Куликовская битва

Великое сражение на берегах Непрядвы и Дона — одно из самых памятных событий в отечественной истории. «Мамаево побоище», или «Побоище на Дону», — так называлось вначале сражение между общерусским войском во главе с московским князем Дмитрием Иоанновичем и войсками темника Мамая и его марионеточного хана Тюляка (Тулунбека). Термин «Куликовская битва» был впервые применен русским историком Н. М. Карамзиным.

Об этом сражении мы знаем и много, и мало. Первые летописные повести о Куликовской битве и «Задонщина», созданные практически сразу после сражения, содержат минимум информации о событии.

Наоборот, литературные произведения XV—XVII веков, «Сказание о Мамаевом побоище» обладают различными подробностями, где имеются исторические ошибки. В то же время ни одно событие средневековой истории России не нашло столь широкого отражения в летописной, литературной и живописной традиции.

Туманным утром 8 (21) сентября, в субботу, русские полки, еще накануне занявшие позицию, на рассвете выстроились в боевой порядок лицом на юг. К сражению, будто к празднику, ратники надели лучшие одежды, вычистили до блеска оружие и доспехи. Над каждым отрядом реяло знамя. Великий князь вновь объехал войско. В этот час он стремился вселить мужество в души своих воинов и самому укрепиться их решимостью. «Подвизайтесь и святых ради церквей, и веры ради христианской», — обращался Дмитрий к полкам. Он призывал не страшиться смерти и помнить о жизни вечной, о спасении душ погибших за правое дело. Воины все как один отвечали, что готовы «померети или победити».

Вернувшись в большой полк к своему знамени, Дмитрий Иоаннович, как передает «Сказание о Мамаевом побоище», снял с себя богатое княжеское облачение, весьма приметное, выделяющее его среди остальных воинов, и отдал одному из самых близких людей своего окружения, любимому «паче меры» Михаилу Брен ку. К нему же великий князь подвел и своего боевого коня. Отныне под главным стягом с образом Спаса в сражении должен был находиться не Дмитрий Московский, а его двойник. Сам великий князь облачился в другую, не столь заметную одежду, пересел на нового коня. Михаилу Бренку выпала горькая и славная участь: «Под тем знаменем и убиен бысть за великого князя».

Этот эпизод давно вызывал и вызывает поныне самые разные комментарии историков. Безвестных авторов «Сказания» подчас упрекают в нелепом литературном вымысле или даже в стремлении бросить тень на Дмитрия Иоанновича намеком на его желание уклониться от командования. Действительно, мог ли великий князь в день битвы отдать кому-либо своего боевого коня, специально обученного и привыкшего к всаднику, свой доспех, изготовленный по фигуре? Ведь от этого прямо зависела жизнь воина в бою. Не стоит, однако, забывать, что у князя был не один-единственный конь и тем более не один доспех. Нельзя упрекать Дмитрия в трусости, в желании подставить вместо себя под татарские стрелы и сабли близкого друга. Место в глубине боевого порядка, в середине большого полка под великокняжеским знаменем, где предстояло оставаться Михаилу Бренку, было едва ли не самым защищенным на поле битвы. От противника его отделяли десятки рядов воинов. И каждый ратник готов был пуще собственной жизни оборонять великого князя (или его двойника) и главный стяг русского воинства. То, что на поле Куликовом вскоре не останется безопасных мест, едва ли кто предвидел заранее.

В переодевании великого князя, в изменении его привычного всем облика был здравый смысл. Дмитрий Иоаннович решил не оставаться в большом полку, сердцевине армии, а выехать в передовую линию и лично принять участие в бою с мечом в руке. Об этом единодушно говорят источники. Сражаться в первых рядах в роскошном, заметном отовсюду великокняжеском облачении было бы не просто крайне опасно, а самоубийственно. На всадника в золоченых доспехах, в яркой приволоке нацелились бы все стрелы и копья, к нему бы устремились толпы врагов. Но, даже переодевшись в платье и доспехи простого воина и слившись с основной массой тяжеловооруженных ратников, князь подвергал себя большой опасности. Не случайно воеводы долго пытались уговорить Дмитрия не ехать вперед, остаться позади войска или стоять где-нибудь на крыле боевого порядка в безопасном месте. Не государево дело биться простым ратником, говорили они. Гибель предводителя повлечет за собой гибель войска, и даже победа в этом случае потеряет свою ценность: «Тебе, государю, подобает себе спасти, да и нас». Однако Дмитрий был неумолим. Он остался тверд в намерении сражаться на первом же «соступе» с врагом.

