Рассказывает французский писатель Робер де Лакруа
Однажды в 1950 году в Антверпенский порт наведался немецкий судовладелец Шливен. Там его внимание привлекли стоявшие в самом дальнем доке, на отшибе, пять крупных парусников: их высокие мачты, слившиеся как бы в один частокол, были хорошо видны издалека.
— Они на плаву? — поинтересовался Шливен у портовых властей.
— Увы, нет, — ответили ему. — Скоро их отправят на слом. Когда-то они принадлежали финну Густаву Эриксону. Он был единственный, кому хватило смелости содержать целую флотилию больших парусников. Когда же он умер, его наследники пустили все с молотка. Нет, они больше никогда не выйдут в море. Их время кончилось.
Шливен попросил разрешения взглянуть на парусники поближе. Он молча, сосредоточенно обошел каждый барк — осмотрел палубы и палубные надстройки; вскинув голову, смерил взглядом высоту мачт, рангоут и такелаж и даже проверил на ощупь нижние концы вант и снастей.
— Неужели они не на ходу?
— В общем, нет. Хотя тому, как их содержали, мог бы позавидовать любой современный корабль.
— Тогда зачем же сдавать их на слом?
— Сегодня парусники уже никого не интересуют.
— Вы полагаете?
Словом, Шливен остановил свой выбор на двух из них — четырехмачтовых барках «Пассат» и «Памир». Собрав необходимую сумму, он выкупил их, и 5 июня 1951 года оба парусника зашли на буксирах в порт Любека. А еще через год они были готовы поднять паруса.
«Памир» с «Пассатом» были переданы немецкому торговому флоту для обучения курсантов морских училищ. Кроме того, их решили поставить на дальние и сверхдальние линии — для перевозки зерна из Аргентины в Австралию. Таким образом, им предстояло играть роль одновременно грузовых и учебных парусников. А доходы от коммерческих рейсов должны были идти на содержание барков и на их дальнейшее, более эффективное использование в качестве незаменимой «школы под парусами».
Вскоре «Памир» с «Пассатом» уже нередко видели на просторах Атлантики. Грузовые и почтово-пассажирские суда всегда уступали баркам дорогу, а завидев издали их высокие мачты, окутанные серыми полотнищами парусов, они всякий раз салютовали им, словно летящим над волнами, протяжными гудками сирен.
Итак, в августе 1957 года «Памир» вышел из Буэнос-Айреса с грузом ячменя. На борту барка находилось 86 человек, в том числе 52 курсанта, которым было по шестнадцать — восемнадцать лет; для них это было первое дальнее плавание.
Двадцатого сентября «Памир» передал в эфир свои координаты: парусник шел намеченным курсом, норд-ост, в сторону Азорских островов. В тот же день от метеослужб было получено штормовое предупреждение: неподалеку от островов Зеленого Мыса зародился ураган «Керри» — и всем судам, которые могли оказаться в зоне его распространения, рекомендовалось изменить курс и уходить из опасного района. Курс «Памира» как раз пересекал траекторию урагана.
Впрочем, судовладельцев и грузополучателей такое совпадение не беспокоило. Во-первых, потому, что «Памир», несмотря на возраст, отличался высокой прочностью. Во-вторых, барком командовал многоопытный капитан Иоганн Дибиш, временно заменивший командира, которого госпитализировали незадолго до выхода судна в рейс. Дибиш наверняка получил штормовое предупреждение и примет все необходимые меры, чтобы разойтись с ураганом.
Утром 22 сентября дежурный оператор на немецкой береговой радиостанции Норддейх, через которую ходили сообщения от судов, находящихся в море, вздрогнул от неожиданности. В его наушниках отчетливо прозвучал SOS, повторившийся вслед за тем несколько раз подряд. Сигнал бедствия передавал «Памир» парусник отчаянно и безуспешно боролся с налетевшимим на него ураганом. Дальше последовало уточнение: лом сорвало часть парусов и серьезно повредило такелаж. Другими словами, барк просил помощи.
Тревожное сообщение незамедлительно передали всем судам в радиусе 500 миль от Азорских островов. Сигнал приняли и на американском сухогрузе «ПрезидентТейлор»; он изменил курс и уже следующей ночью прибыл на место, где терпел бедствие «Памир».
