«Здесь был Гвоздев»

С той поры, как Колумб, обуреваемый надеждами и сомнениями, пересек Атлантический океан и привел все-таки три каравеллы к американскому берегу, протекло 240 лет. Уже прошел с огнем и мечом по открытому континенту Кортес, в погоне за золотом, растоптав культуру, создававшуюся тысячелетиями. Уже углубились во внутренние области Америки отважные исследователи-одиночки. Уже легли на карту очертания юго-западных берегов ее, но по-прежнему к северным берегам на западе не подходил еще ни один европейский корабль.

И вот – знаменательный день! К мысу на северо-западной оконечности Америки, названному впоследствии мысом Принца Уэльского, подходит небольшое суденышко – меньшее даже, чем «Нинья» — самая маленькая каравелла Колумба, на единственной мачте которого, на бушприте и на корме вьются русские флаги!

Это бот «Св. Гавриил». На борту его четыре матроса, 32 служилых человека, подштурман Иван Федоров, толмач Егор Буслаев – на случай встречи в незнакомых местах с иноземцами. Во главе всего отряда – геодезист Михайла Спиридонович Гвоздев. Федоров болен совсем, цинга измотала. Не в силах подняться, лежит он в койке, прислушиваясь к возбужденным голосам, Доносящимся с палубы...

Позже Гвоздев в рапорте написал: «Августа 21 дня пополуночи в 3-м часу стал быть ветр, подняли якорь, парусы распустили и пошли к Большой земле, и пришли к оной земле, стали на якорь, и против того на земле жилищ никаких не значилось».

Перед ними лежала Аляска. Шел 1732 год.

...Вскоре после того, как отправилась экспедиция Беринга на Камчатку, в Петербурге появился Афанасий Шестаков – казачий голова из Якутска. Решительный, предприимчивый Шестаков, хоть и неграмотный, знал много о Сибири и о тех краях, куда направился Беринг. Он привез карты – с первого взгляда видно, что весьма приблизительные, но на одной из них: пусть и очень уж схематично, восточнее мыса Дежнева, хоть и не носил он тогда такого названия, была обозначена «Большая земля», а также и группа островов напротив Анадырского залива. Вот Шестаков и прибыл в Петербург, чтобы вытребовать мастеров-рудознатцев для обследования тех островов, ибо там, как заверял он и устно и письменно, обретаются «подземельные сокровища».

Впрочем, программу он предлагал обширную, не только с этим ехал в столицу. Шестаков просил соизволения «идти с партией на Камчатку для усмирения и покорения тамошних немирных народов и сыскания в подданство новых земель и островов». Помимо того, он намеревался обследовать западное побережье Охотского моря, Курильские острова, а также проложить морской путь вот к той Большой земле, что на его карте невнятно была обозначена.

Сенат рассмотрел шестаковский прожект и одобрил. Шестакову вменялось в обязанность связаться с Берингом, «с капитаном сноситца и в потребных случаях друг другу помогать». Летом 1727 года казачий голова выехал из Петербурга. В Тобольске с ним соединился капитан Дмитрий Павлуцкий с отрядом в четыре сотни казаков, как то предписывалось, а вместе с ним – геодезист Михайла Гвоздев, штурман Якоб Генс, подштурман Иван Федоров.

В Охотске, куда первые люди из экспедиции прибыли лишь через два года, усилиями энергичного Шестакова были выстроены два бота – «Восточный Гавриил» и «Лев», к ним придавались еще и суда Беринга: шитик «Фортуна» и бот «Св. Гавриил».

Все готово и, пожалуй, можно отправляться в поход, но дело стреноживали постоянные распри между Шестаковым, человеком властным, не терпящим возражений, и Павлуцким, считавшим себя главою похода. К тому же местные власти начальником отряда признавали Павлуцкого, хотя по императорскому указу главой экспедиции Шестаков назначался.

