Туземцы каторжного острова. – Культурное влияние русских. – Статистика исчезающего народа. – Последнее переселение. – Айны о себе.
Переход Сахалина в безраздельное владение России, без сомнения, принес ощутимое смягчение участи айнов. Они были избавлены от напоминавших средневековые формы кабалы.
Конечно, Российская держава, взявшая под свое покровительство землю айнов, устами местной администрации порой декларировала не всегда выполнявшиеся а то и вовсе не выполнимые обещания туземному населению.
Но многие меры все же давали необходимый минимум если не помощи, то защиты. Один из ранних документов того периода – предписание начальника Южного Сахалина полковника Журавлева, которое гласит: «Старшине Кусуннайскому и другим айнским старшинам, всякого обидчика айнского народу немедленно препроводить ко мне, если кто из них будет противиться, употреблять силу и непременно доставить: особенно таких, которые отбирают имущество, соболей и т. п.» Многие представители местных властей и общественности помогали айнам экономическими, агротехническими, медицинскими, просветительскими мерами, но, за редкими исключениями, не могли добиться ощутимого успеха. Зачастую не хватало знаний культуры и быта коренного населения, его психологии, недоставало времени, наличных сил, особенно денежных средств. Царское же правительство, разумеется, менее всего пеклось о нуждах «инородцев». Достаточно сказать, что даже в ХХ в. действовали регулирующие их жизнь правовые положения, которые были разработаны еще в начале XIX столетия, при М. М. Сперанском.
Забота центральной администрации о Сахалине после кратковременных попыток «вольной колонизации» затем, в период «штрафной колонии», сводилась, грубо говоря, к хлопотам тюремщиков о прочности тюрьмы и поддержании в ее камерах надлежащего режима. Тюрьмой стал весь остров.
Без сомнения, организация ссыльно-каторжной колонии на Сахалине была самым безжалостным по отношению к туземцам актом самодержавия. Нужды коренного населения совершенно не принимались во внимание, а когда действительность остро напоминала о них, обнаруживалось, как правило, не столько нежелание помочь «инородцам», сколько полное отсутствие возможностей для этого. Вот типичное свидетельство. В рапорте начальника Южно-Сахалинского округа военному губернатору Приамурской области от 1876 г. сообщалось: «Айны... подчиняясь добровольно оказанному на них влиянию, изъявляют готовность принять теперь же русское подданство; причем они просят, желая заняться разведением огородных овощей, снабдить их различного рода семенами, в количестве 10-ти пудов... Со времени оставления японцами о-ва Сахалина айны, жалуясь на свое плачевное положение, заявляли... начальнику округа неоднократно о своих нуждах, и хотя он на удовлетворение их не имеет никаких средств, но невольно удовлетворяет различные нужды аинов... вследствие чего вынужден был... позаимствовать из сумм 4-го Восточно-Сибирского батальона триста рублей...»
Напомним, что японцы существенно нарушили традиционный уклад сахалинских айнов, прежде всего их исконные промысловые занятия, экономически привязав к себе туземцев. «К приезду русских, — отмечал Н. Кириллов, — айнцы уже настолько привыкли к материальной зависимости от прежних японских рыбаков, что почти побросали свое самостоятельное хозяйство на летний сезон и работали единственно на японцев, которые снабжали их водкой, табаком, материями». По окончании «совместного владения» айны попытались опереться на новую власть, чтобы преодолеть нужду.
Б. Пилсудский, сам бывший сахалинский политкаторжанин и один из крупнейших авторитетов по культуре аинов, писал: «Для улучшения экономического положения айнов никаких мер администрацией не принималось. У нее не было для этого никаких в своем распоряжении кредитов. Сахалин всегда был отдан в пользование тюремному ведомству... и инородцы были совершенно забыты». В голод 1879 г. сахалинские власти были вынуждены, в нарушение своих полномочий, выдать айнам пособие из тюремных запасов, что повлекло неприятности с контролирующими органами.
Часть сахалинских айнов, отчаявшись выбраться из тупика, преодолеть нужду, переселилась к своим соплеменникам на Хоккайдо, в долину реки Искари (Исикари). Аборигены Южного Сахалина и Хоккайдо издревле поддерживали тесные отношения, вели торговлю, заключали браки, подолгу гостили друг у друга. Теперь, когда между ними пролег государственный рубеж, многим пришлось сделать трудный выбор. Так, в 1875 г. «из Анивского залива и южных частей восточного и западного берегов Сахалина уехало в Японию 843 человека мужчин и женщин (взрослых и детей), соблазненные японцами и встревоженные слухами об учреждении тюрем и ожидаемых новых порядках».
Но ничего, кроме новых трудностей и бед, их там не ждало. Далеко не все условия переезда (свободный выбор места, наделение участками, экономическая помощь на первых порах) выполнялись. Иммигранты были обложены податями, охвачены воинской повинностью и прикреплены к определенным населенным пунктам. Они увидели, что природные ресурсы нового места жительства существенно проигрывают перед богатствами Сахалина.
Мало того. Более половины переселенцев вскоре погибли от эпидемий, разразившихся в долине Исикари. Оставшиеся, хлебнув горя вдосталь, с 1877 г. стали возвращаться на родину. В 1893 г. вернулись 25, позднее – около 50 айнов. В начале ХХ в. переселились уже более 200 человек 9. Точная статистика затруднена тем, что частью айны, случалось, вновь уезжали на Хоккайдо; кроме того, вместе с возвратившимися эмигрантами, так называемыми искари-айнами, видимо, приезжали и хоккайдские аборигены.
Вернувшись на родину, искари столкнулись с совершенно непредвиденной проблемой, ибо лишились российского подданства и попали в разряд иностранцев. Поскольку никакого понятия о подданстве, гражданстве или о чем-либо подобном в традиционной культуре айнов не существовало, они с трудом понимали претензии тюремных властей. Те же, будучи формально правы, поскольку речь шла о режиме штрафной колонии, располагавшейся к тому же на приграничной территории, отказывались понимать искари. Все это усложняло и без того тяжелую жизнь туземцев.
Командированный на Сахалин в конце XIX в. правительственный чиновник Н. Новомбергский констатировал: «Инородцы вымирают... Рыболовные участки у них отняла тюрьма, охоту на зверя подорвали поселенцы, при этом водка и эксплуатация на каждом шагу». Вот что писал об этом П. Ю. Шмидт: «Аборигены страны, айно, вымирают, стесненные в рыбных ловлях, которые мы у них отняли. Мы же лишили их пушного зверя, которого мы выжили из долин и загнали лесными пожарами в далекие горные хребты...»