У Дмитрия Иоанновича были веские мотивы поступать именно так. В нем жили древние дружинные традиции, предписывающие предводителю, князю храбро рубиться во главе своих воинов, увлекать за собой. К такому бою Дмитрий был способен, как ни один другой из его предшественников или будущих правителей Московского государства. «Крепок зело и мужественен, и телом велик и широк, плечист и чреват велми, и тяжек собою зело», — описывает его Никоновская летопись. Он прекрасно владел оружием, был отважен и неустрашим перед лицом врага.

«Князь же великий стал на месте своем и, вынув с груди своей живоносный крест, на котором были изображены страдания Христовы и в котором находился кусочек живоносного древа, восплакал горько и сказал: "Лишь на Тебя надеемся, живоносный Господен Крест, тем же образом, явившийся греческому царю Константину, когда он вышел на бой с нечестивыми и чудесным твоим видом победил их. Ибо не могут поганые нечестивые половцы Твоему образу противостоять, так, Господи, и покажи милость свою на рабе твоем!"»

В самую гущу сражения, навстречу смертельной опасности вел Дмитрия Иоанновича и нравственный долг, глубоко им осознанный и прочувствованный. Князь верил в правоту своего дела, но совесть его была неспокойна, душа разрывалась в предчувствии небывалого кровопролития. Дмитрий понимал, что кровь эта, тысячи жертв, горе вдов и сирот лягут на него. Ведь именно он прервал «тишину великую» на Руси, бросил вызов Орде, предпочел войну унизительной, но давно привычной покорности. Теперь тысячи и тысячи людей, которых он, Дмитрий, привел в чужое далекое поле под татарские стрелы, будут умирать не только за Русь, но и за него. Внутренне он не мог с этим смириться. В этом его отличие от сонма полководцев всех времен и народов, с холодным равнодушием мостивших пути к победе телами своих воинов и видевших в них лишь «боевые единицы».

Искупить кровь ратников великий князь мог, только сражаясь бок о бок с ними, победив или умерев вместе со своими воинами. Он отдавал себя на высший, Божий суд. В ответ на увещевания приближенных не подвергать себя опасности, Дмитрий Иоаннович говорил: «Хощу с вами ту же общую чашу испити и тою же смертию умрети за святую Веру христианскую! Аще ли умру — с вами, аще ли спасуся — с вами!»

Наконец, находиться в самых жарких местах сражения великого князя заставляла военная необходимость. Поле битвы было обширно, и притом рельеф его повышался в сторону неприятеля. На позиции русского войска не оказалось ни одного места, удобного для обозрения всей картины боя. Полководцу приходилось перемещаться, чтобы следить за сражениями. Да и управлять боем с высокоманевренным, применявшим разнообразные тактические приемы ордынским войском издалека было невозможно. Необходимость мгновенно реагировать на все изменения обстановки, на все неожиданности требовала личного присутствия военачальника на месте схватки, в ее самых ответственных точках. Дмитрий Иоаннович так и поступил.

В начале сражения он выехал в сторожевой полк. Только отсюда можно было собственными глазами увидеть, как развертываются войска противника, составить представление о его намерениях, о направлении ударов. Вероятно, великий князь учитывал и моральное состояние своих воинов, которым предстояло впервые встретиться со столь грозным врагом. От того, как поведет себя сторожевой полк на первой «сшибке», во многом зависела боевая устойчивость всего русского войска. Ратники, видя в своих рядах великого князя, чувствовали себя увереннее, действовали смелее.

Однако и традиционное место полководца в большом полку под главным стягом не могло пустовать. Что бы ни случилось, и свое войско, и неприятель должны были видеть: полководец жив и руководит боем. Поэтому и встал под знамя с образом Спаса Нерукотворного облаченный в великокняжеские одежды и внешне похожий на своего государя Михаил Бренк.