Трудно предположить, как бы дальше развивались события, если бы все не разрешилось само собой – неожиданно и самым трагическим образом. В бою с чукчами Шестаков погиб вместе с большой частью отряда, и Павлуцкому уже ничего другого не оставалось, как руководство экспедицией целиком принять на себя. И первое, что он сделал, — приказал Генсу, Гвоздеву и Федорову взять одно из судов Беринга и идти на Камчатку, а оттуда морем двигаться в Анадырский острог «в немедленном времени», где сам Павлуцкий в то время и находился.

А к середине февраля 1732 года поступил новый ордер капитана Павлуцкого, о коем Гвоздев потом написал: «Велено нам обще со штюрманом и подштюрманом итти на боте «Гавриле» кругом Камчатцкого носу к Анадырскому устью и против Анадырского носу, которая называетца Большая земля, проведать острова, коликое число оных, и на тех островах люди какие имеютца ль осмотреть». Этим же ордером Генс отстранялся от руководства камчатской частью отряда. Жил он праздно, делами не занимался, совсем больного Федорова бросил без присмотра, и тот вынужден был жить в холодной каюте на судне, да вдобавок и впроголодь. С отнявшейся правой ногой он и подняться не мог, чтобы о себе позаботиться... Ну а Генс-то, конечно, жил в остроге, на частной квартире и не ведал забот никаких.

Команду отрядом Павлуцкий передавал Гвоздеву и приказывал «иметь над солдаты и служилыми людьми крепкое смотрение». А Генсу и Федорову «велеть ведать над однеми матрозы, а в продчем никакой вам воли не давать». 3 мая 1732 года Генс исполнил приказание своего капитана. С этого дня главной фигурой камчатской партии становится Михаил Спиридонович Гвоздев. Ему и суждено идти к великим открытиям.

Но откуда же взялся он, Михайла Гвоздев? Кем раньше был? Как появился на страницах истории? И как случилось, что имя его оказалось несправедливо забытым?

Были попытки историков, пытающихся проследить родословную, выказать его человеком благородных кровей. Нашли дворян Гвоздевых с вотчинами в Рязанском уезде, ведущих свой род от Арефия Гвоздева, жившего во второй половине XVI века. Однако в поздних ветвях родословной ни слова не находилось о Спиридоне Гвоздеве и сыне его Михаиле. Только совсем недавно советский историк Л.А. Гольденберг, изучая ветхие документы Адмиралтейств-коллегии, отыскал один список, затерявшийся среди прочих других. Список этот был составлен 9 июля 1753 года, и в нем перечислялись все геодезисты, числившиеся по тому времени за Адмиралтейств-коллегией. Сначала в нем шли офицеры, а первым за ними – «Михайло Гвоздев из разночинцов»! Стало понятно теперь, почему не встречался Гвоздев и в более ранних списках геодезистов-дворян: не того происхождения человек. Но, право же, какое нам-то до этого дело! О нем судим мы по делу его.

Отыскался еще и царский указ, датированный 1715 годом, которым предписывалось «лейб-гвардии Семеновского полку салдатского сына Михайла Гвоздева ис Преображенского приказу отослать в школу математико-навигацких наук». Вот и все прояснилось с родословной великого открывателя: сын он солдатский.

Что тут можно добавить прежде всего? Вероятно, то, что было тогда Михайле не более шестнадцати лет, а скорее и меньше, и что склонности свои к наукам он уже успел обнаружить. Иначе бы вряд ли направили в математико-навигацкую школу.

Жилось в годы учебы в школе трудно. Голодно, холодно. Уж до чего надо было мальчишек, привыкших к воздержанности во всем довести, если они, презрев последующие опасности, обращаются с челобитной к царю: «...сироцкого жалованья не даетца, а в математической школе нам не определено ж. Всемилостивейший государь, просим вашего величества, вели, государь, нам, рабам твоим, определить свое, великого государя, жалованье». И подпись: «Вашего величества нижайшие рабы математической школы ученики Федор Апушкин, Михайло Гвоздев. Генваря в 30 день 1716 году».