На острове столкнулись две совершенно различные по уровню и содержанию культуры. Такое столкновение неизбежно влекло необратимые сдвиги в жизни айнов и других туземцев, находившихся на стадии общинно-родового строя и присваивающего хозяйства, которое целиком базировалось на благополучии природной среды. Вспомним, что этот традиционный уклад был серьезно подорван еще до перехода Южного Сахалина под власть России. Представители царской администрации и капиталистические предприниматели, будь то японцы или русские, отнюдь не задумывались над сохранением быта и культуры островитян. За все время на Сахалине так и не было создано какой-либо службы или хотя бы общественной организации, которая бы занималась проблемами аборигенов. Айны оказались беззащитными перед вторжением новых общественных отношений.
Что же касается каторги, то она поставила культуру айнов на грань катастрофы.
На это обращали внимание многие исследователи. Н. Кириллов считал желательным «оградить площади айнских селений и поселенцев». Б. Пилсудский с горечью замечал, что знакомство айнов с нравами ссыльных и каторжных «не научило ничему хорошему, а развило лишь элементы плутовства и воровства». Описывая одну из местностей, он подчеркивал: «Все селения этого района... как расположенные ближе всего к русским поселкам (т. е. ссыльно-каторжным поселениям), подверглись большей ассимиляции с пришлым элементом, чем в других местах... Трудовое начало, некрепкое и в ссыльной колонии, расшатывается и в жизни айнов. Прежний обычай беспрекословно платить долги своих умерших родственников уходит в область преданий... Бывали случаи, что сыновья били отцов».
На восточном берегу, где русское влияние было сильнее, чем на западном, писал Пилсудский, «из числа 95 хозяев 27 человек имеют... дома русского типа, в которых живут зимою». Это крестьянские избы средней величины, иногда с сенями, отапливаемые железными печками. «Двое хозяев уже обзавелись чистыми, просторными домами с голландскими печами».
Мало-помалу в жилищах айнов появлялись столы, лампы, новая посуда, все больше соблюдал ась чистота, осуждалась неопрятность. Айны приучались стирать белье, многие уже регулярно ходили в баню, носили европейские одежды, тянулись к грамоте. Б. Пилсудский очень скупо упоминал о том, сколько времени, сил, личных средств, сколько любви и терпения он затратил, прививая айнам новые культурные навыки, помогая им осваивать огородничество и скотоводство, врачуя, обучая детей русскому языку, письменности, счету, за скольких ходатайствовал перед властями. Подчеркивая тягу айнов к грамоте, настаивая на их обучении, он писал: «...когда жизнь примет здесь... мирный, спокойный характер, стремление это, я уверен, выразится в еще более сильной форме… Потребуются, конечно, нем алые денежные средства и… люди. Первое должно дать государство, а людей надо ждать от русского, всегда отзывчивого на доброе дело, общества».
В 1900 г. на Сахалине были введены новые правила рыбных промыслов – весьма прогрессивный, благотворный для айнов шаг русских властей. «Инородцы» получили рыболовецкие угодья, которые до того эксплуатировались в основном японскими промышленниками. Правилами запрещалось ловить рыбу ставными неводами ближе чем за 2 версты от берега, закидными – ближе версты от тоней туземцев 15, что, свидетельствовал Б. Пилсудский, «быстро и сильно подняло их материальное состояние. Благодетельная мера эта вызывает у айнов искреннюю благодарность к русскому правительству. Она... приподняла их собственное самосознание и дала более сильный толчок к стремлению перейти на высшую ступень культуры». Впервые туземцы почувствовали себя в рыболовстве хозяевами. Айны сумели организовать несколько артелей, «и если раньше они были слугами... то теперь их мысли были перегружены многочисленными хозяйственными деталями дела».
Новые правила, выгодные аборигенам, дали пользу и государству. Айнские «общественные промыслы» стали ежегодно давать казне доход до 4400 руб. Для каторжного острова это было немало, так как большинство затеваемых здесь предприятий до тех пор приносили лишь убытки. Заработки на айнских рыбалках оказались выше, нежели на японских, что ощутимо подорвало позиции заморских предпринимателей и заставило их с уважением относиться к своим бывшим подневольным работникам. Сравнивая новые условия с недавними, Б. Пилсудский отмечал: «Нет у меня сейчас точных данных, иллюстрирующих тогдашнее экономическое положение айнов, но, по общему мнению русских старожилов и самих айнов, было оно значительно ниже теперешнего».
Конечно, не все айны смогли поправить дела. «Общественные промыслы» несли в себе зародыш частных предприятий. Из среды айнов, в которой и прежде наблюдалось социальное расслоение, выделилась верхушка, правда очень немногочисленная. «Среди айнов есть уже 4 человека – рыбопромышленники, они ведут вполне капиталистическое хозяйство, являясь арендаторами промыслов...» Они еще жили с остальными айнами тесной жизнью, продолжал Б. Пилсудский, но стала уже заметной тенденция выделиться, обособиться.
Социально-экономическая дифференциация сильно тормозилась стойкими родовыми традициями. По обычаям айнов, артельный староста получал ровно столько же, сколько и остальные участники. Это сдерживало арендаторов, и они стремились всеми правдами и неправдами нарушить традицию. Нувориши не пользовались теми почетом и любовью, какими окружались у айнов вожди и старейшины, даже самые бедные.
Кроме всего прочего, японские рыбопромышленники умело обходили новые правила. Известно, что побережье Сахалина было разделено на 224 участка. «Из всего этого числа, — писал Лилеев, — русским принадлежал 81 участок, но в действительности большая часть последних лишь числилась за русскими, принадлежа... японцам». Иными словами, отечественные горе-арендаторы вступали в незаконные сделки с иностранцами.