Последнее сообщение от барка действительно вызывало тревогу: «Потеряли все паруса. Дрейфуем с большим креном на один борт. На помощь!..»
Но наибольшее беспокойство вызывало даже не столько само сообщение, сколько последовавшее за ним молчание, которое, впрочем, можно было объяснить хотя бы тем, что, раз барк потерял часть оснастки, значит, шквалом, вероятнее всего, сорвало и радиоантенну. Тогда как само судно наверняка держится на плаву, иначе и быть не может. Пусть от него остался один лишь корпус, но даже в таком, полуразрушенном состоянии оно вполне способно противостоять урагану. К тому же без рангоута и такелажа «Памир» станет менее уязвим для шквалов. Нужно только поспешить ему на выручку.
Это и сделал «Президент Тейлор». Сухогруз лег в дрейф, и члены его команды, пока судно со всех сторон яростно атаковали громадные волны, принялись обшаривать непроглядную темень прожекторами и даже обычными карманными фонариками.
Уолкер рассуждал так: «Памир», судя по всему, потерял управление; следовательно, его отнесло ураганом в сторону. Значит, в настоящее время он дрейфует милях в двадцати к северу от того места, откуда он передал последний SOS. А это как раз там, где сейчас находится «Президент Тейлор». Если же барк затонул, обнаружить его спасательные шлюпки будет практически невозможно, по крайней мере до рассвета. Быть может, удастся разглядеть огни сигнальных ракет, заключил Уолкер и приказал своим людям глядеть в оба.
И вдруг — еще не прошло и четверти часа с тех пор, как «Президент Тейлор» начал поиски,—матрос, чей наблюдательный пост размещался над мостиком, возле пель-компаса, издал громкий радостный крик и махнул рукой в сторону от левого борта.
Уолкер тут же повернулся в указанном направлении.
— Полборта влево! — скомандовал он рулевому.
Капитан тоже разглядел в окутанной промозглым мраком дали едва различимые синеватые проблески, временами исчезавшие за громадами волн.
— Это шлюпки с «Памира». Ну конечно же, они!
Матросы на «Президенте Тейлоре» бросились готовить все необходимое: спасательные вельботы, круги, буи и прочее снаряжение...
Проводить операцию по спасению в эдакий шторм будет, без сомнения, очень нелегко. Однако Уолкера больше беспокоило другое: ему казалось, что до того места, где они заметили свечение, не больше двух миль. Но судно уже с лихвой покрыло это расстояние, а странные огни буквально словно в воду канули.
В общем, американским морякам оставалось набраться терпения и ждать. Они снова включили прожекторы и уже сами принялись пускать в ночное небо ракеты в надежде, что жертвы кораблекрушения — если они еще живы — их заметят. Чуть погодя в дело пошли даже фальшфейеры.
— Ничего не понимаю, — проговорил вахтенный помощник.
Уолкер, погрузившись в раздумье, молчал. Может, огни им просто привиделись? Из задумчивости его вывел крик наблюдателя:
— Слева по кормовому борту судно!
На сей раз это было не видение. Во мраке ночи были довольно четко различимы ходовые огни корабля — он шел к «Президенту Тейлору».
«Кто вы?» — велел просигналить прожектором неизвестному судну Уолкер.
Все ждали только одного ответа, который тут же будет передан по всем радиоканалам: «Говорит "Памир". Терпим бедствие, но пока еще держимся. Срочно на помощь!» Или что-нибудь в этом духе.
— Однажды он уже подавал SOS. Это было в пятьдесят втором году в Ла-Манше, — припомнил кто-то из офицеров. — Похоже, они и в этот раз выйдут сухими из воды.
— Глядите, он отвечает!
Непроглядную тьму одна за другой разорвали вспышки сигнального прожектора: «Мы — либерийский сухогруз "Пеннтрейдер". Есть ли новости от "Памира"?»
И снова моряков «Президента Тейлора» ожидало разочарование. «Теперь по крайней мере будем вести поиски не одни»,— мысленно утешал себя Уолкер.
«Мы видели синий свет по курсу зюйд-вест», — просигналил он «Пеннтрейдеру».
«Мы тоже видели — по курсу норд-ост»,— последовал ответ.
Уолкер поразился: выходит, шлюпки с «Памира» разбросало штормом.
«Что-нибудь обнаружили?» — снова запросил он либерийское судно.