В третьем часу после рассвета солнце наконец пробило туманную пелену, ветер рассеял ее последние клочья: «И повеле Господь тме уступити, а пришествие свету дарова». Но оба войска все еще скрывало друг от друга немалое расстояние. Русские стояли на занятой накануне позиции, ордынцы же развертывали боевой порядок в движении, намереваясь атаковать с ходу. Мамай с многочисленной свитой выехал на небольшую пологую возвышенность, откуда открывался обзор всего поля. Здесь, на Красном холме, он приказал раскинуть огромный пестрый шатер. К этому времени Мамай, по-видимому, уже совладал с приступом гнева и ярости, который испытал при известии о неожиданном появлении русских на берегах Дона. Он изменил свое первоначальное намерение немедленно атаковать противника. Мамай мог сделать это еще накануне, 7 сентября, но предпочел осмотреться, собрать сведения о русском войске, лучше подготовиться к сражению.

Оглядев с высоты Красного холма поле предстоящего сражения, Мамай и его полководцы пришли именно к тем выводам, на которые их хотели навести Дмитрий Иоаннович со своими воеводами. Ордынские военачальники убедились, что их войско численно превосходит противника, что позиция русских крепка, но уязвима и в случае ее прорыва грозит стать для московитов смертельной западней. Удивительно, опытный Мамай и его эмиры проглядели главное — скрытый в Зеленой дубраве засадный полк Конечно, с большого расстояния сквозь густую поросль, окаймлявшую рощу, рассмотреть что-либо было нелегко. Но Мамай мог бы послать туда разведку. Она наверняка обнаружила бы, что мирный с виду лесок кишит вооруженными всадниками. Однако этого не случилось. По-видимому, русское командование приняло какие-то меры предосторожности на сей счет. Возможно, к Зеленой дубраве татарские разъезды не подпустила завеса «сторож», выдвинутых перед всей боевой линией великокняжеского войска. Так или иначе, Мамай до последнего момента не подозревал о существовании засадного полка. Все его внимание было приковано к тому месту, где он решил нанести свой главный удар — удар в лоб по центру русской позиции.

О боевом построении орды в Куликовском сражении можно судить лишь предположительно по скупым и косвенным данным источников и по аналогии с другими битвами эпохи. Вероятно, впереди, как обычно, шли массы конных лучников. В центре Мамай поставил свою пехоту. Она состояла в основном из «фрязев» — наемных и союзных воинов итальянских колоний Причерноморья — и была немногочисленна. Между тем на Куликовом поле, пересеченном лощинами, поросшем лесами, где коннице оказалось нелегко развернуться, пехота приобретала для Мамая важное значение. Предполагается, что он приказал части всадников спешиться. На флангах Мамаева войска выдвигались отряды тяжеловооруженных конных воинов — главная ударная сила орды. В подходящий момент именно она должна была решить исход боя. Наконец, позади основного боевого порядка расположился главный резерв — «гвардия» Мамая, лучшее, отборное войско. Оно окружало ставку на Красном холме.

В шестом часу дня (по современному времясчислению между 10.30 и 11.30) русские воины увидели вдали надвигающуюся темную массу, тучей облегающую горизонт. Орда шла во всей своей страшной силе. Впереди скакали многочисленные передовые отряды легкой конницы. Вскоре они вошли в соприкосновение с русскими «сторожами». Завязались мелкие стычки, поединки. Обе стороны прощупывали друг друга, испытывая на силу, стараясь заставить противника раскрыть свои намерения. В этих первых схватках в боевых порядках сторожевого полка принял участие и сам великий князь. Он бился лицом к лицу с врагом «на соступе» и получил несколько ударов мечом и копьем. Убедившись, что Мамай нацеливает таран своих главных сил туда, куда и предполагали русские полководцы, Дмитрий Иоаннович вышел из боя и отъехал к большому полку. Его присутствие в сторожевой линии теперь стало ненужным.

Между тем отчаянные храбрецы с обеих сторон продолжали меряться удалью и силой в поединках. Из ордынского войска выехал богатырь, которого в русских источниках называют то Челу- беем, то Телебеем или Темир-Мурзой. Он резко выделялся своей статью и самоуверенностью. «Сказание о Мамаевом побоище» уподобляет его библейскому Голиафу.

На Куликовом поле словно бы воочию виделось противоборство тьмы и света: ордынцы в серых военных кафтанах, прикрывающиеся черными щитами, — и русичи в ярких плащах и светлых доспехах.