Если рыболовство у айнов стало развиваться интенсивнее, превращаясь в товарное, то другие традиционные отрасли пришли в упадок. Так, с распространением на Сахалин временных правил об охоте от 1894 г. аборигены юридически потеряли богатые соболем и другой дичью долины речек, принадлежавшие им как родовая собственность. Обилие соболя на Сахалине известно еще со времен Москвитина и Пояркова. Понятно, что собольи угодья захватывались русскими охотниками, оснащенными значительно лучше айнских. Еще хуже то, что пришельцы относились к угодьям чисто потребительски. Это вступало в противоречие с промысловыми обычаями туземцев. Б. Пилсудский писал: «Пока фактически будет существовать охота на соболя петлями... необходимо было бы поддержать айнов и вообще инородцев, утверждая за ними те речки, которые каждая семья получила в наследство от предков». Он подчеркивал: «В настоящее время... все преимущества на стороне русских охотников... Инородцы же, обращающиеся к властям за документами на право лова соболя по речкам, которые они считают своей родовой собственностью, получают в своей просьбе отказ». Далее ученый сетовал на то, что русские охотники не признают прав аборигенов и, проникая во все долины, истребляют пушного зверя. При этом встреча в тайге с таким промысловиком зачастую оказывалась небезопасной для айна.
На столь серьезное предупреждение человека, знающего местное положение, власти никак не отреагировали. Впрочем, полное забвение царскими властями прав и интересов «инородцев» Дальнего Востока было обычным в тот и последующий период.
Разрушение традиционного промыслового хозяйства, с одной стороны, и знакомство с русской культурой – с другой, побуждали айнов к освоению новых хозяйственных отраслей. Огородничество у некоторых групп айнов практиковалось еще в период «совместного владения». В более широких масштабах оно развивается уже после 1875 г под непосредственным влиянием русских, а также в связи с возвращением искари-айнов, научившихся возделыванию земли на Хоккайдо. В конце XIX – начале ХХ в. многие сахалинские айны умели выращивать картофель, хлеб, овощи. В их хозяйствах появились лошади, коровы, другой домашний скот.
В принципе животноводство не было чем-то совершенно чуждым айнам. Издревле они держали собак, «воспитывали» в клетках пойманных животных. Д. Н. Анучин приводил свидетельство о коневодстве у айнов юго-запада Хоккайдо, развитом, видимо, со времен средневековья. Кони здесь, писал он, «особой косматой породы», их разводят «в больших размерах». Путешественники встречали целые табуны лошадей и удивлялись оригинальному искусству верховой езды айнов. «Несмотря на отсутствие седел... и стремян, несмотря на довольно смешную посадку (почти на шее лошади), айны сидят необыкновенно крепко, ездят мастерски и выделывают верхом такие экзерсиции, что им могут позавидовать самые лучшие ездоки».
Живя чересполосно с русскими поселениями, айны довольно быстро овладевали навыками обработки земли и содержания скота. Русские люди немало помогли им в этом. Сдерживало же развитие новых занятий отсутствие семян, племенных животных, и с этой стороны администрация не оказала никакой помощи. Кроме того, «не находя никакой поддержки советами, ссудами, чем пользуются поселенцы на острове, — писал Б. Пилсудский, — айны в своем явно обнаружившемся стремлении заняться земледелием и скотоводством встречают еще один тормоз: отсутствие у каждого селения земельного надела».
Не было исключительно мирным и отношение к айнам поселенцев. Б. Пилсудский отмечал наиболее типичные случаи притеснения аборигенов. Последние испытывали недостаток земли, угодий, и на этой почве нередко возникали конфликты со ссыльнопоселенцами. Так, характеризуя положение селения Сиянцы, Пилсудский писал: «Переходят к скотоводству и земледелию... Уже раз были вытеснены с того места, где сейчас русский поселок Галкино-Враское». Речь идет о поселении отбывших срок каторжных на месте айнского стойбища. Сажая поселенцев в том или ином месте, тюремные власти даже не задумывались о том, что земля эта принадлежала коренным жителям и что плотность ее заселения соответствовала требованиям традиционного хозяйства айнов. Ни одной попытки размежевания не предпринималось. Показательно свидетельство Н. Кириллова, который писал о том же селении за 6 лет до Б. Пилсудского: «Надел земельный для аинцев – дело первой важности потому, что теперь Сиянцы... оказывается сжатым на 100 саженях с двух сторон – селом Николаевским и через реку Найбу – Галкино-Враским; негде айнцам расширять покос, огороды. Лишь при точном земельном наделе может развиться правильное земледелие и скотоводство, а без них айнцы обнищают окончательно».
Добавим, что появление вблизи айнских селений русских поселков с присущими их сельскому хозяйству экстенсивным освоением больших пространств и вырубкой лесов подрывало саму основу традиционной экономики ай нов, лишая их мест охоты. Страшный урон природным богатствам и традиционному хозяйству наносили таежные палы, во времена каторги принимавшие огромные масштабы и повторявшиеся ежегодно.
Надо помнить и то, что айны контактировали далеко не с лучшими представителями русского и других народов Российской империи. С учреждением штрафной колонии Сахалин оказался наводнен рецидивистами. Многие каторжане были способны на самые бесчестные поступки, грабежи, насилия, убийства. Каторга, по признанию самих чиновников тюремного ведомства, не исправляла, а зачастую еще больше развращала осужденных. «...Мы... размножали преступников...» — отзывался о тюремно-каторжной системе А. П. Чехов.
Нетрудно представить, в каком социальном окружении и моральной атмосфере приходилось существовать туземцам. «Живя в вечной опасности со стороны бродяг и прохожих поселенцев, находясь, так сказать, постоянно на военном положении, айны не могут оставить своих домов без окарауливания, поэтому и без того малые артели еще более уменьшаются выделением нескольких лиц для непроизводительной сторожевой службы», — свидетельствовал Б. Пилсудский. Так, в Тихменевске, близ залива Терпения, он обнаружил много свидетельств бесчестной эксплуатации туземцев. Здесь «орудовал когда-то знаменитый Ханов, выселенный по требованию бывшего окружного начальника Белого за эксплуатацию инородцев. Остался тогда его счастливый конкурент Ларионов... Тут найдем и отвратительный тип ростовщика Пономаренко – взыскивающего по нескольку раз один и тот же долг... Здесь в последнее время добрые «друзья» инородцев выписывают им по их просьбе винчестера (стоящие 35 р.60 р.), уступая им по знакомству за 10 хороших соболей, т. е. ... за 200 приблизительно рублей. Тут и каторжные собраны обыкновенно как на выбор». В общем, резюмировал Б. Пилсудский, солидарная группа лихоимцев и преступников «держит в подчинении и страхе простодушных туземцев».