«Нет, ничего. Точное расстояние рассчитать невозможно. Будем искать дальше»,— просигналили в ответ.
На море обрушился ливень — видимость, и без того плохая, ухудшилась дальше некуда. Но, несмотря ни на что, оба судна решили продолжать поиски... И спустя некоторое время моряки на американском сухогрузе опять заметили вдали слабое голубое свечение. Однако, по мере того как «Президент Тейлор» кнему приближался, призрачные огни удалялись.
— Просто какое-то светопреставление! — с досадой воскликнул Уолкер.
Все это и правда напоминало кошмар, которому, казалось, не будет конца. Вскоре к двум участникам поисков присоединился еще один — канадский эсминец «Крусейдер»: он включил мошные прожекторы — и длинные яркие лучи вспороли штормовую ночь в разных направлениях.
В Германии за ходом поисков непрерывно следили по радио. Немцы жили надеждой — они и помыслить не могли о том, что «Памир» затонул. Феликс фон Люкнер, старый морской волк, снискавший себе славу в годы Первой мировой войны, заявлял во всеуслышание, что он, как и все, решительно отказывается верить в гибель парусника.
«Я лично осматривал барк, перед тем как он вышел в рейс на Буэнос-Айрес, — сказал он. —И могу подтвердить с полной ответственностью: "Памир" — судно исключительно прочное и надежное. И команда на нем первоклассная».
Такое же мнение выразил и другой, не менее известный знаток морского дела, англичанин Алан Вильерс.
Подобные оптимистические высказывания, конечно же, утешали родных и близких тех, кто был на «Памире», но не больше. Уверенности в том, что парусник и его команда в безопасности, ни у кого не было.
«Ладно, черт возьми! — смирившись наконец с безысходностью положения, решил про себя Уолкер. — Подождем до утра, а там кто его знает».
На рассвете ураган умчался прочь — море заметно успокоилось. Пустынный серый океан, изломанный тяжелой зыбью, как бы являл собой бескрайнюю сцену, на которой разыгрывалась страшная многоактная трагедия, и никто из ее участников не ведал, когда же наконец наступит финал.
Участок моря, где исчез «Памир», теперь уже прочесывали с десяток кораблей. А когда совсем рассвело, к поисковым судам присоединились спасательные самолеты американских и португальских ВМС с грузами первой необходимости на борту — надувными лодками, герметическими мешками с продовольствием и лекарствами; они кружили на бреющем полете над волнами в надежде обнаружить шлюпки или обломки кораблекрушения.
Однако через четыре часа после вылета с баз самолеты были вынуждены вернуться обратно — для дозаправки.
«Мы ничего не заметили, хотя видимость была неплохая», — рассказывали потом летчики.
Между тем, покуда в море шли безуспешные поиски, в соборах и церквях Германии служили молебны во спасение душ моряков, находившихся на «Памире». Немцы жадно ловили каждое радиосообщение, поступавшее из района Атлантики, где велись поиски. Люди пытались убедить себя в том, что, раз обломки парусника до сих пор не найдены, значит, еще есть надежда: ведь такой барк-великан, как «Памир», не мог исчезнуть без следа. Тот же фон Люкнер, к примеру, утверждал, что, если бы «Памир» затонул, в этом месте на поверхности моря обнаружили бы множество разных предметов, а также ячменное зерно, составлявшее основной груз судна.
В воскресенье, около четырех часов пополудни, от английского танкера «Сан-Сильвестр» поступила радиограмма: «Заметили шлюпку с "Памира"».
Шлюпка, однако, оказалась пустой, но и это не послужило прямым доказательством того, что парусник пошел ко дну. Да и потом, никто не мог с точностью подтвердить, что это была именно шлюпка с «Памира». Ее могло смыть в шторм с любого другого судна, поскольку, как удалось разглядеть, на ней даже не были откреплены весла — они так и лежали, привязанные ремнями, по обоим бортам.
В течение последующих нескольких часов в открытом море обнаружили еще четыре шлюпки — снова пустые. Так что теперь вряд ли кто смог бы утверждать с полной уверенностью, что их тоже сорвало с талей неизвестного судна во время шторма. И эта последняя находка породила страшную уверенность: «Памир» действительно потерпел крушение. Как бы то ни было, судовладелец Шливен по-прежнему не терял надежду.