Так началась и сама битва: схваткой грубой животной силы с высокой духовностью. Богатырь Челубей, гигант свирепого вида в железной броне, начал похваляться собою, вызывая русских витязей на поединок. Вызов принял ученик Преподобного Сергия схимонах Александр (Пересвет), высокий не ростом, а духом, одетый не в железо, а в ткань священной схимы, крепкий не гордыней, а смиренной верой.

Согласно «Сказанию», монах Александр Пересвет, который был в полку Владимира Всеволодовича, выехал из полка и сказал: «Этот человек ищет равного себе, я хочу встретиться с ним». Был на голове Пересвета шлем архангельского образа, вооружен он схимою по повелению игумена Сергия. И сказал: «Отцы и братья, простите меня, грешного. Брат Андрей Ослабя, моли бога за меня, сыну моему Иакову мир и благословение». Бросился он на печенега, говоря: «Игумен Сергий, помогай мне молитвою». Печенег же устремился против него. Христиане же все воскликнули: «Боже, помоги рабу своему!» И ударились крепко копьями, едва земля не проломилась под ними, и упали оба с коней на землю и скончались. Поединок, за которым затаив дыхание следили два войска, стал своеобразным сигналом к началу общего боя.

Когда князь великий увидел, что настал третий час дня, он сказал: «Вот уже гости наши приблизились и ведут между собою поведеную, первые уже испили и веселы стали и уснули. Пришло время, и час пришел каждому свою храбрость показать». И подхлестнул каждый воин своего коня, и воскликнули единогласно: «С нами бог!» И снова: «Боже христианский, помоги нам!» Поганые же половцы начали своих богов призывать. Димитрий скакал впереди, читая псалом: «Бог нам прибежище и сила»...

Какими глазами видели Куликовскую битву источники и ряд историков?

Основная редакция «Сказания о Мамаевом побоище»:

И сошлись грозно обе силы великие, твердо сражаясь, жестоко друг друга уничтожая, не только от оружия, но и от большой тесноты под конскими копытами испускали дух, ибо невозможно было вместиться на том поле Куликове: было поле то тесное, между Доном и Мечею. На том ведь поле сильные войска сошлись, из них выступали кровавые зори, а в них трепетали сверкающие молнии от блеска мечей. И был шум и гром великий от треска копий и от ударов мечей, так что нельзя было в этот горестный час оглядеть никак это свирепое побоище. Ибо в один только час, в мгновение ока, о сколько тысяч погибло душ человеческих, созданий божьих! Воля Господня свершается: час, и третий, и четвертый, и пятый, и шестой твердо бьются неослабно христиане с погаными половцами.

Когда же настал седьмой час дня, по Божьему попущению и за наши грехи начали поганые одолевать. Вот уже из знатных мужей многие перебиты, богатыри же русские и воеводы, и удалые люди, будто деревья дубравные, клонятся к земле под конские копыта: многие сыны русские сокрушены. И самого великого князя ранили сильно и с коня его сбросили, он с трудом выбрался с поля, ибо не мог уже биться, и укрылся в чаще и Божьею силою сохранен был. Много раз стяги великого князя подсекали, но не истребили их: Божьею милостью они еще больше укрепились. Это мы слышали от верного очевидца, который находился в полку Владимира Андреевича, он поведал великому князю, говоря: «В шестой час этого дня видел я, как над вами разверзлось небо, из которого вышло облако, будто багряная заря над войском великого князя, скользя низко. Облако же то было наполнено руками человеческими, и те руки распростерлись над великим полком как бы проповеднически или пророчески. В седьмой час дня облако то много венцов держало и опустило их на войско, на головы христиан».

