Яблочков сделал то, что не смог сделать Петров. Прошло уже более полувека с тех пор, как Петров впервые увидел ослепительный свет, и все давно уже поняли, как много он будет значить в истории науки и техники, а свет тот никак не удавалось заставить гореть подольше, чтобы извлечь какую-то пользу. Уже существовали чудесные, необыкновенные лампы с дугой внутри, которую только по недоразумению называли «вольтовой», хотя и следовало бы назвать «дугой Петрова», но сияние дуговых ламп было скоротечным, почти как вспышка...
Происходило вот что. Дуга, возникавшая меж концами угольных стержней, жила, пока это позволяло расстояние между ними. Однако по мере сгорания расстояние увеличивалось и дуга – огненная нить, связывающая их, гасла. И ничего невозможно было поделать. Так, по крайней мере, казалось. Что только не придумывали, что только не предлагали – а все напрасно...
Изобретались сложные конструкции регуляторов, которые должны были автоматически поддерживать нужное расстояние между углями, но они оказывались либо такими громоздкими, что отпадала самая мысль об их применении, либо были так ненадежны, что разумнее было бы совсем без них обойтись. А Яблочков нашел выход гениальный, настолько простой, что дыхание перехватывает от удивления и восхищения.
...Как ни странно, о его жизни вне науки очень мало известно. Видимо, жил он скромно, незаметно, небогато по тем временам и особого внимания на себя не обращал. Вот и не нашлось в конце его жизни людей, могущих рассказать о том, каким он был.
Родился Павел Николаевич Яблочков в Сердобске – уездном городке, недалеко от Саратова. Тихий городок, совсем небольшой – чуть более десяти тысяч душ в нем обреталось тогда. Мукомольня, салотопенный заводик – вот, пожалуй, и все. А расположился Седобск привольно – по холмам над спокойной, с ленцой текущей Сердобой.
Учиться Павла отдали в Саратовскую гимназию, потом – в Николаевское инженерное училище. К науке его уже потянуло, но жизнь распорядилась иначе. Направили Яблочкова в саперный батальон Киевской саперной бригады. Служил он, однако, недолго – очень уж не по душе пришлась ему армейская жизнь, да и наука все чаще о себе напоминала, и в двадцать два года поручик Яблочков выходит в отставку. Послужил – и довольно.
Он был совсем молод, но жизненное призвание уже сумел определить. Еще в то время, когда учился в инженерном училище, Яблочков познакомился с телеграфным делом и заинтересовался им настолько, что даже пробовал внести в устройство телеграфа кое-какие усовершенствования. И вот теперь, выйдя в отставку, он подает прошение на имя начальника телеграфа Московско-Курской железной дороги, надеясь выхлопотать место такое, чтобы можно было работать если и не на самом телеграфе, то уж хотя бы поблизости.
К прошению отнеслись благосклонно, и Яблочков получает место в Москве, чтобы иметь возможность ознакомиться с последними достижениями. Потом его перевели начальником телеграфа на какую-то маленькую станцию, где и поезда не всегда останавливались.
Его очень устраивало то, что станция маленькая и незначительная. Времени оставалось от работы достаточно, и Яблочков с успехом его использовал: углубился в изучение физики, присматривался с разных сторон к дуге Петрова, ставил всевозможные опыты, пытаясь изобрести что-то свое в электрическом освещении. Работал тогда с увлечением, а результата так и не смог никакого добиться. Кроме одного: приобрел значительный опыт и понимание того, что в науке не бывает легких успехов. Нет, не умел он терять времени даром...
Лампы, с которыми он возился в своем закутке, за стеной от аппаратной на станции, занимали все его мысли. Именно тогда он и подумал: как сделать так, чтобы от одного источника тока питалось сразу несколько ламп. Не нужно будет сидеть возле светильника, бдительно наблюдая за тем, чтобы он не погас, и руками сближая прогоравшие стержни. Мысль была интересная и обещала дать совершенно новый эффект в электрическом освещении.
Так-то оно так, но для производства подобных опытов уже нужно было перебираться в Москву. Где здесь, на маленькой станции, раздобудешь необходимое оборудование...