И что же? Добились! Специальным указом Адмиралтейский приказ установил жалованье выдавать: «кормовых денег против их братьи в арифметике по четыре деньги человеку на день». Немного, конечно, но жить уже можно.

После трех лет учебы в школе Гвоздев попал в Петербург: перевели его в Морскую академию. Вскоре проходит и первую практику – описывает в Новгородском уезде реки, всевозможные места, годные к поселению, а также и «под строение». Целых четыре года занимался Гвоздев этой работой и в 1727 году произведен был в геодезисты. К тому времени исполнилось ему лет 25 приблизительно.

И вот, как раз в тот год, когда Михайло Гвоздев завершал обучение в Морской академии, в Петербурге и появился Афанасий Федотович Шестаков. С серьезными намерениями пересек он почти всю Россию, со своей «особливой картой». И предложения его, направленные на энергичное изучение обширного края, на отыскание новых торговых путей в Японию, по восстановлению старых и строительству новых острогов и зимовий, поиск новых земель – все его помыслы были направлены к укреплению позиций России.

Как ни странно, в планах Шестакова, предусматривавших присутствие в экспедиции разного служилого люда, необходимость участия геодезиста не обговаривалась. И только решением Адмиралтейств-коллегии в то время, как распределялись и другие геодезисты, Михайло Гвоздев направлялся в экспедицию для составления ландкарт и зейкарт – сухопутных карт и морских.

Что ж, выбор сделан удачный. Счастливый. Как выяснилось в работе, да и по всей жизни тоже выяснилось – лучшего человека было трудно найти. Гвоздев уже опытный картограф, геодезист. Он знает основы кораблевождения, умеет обращаться с морскими приборами, да и штурманскому делу в академии его обучили. Вместе с ним в экспедицию назначались штурман Якоб Генс – голландец, состоящий на русской службе, подштурман Иван Федоров и еще десять матросов.

Шестаков молодец, по-хозяйски готовился. С назначенными людьми знакомился, лично беседовал, даже и со всеми матросами. Очень не понравилось ему, что придававшиеся люди оказались слабы здоровьем: Федоров уже тогда разболелся, а Генс еле передвигался и к тому же по-русски едва объяснялся. Так в Сенат Шестаков и доносил: «А штурман и подштурман к означенной посылке и быть не надлежат...» Знал, само собой, Шестаков: суровая жизнь впереди. Тут и с крепким-то здоровьем не всякий выдержит...

Гвоздев тоже выказал хозяйскую предусмотрительность. Человеком, судя по всему, он был совестливым и если брался задело, которое ему поручалось, то выполнял с полной ответственностью. Прикинув, что может понадобиться в экспедиции, Гвоздев отписал в Сенат прошение, где детально перечислял необходимое. Так то: бумаги александрийской – 4 дестей, книжной – 2 стопы; красок «бакану турецкого» и «бакану веницейского» по 24 золотника, 2 ящика чернил китайских, подзорную трубку морскую, карандашей, кистей. Даже и плитки каменной, «на чем краски растирать», не забыл. Любил, чтобы нужное всегда под рукой находилось. Где там, в глухомани-то безлюдной, искать...

Однако, хоть это нужное все, даже и необходимое, тем не менее не самое главное. Более всего Гвоздева, человека в высшей степени обязательного, беспокоило то, что работать придется ему одному. Описывать Восточное и Северное моря, острова в них, составлять карты морские и сухопутные – все одному надо делать! «А при описании оного моря и островов одному ему в скорости справитца невозможно, ибо и в ближния места посылаютца по 4 и по два человека, и чтоб в оную посылку определить ему в помощь геодезии учеников двух человек».

Сенат-то поддержал Гвоздева и переправил в Адмиралтейств-коллегию его запрос с требованием прислать двоих учеников. А коллегия отказала. И один Гвоздев справится. Он справился, только чего то ему стоило...