Поганые же стали одолевать, а христианские полки поредели — уже мало христиан, а все поганые. Увидев же такую погибель русских сынов, князь Владимир Андреевич не смог сдержаться и сказал Дмитрию Волынцу: «Так какая же польза в стоянии нашем? Какой успех у нас будет? Кому нам пособлять? Уже наши князья и бояре, все русские сыны жестоко погибают от поганых, будто трава клонится!» И ответил Амитрий: «Беда, княже, велика, но егце не пришел наги час: начинающий раньше времени вред себе принесет; ибо колосья пшеничные подавляются, а сорняки растут и буйствуют над благорожденными. Так что немного потерпим до времени удобного и в тот час воздадим по заслугам противникам нашим. Ныне только повели каждому воину богу молиться прилежно и призывать святых на помощь, и с этих пор снизойдет благодать божья и помощь христианам». И князь Владимир Андреевич, воздев руки к небу, прослезился горько и сказал: «Боже, отец наш, сотворивший небо и землю, помоги народу христианскому! Не допусти, господи, порадоваться врагам нашим победе, мало накажи и много помилуй, ибо милосердие твое бесконечно». Сыны же русские в его полку горько плакали, видя друзей своих, поражаемых погаными, непрестанно порывались в бой, словно званые на свадьбу сладкого вина испить. Но Волынец запрещал им это, говоря: «Подождите немного, буйные сыны русские, наступит ваше время, когда вы утешитесь, ибо есть вам с кем повеселиться!» И вот наступил восьмой час дня, когда ветер южный потянул из-за спины. нам, и воскликнул Волынец голосом громким: «Княже Владимир, наше время настало, и час удобный пришел! — и прибавил: — Братья моя, друзья, смелее: сила святого духа помогает нам!»

Соратники же друзья выскочили из дубравы зеленой, словно соколы испытанные сорвались с золотых колодок, бросились на бескрайние стада откормленные, на ту великую силу татарскую; а стяги их направлены твердым воеводою Дмитрием Волынцем; и были они, словно Давидовы отроки, у которых- сердца будто львиные, точно волки на овечьи стада напали и стали поганых татар сечь немилосердно. Поганые же половцы увидели свою погибель, закричали на своем языке, говоря: «Увы нам, Русь снова перехитрила, младшие с нами бились, а лучшие все сохранились!» И повернули поганые, и показали спины, и побежали. Сыны же русские, силою святого духа и помощью святых мучеников Бориса и Глеба, разгоняя, посекали их, точно лес вырубали, будто трава под косой подстилается за русскими сынами под конские копыта. Поганые же на бегу кричали, говоря: «увы нам, чтимый нами царь Мамай! Вознесся ты высоко — и в ад сошел ты!» И многие раненые наши и те помогали, посекая поганых без милости: один русский сто поганых гонит. Безбожный же царь Мамай, увидев свою погибель, стал призывать богов своих: Перуна и Салавата, и Раклия и Хорса, и своего пособника Магомета. И не было ему помощи от них, ибо сила святого духа, точно огонь, пожигает их.

И Мамай, увидев новых воинов, что точно лютые звери скакали и разрывали, будто овечье стадо, сказал своим: «Бежим, ибо ничего доброго нам не дождаться, так хотя бы головы свои унесем!» И тотчас побежал поганый Мамай с четырьмя мужами в излучину моря, скрежеща зубамисвоими, плача горько, говоря: «Уже нам, братья, в земле своей не бывать, и дружиной своей уже нам не видеться, ни с князьями, ни с боярамиI» И многие погнались за ними и не догнали их, потому что кони их утомились, а у Мамая свежи кони его, и ушел от погони.