Положение айнов усугублялось широким распространением среди них болезней, занесенных в недавние времена пришельцами и против которых у островитян не могло быть иммунитета. В. Солярский писал: «Первые эпидемии, произведшие сильные опустошения среди инородческого населения Дальнего Востока, имели место во второй половине XVIII столетия».
Конечно, многие болезни существовали и раньше, задолго до прихода русских или японцев. Периодические голодовки и связанные с ними вспышки заболеваний, видимо, часто сопутствовали жизни дальневосточных туземцев. Не случайно среди многочисленных айнских сверхъестественных существ выделялись божество голода (кентрам камуи) и божество эпидемической болезни (пакор камуи). Бытовали болезни, связанные с природно-климатическими особенностями нелегкой борьбой за существование, ограниченными возможностями народной медицины и профилактики, особенностями питания, неразвитостью понятий о гигиене. Но с большинством из них аины справлялись традиционными средствами, по крайней мере эти болезни не угрожали существованию всего народа.
Иное дело – оспа и некоторые другие, особенно новые для айнов болезни, прежде всего туберкулез, затем тиф, дизентерия, корь, скарлатина, коклюш, инфлюэнца (грипп). Страшные беды приносил сифилис, или, как его называли айны, ниспон арака, сисам икони (японская болезнь). Пагубно отражающаяся на наследственности, приводящая к бесплодию, уродствам, передающаяся потомству, эта болезнь легко распространялась среди айнов с их своеобразными отношениями полов (о чем речь еще пойдет ниже).
Первые точные сведения об эпидемиях среди айнов относятся ко второй половине XIX в. Так, в 1856 г. эпидемия оспы, возникнув среди нивхов Амура, на следующий год охватила его нижнее течение, Охотское побережье и Сахалин. В 1877 г. на острове от оспы умерли 112 айнов. Две эпидемии подряд – оспы и холеры – пережили в 1886 г. айны Хоккайдо, в том числе искари, численность которых уменьшил ась с более чем 800 до 360 человек. В 1894 г. погибли от эпидемии 100 человек только на западном берегу Сахалина, в 1897 г. – более 100 айнов восточного берега. Примерно в 1898 г., по сведениям Б. Пилсудского, страшная эпидемия разразилась на юго-западе. После этого случая айны согласились на оспопрививание. В Уссуровском районе население сократилось в 1893 г. после эпидемии оспы и гриппа, а в 1899 г. – после вспышки коклюша. В 1899 г. в Корсаковском округе (т. е. на Южном Сахалине) от оспы умерли 102 айна. Весной 1905 г. разразилась эпидемия инфлюэнцы. В Тарайке, прежде одном из самых многолюдных айнских селений, вымерла четверть жителей. «По всему пути я встречал больных, были и умирающие. Притом все были полуголодные» — писал Б. Пилсудский.
Конечно, администрация принимала некоторые меры по оказанию медицинской помощи коренному населению. Но поскольку и сама штрафная колония испытывала острый недостаток врачей, фельдшеров, лечебных учреждений, а туземцы никогда не пользовались особой заботой, эффект был невелик. Многие русские интеллигенты делали все возможное, чтобы оздоровить население. Прежде всего назовем одного из первых администраторов на Сахалине – Ф. М. Депрерадовича, врачей М. М. Добротворского и Н. В. Кириллова, исследователей Л. Я. Штернберга и Б. Пилсудского. Сталкиваясь с катастрофической картиной заболеваний туземцев, медики отдавали все силы, превышали выделяемые средства, тратили и собственные, но изменить положение не могли. Не хватало кадров, медикаментов, средств сообщения, больничных коек. Успеху препятствовало также незнание языка и обычаев. «Инородцам... — писал Б. Пилсудский, — не отказывают в медицинской помощи, и они во многих случаях относятся к ней доверчиво, чаще наружно и очень редко вполне искренно. Существуют, однако, серьезные неудобства... Врачи проездом (обыкновенно по судебно-медицинским делам) случайно и второпях осматривают больных инородцев, часто предубеждены против возможностей помочь им при антигигиенических условиях их жизни; стоят далеко от их быта, не знают физических особенностей племени; впервые видя друг друга, не понимая хорошо один другого, не имеют часто возможности выяснить причины и характер заболевания, никогда почти не в состоянии проследить, было ли применено прописанное лечение и каковы результаты...»
Несмотря на тягостную обстановку каторжной колонии, айны, как подчеркивал Б. Пилсудский, «все-таки в общей массе признают преимущества оставаться под сенью русских законов и управлением русских властей, сетуя лишь на некоторые тягостные последствия соседства с каторгою и ссылкою».
Не было в тот период человека, который бы относился к судьбе айнов с такой заинтересованностью и неподдельной любовью, как Б. Пилсудский. В 1903—1905 гг. на основе глубокого изучения культуры этого народа он по просьбе военного губернатора М. И. Ляпунова составил «Проект правил об устройстве управления айнов о. Сахалина с краткими пояснениями к отдельным пунктам», пронизанный идеями просветительства и гуманизма. Как справедливо отмечает В. М. Латышев, «этот документ требует тщательного анализа и интерпретации. Он разработан человеком, которого глубоко волновало положение айнов, беспокоила их судьба. За строкой документа чувствуется серьезная озабоченность и боль ученого, но нельзя не увидеть и идеализм, характерный для народников, стремление улучшения положения путем реформ». Нам, однако, хотелось бы заметить: далеко не все реформы, даже и в условиях российского самодержавия, были обречены на полную неудачу. Положительный пример – организация рыболовецких «общественных промыслов» айнов.
Что же касается «Проекта правил...» Б. Пилсудского, в нем, несомненно, присутствует ряд весьма здравых идей и положений. Автору удалось избегнуть распространенного тогда взгляда на необходимость русификации «инородцев»; с другой же стороны, он понимал, что возврата к прошлому, традиционному укладу не будет, айнам предстоит вживаться в капиталистический мир, и потому предлагал меры, которые бы сделали этот процесс наименее болезненным и максимально благотворным.
Понимание Б. Пилсудским проблемы отличалось научностью. «Практичнее всего было бы, — полагал он, — приглашать на должность ведающих инородческое дело начальников людей, специально интересующихся инородцами с научной точки зрения, и обращаться за рекомендациями к антропологическим и этнографическим отделениям ученых обществ. Печальный вопрос о вымирании первобытных рас вступил, быть может, в новую фазу; кроме констатирования постепенного исчезновения инородцев появятся опыты систематической борьбы с этим явлением, планомерного учреждения среди инородцев высшей культуры».