В начале августа 1727 года экспедиция Шестакова отбыла из столицы. В Москве прикупили кое-что из того, чего не смогли достать в Петербурге, и вскоре были в Казани.

Сибирский губернатор назначил в отряд капитана Сибирского драгунского полка Дмитрия Ивановича Павлуцкого – нет, не в помощь Шестакову, а на равных правах с ним, поручив действовать в общем согласии. Да только не получилось такого согласия.

По мере продвижения на восток экспедиция лавинно обрастала людьми и в Якутске насчитывала уже более 600 человек. Работы, впрочем, было невпроворот: предстояло строить суда – большие и маленькие, лодки, изготавливать лыжи, сани, нарты. Надо, наконец, охотой добывать в лесах пропитание. Потому Шестаков и набрал столько народу. Не предусмотрел он, пожалуй, лишь одного: развития своих отношений с Павлуцким.

Они разделились летом 1729 года. Павлуцкий отправился из Якутска по Лене в Анадырск, а Шестаков – в Охотский острог. Беринг в то время находился уже на обратном пути в Петербург из первой своей экспедиции – незадолго до того повстречались с ним, поэтому суда его поступали в команду Шестакова.

Последнее распоряжение по экспедиции прямиком касалось Гвоздева. Глава отряда настаивал на необходимости в скором времени идти на Камчатку, оттуда – к Анадырю, и наказывалось, «ежели прибудет Гвоздев, взять его на судно и всякое к нему чинить благодеяние». Не ведал, конечно же, казачий голова, что суждено ему погибнуть вскорости.

В отряде, как пришло известие о гибели Шестакова, начался полный разброд. Павлуцкий был далеко, и власть стал прибирать к рукам матрос Петров, бывший при Шестакове его правой рукой. Петров объявил себя начальством и принялся подбивать казаков уйти на Камчатку, благо было на чем. А Гвоздев не побоялся выступить один против всех, стал уговаривать казаков двигаться к Охотску, как то предписывалось, да только разгоряченные казаки не стали слушать его.

Пока суд да дело, Павлуцкий, узнав о смерти Шестакова, приказал оставшемуся отряду следовать за собой – в Анадырск. Обо всем этом необходимо сказать, иначе непонятно станет, как Гвоздев получил под свое начало «Гаврилу» и, отрешившись от суетных забот, пошел открывать Большую землю.

В конце сентября 1730 года «Св. Гавриил», на борту которого находился и Гвоздев, отдал якорь на Камчатке, в устье реки Большой, подле частокола Большерецкого острога, как и предписывалось приказом Павлуцкого. Здесь предстояло зимовать, а уж летом двигаться на соединение с анадырской партией. Но получилось иначе. Летом «Св. Гавриил» под командой Генса вышел из устья реки Большой и вскорости достиг реки Камчатки. Тут предполагалось пополнить запасы продовольствия, но и в Нижнекамчатском остроге государственная казна оказалась пустой – ни свежей рыбы, ни соленой, сухой – ничего. Пришлось самим о пропитании для себя позаботиться.

Уже собирались выйти в море, как от Павлуцкого поступил ордер: сначала усмирить восставших ительменов, а уж потом идти на воссоединение с партией. А Генс вконец разболелся. И снова поход пришлось отложить. Как-то очень уж не везло экспедиции...

А в феврале подоспел новый приказ от Павлуцкого, согласно которому Генс отстранялся от руководства партией. И не потому, что болел, а потому, что пренебрегал важнейшими из своих обязанностей. Так оказался Гвоздев во главе отряда. Он должен был вести «Гавриила» к берегам Большой земли.

И вот тот день, 23 июля 1732 года. На боте поставлен парус. Свежий ветер тотчас наполнил его. Плавно, набирая ход, «Св. Гавриил» вышел из устья реки Камчатки.