И вот Яблочков в Москве. Он находит компаньона – отставного артиллерийского капитана Н. П. Глухова, обладавшего кое-какими средствами, и оборудует не то лабораторию, не то мастерскую, с упоением погружается в опыты. Результат не замедлил сказаться: ему удается изобрести устройство, с помощью которого можно к одной машине подсоединить несколько ламп. Конечно, то был первый, несовершенный еще образец, но Яблочков уже знал, что он на верном пути. Теперь надо достать где-то денег, чтобы довести замысел до конца.
А деньги у Глухова вышли все. У Яблочкова уже наметились удачные решения, да и сам Глухов, безмерно увлекшийся электричеством, изобрел ряд интересных и полезных устройств: новый тип динамо-машины, мощный прожектор, да и много еще другого. А тут вдруг выяснилось, что оба – и Глухов и Яблочков – остались совершенно без денег... Кредиторы объявили Глухова несостоятельным должником, мастерскую вместе с созданными приборами пустили с торга, и Яблочкову, спасаясь от неприятностей, пришлось уехать в Париж. А ведь как не хотелось ему...
В Париже, однако, кто-то из коммерсантов, быстро оценивших возможности Яблочкова, его поддержал. Кажется, уже здесь, в Париже, он делает самое большое свое изобретение, которое потом назовут свечой Яблочкова. «Русский свет», как сразу нарекли новую лампу, озарил ярким сиянием улицы Парижа, потом Лондона, Рима, Берлина и даже дошел до великолепных дворцов персидского шаха и короля Камбоджи.
Да, выход Яблочков нашел гениально простой. Дуга Петрова сияла до тех пор, пока позволяло расстояние между стержнями. Они сгорали – и расстояние увеличивалось. А Яблочков взял да и сделал расстояние постоянным. Сколько бы стержни ни горели, расстояние оставалось неизменным. Рассказывают, что к такому решению он пришел, сидя в одном из парижских кафе и делая карандашами наброски. Он положил карандаши параллельно друг другу – и все сразу встало на свои места. Карандаши – горящие стержни. Если их расположить в лампе таким точно образом – вертикально, то расстояние останется все время постоянным и дуга будет светить долгое время.
И сразу пошло... В 1876 году «русский свет» зажегся в одном из самых крупных парижских магазинов, и люди толпами повалили к нему – ради того, чтобы просто увидеть. Чуть позже свечи Яблочкова загорелись в лондонских доках, но самый большой успех выпал на долю изобретателя через два года на Всемирной парижской выставке.
Сохранилось описание, сделанное одним из очевидцев демонстрации «русского света» на выставке: «Три часа дня. Масса публики заполняет павильон. Сам П. Н. Яблочков стоит около столика с приборами. Он отдает приказание, машины пускают и затворяют ставни... все лампы загораются в одно мгновение; сначала блеснет розовая искорка от взрывчатого зажигателя, затем немедленно устанавливается ровный, мягкий, совершенно белый свет. Изобретатель показывает, как горит свеча без колпака, как она подвижна, поворачивает ее боком, кверху дном, махает ею по воздуху, показывает произвольное увеличение и ослабление света, автоматический переход тока от сгоревшей свечи к новой...»
Свершилось чудо...
Да, верно, слово, сказанное в науке и технике, никогда не бывает последним. И свеча Павла Николаевича Яблочкова тоже нуждалась в усовершенствовании, но это предстояло сделать другим. Яблочков не успел. На его изобретении наживались люди, даже компании, а сам он так и не нажил ничего. Вернулся в Москву с пустыми руками. Очень уж непредприимчивый был он человек...
На портретах, что остались после него, он выглядит глубоким старцем. Высокий лоб, тонкие, четкие брови, из-под которых умудренно, немного устало смотрят глаза, длинные пышные волосы и окладистая борода с обильной проседью. Такой утомившийся от жизни старик... А было-то ему всего сорок шесть.
Умер он в последний день марта в Саратове, в городе, где мальчишкой так верил в долгую, счастливую жизнь.