— То, что в шлюпках не было людей, еще ни о чем не говорит. Обломки судна — вот что может служить единственным убедительным доказательством кораблекрушения! — твердо заявил он.
Вслед за тем Шливен решительно опротестовал слова немецкого консула на Азорских островах, который в тот же день, воскресенье 23 сентября, публично объявил, что «Памир», вероятнее всего, затонул.
Снова наступила ночь. А поиски между тем продолжались — спасатели все еще надеялись, что потерпевшие кораблекрушение, если они, конечно, живы, дадут о себе знать: даже если в кромешной тьме невозможно разглядеть шлюпки, уж яркие-то вспышки ракет не заметить трудно.
Около трех часов утра ветер опять усилился. Если из команды «Памира» кто-то и уцелел, пусть несколько человек, они, должно быть, испытывают сейчас неимоверные страдания от пронизывающего до костей холода. А вдруг у них не оказалось с собой сигнальных ракет? Тогда их вообще никто не заметит.
Да, но на «Памире» крепкие, надежные шлюпки, к тому же они полностью укомплектованы продовольствием, водой и сигнальными средствами — всего этого вполне бы хватило, чтобы продержаться в открытом море несколько дней. Во всяком случае, так заверял Шливен. Похоже, ему выпало играть весьма незавидную роль общественного утешителя.
Поиски продолжались и в понедельник, несмотря на проливной дождь. Теперь в них участвовали пятьдесят восемь кораблей и одиннадцать самолетов. Наступил вечер, но ни моряки, ни летчики так ничего и не обнаружили. Кругом, на многие мили было только море, кое-где освещенное лучами закатного солнца, пробивавшегося сквозь низкие, разорванные в клочья тучи, — дождь к тому времени кончился.
— Сегодня нам уж вряд ли повезет! — досадовали моряки с американского сухогруза «Саксон».
За двое суток «Саксон» обследовал немалый участок океана: судно крейсировало то зигзагами, то по спирали, пересекая в разных точках предполагаемую траекторию дрейфа «Памира». И все это время никто из американских моряков ни разу не оставил свой наблюдательный пост, невзирая на пронизывающий холод и тяжкое ощущение полной никчемности предпринимаемыхусилий.
В понедельник, около семи вечера, дождевой шквал ушел на запад, и небо на востоке чуть прояснилось.
Внимание одного из наблюдателей на «Саксоне», взгромоздившегося выше остальных, на мгновение отвлекла величественная, живописная радуга, верхушка которой скрывалась за облаками. Следом за тем матрос встрепенулся, словно сбрасывая оцепенение, оторвал взгляд от дивного зрелища, разворачивающегося в поднебесье, и, склонив голову, снова принялся наблюдать за морем. И вдруг он опять застыл как завороженный, не в силах произнести ни слова.
Прямо по курсу, в полутора милях, матрос заметил шлюпку: она возникла среди волн совершенно неожиданно, точно подводная лодка. В шлюпке были люди — они отчаянно размахивали руками.
Не веря своим глазам, матрос на несколько секунд как будто и впрямь лишился дара речи. Потом он закричал что было мочи:
— Там... прямо по курсу — шлюпка! С людьми!
Капитанский мостик и верхняя палуба «Саксона» тотчас пришли в движение, наполнившись беспорядочным топотом и громкими возгласами. Облепив релинги по обоим бортам судна, моряки смотрели во все глаза в указанном направлении. А наблюдатель наверху как одержимый знай себе твердил одно и то же:
— Там люди!.. Люди!..
Капитан сухогруза, приставив к глазам мощный бинокль, с полминуты наблюдал за крохотной точкой, едва различимой в волнах, которую впередсмотрящий принял за шлюпку.
— В самом деле шлюпка,— проговорил он. — Только пустая.
То же самое отметили и все остальные, кто был на мостике. Этот чертов впередсмотрящий, к сожалению, ввел своих товарищей в заблуждение: в шлюпке действительно не было ни души. Тем не менее «Саксон» прибавил ход и двинулся к ней.
Впередсмотрящий спустился на мостик и стал оправдываться:
— Да нет, я не мог ошибиться, точно говорю! Я даже сосчитал — их было пятеро!
Вахтенный помощник капитана только пожал плечами и протянул ему бинокль.
— На вот, держи! И погляди-ка сам! — раздраженно бросил он.
