Историки всегда неправы. Если они занимают время кратким рассказом о событиях или обращают внимание, что та или иная фигура в тот или иной момент волей-неволей смогла повлиять на ход вещей, их тут же обвиняют в запутанности и сравнивают их работы с беллетристикой, будь то любовные романы или детективы.
Если они, напротив, пытаются выявить главные направления, определить системы, которые, на их взгляд, существовали в то время, читатели кричат о казенном языке, об утопизме, о манипулировании фактами для подкрепления своих политико-философских измышлений. Эпоха Эдо особенно подходит для этой жестокой игры.
Таковая начинается с самого определения этого периода, обоснованность которого спорна, потому что императоры в конечном счете по-прежнему царствовали в Киото. Да, но какой смысл строить хронологию на смене персонажей, которые уже не имели никакого непосредственного влияния на события? Или надо, как часто настаивает современная тенденция, крепко привязаться к стреле времени и просто скользить вместе с ней сквозь века? Да, но эти века соответствуют христианскому летоисчислению, по которому сегодня ведут общий отсчет времени для событий, имеющих всемирное значение; в эпоху Токугава в Японии никто не мог и не хотел знать, какова сейчас дата по христианскому церковному календарю, как, впрочем, и что это вообще такое. Таким образом, в любом случае историки делают свой выбор не от хорошей жизни. Надо также признать, что сама природа правительства Токугава не упрощает им задачу. Так что оно собой представляло?
В принципе это было правительство с разделением властей, как практиковалось с конца XII в., при этом воплощать национальный дух полагалось императору, а управление страной брали на себя люди, обладающие могучими военными силами и земельной базой, то есть феодалы. Японские историки XX в., говоря о времени Токугава, используют выражение «система бакухан», то есть «управление из палатки» (в соответствии с термином, означающим военный закон) и «ленов» (хан).
Люди, управлявшие Японией из своей базы в Эдо, предпочитали сами давать себе определение и опираться на буси и букэ, воинов и родовые дома, из которых происходили первые. Если это и была форма феодализма, ее особенность заключалась в том, что она была в значительной степени оторвана от земли: сёгуны, вполне сознававшие опасность отпадения регионов, которая по-прежнему, как и в эпоху Асикага, грозила Японии, всегда старались сохранять достаточно полицейских сил, чтобы располагать ленами по своему усмотрению; они распределяли их в зависимости от стратегического положения и экономической ценности территорий, передавая самые доходные семьям, считавшимся достойными этого, и немедленно отбирая в случае неповиновения.
Это была не просто принципиальная позиция. История правления Токугава насчитывает бесчисленное множество случаев, когда даймё справедливо или несправедливо попадали в опалу; были они по-настоящему виновны или им просто не повезло, они перебирались с процветающей земли, дающей много мешков риса, на территории в худшем месте, имеющие гораздо более скудные ресурсы. В таком случае даймё распускал отчасти или иногда, если опала была суровой, почти полностью свою челядь и телохранителей; последним приходилось искать занятия в другом месте или становиться ронинами. Этот авторитарный подход не раз мог показаться несправедливым, но у него были свои достоинства; когда в XIX в. сёгун стал утрачивать способность прибегать к военной силе, режим отступил перед кланами, которые, лучше вооруженные и лучше усваивающие современные технологии, поддержали императора.