила, что все зубы и у Васи­лия и у Татьяны были целы. Значит, они умерли не от цинги. Зато отмечено, что у Василия обнаружил­ся открытый перелом большой берцовой кости. Это настолько серьезная травма, что она даже в наши дни способна вызвать опасения у медиков. А в то время и в тех условиях, когда не было ни антибио­тиков, ни хирургии?.. Василий терпел муки от не­стерпимой боли в последние дни своей жизни, и эту боль всеми силами старалась облегчить маленькая хрупкая женщина, которая его любила и пошла за ним буквально на край света. А отчего умерла Татья­на? Вполне вероятно, что причиной ее гибели ста­ла пневмония.

Из «Акта вскрытия и предварительного исследования захоронения В.В. Прончищева и Т.Ф. Прончищевой»: вскрытие могилы производилось в соответствии с при­нятой методикой раскопок погребений...

На глубине 25 см в центре могильной ямы прослеже­но скопление крупных камней, ниже которых на рассто­янии 8—10 см были расчищены верхние контуры двух плотно прижатых друг к другу гробов и два выступающие черепа. Внутри гробов расчищены два костяка (скелета), №1 и №2. Оба костяка ориентированы по линии запад-восток головой на запад. Костные останки хорошей со­хранности.

Скелет №1 принадлежал мужчине молодого возраста (35±5лет), выше среднего роста (167—171 см), относив­шегося к беломоро-балтийскому варианту большой евро­пеоидной расы. Незадолго до смерти мужчина получил травму левой ноги, сопровождавшуюся поперечным пе­реломом большой берцовой кости на границе нижней и средней третей. Признаков, свидетельствующих о забо­левании авитаминозом С, то есть цингой, при исследова­нии зубочелюстного аппарата не выявлено.

Скелет №2 принадлежал женщине в возрасте около 25—30 лет ниже среднего роста (155—157 см), относив­шейся к центрально-среднеевропейскому типу большой европеоидной расы. Вместе с тем выявляются некоторые черты монголоидной расы, что, возможно, свидетель­ствует о смешанном ее происхождении. Состояние зубов свидетельствует о наличии у нее кариозной болезни. Ка­ких-либо очевидных признаков заболевания, от которо­го наступила смерть, при визуальном и рентгеновском исследовании скелета не обнаружено. В районе шейных позвонков был обнаружен бронзовый нательный крестик с остатками шнура. В нижней части ног обнаружены ос­татки кожаной обуви: женские туфли на высоком каблу­ке. Указанные находки соответствуют предполагаемому возрасту погребений — XVIII век.

Исследование останков, обнаруженных в захороне­нии, с учетом исторических и археологических и медико-антропологических данных дает основание для вывода об их принадлежности Прончищеву Василию Васильевичу, 1702 г. рождения, умершего в 1736 г. (скелет №1), и Прон­чищевой Татьяне Федоровне (в девичестве Кондыревой), 1710 г. рождения, умершей в 1736 г. (скелет №2).

Установлено, что причиной смерти Василия Прончи­щева стала жировая эмболия, начавшаяся в результате открытого перелома большой берцовой кости левой ноги, полученного за несколько дней до смерти.

Причины смерти Татьяны Прончищевой достоверно не установлены. Рентгенограмма черепа Т. Прончищевой позволяет предположить наличие воспаления среднего уха. Следствием этого заболевания могла стать пневмо­ния, приведшая к смерти.

После изучения останков было произведено их торжественное перезахоронение по православному обряду.

Туфельки же, принадлежавшие первой в мире женщине исследовательнице Арктики, сейчас нахо­дятся в экспозиции Тарусского краеведческого му­зея. Проделав огромнейший переход во времени и пространстве, они вернулись туда, откуда начался путь их хозяйки, разделившей судьбу своего мужа еще за сотню лет до декабристок.

Жители Крайнего Севера почти три сотни лет место захоронения Татьяны и Василия Прончищевых возле Усть-Оленека зовут «землей испытания любви».

Почти все участники Второй камчатской экспе­диции погибли. Описание самой северной части полуострова Таймыр было завершено бессменным штурманом отряда Прончищева Семеном Челюски­ным и явилось итогом непосильных семилетних трудов горстки русских моряков в славном деле рас­ширения и приращивания России новыми землями. Увы, такова была цена карты Великой России с ее бескрайними просторами.