Матрос настроил бинокль, взглянул в него — и побледнел. Шлюпка и правда была пуста. Быть того не может! Ведь еще каких-нибудь пять—десять минут назад он собственными глазами видел в ней людей — пять человек,— и они неистово махали руками.
Капитан, отдадим ему должное, ни словом не попрекнул матроса, который, как все думали, обознался, поскольку его тоже поразило нечто странное, даже невероятное, чему он сам только что был свидетелем и о чем все никак не решался заговорить.
Но в конце концов капитан решился:
— Да, шлюпка точно была пустая. Просто потому, что все, кто в ней находился, попрыгали в воду, — сказал он и улыбнулся.
Офицеры и матросы уставились на него в полном недоумении: сейчас и правда не самое подходящее время и место для шуток.
— Они действительно не в шлюпке, а в воде,— на полном серьезе прибавил капитан.
Присмотревшись повнимательнее, моряки на «Саксоне» теперь уже четко видели пятерых, барахтавшихся на волнах возле шлюпки. Зрелище и правда невероятное!
Ладно бы кораблекрушение произошло совсем недавно — тогда понятно: люди просто не успели забраться в шлюпку. Но ведь с тех пор, как «Памир» затонул, прошло трое суток. Зачем же было покидать шлюпку, с которой связаны последние надежды на спасение?
«Саксон» был уже близко. Сначала в волнах виднелись только головы. Американцы спустили вельбот. Несчастные, подплыв к вельботу, попытались было забраться в него, хватаясь за борт, однако сил у них почти не осталось. Тогда они стали цепляться за весла. В общем, спасателям пришлось самим вытаскивать их, беспомощных, из воды, точно младенцев из купели. И то верно: с виду они были совсем еще мальчишки.
— Вы курсанты с «Памира»? — спросил одного из них кто-то из американцев.
Паренек посмотрел широко раскрытыми глазами на склонившегося над ним матроса, потом — на огромный корпус «Саксона», тяжело раскачивающийся в кабельтове от вельбота, и, едва шевеля губами, выговорил:
— Да... с «Памира»... «Памира»... — И разрыдался.
Капитан «Памира» Иоганн Дибиш получил штормовое предупреждение вечером 21 сентября.
Ураган надвигался быстро. Дибиш видел это, наблюдая за показаниями барометра: с каждым часом стрелка прибора опускалась на четыре деления — все ниже и ниже. Капитан по привычке поднял голову и окинул взглядом громаду парусов — площадью 4200 квадратных метров,— громоздящихся ярусами на мачтах 56-метровой высоты. Мощные, упругие, они были наполнены ветром, как бы обретшим в них свое материальное воплощение. Часть парусов предстояло убрать — по-штормовому.
Дибиш не боялся штормов: он раз двадцать огибал мыс Горн, ходил «ревущими сороковыми» и «грозными пятидесятыми». Но, как опытный моряк, он опасался непредсказуемости, какую таит в себе всякий ураган. Капитан нагнулся к штурманской карте и одним росчерком карандаша обозначил предполагаемую траекторию урагана.
За последние двое суток траектория эта менялась неоднократно. Ураган, образовавшийся, как мы помним, к югу от островов Зеленого Мыса, сначала устремился на запад, а потом вдруг повернул обратно — на восток. И теперь он уже представлял собой не просто гипотетическую, а неминуемую, реальную угрозу. Однако пока погода стояла ясная. Хотя на юге небо мало-помалу темнело, застилаясь тяжелыми чернильными тучами, готовыми вот-вот поглотить весь горизонт.
Вскоре «Памир» уже шел со значительным креном на один борт, что не могло не настораживать, а поначалу глухое завывание ветра теперь сменилось на пронзительный вой, так хорошо знакомый Дибишу. И капитан, не тратя времени понапрасну, приказал играть парусный аврал, с тем чтобы убрать все верхние и нижние брамсели и перебрасопить реи на фордевинд.
На другой день, поднявшись рано утром на мостик, Дибиш заметил на лицах вахтенных помощников нескрываемую тревогу. Между тем ветер крепчал. «Памир» испытывал столь сильную бортовую качку, что ноки его фок-рея и обоих грот-реев всякий раз зарывались в пенные валы.
— Убрать фок! — коротко скомандовал Дибиш.
