Разгром Мамаевой орды не привел к немедленному и полному свержению монголо-татарского гнета. В тот период у Руси для этого не хватало сил. Орда была еще сильнее Москвы. Борьба потребовала большего времени и напряжения, чем можно было предположить. Пройдет еще столетие, прежде чем навсегда будет свергнуто ненавистное чужеземное господство. Куликовская битва, таким образом, ознаменовала начало грядущего освобождения страны.
Был сломлен стереотип предшествующего столетия, о котором точно и красочно сказал писатель А. В. Терещенко: «Мы думали, что нельзя восстать противу угнетателей, что одна небесная сила, а не человек могла бороться с врагами веры и народности. Утрата независимости обезоруживала нас, и мы, как низкие поклонники, не смели замышлять о справедливой свободе, деспотизм давил».
Куликовская битва показала, что есть предпосылки для окончательного освобождения, что созрели силы для отпора врагу и есть их организатор — московский князь, но при этом, несмотря на победу, наибольшую выгоду от нее получил хан Тохтамыш.
Куликовская битва, по выражению Н. М. Карамзина, «еще не прекратила бедствий России, но доказала возрождение сил ее». Победа на Дону, несмотря на все последующие неудачи и отступления, резко укрепила авторитет Москвы как общерусского военного и политического лидера.
Битва на Куликовом поле необычна по результатам и последствиям. Некоторые из этих последствий имели временный характер, другие по своему воздействию оказались обширными и длительными, третьи — нравственно-патриотические — живут и сегодня. Куликовская битва вызвала национальный подъем, укрепление самой великорусской народности. «И въскипе земля Руская в дне княжениа его», — сказано в «Слове о житии и преставлении великого князя Дмитрия Иоанновича».
Битве посвящены летописные повествования. При общей высокой оценке самой битвы они несходны в изложении событий. Дошли эти сочинения во многих списках, которые еще публикуются, форма их изложения затрудняет анализ. Всестороннее исследование этого драгоценного фонда памятников — назревшая задача. Вершиной национального подъема того времени стала бессмертная живопись Андрея Рублева, в литературе — творчество Епифания Премудрого, в эпосе — завершение создания киевского цикла былин, в политической мысли — обращение к традициям времен независимости Руси, в исторической мысли — создание ряда огромных московских и новгородских летописных сводов, а в письменности вообще — появление многочисленных сложнейших переводов теологической литературы с греческого. Мы можем предполагать, что к этому же времени относится и подъем русской церковной музыки (многие тексты стали в это время не читаться, а петься) и естественнонаучных знаний о мире.
Что самое важное в том культурном подъеме, на гребне которого прошла Куликовская битва, — подъеме, который отчасти предшествовал битве и морально ее подготовил, затем продолжался после победы?
Самым значительным было обращение во всех областях культуры к человеку, к его личности.
Живопись Рублева не умещается в темных и тесных кельях московских монастырей. Она значительнее, чем только «призыв к единению» испокон века враждующих удельных дядей и племянников. И хотя живопись эта кровно связана со своим временем, историзм ее заключается в том, что она есть прежде всего порождение целого периода истории Руси — периода борьбы против ордынского ига.
Рублев, как и всякий большой художник, нес на своих плечах бремя истории своего народа. И заслуга его в том, что он сумел понять и выразить самый трагический и одновременно самый героический период этой истории. «Троица» Рублева — это произведение духовно свободного человека. И в этом ее огромная историческая ценность.
Искусство Рублева было заложено уже в гордом ответе рязанских князей Батыю. Оно, как семя, брошенное в землю, ждало своего часа. И когда час настал — оно дало всходы. Это преодоление страха смерти, этот спокойный, просветленный взгляд на жизнь, не как на существование, но как на служение, запечатленный в «Троице», в «Звенигородском Спасе», в апостолах из «Страшного суда», не был личным, келейным достижением Рублева. Это был плод полуторастолетней работы народного духа. Это был взгляд лучших людей целого поколения того времени, которое повело открытую борьбу за освобождение Родины от ненавистного золотоордынского ига.