Б. Пилсудский, пожалуй, первый среди исследователей дальневосточных племен указал на связь между обычаями туземцев и сохранностью природных богатств, на необходимость использования традиции айнов для охраны природы и рационального хозяйствования. Наконец, он убедительно обосновал важность ненарушения исконной основы этнической культуры, предостерегая от разрыва межпоколенной связи: «Задача в том, чтобы не отвлекать от родной среды, что и опасаются иногда взрослые айны, а, напротив, стараться дать такие знания, которые позволили бы иметь детям превосходство в тех же работах, которыми заняты родители».
Увы, разработанному Б. Пилсудским проекту не суждено было осуществиться.
С приближением русско-японской войны отношения коренного и пришлого населения Южного Сахалина обострились. С Хоккайдо продолжали при бывать искари-айны, опрометчиво выехавшие туда в 1875 г. Перенесшие в Японии страдания, оказавшиеся по возвращении в двусмысленном положении, упрекаемые в тайных связях с японцами, многие из них ожесточились. Пробуждающееся национальное самосознание толкало их на активный протест.
Предельной остроты межнациональная рознь достигла во время войны, когда на Сахалине со дня на день ждали нападения японцев. Корсаковский округ снабжался главным образом из Владивостока, с заходом кораблей в японский порт Хакодате. Когда же море блокировал неприятель, тотчас сказался недостаток товаров, и в первую очередь продовольствия. Распределяя продукты, местная администрация аборигенов не учитывала. «Рис и мука находились только в казенных складах для нужд служащих и войска. Населению грозил в недалеком будущем голод. Айны уже терпели его», — писал Б. Пилсудский.
Айнов стали обвинять в сношениях с врагом. Для обвинений находилось немало поводов. Сахалинские aйны состояли в родстве с хоккайдскими, а отчасти и с японцами. Японские купцы не преминули воспользоваться ситуацией, сбывая рис в обмен на меха и рыбу. По-видимому, и более имущие из хоккайдских айнов помогали сахалинским сородичам. С другой же стороны, не приходится сомневаться, что под этим прикрытием действовали и тайные агенты.
Особенно тревожно чувствовали себя искари. «Снова, как лет 30-50 тому назад, попали они, ни в чем не повинные, между молотом и наковальнею... Искари-айны не могут... не задаться вопросом: «Что же будет с нами?» Не подвергнутся ли какой-либо мести, наказанию со стороны возможных победителей японцев... А в случае победы русских... не возьмут ли верх голоса, раздающиеся частенько: в симпатиях aйнов к японцам виновны мацмайские айны, они опасны и, вредный элемент!»
В мае 1905 г. Япония оккупировала Сахалин, превратив южную часть острова в губернаторство Карафуто. О жизни айнов в условиях оккупации, длившейся 40 лет, известно немного. Они подверглись усиленной японизации.
В последующие после 1905 г. годы, описывая жилища сахалинских айнов, исследователи отмечали непременные буцудан и камидан – места для буддийской и синтоистской атрибутики. Но наряду с «официальными» религиями айны сохранили приверженность собственным верованиям, хотя оккупационные власти всячески боролись с этим. Так, был запрещен ритуальный праздник медведя – по сути главное традиционное торжество айнов.
Эксплуатация, прежде сдерживавшаяся присутствием русских властей и носившая в основном сезонный характер, теперь была поставлена на «законную», государственную основу. В 1914 г. всех айнов Карафуто собрали в 10 населенных пунктах. Передвижение жителей этих резерваций по острову ограничивалось. Ассимиляционным целям служило и обращение в 1933 г. айнов в японских подданных. Всем присвоили японские фамилии, а молодое поколение в дальнейшем получало и японские имена. Остров интенсивно заселялся иммигрантами, пришлое население вскоре многократно превысило айнское. Ввиду нетерпимости японцев к аборигенной культуре айны вынуждены были даже свою внешность подчинять чуждым вкусам.
Традиционная национальная культура, весь уклад жизни подверглись глубочайшей эрозии. Продолжалось вымирание, усугубленное непрерывным ограблением природных богатств и усиливавшейся эксплуатацией местного населения. Использовали айнов главным образом на добыче и обработке рыбы, лесозаготовительных, различных тяжелых, неквалифицированных бесперспективных и низкооплачиваемых работах. Свою роль играли алкоголь и другие издержки цивилизации, например опиумокурение. История сахалинских айнов неуклонно приближалась к трагической развязке...
Итак, мы видим, что на протяжении череды столетий численность айнов неуклонно сокращалась, сужался ареал их обитания. Причины уже назывались: завоевание и закабаление, растворение среди других, более многочисленных народов, прежде всего вхождение многочисленных групп айнов в состав японской нации, разрушение естественной и социально-культурной среды, наконец, прямое истребление, в том числе во время войн. Насколько возможно, покажем этот процесс с помощью цифр.
Существует стойкое мнение об айнах древности как об «огромном племени». Н. Кириллов писал: «В двенадцатом веке по Р. Хр. айны были столь могущественны, что могли выставить до 50 000 воинов-стрелков (т. е. народонаселения у них было более 150000...)». В предисловии к книге К. Киндаити «Изучение айнов» говорится: «Айны были нашими соседями на восточной границе со времен образования империи; они занимали большие пространства плодородной земли, их было очень много...»
Достоверно известно, что в прошлом айны заселяли почти весь остров Хонсю и весь Хоккайдо. И хотя говорить о более южном расселении айнов нет достаточных оснований, это не исключено. Они занимали все Курильские острова вплоть до юга Камчатки и не менее половины Сахалина. Есть сведения, что на Сахалине в прошлом они жили намного севернее. Во время экспедиционных поездок на Северный Сахалин в Ногликском и Александровском районах мы не раз сталкивались с убеждением коренного населения в том, что некогда на этой территории обитали айнские роды.