Теперь он и сам встревожился не на шутку. От такой жестокой качки груз ячменя, засыпанного в трюмы навалом, начал смещаться от одного борта к другому.
«Эдак скоро нас совсем завалит»,— подумал капитан.
Что верно, то верно: ударь волна чуть посильнее, «Памир» тут же бы опрокинулся.
Дибиш окинул взглядом океан, атаковавший парусник с еще большей яростью. Очередной мощный накат волны — и с верхней палубы снесло принайтовленные к борту трапы, а с шлюп-балки сорвало одну из шлюпок.
— Убрать верхние марселя, — приказал Дибиш и тут же добавил: — Это касается только палубной команды. Курсантам собраться на спардеке.
Капитан опасался посылать малоопытных мальчишек на ходившие ходуном реи убирать непослушные паруса.
И матросы один за другим полезли вверх по вантам. Потом перебрались на реи. Теперь они передвигались медленно и осторожно: перты были скользкие и к тому же сильно раскачивались. Так что у матросов больше сил уходило не на уборку парусов, а на то, чтобы удержаться на реях. Работать было очень тяжело и крайне опасно: один или два паруса уже порвались и оглушительно захлопали на шальном ветру, угрожая снести с реев людей, тщетно пытавшихся не то что их убрать — просто удержать.
— Ладно, пусть оставят все как есть, — обратился Дибиш к вахтенным штурманам,— и скорее спускаются.
И все же рангоут надо было во что бы то ни стало облегчить. Дибиш наскоро посовещался со своими помощниками, и следом за тем несколько матросов из палубной команды снова взобрались на ванты. Это были добровольцы — им предстояло перерезать снасти, с помощью которых паруса крепились к реям. Дерзкое и опасное решение! Однако Дибиш, полностью отдававший себе отчет в том, что он рискует жизнью людей, решился на этот отчаянный шаг сознательно — только ради того, чтобы спасти судно.
Наступил полдень. Ураган все крепчал. Яростный ветер терзал парусник со всех сторон — под его натиском реи неистово скрипели и поворачивались сами по себе, а тяжелые от влаги, непослушные паруса оглушительно хлопали, так что казалось, будто где-то рядом грохочут невидимые пушки. Между тем корпус барка был целиком во власти чудовищных волн — они тоже атаковали его со всех сторон и обрушивались на верхнюю палубу.
Матросы, посланные на марс-реи, смогли освободить от шкотов, гитовых и горденей только один верхний марсель, и то с большим трудом. Громадное, разбухшее полотнище паруса, неистово корчась и извиваясь, точно в предсмертных судорогах, поползло вниз вдоль мачты и со страшным грохотом обрушилось на нижние реи, цепляясь за них обрывками металлических снастей и высекая снопы искр.
Тем временем двое рулевых безуспешно силились удержать огромное двойное колесо штурвала. «Памир» сделался неуправляемым, и вскоре его развернуло лагом.
Дибиш, невзирая ни на что, решил все же попытаться выровнять судно, поставив его если не по ветру, то хотя бы против ветра — носом к волне. Однако скоро понял, что сделать это будет очень непросто.
Единственная надежда оставалась на нижние и косые паруса — от маломощного вспомогательного двигателя проку было мало. Но управлять парусами в такой ураган практически невозможно. Словом, «Памир» оказался во власти разбушевавшейся не на шутку стихии.
Дибиш велел радисту передать в эфир SOS, на случай если поблизости находится какое-нибудь судно: теперь нужно было думать о спасении не барка, а находящихся на нем людей, которые отныне полагались только на своего капитана. Дибиш не мог смотреть без содрогания на лица курсантов: мальчишки были перепуганы насмерть и даже не пытались это скрывать.
— Не вешайте нос, ребята! Как-нибудь выкрутимся! — подбадривал их капитан.
И, глядя на капитана, курсанты мало-помалу обрели уверенность. Однако никто из них не осознавал в полной мере, какая опасность нависла над барком. Они видели гигантские волны, бросавшие «Памир» из стороны в сторону, будто жалкую щепку, и чувствовали, как из-под ног уходит палуба, кренящаяся на 25—30 градусов то на один борт, то на другой. Они слышали рев урагана, грохот ломающегося рангоута и рвущихся в клочья парусов и не верили, что их судно, считавшееся таким крепким и надежным, может погибнуть...