Вглядываясь в едва различимые черты жизни художника, можно заметить один интересный штрих. Свою знаменитую роспись во Владимире Рублев начинает 25 мая 1408 года. В этот день праздновалось Третье Обретение главы Иоанна Предтечи. История московского строительства первой половины XIV века наглядно показывает, сколь тщательно выбирался день для закладки и освящения храма. Такое же «осмысленное» отношение заметно и в выборе дня для начала живописных работ. Феофан Грек начал роспись церкви Рождества Богородицы 4 июня 1395 года. В этот день праздновалась память первого константинопольского патриарха Митрофана, современника и друга Константина Великого.
Приурочивая начало работ к 25 мая, преподобный Андрей Рублев, по-видимому, вкладывал в это особый символический смысл. Образ Иоанна Предтечи занимает особое место в мировоззрении художника. К этому образу тянутся многие нити духовных исканий той эпохи.
Конец мая — начало июня — обычное время начала росписи храмов. Однако Рублев, конечно, мог ускорить или замедлить начало работ на несколько дней. По-видимому, его волновала и привлекала именно история долгих «странствий» знаменитой святыни — «главы Иоанна Предтечи», укрываемой от ярости «неверных» и иконоборцев, обретенной, но вновь потерянной из-за лености и небрежения ее хранителей. История святыни, которая была потеряна за их неверие и грехи, но в конце концов отыскана людьми, достойными этой чести, была во многом сродни плачу летописцев по утраченной Русью свободе, вновь обрести которую можно было лишь вернувшись на путь братолюбия и бескорыстного служения добру. В сущности, это была та же идея возвращения к жизни, возрождения, которая в различных формах звучит во многих памятниках литературы и искусства эпохи Куликовской битвы.
Выбор даты начала владимирских росписей отчасти позволяет понять, какие мысли овладели художником, когда он вступил под своды древнего Успенского собора во Владимире и оказался наедине с величавыми образами исчезнувшей в огне ордынских погромов Владимиро-Суздальской Руси. Работа Рублева и Даниила Черного во Владимире была первым случаем, когда художники Московской Руси встали лицом к лицу с произведениями своих великих предшественников. Это обязывало их к осознанию исторического значения почти двух веков, прошедших со времен Всеволода Большое Гнездо и Юрия Владимирского. И, начав свою работу 25 мая, художники тем самым как бы выразили итог своих раздумий — твердую веру в то, что обретенная наконец святыня — свобода родной земли от чужеземного ига — уже никогда не будет потеряна.
Взгляните на фрески Рублева во Владимирском соборе, на его произведения в иконописи, на произведения Феофана Грека, (хоть и грек по происхождению, он был все тем же явлением русской культуры — именно «явлением», потому что такое нечасто встречается в культуре и искусстве), на произведения живописи того времени в целом. Какое поразительное и какое «тихое» чувство собственного достоинства в образе человека того времени! Даже не ум, а мудрость, даже не стойкость, а готовность к самопожертвованию, даже не чувство долга, а готовность нести служение идее. Такое не могло быть выдумано художником, если его не было в жизни. Сверхличностное начало светится в образе человека, излучается им. А если мы примем во внимание, что тонкий вкус и своеобразный аристократизм духа в цветовых сочетаниях, в композиции и движении линий не могли оставаться без отклика в восприятии современников, то характер человека этого времени, человеческий идеал, к которому стремились люди конца XIV — начала XV века, предстанут перед нами во всем их скромном величии.
Победа способствовала и развитию архитектурного ансамбля столицы. Сама символика посвящения храмов, связанных с Куликовской битвой, становится общевоинской, общегосударственной.
Удивительное человеческое и человечное начало звучит и в произведениях зодчества начала XV века. Собор Андроникова монастыря и церковь Успения в Звенигороде во всем соразмерны человеку, отражают его веру в себя, не пытаются величием и величиной подавить окружающую природу и окружающих людей. Они просты и гармоничны — гармоничны в собственных внутренних пропорциях и линиях и одновременно находятся в гармонии с окружающим миром. В них ощущается обращение к образам Руси времени ее независимости, к храму Покрова на Нерли XII века. Принято говорить, и не без основания, о родстве архитектуры и музыки. Зодчество сравнивают с застывшей музыкой. Древнерусские храмы того времени — это застывшая русская протяжная песнь. Это голос человека — не инструмента. Тогда были нужны личные качества человека. Только они могли обеспечивать полную жертвенности борьбу за национальную независимость. И еще одна черта была свойственна культуре того времени — это время подъема национального самосознания: глубокий интерес к истории. В конце XIV — начале XV века на Руси, а на Балканах в течение всего XIV века возрождались интерес и уважение к своему прошлому.