Далее, есть данные о присутствии айнов в широком историческом периоде в Приамурье, Приморье и Маньчжурии вплоть до Кореи. Известно, что, когда японский флотоводец Абэ-но Хирафу дважды (в 658 и 660 гг.) произвел нападение на мисихасэ (сушеней, живших в области Маньчжурии и Приморья), его проводника ми были эдзосцы. Во время этих набегов он захватывал не только пленников, но и «живых медведей», а также поселил на материке свыше тысячи аинов. Многое говорит о древних контактах сюкусин (сушеней) с Северной Японией, т. е. с территорией Эдзо.
Факт миграции крупной группы айнов на материк скорее союзниками японского флотоводца, нежели в качестве покоренных им, останавливает внимание. Не переехали ли эдзосцы из одного района обитания в другой? Оснований для такого предположения довольно много. Н. В. Кюнер, изучавший китайские источники, приводил сообщение о том, как примерно в V в. с восточных пределов Циньской империи ко двору прибыли жители, у которых «от грудных сосков вниз имеется удивительная волосатость», — а такой волосатостью могли похвалиться в Азии только айны. Он же при водит ряд признаков, сближающих мохэ и других жителей Приамурья, Приморья, Маньчжурии с «мохнатыми» (Мао-минго – Страна мохнатых людей) Китайский автор Лин Чуншэн считал, что эдзосцы являются потомками живших в Азии народов жэнь-цзу или восточных иноземцев (дун-и). В китайских источниках есть упоминание записи о куи на хребте Юн-пин-сы, видимо в Приморье или в Приамурье, во всяком случае на материке. Упоминая о Мао-жэнь-го (Стране мохнатых людей), Н. В. Кюнер допускал, что это либо Эдзо, либо часть материка близ Амура. Он даже привел сообщение о том, как куи вторглись в Китай.
Очерчивая ареал айнов в древности, Кюнер прямо называет прилегающее к Сахалину побережье материка. Китайцы писали, что в эпоху Бохай (VIII в.) «на устье Амура жило племя кушо-бу». Даже в XVII в. на территории современных ульчей жили группы аинов, которые в русских источниках известны как куши, куи, или куви, они же, по сообщению главы русского посольства в Пекине Н. Г. Спафария, куяры Маньчжурии. Тогда же русские узнали от тунгусов, что по обе стороны устья Амура живут «иноземцы разных родов», в том числе куви. И не потому ли антропологический тип амурских нивхов признается даже более близким к айнскому, чем сахалинских? Айны дали начало некоторым родам в составе нанайцев, ульчей, орочей. Комментируя наличие в Корее антропологических типов, сходных с айнским, Л. Я. Штернберг предполагал: «...в Корею в свое время, как и на Амур, попадали выходцы – айну и дали такой же смешанный тип, как тип айну-гиляцкий...» Однако, суммируя вышеизложенные данные, нельзя ли предположить обратное: что речь идет не о единичных и поздних миграциях аборигенов Сахалина на материк, а о стершихся со временем контурах более обширного некогда расселения айнов?
Возвратимся к статистике. В XVI в. айнов было 400 тыс. человек, считая север Хонсю, Хоккайдо, Курилы и Сахалин. По сведениям за 1765 г., отмечает С. Накамура, на Хоккайдо проживало примерно 30 тыс. айнов. «Что касается Йессо, — писал в 1876 г. Д. Н. Анучин, — то число айнов здесь... достигает, как думают некоторые путешественники, цифры 50 или 60 000. Другие предполагали даже около 100 000», в чем сам автор сомневается, считая численность айнов значительно меньшей – от 30 тыс. до 12-10 тыс. человек. В прежние времена, добавляет Д. Н. Анучин, айнов, несомненно, было гораздо больше. Учтем, что японцы, данными которых пользуются при определении численности айнов Хоккайдо, вплоть до конца XIX в. плохо знали внутреннюю часть острова, особенно верховья рек.
Х. Ватанабе приводит численности айнов Хоккайдо начиная с 1804 г., но предупреждает, что многие цифры крайне неточны, особенно по восточной части острова. В 1804 г. на Хоккайдо проживали 21 697 айнов, в 1822 г. – 21 149, в 1854 г. – 16 136, в 1873 г. – 15 830 айнов. Налицо сокращение за 70 лет почти на 6 тыс. Д. Н. Позднеев дал более подробную таблицу (за 1804, 1809—1810, 1818, 1854, 1868, 1869 и 1872 гг.). Начальная цифра у него 23 820 человек (японских айнов всего), но если вычесть айнов Цисима (Курил) и Карафуто, получим 20 219 хоккайдцев. Конечная цифра, вычисленная подобным же образом, равна 16626. В 1901 г., пишет далее Д. Н. Позднеев, на Хоккайдо было 17688 айнов, к 1905 г. показатель существенно не изменился: их стало 17 632 человека.
С 1934 г. ситуация резко обостряется. Причины установить трудно. Можно лишь предположить, что прекратилась иммиграция айнов с Хоккайдо; остров, возможно, оказался насыщенным переселенцами, после чего условия жизни аборигенов стали значительно хуже, нежели в самые тяжелые годы совместного русско-японского хозяйствования. Вероятно, неуклонное сокращение численности айнов явилось также следствием разрушения их этнической культуры, традиционного образа жизни. За 12 последних лет «губернаторства Карафуто» айнов стало меньше на 353 человека, ежегодно в среднем убывало почти 30 туземцев.
Как уже упоминалось, в 1933 г. сахалинские айны были обращены в японское подданство. Именно как подданные Японии они после окончания второй мировой войны попали под репатриацию. Содействуя репатриации, которая началась в 1946 г. и длилась до 1949 г., советская администрация одновременно предлагала всем, кто пожелает, остаться на Сахалине. Такое решение приняли более 200 человек, главным образом малосостоятельные рабочие и крестьяне, либо одинокие, преклонного возраста люди, либо, наконец, состоявшие в браке с местными жителями. Айны же в большинстве своем стали репатриантами. Почему они покинули родину?
Надо признать, мы не нашли полного ответа на этот вопрос. Однако налицо несколько серьезных причин. Первой следует назвать сильную японизацию южносахалинских туземцев. Как явствовало из их документов, большинство семей были смешанными, айнско-японскими; кроме того, у многих на Хоккайдо проживали близкие родственники. Желание воссоединения этнической общности тоже в общем могло сыграть роль, поскольку большая часть айнов сосредоточивал ась на Хоккайдо. Агитация в пользу Сахалина заметного успеха в айнской среде, по-видимому, не имела. Так, айны селения Цирай Томаринского района не изъявили желания остаться, считая вопрос об отъезде окончательно решенным.