Дальше события развивались настолько быстро, что на барке никто даже не успел опомниться. Дибиш, державшийся, как всегда, спокойно и уверенно, приказал выдать всем спиртное и сигареты.
Однако ошарашенные люди не успели сделать и глотка, не говоря уже о том, чтобы выкурить по сигарете, как под «Памиром» буквально разверзлась бездна. Парусник, в окружении зеленых валов, верхушки которых, казалось, доставали до небес, на миг-другой замер на месте — и в следующее мгновение резко завалился на левый борт, зарывшись нижними реями в воду.
Вслед за тем он так же резко выпрямился. Его подхватило очередной волной — и тут же снова завалило. Но барк и на этот раз устоял. Люди увидели, как на него надвигается другая огромная волна, готовая обрушиться всей своей мошью на верхнюю палубу. Однако в последнюю секунду, казавшуюся роковой, «Памир» взлетел на ее гребень и застыл в неподвижности. Но вот мачты начали крениться все сильнее... И тут люди почувствовали страшной силы удар. А потом — удушье, оттого что морская вода разрывала легкие. Беспомощные и беззащитные, люди оказались в волнах, так и не поняв, что же случилось.
Карл-Хейнц Крац не мог открыть глаза, даже когда оказался в безопасности на палубе «Саксона». Он только чувствовал, как его закатали во что-то мягкое и теплое. Дышать стало много легче, да и живот не жгло огнем от соленой воды. Словом, он жив...
В памяти Карла-Хейнца Краца мелькали вспышки прожектора: слепящий световой луч то уходил в сторону, то падал прямо на него.
Потом Карл вспомнил, как перевернулся «Памир»: черный киль барка походил на хребет здоровенного кита, бьющегося в предсмертной агонии, или необъятных размеров гробницу, колышущуюся в провалах между волнами.
Он увидел в мыслях и шлюпку, которая чуть не опрокинулась, когда он с несколькими товарищами пытался забраться в нее с одного борта. Но вот шлюпка выровнялась — и волны понесли ее неизвестно куда.
Их было десять человек — десять курсантов. Дрожа от холода, они жадно всматривались в горизонт, но не видели ничего, кроме серо-зеленого моря и тусклого неба.
Мальчишки между собой почти не разговаривали. Некоторые жаловались на жажду и, не в силах больше терпеть, начали пить морскую воду, черпая ее пригоршнями. И желудки у них сводило нестерпимой резью. Вскоре они совсем потеряли счет времени и уже делили сутки только на день и ночь. Однажды они наблюдали великолепный, пурпурный закат, разорвавший серую пелену сумерек,— это было, когда шторм поулегся.
Потом опять наступила ночь — она принесла новые тревоги и мучения. Гребни волн фосфоресцировали, и это зыбкое мерцание время от времени сливалось с призрачным светом блуждающих вдали лучей прожекторов. И несчастным мальчикам, наблюдавшим фантастическую игру света и теней в окутанном мглой море, казалось, что все это происходит уже не здесь, а в ином, потустороннем мире.
Но вот вспышки разорвали тьму совсем близко. Вслед за тем в ночи мелькнули ходовые огни какого-то судна — зеленый и красный, — за которыми тянулась череда ярко светящихся кругляшей иллюминаторов. И тут в небо взмыли огненные шельфы сигнальных ракет. Это был горячий свет жизни.
Спасение — вот оно, рядом. Их не бросят в беде. Ну конечно же, это судно спасательное. И мальчики в надежде простирают к нему руки. Из горла несчастных вырываются сиплые стоны, совсем не похожие на крики.
Спасти несчастных поможет только случай — если прожектор упадет прямо на шлюпку. Но прожекторы отчего-то все разом погасли. Ходовые огни и светящиеся иллюминаторы вдруг померкли. И мальчики уже думали, что все это им привиделось...
Волны стали выше и напористее — похоже, опять начинало штормить. Потом занялось новое утро — серое, промозглое, недоброе.
— Светает... — проговорил Карл Думмер, самый старший из курсантов и по праву старшинства взявший на себя командование шлюпкой. — Уж теперь-то мы не проглядим корабль.
Но горизонт, на беду, затянуло мутной пеленой измороси. Одежда на мальчиках скоро намокла, и они принялись выжимать ее, чтобы хоть немного утолить нестерпимую жажду.