По Василию Никитичу Татищеву: Перед рассветом 8 дня пришли сторожевые, возвещая, что татары, идут, слышан был топот конский и шум великий. Тогда князь великий созвал всех князей; и уложили, что князю великому быть в средине и смотреть на все полки, куда потребно будет помогать; на правой стороне стать. Ольгердовичам с северскими, новгородским полками и псковичами; на левой белозерским и ярославским; впереди тверскому, а князю Владимиру Андреевичу и князю Дмитрию нижегородскому позади, и когда увидит татар наступающих, то ему стать в засаде в дуброву у реки Дон, а на его место стать Дмитрию, на правую ж руку пришел Микула Васильевич, да князь Семен Иванович, да Сельен Мелик со многими силами. И так запланировав, начали вооружаться. Когда же взошло солнце, была мгла великая до третьего часа и потом начала опадать, тогда вышли и устроились все полки христианские в доспехах и стали на поле Куликовом, на устье реки Непрядвы; было же то поле велико и ровно. И князь великий поехал по всем полкам, увещевая все воинства постоять за святую, христианскую веру, и за всю землю Русскую, и за свою честь. И всюду отвечали ему, что «готовы мы помереть или победить». И все вооружались на брань, один другого желая в храбрости преуспеть и себя с друзьями ободрить. И после сего князь великий видел, что передние уже в нетерпении, придя под своим белым знаменем, сошел с коня, совлек с себя поволоку княжу и возложил оную на любезного своего Михаила Александровича брянского, и посадил его на своего коня, повелев быть елсу во свое место под большим знаменем; а сам желая полками управлять и, где потреба явится, помощь подавать и рындам (телохранителям) своим повелел при брянском быть. Затем повелел всем полкам своим вперед двинуться. И был уже час шестой, около самого полдня, и внезапно сила великая татарская спешно с холма пришла, и тут, не двигаясь далее, стали, ибо не было места, где им расступиться; и так стали, копья выставили, стена у стены, каждый их на плечи передних своих опирал, передние покороче, а задние подлиннее. А князь великий также с великою своею силою русскою с другого холма пошел против них. И было страшно видеть две силы великие снимающиеся на кровопролитие, на скорую смерть. Но татарская была сила видна была мрачной потемненной, а русская сила видна во светлых доспехах, как некая великая река льющаяся или море колеблющееся, и солнце светлое сияло на них и лучи испускало, и как светильники издалека видны были. Нечестивый ж царь Мамай с пятью князями старшими взошел на место высоко на холме, и тут стали, желая видеть кровопролитие человеческое и скорую смерть. И уже каждому урок жития пришел и конец приблизился. И начали прежде съезжаться сторожевые полки русские с татарскими. Сам же князь великий напереди в сторожевых полках ездил и, мало там пребыв, возвратился снова в великий полк. И так пошли обе силы вместе сходиться, оттуда татарская сила великая, а отсюда сам князь великий Амитрий Иоаннович со всеми князьями русскими. И было видно, что русская сила несказанно многая, что более четырехсот тысяч конной и пешей рати. Также и татарская сила многочисленна весьма. 14 уже близко согились обе силы, и выехал из полка татарского богатырь великий очень, и широту великую имел, мужество великое воплощая; и был всем страшен весьма, и никто не смел против него выйти, и говорил каждый друг ко другу своему, чтобы кто против него вышел, и не шел никто. Тогда же преподобного игумена Сергия Радонежского изящный его послушник инок Пересвет начал говорить великому князю и всем князям: «Нисколько о сем не смущайтесь, велик Бог наш и великая крепость от него. Я хочу Божиею помощию, и пречистой его матери, и всех святых его, и преподобного игумена Сергия молитвами с ним встретиться». Был же сей Пересвет, когда в мире был, славный богатырь, великую силу и крепость имел, ростом и широтою плеч всех превосходил, и смышлен был весьма к воинскому делу; и так по повелению преподобного игумена Сергия возложил на себя святой схимы ангельский образ, и знаменовался святым крестом, и окропился святою водою, и простился у духовного отца, затем у великого князя и у всех, князей, и у всего христианского воинства, и у брата своего Ослебя. И восплакал князь великий, и все князи, и все воинство великим плачем, со многими слезами говоря: «Помоги ему, Боже, молитвами пречистой твоей матери и всех святых, как в древности Давиду на Голиафа». И так инок Пересвет, послушник преподобного игумена Сергия, пошел против татарского бoгamыpя Темир-мурзы (Челубея). И ударили оба копьями крепко настолько громко и сильно, что земля сотряслась, и упали оба на землю мертвы, и тут конец приняли оба; также и кони их тотчас мертвы были. Князь же великий пошел сам в передовой полк, и было им сражение на долгое время, но не мог никто кого одолеть. И около часа седьмого сошлись вместе крепко всеми силами и долгое время бились. Русским же тяжко было, так как солнце было в лицо и ветер. Тогда можно видеть было храбрость многих тысяч воинов, ибо один пред другим преуспевал и всяк хотел славу победою обрести. Ломались копья, как солома, стрел множество, как дождя, и пыль закрыла лучи солнечные, а мечи только, как молнии, блистали. И падали люди, как трава под косою, лилась кровь, как вода, и протекали ручьи. От ржания же и топота конского и стенания раненых не слышать было никоего речения, и князи и воеводы, что ездили по полкам, не могли ничто устраивать, так как их не могли слышать. На чело же избрались мужи храбрейшие, между которыми инок Пересвет, который прежде иночества весьма прославился в воинстве и убил великого татарского наездника, и сам при этом убит был. И многие иные храбрые мужи, побеждая нечестивых, сами пали; и многие трупы христианские и басурманские грудами лежали. И был тягчайший бой у реки Мечи. Тогда убили под великим князем коня, он же пересел на другого коня, и того вскоре убили, и самого великого князя тяжко ранили, он же едва с побоища смог уйти. Тогда же около него все падали или раненые уходили. на сторону, и саль князь великий, отойдя в дубраву, лег под деревом много лиственным.