В «Задонщине» оценивается международный отклик на Куликовскую победу: «Кликнуло Диво в Руской земле, велит послушати грозъным землям. Шибла слава к Железным Вратам и к Каранчи, к Риму, и к Кафе по морю, и к Торнаву, и оттоле к Царюграду на похвалу русским князем: Русь великая одолеша рать татарскую на поле Куликове на речьке Непрядве».
Общность культур восточнославянских и южнославянских народов делает значение Куликовской победы таким широким и всеобъемлющим.
Куликовская битва произошла в момент наибольшего натиска на все славянство Османского государства, с одной стороны, и Золотой Орды — с другой.
15 июля 1389 года войско сербского князя Лазаря потерпело страшное поражение на Косовом поле. Несмотря на мужественное сопротивление, Сербия превратилась в вассала Турции. В 1393 году Турецкая империя уничтожила болгарское Тырновское царство, а в 1396 году — Видинское. И это произошло в тот период, когда и Сербия, и Болгария переживали огромный культурный подъем, когда искусство обогащалось новыми предвозрожденческими принципами, а в литературе появилась и расцвела Тырновская литературная школа.
Поэтому битва на Дону — важная веха в истории взаимоотношений России с южнославянским балканским миром, который стал жертвой Османской империи. Завоевание Болгарии, Сербии, Балкан привело к резкому упадку южнославянской культуры, сопоставимому лишь с последствиями монголо-татарского разорения для России. И важно отметить, что в эту пору, сперва особенно тяжелую для России, потом для южных славян, эти страны и народы старались возродить давнее общее достояние, взаимно обогатить его, искали опоры в культуре друг друга (в частности, и в культуре Руси, пережившей свой взлет после Куликовской победы), и в итоге создали такую культурную традицию, значение которой в их последующей многовековой борьбе за национальное возрождение, да и в нынешнем мире, трудно переоценить. Понятно, что и автор «Задонщины» вспомнил недавно разоренную Болгарию. Понятно и то, что Куликовская битва была воспета в сербском народном эпосе, где она вплетается в тему борьбы славянства с османским игом.
Куликовская битва — не только яркая победа русского народа, это и светлая страница в истории народов Белоруссии и Украины, которые остановили литовский меч, занесенный тогда над Великороссией. Ее отношения с Великим княжеством Литовским отныне определялись крахом восточной экспансии литовских князей. Они пытались найти выход в политической и церковной унии с Польшей (1386 г.), возобновляя которую, все более поступались собственным суверенитетом в ее пользу.
Это не спасло их от поражения в решающем столкновении с Золотой Ордой на Ворскле (1399 г.), хотя и принесло победу над Орденом под Грюнвальдом (1410 г.).
Если Литва не раз использовала соглашения с рыцарями в тщетных попытках превратить Новгородскую и Псковскую земли в свои «русские воеводства», то Москва твердой рукой поддерживала сопротивление русских земель немецкому Ордену и в итоге выиграла борьбу с Литвой за земли Великороссии, успешно реализуя патримониальную программу собирания земель своей славянской «отчины».
В «Задонщине» упомянуты и Рим, и Константинополь — важнейшие церковные центры Европы. Русская церковь — огромная духовная сила — Куликовскую битву освятила, канонизировав споспешествовавшего победе Преподобного Сергия Радонежского. Будучи хранителем веры и молитвенниками Отечества и опасаясь распространения католичества на Восточную Европу, епископат церкви действовал заодно с московским правительством в политике воссоединения. Москва стала центром Православия.
Отношения с Ордой определялись тем, что отныне московское правительство активизировало военно-дипломатическую подготовку свержения ига. После битвы размер дани уменьшился, достигая, однако, огромной суммы в 10 тысяч рублей (на деньги конца XIX века это составляло 1 миллион рублей), причем на рубль можно было купить 100 пудов ржи. Тяжелые поборы и разорения продолжались.