Они обогнули Камчатский нос и в первых числах августа пришли к Анадырскому носу. Потом двинулись на север, не теряя из виду азиатского берега. Дважды Гвоздев съезжал на берег для его обследования. Пополнили запас свежей воды, забили двух оленей. С местными жителями наладить переговоры не удалось: чукчи убегали и прятались при появлении русских. Даже и чумы в спешке бросали. Гвоздев внимателен, наблюдателен, все, что видит, описывает – быт местных людей, их обычаи, просто по природной своей любознательности делает это: «пропитание себе имеют киты да моржи, понеже у них иных никаких кормов, кроме того, не видали». И поражается безлесной здешней земле: «токмо одна тундра...»

В середине августа подошли к острову, осмотрели его, но поднявшийся ветер отогнал «Гаврилу» на восток, к азиатскому берегу. Но уже открылась им с этого острова Большая земля!

20 августа Гвоздев подводит «Гавриила» ко второму острову – теперь это остров Крузенштерна. Посланные на шлюпке люди вернулись, не сумев переговорить с местными жителями. Федоров, по приказу Генса силком доставленный на судно, ослабленный цингой и совершенно измученный язвой в ноге, ждет лишь одного: скорей бы закончился мучительный для него вояж...

На следующий день свершилось великое событие. Первый европейский корабль подошел к северо-западному американскому берегу.

На карте, составленной Гвоздевым, вполне четко прослеживается часть полуострова Сьюард – на северо-восток и юго-восток от мыса Принца Уэльского – самой западной точки Американского континента. Видимо, именно здесь и отдал якорь «Св. Гавриил». К сожалению, в записках Гвоздева нет о том ничего.

Как раз в это время больной Федоров почувствовал некоторое облегчение в своем состоянии и смог нести вахту. Трудно сказать, чем он руководствовался и почему именно так поступил, но, не согласовав с Гвоздевым решение, он приказал поднять якорь, поставить парус и идти вдоль берега к югу. Бот вплотную приблизился к мысу Принца Уэльского. С борта русского судна хорошо виднелись чумы, поставленные неподалеку от берега. Однако отдать якорь препятствовал сильный ветер.

На другой день подошли к острову, который Гвоздев назвал четвертым по счету. Видимо, это нынешний остров Кинг, или Укивок. «И за великою погодою у оного острова на якорь стать было невозможно, и когда стали подходить ко оному четвертому острову, пар усы подобрали и без парусов от того четвертого острова отнесло».

Ну а третий остров, о котором споров в последующие времена было великое множество, видимо, совсем небольшой, скальный островок Фэруэй. Безлюдный, он не вызвал никакого интереса у мореплавателей, и они оставили его без внимания.

Гвоздев по началу считал, что открытая им Большая земля – остров – так считали и чукчи, и анадырские казаки, но спустя несколько лет при составлении новых отчетов уже уверенно он писал, что материк это и вовсе не остров. Трудно было отрешиться от привычного взгляда, от заверений местных людей, но он это сделать сумел.

Обратный путь «Гавриила» сложился трудно, опасно. Провизия была на исходе, на судне открылась течь, да такая, что откачивать прибывавшую воду не успевали, к тому же и непогода разыгралась, поднялись великие волны, усилился ветер. Шквальный порыв переломил единственную мачту. Побитый, неузнаваемый входил бот в устье Камчатки...

Закончилось великое, многотрудное плавание. Федоров так и не поднялся: следующей зимой умер, а Гвоздев по морю еще много ходил. Во Второй Камчатской экспедиции служил командиром партии, составлял карты, делал опись земель. Потом – крутой перелом: по ложному доносу три года содержался в Тобольской губернской канцелярии и «по невинности моей освобожден».

Сохранилась карта. Самая главная карта его жизни. На ней против Чукотки нанесена Большая земля – Аляска. И тут же надписано, вколочен памятный гвоздь — возле северо-западного края Америки: «Здесь был геодезист Гвоздев 1732 года».

Навсегда эта надпись осталась.

Добавить комментарий