Карл-Хейнц Крац тяжело вздохнул — теперь он лежал в теплой койке. Это было все, что он помнил о недавно пережитом кошмаре...
То же дождливое утро принесло им надежду. Один из курсантов, по фамилии Вирт, вдруг воскликнул:
— Корабль! Большой белый корабль!..
Однако Карл Думмер тут же всех разочаровал:
— Малый просто бредит,— сказал он, кивнув на Вирта, который полулежал на дне шлюпки, уткнувшись затылком в борт и уставившись широко раскрытыми остекленевшими глазами в серое небо.
И все же в тот ненастный день они увидели не один, а несколько кораблей. На горизонте вдруг показались едва различимые темные точки. Мальчишки вскочили на ноги и, окрыленные новой надеждой, принялись кричать и размахивать руками что было сил.
Но усилия их, похоже, оказались напрасны. До кораблей было слишком далеко. Неужели они никогда не подойдут ближе?..
После полудня двое курсантов выбросились за борт шлюпки — их даже не успели удержать. Чуть раньше эти двое уговаривали остальных плыть к берегам Англии. Тогда их никто не поднял на смех, а зря: быть может, насмешки товарищей привели бы их, теряющих рассудок, в чувство...
Лицо Карла-Хейнца Краца исказила гримаса. Наверное, от очередного страшного воспоминания... Вслед за тем он как будто успокоился,— значит, вспомнил что-то хорошее. Видимо,— третий день, сменивший нескончаемую ночь, полную терзаний и мук.
Итак, на третьи сутки отчаявшиеся мальчики — теперь их осталось только пятеро — увидели огромную радугу, во все небо. Она показалась им добрым знаком.
Но пока море было по-прежнему пустынно. В тот день то светило солнце, то шел дождь... И вдруг небо расцветилось новой радугой, а под ее сводом, точно посередине, показался корабль. Он был не такой легкий и изящный, как их «Памир», а тяжелый, с резкими, прямыми обводами и крупными надстройками. И эта махина вселяла уверенность. Она была реальная — не какой-нибудь мираж. Корабль, настоящий корабль! И он шел прямо к ним — чтобы их спасти...
Ждать уже не было мочи — и мальчишки решились на последний, отчаянный шаг. Не сговариваясь, они все разом, словно по команде, кинулись за борт, даже не подумав о том, смогут ли продержаться на плаву: ведь у них почти не осталось сил. Но, слава Богу, на «Саксоне» их заметили — и скоро вытащат из смертельных объятий моря...
Ураган уходил прочь.
Океан был покрыт тяжелой зыбью, в темно-зеленых волнах повсюду колыхались обломки кораблекрушения. И среди них — полузатопленная шлюпка. В ней обнаружили еще одного курсанта, шестого, — последнего из оставшихся в живых с «Памира».
Дальнейшие поиски ни к чему не привели. И некоторое время спустя спасатели покинули район бедствия, оставив тайну гибели «Памира» морю.
А тайна действительно существовала, хотя бы потому, что далеко не все в этой трагической истории было ясно. Например, почему парусник опрокинулся так быстро, что люди даже не успели спустить на воду ни одной шлюпки? Что же касается тех двух, которых обнаружили через трое суток, с шестью курсантами, — их попросту сорвало со шлюп-балок ураганом.
Позже, однако, установили, что главной причиной кораблекрушения было смещение груза. Как мы помним, это был ячмень и его засыпали в трюмы барка навалом, вопреки всем нормам и правилам перевозки сыпучих грузов, которые необходимо размещать в трюмах, предварительно упаковав в мешки. Кроме того, некоторые капитаны упрекали Дибиша в том, что он неточно рассчитал курс судна относительно траектории урагана.
Откровенно говоря, гибель «Памира» лишний раз подтвердила, что в наши дни, когда профессия «винд-жаммера», или моряка парусного флота, себя почти изжила, содержать и обслуживать большие парусники — задача не из простых. Тем более если речь идет об учебных парусных судах, где основную часть команды составляет молодежь, у которой за душой больше романтики, нежели практического опыта.
Быть может, как раз в этом и кроется одна из причин трагедий, нет-нет да и обрушивающихся на учебные парусники, эти гордые многомачтовые красавцы корабли, словно сошедшие с иллюстраций старинных морских книг лишь для того, чтобы затем снова кануть за туманами времени — на этот раз безвозвратно...