Другая вероятная причина – результат японской пропаганды и различных слухов. Об этом нам сообщали старожилы – представители коренного населения Сахалина и русские переселенцы тех лет. Так, распространялись слухи о том, что русские и на этот раз долго не продержатся, что японские войска когда-нибудь изгонят их с острова, и тогда айнов, ставших советскими, объявят изменниками. В памяти айнов еще были живы драматические коллизии кануна и начала русско-японской войны, когда туземцев обвиняли в сношениях с неприятелем, когда, наконец, Россия потеряла Южный Сахалин... Теперь, спустя 40 лет, айны боялись проявлять симпатии к русским, подобно тому как опасались они это делать в 1904—1905 гг. Наконец, айнам внушали, что на Хокайдо обстановка для них привычнее, чем при новых порядках на Сахалине. Японских предпринимателей, по всей видимости, прельщала возможность использовать айнов в качестве дешевой рабочей силы.
Большая часть айнов – свыше 1000 человек – отбыли на Хоккайдо в 1947—1948 гг., и к началу 1949 г. на Сахалине оставались не более 100 айнов. Вероятно, многие из этих задержавшихся туземцев тоже вскоре покинули остров. В 1979 г. на Сахалине было зарегистрировано лишь три человека айнской национальности. В экспедиционных поездках последующих лет нам доводилось встречаться с потомками айнов от смешанных браков (с корейцами, ороками, русскими).
Итак, очень короткий период – не более трех лет сахалинские айны жили в составе СССР. В это время среди них работали советские антропологи, этнографы, лингвисты. Их исследования очень ценны, поскольку зафиксировали состояние последних представителей отдельной, в значительной мере отличавшейся от хоккайдской группы народа.
Неутомимую работу вел в те годы среди айнов ученый-энтузиаст Б. А. Жеребцов, бывший заместителем директора Государственного краеведческого музея Сахалинской области. Он принимал участие в исследованиях филолога Н. В. Яковлева, антрополога М. Г. Левина, этнографа-искусствоведа И. П. Лаврова, а также вел самостоятельные исследования. Широкая эрудиция, знание японского, английского и айнского языков, знакомство с большим кругом литературы давали Б. А. Жеребцову важные преимущества перед учеными, приезжавшими для краткосрочных экспедиционных работ. Благодаря ему в августе 1946 г. была осуществлена подробная перепись айнов Сахалина. Его научный отчет – бесценный документ для современных исследователей.
Всего в селениях проживали 1159 айнов, общий жилой фонд с6ставлял 225 домов. Исследователь отметил сильную японизацию айнов и глубокую деградацию их культуры. «По мере развития этого процесса, — писал он, — особо усилившегося в последние десятилетия, их старый уклад жизни постепенно был вытеснен новым — японским и, в силу этого, многие специфические стороны айнской экономики, культуры и быта стерлись, и то, что еще в силу их консерватизма продолжало держаться, оказалось ненужным и чуждым новому, уже в достаточной степени японизированному поколению... Японская пища, японский костюм, японское жилище, японская утварь, японские орудия производства, наконец, японские манеры, язык, грамотность, письмо – все способствует вместе с физической ассимиляцией превращению айнов в японцев, и мы являлись невольными свидетелями последнего акта подобного превращения».
Отмечая пренебрежение интересами туземцев в период «губернаторства Карафуто», Б. А. Жеребцов писал: «Общая численность айнов при японцах неизменно сокращалась, против чего японцы не боролись и не принимали соответствующих контрмер. Только в случаях возникновения эпидемий, угрожавших соседним японским поселениям, японцы применяли медицинские средства... Медицинская помощь была платная, врачебных пунктов в айнских поселениях, как правило, не было...»
В начале 60-х годов один из авторов книги, научный сотрудник Ленинградской части Института этнографии АН СССР, побывал на Южном Сахалине и в поселке Устье познакомился с семьей айнов – стариком Яманаки Китаро и его супругой. Детей у них не было. Впечатления от встречи позднее вошли в очерк об айнах, отрывки из которого хочется привести здесь.
«Низкий столик был заставлен всеми видами национальных блюд, в основном из морского гребешка и морской капусты. Старик разлил вино в деревянные чашечки, на которые положил деревянные, тонко орнаментированные палочки – икуниси. Прежде чем выпить, он пробормотал что-то про себя, затем концом палочки макнул в вино и смахнул капли в сторону. Это он проделал четыре раза. Как я узнал, старик угощал хозяина данной земли (местности), хозяина горы (сопок), хозяина воды и хозяина неба, обращаясь к ним, чтобы те пожелали его семье благополучной жизни, крепкого здоровья, а также удачных промыслов.
Закончив обряд, старик выпил вино. Проделал он это с большим искусством, палочкой приподняв усы...» Увлекательное знакомство продолжалось. Старик оказался отменным знатоком обычаев своего народа.
«А что, если пригласить его в Ленинград? – подумалось мне. — Дело в том, что в Музее антропологии и этнографии Академии наук СССР и в Государственном музее народов СССР накопилось множество экспонатов по культуре айнов, ждавших «расшифровки» Этот старичок – бесценная находка для этнографов, он может оказать помощь, как никто другой».
Айн, внимательно выслушав мои доводы, спросил:
— Ты когда будешь моим гостем?
— Будущим летом, — ответил я.
— Тогда и поедем.
Но задуманная поездка не осуществилась. Через несколько месяцев после возвращения в Ленинград до меня дошла печальная весть: старый айн умер. Сначала умерла его жена. Не в силах перенести утрату, он покончил с собой.
Его смерть глубоко потрясла меня. Тогда и захотелось глубже, лучше понять айнский народ, его необычную и трагическую судьбу».
Обзор истории айнов мы не хотели бы закончить на печальной ноте. К тому же он будет неполон, если не упомянуть хотя бы кратко сведения самих айнов о себе своей родине, своем происхождении. Ведь история передается и устами народа.
Свою родину айны называют Айнумосири, что можно перевести и как Страна айнов, и как Земля людей.