Русь окончательно освободилось от иноземного ига. Это в значительной мере помогло сохранить культурные ценности южного и восточного славянства. Сюда, на Русь, спасаясь от османского ига, уходили южнославянские книжники, художники и общественные деятели, такие как Киприан, Григорий Цамблак, Арсений Грек, Феофан Грек, Пахомий Серб, сюда еще раньше приехали работать безвестные сербские художники, расписавшие новгородскую церковь Спаса на Ковалеве как раз в год Куликовской победы и изобразившие на стенах ее, в нижнем регистре, большие мужественные фигуры святых воителей. Сюда же на Русь тысячами в течение нескольких веков переносились книги. Здесь они переписывались и тем спасли в значительной степени южнославянскую культуру от полного забвения.
Спустя многие столетия славная Куликовская битва вдохновляла русских людей на подвиги во славу Отечества. Великий русский полководец М. И. Кутузов, собрав армию для контрнаступления против императора Наполеона в 1812 году в Тарутинском лагере на реке Наре, призывал своих солдат: «Река Нара будет для нас так же знаменита, как Непрядва, на берегах которой погибли бесчисленные полчища Мамая!» Подвиги русских воинов на Куликовом поле вдохновили многих поэтов: о славной победе над Мамаем писали В. А. Жуковский, К. Ф. Рылеев, А. А. Блок
Память об этом событии не угасала никогда: многие русские поэты, писатели, драматурги и композиторы воспевали подвиг воинов Дмитрия Донского. И в дни Великой Отечественной войны наши воины помнили об этом патриотическом подвиге своих далеких прославленных предков. Поэт Сергей Наровчатов писал в 1941 году:
Я проходил, скрипя зубами, мимо
Сожженных сел, казненных городов
По горестной, по русской, по родимои,
Завещанной от дедов и отцов.
В своей печали, древним песням равной,
Я села, словно летопись листал.
И в каждой женщине я видел Ярославну,
Во всех ручьях — Непрядву узнавал...
История всенародной войны с полчищами Мамая в 1380 году вновь вызвала к жизни великую силу патриотизма, героические традиции и мужество предков вдохновляли наш народ на новые подвиги.
Писатель С. П. Бородин, юность которого прошла в тульских местах, где веками хранилась память о великой победе на поле Куликовом, опубликовал роман «Дмитрий Донской» (1941 г.). Автор в живых художественных образах раскрыл историческое значение Куликовской битвы как великого подвига самого народа. В те трудные и грозные годы страницы романа внушали веру в непобедимость нашей Родины, в торжество правого дела.
В трудное для нашей страны время, когда на нашу землю обрушились гитлеровские орды, в воззваниях Предстоятеля Русской Церкви Митрополита Сергия (Страгородского) стояли рядом имена благоверных великих князей Александра Невского и Димитрия Донского; на средства православных людей была создана танковая колонна «Дмитрий Донской».
Дмитрий Донской был назван в числе великих предков, которые своим мужественным примером вдохновляли воинов в Великой Отечественной войне. Осенью 1941 года немецко-фашистские войска, пытаясь прорваться к Москве, предприняли обход Тулы с юго- востока. В числе других населенных пунктов были временно оккупированы Епифань и ее округа. Памятникам русской славы грозила гибель. Но путь фашистам преградили части Красной армии. Близ Куликова поля развернулись упорные бои. Один из участников их вспоминает: «Никогда не забуду я те минуты того далекого вечера: сумерки, доску с надписью "Куликово поле", ленту строя, в строгом молчании идущих и едущих артиллеристов. Мы не подвели в атаке». Метким огнем артиллеристы 346-й стрелковой дивизии уничтожили семь вражеских танков; стойко обороняя занятые рубежи, бойцы наших частей успешно отражали все атаки врага. 5-6 декабря началось грандиозное контрнаступление советских войск под Москвой. Под ударами 10-й армии генерала Ф. И. Голикова, прорвавшей линию немецкой обороны по реке Дон, гитлеровцы в беспорядке бежали, как некогда орды Мамая...
В этой войне, как частица огромного целого, напомнили о себе и жители окрестностей Куликова поля. Из ушедших на фронт мужчин деревни Монастырщины не вернулся почти никто, и из 600 домов деревни уцелело лишь 150. Герои Куликовской битвы как бы передали своим потомкам эстафету мужества. Образы защитников Родины всегда будут звать к подвигу и напоминать о том, какой ценой нашему народу приходилось отстаивать мир и независимость Отечества.
Память и значимость Куликовской битвы неизбежно повлияла на почитание самого великого князя, особенно в лице Православной церкви, которую князь так старался хранить. Он славил Бога, и Бог его прославил.
Почитание князя Дмитрия как избранника Божия было особым знаком благословения Господня. По свидетельству многочисленных источников — памятников письменности и иконографии, сначала в Москве, а потом повсеместно по всей России началось прославление князя. Уже вскоре после кончины его были написаны «Похвальное слово», текст которого вошел в состав русских летописей, и «Житие». В житии отмечаются христианское великодушие и большая любовь к народу, сочетавшиеся с широкой благотворительностью.
Из анализа стилистики «Слова о житии и преставлении великого князя Дмитрия Иоанновича, царя русского», ранний вид которого дошел до нас в составе Софийской I и Новгородской IV летописей, ряд исследователей делают вывод, что автором этого произведения был преподобный Епифаний Премудрый. О Дмитрии Иоанновиче автор говорит, что он «"аще и книгам не учен сый добре" вел нравственную, благочестивую жизнь. Пребывая на троне, он мечтал об уединении в пещере» в «чернецкия ризы по вся дни облещися желаше». Великий князь справедлив к подданным и утвердил в стране мир и порядок. В уста умирающего великого князя автор вложил обращенные к боярам слова, что он никому не сотворил зла, никого не оскорбил, но всех любил и держал в чести, вместе с ними и радовался, и скорбел. Благодаря победам Дмитрия Иоанновича была обеспечена защита русской земли и сохранена в ней православная вера. Князь, как говорится в «Слове»: «...по Бозе с иноплеменникы борящеся с нечестивы агеряны и с поганою Литвою за святые церкви и крестьянскую утверждая веру». Русская земля также хвалит своего царя, Дмитрия Иоанновича, как Греческая земля — равноапостольного царя Константина I Великого. Автор выразил убеждение, что душу великого князя «ангелы вознесоша на небеси».
В послании на Угру Ростовского епископа Вассиана I (Рыло) великому князю Иоанну III Васильевичу в 1480 году говорится о подвиге Дмитрия Иоанновича на Куликовом поле как о готовности к мученичеству за веру: «Видев милосердный человеколюбивый Бог непреложную его мысль, како хошет не токмо до крове, но и до смерти страдати за веру, и за святыя церкви, и за врученное ему от Бога словесное стадо Христовых овець, яко истинный пастырь, подобяся преже бывшим мучеником».
Почиталась гробница Дмитрия Иоанновича в Архангельском соборе. В «Степенной книге» говорится, что в правление великого князя Василия III Иоанновича «у гроба сего святопочившего самодержавного великого князя Дмитрия» чудесным образом «свеща небесным огнем сама по себе возгореся и необычьным светом оба полы светяше», она горела, не сгорая, много дней; свеча сохранялась в соборе в 60-х годов XVI века. По сообщению Разрядной книги начала XVII века, в 1524—1525 годах свеча горела шесть дней. Как мы знаем, с Дмитрием Иоанновичем связано предание, известное с рубежа XVII—XVIII веков, об основании князем после Куликовской битвы Угрешского во имя святого Николая Чудотворца мужского монастыря, что нашло отражение в иконографии.
Вернувшись в Москву после сражения, как мы знаем, великий князь немедленно отправился к Преподобному Сергию. Там в Троицком монастыре стали служить панихиды о павших воинах.
В XVIII и XIX веках сформировалась традиция, отразившаяся, в частности, в церковных, духовных стихах, в которых написаны прошения к Богу о воинах. В память о Куликовской битве ежегодно 25 октября, накануне тезоименитства Дмитрия Донского, был учрежден особый день их ежегодного поминовения, названный Дмитриевской субботой. Позже он стал днем общего поминовения усопших предков, родительским днем, совершаемым в церкви из года в год. Так была увековечена в церковной памяти Куликовская битва.