Старые легенды айнов говорят о том, что их предки появились с запада. Предание, исконные корни которого теперь уже не отделить от поздних напластований, гласит, что это был, видимо, материк. В неведомой стране Пан царь якобы хотел жениться на собственной дочери, но она бежала за море со своей собакой. Там, за морем, у нее родились дети, от которых и пошли айны. Советский исследователь Р. С. Васильевский считает, что это предание перекликается с некоторыми мифами, бытующими в Юго-Восточной Азии. Что ж, многие мифы и предания разных народов и регионов удивительно напоминают друг друга. Знаток айнского фольклора Б. Пилсудский в одной из работ упоминает записанную им на Хоккайдо легенду о волке, который был предком айнов. «Эта легенда, — замечал он, — хорошо известна и была отмечена некоторыми японскими и европейскими путешественниками, но с заменой волка на собаку, в чем явно прослеживается японское влияние». Имеется в виду то, что японцы противопоставляли свое «божественное» происхождение «низкому» происхождению айнов якобы от преступной связи некой особы (по одной версии, даже японской принцессы) с собакой. Вполне вероятно, такой вариант родился от искажения подлинного айнского мифа.
Но в любом случае, думается, подтверждать мифологическими сюжетами миграционные теории рискованно. В мифологии айнов есть рассказ об острове амазонок, который рождает аналогии с древней поэзией эллинов. Или другое предание, согласно которому предки айнов пришли из Страны облаков. Но мы, конечно, не станем подозревать в них потомков звездных пришельцев.
Надо сказать, что айнских преданий о далеком прошлом, в том числе о своем происхождении, очень много. Это так называемые айну сиках уцаскома. Во многих из них говорится о переселении с юга на север, что исторически достоверно: теснимые японцами, айны уходили с Хонсю на Хоккайдо, Сахалин, Курилы. Ну а изобилие в фольклоре путешествий «за два моря, за три моря» — это скорее всего художественная гипербола, обычная в народных сказаниях, — так и герои русских сказок пускались «за тридевять земель». Еще надо отметить, что у айнских преданий о переселении с теплого юга на холодный север есть совершенно реальные основания: ведь большая часть Хонсю – это субтропики, а Сахалин, Курилы – суровые места. Кроме того, фольклорные сведения о «теплых краях», возможно, указывают и на более мягкий, чем ныне, климат Японского архипелага в древности – об этом свидетельствуют научные данные.
Отголоски памяти о далекой родине, возможно, содержатся и в тех легендах, которые рассказывают о мифической местности Рурупа. В одной ойна (легендарной песне) дается название Рурукес. Эта пара Рурупа-Рурукес – невольно останавливает внимание. Дело в том, что руру означает «море», па – «голова», кес – «конец», «край». Причем «головой» айны называли северную оконечность селения, острова, горной гряды и т. п., противоположный же край назывался «кес». Таким образом, Рурупа – это «северный край моря», а Рурукес – «южный край моря». Если учесть, что Рурупа упоминается в преданиях о недавней жизни айнов, а Рурукес – в ойна об их происхождении, к тому же язык ойна очень архаичен, то, вероятнее всего, во втором случае мы сталкиваемся с намеком на южную родину.
Интересны и другие мифические интерпретации далекого прошлого айнов. Так, у аборигенов Хоккайдо сохранилась память о том времени, когда остров был разделен на два – южный и северный. После сильного землетрясения на месте пролива появилась земля – теперь это долина реки Исикари, которую местные айны считают колыбелью своего народа. Эта легенда находит подтверждение в реальной геологической истории Хоккайдо.
А вот хоккайдская упаскума (сказание), зафиксированная русским ученым Н. А. Невским: «Давным-давно, после того, как эта страна людей была создана богом, [жили-были] один дед-японец и один дед-айну. Деду-айну было приказано сделать меч, а деду-японцу было велено сделать... деньги». Далее объясняется, почему у айнов существует культ мечей, а у японцев – жажда денег Подтекст ясен: айны осуждают своих соседей за стяжательство и защищают собственные культурные ценности.
Ну а вообще-то при желании в мифах и преданиях о происхождении, о первых айнах и их свершениях можно найти подтверждения и миграционным теориям, и автохтонности бородатых островитян. Чему отдать предпочтение – это, как говорится, дело вкуса.
Мифические произведения и другие устные источники рисуют айнов крупным и сильным народом, вся жизнь которого связана с лесом, реками и их устьями, морем и островами на нем. Айны смелы, воинственны, свободолюбивы. Типы покорных, безответных и легкоранимых людей, которых, по мнению А. П. Чехова, нетрудно было порабощать или вытеснять, без сомнения, сформировались значительно позже в результате исторических поражений и неудач, преследовавших айнов.
Предания айнов изобилуют описаниями войн. Это были кроме сражений с самураями битвы с северными соседями – нивхам, ороками, мифическими тончами, столкновения сахалинских аборигенов с мацумаэскими соплеменниками, стычки и родовая вражда между отдельными селениями и местностями. В 1961 г. один из авторов записал у ороков Поронайского района на Сахалине предание о войне с айнами. Впервые поселившись близ залива Терпения, семья ороков пригласила в гости живших здесь айнов и угостила их блюдами из оленьего мяса. Должно быть, пища оказалась непривычной для айнов; они мучались животами и, решив, что их отравили, перебили ороков. Спасся только один, и в ту же зиму он привел с севера вооруженных сородичей, которые начали истреблять айнов. В конце концов покончили миром. Интересно, что предание об этом же событии записал у айнов Б. Пилсудский. В айнском изложении мир был скреплен браками между бывшими противниками. Надо отметить, что на Сахалине действительно существовали смешанные айнско-орокские и айнско-нивхские роды.
Но конечно, не только сражениями заполнялась жизнь айнов. Они были храбрыми и искусными воинами – и не менее умелыми охотниками, рыболовами, зверобоями, прилежными собирателями. Трудно сегодня сказать, какие из названных занятий были искони присущи им, а каким они научились от соседей. Культура многих народов даже в глубокой древности формировалась и развивалась отнюдь не замкнуто, не в изоляции. Для айнской культуры характерны пластичность, восприимчивость многих разнородных, порой, казалось бы, даже взаимоисключающих черт. Айны соединили знания, умения, обычаи, навыки и приемы таежных охотников и прибрежных рыболовов, южных собирателей даров моря и северных морских зверобоев. Переплавив этот конгломерат, они сумели на его основе создать свой, оригинальный уклад жизни, одухотворенный самобытным, уникальным мировоззрением.
Но, начав разговор об этом, мы из исторической сферы вступаем в другую, не менее интересную область.