Больший полк владимирский и суздальский, бившись на одном месте, не мог одолеть татар, так как многие побиенные пред ними лежали; ни татары не могли сломить их, ибо князь Глеб брянский и тысяцкий великого князя Тимофей Васильевич храбрые и сильные весьма крепко бились и не давали татарам одолевать. На правой стороне князь Андрей Ольгердович не единожды, на татар нападал и многих убил, но не смел вдаль гнаться, видя, что большой полк не движется и что вся сила татарская идет на средину, имея намерение разорвать. Когда же татары начали левую руку князей белозерких одолевать и миновали дубраву, там где стояли князь Владимир Андреевич и воевода литовский Дмитрий Волынец с засадою, те, увидев сие, ударили со стороны и в тыл татарам. А князь Дмитрий Ольгердович сзади большого полку вступил на то место, где оторвался левый полк, и напал с северянами и псковичами на больший полк татарский. Тогда же it князь Глеб брянский с полком владимирским и суздальским перешел чрез трупы мертвых, и тут был бой тяжкий. Было же уже девять часов, и была такая сумятица, что не могли разбирать своих, ибо татары въезжали в русские полки; а русские в полки татарские. И когда ветер потянул русским с тыла, и солнце позади стало, а татарам в очи, начали татары на месте топтаться, а Мамай подгонял и укреплял сзади. И не могли уже более сдержать, тотчас побежал сам и бывшие с ним, русские же полки погнались во след их; и догнали у станов, тут снова татары сопротивление оказали, однако и тут вскоре сломили и все таборы их взяли, богатства их разнесли, и гнались до реки Мечи; где множество татар утонуло.

По Николаю Михайловичу Карамзину: Войско тронулось, и в шестом часу дня увидело неприятеля среди обширного поля Куликова. С обеих сторон Вожди наблюдали друг друга, и шли вперед медленно, измеряя глазами силу противников: сила Татар еще превосходили нашу. Дмитрий, пылая ревностью служить для всех примером, хотел сражаться в передовом полку: усердные Бояре молили его остаться за густыми рядами главного войска, в месте безопаснейшем. «Долг Князя, — говорили они, — смотреть на битву, видеть подвиги Воевод и награждать достойных. Мы все готовы на смерть; а ты, Государь любимый, живи и предай нашу память временам будущим. Без тебя нет победы». Но Дмитрий ответствовал: «Где вы, там и я. Скрываясь назади, могу ли сказать вам: братья! умрем за отечество ? Слово мое да будет делом! Я вождь и начальник: стану впереди и хочу положить свою голову в пример другим». Он не изменил себе и великодушию: громогласно читая Псалом: Бог нам прибежище и сила, первый ударил на врагов, и бился мужественно как рядовой воин; наконец отъехал в середину полков, когда битва сделалась общею.

На пространстве десяти верст лилася кровь Христиан и неверных. Ряды смешались: инде Россияне теснили Моголов, инде Моголы Россиян; с обеих сторон храбрые падали на месте, а малодушные бежали: так некоторые Московские неопытные юноши — думая, что все погибло — обратили тыл. Неприятель открыл себе путь к Большим и Княжеским знаменам и едва не овладел ими: верная дружина отстояла их с напряжением всех сил. Еще Князь Владимир Андреевич, находясь в засаде, был только зрителем битвы и скучал своим бездействием, удерживаемый опытным Дмитрием Волынским. Настал девятый час дня: сей Дмитрий, с величайшим вниманием примечая все движения обеих ратей, вдруг извлек меч и сказал Владимиру: «Теперь наше время». Тогда засадный полк выступил из дубравы, скрывавшей его от глаз неприятеля, и быстро устремился на Моголов. Сей внезапный удар решил судьбу битвы: враги изумленные, рассеянные, не могли противиться новому строю войска свежего, бодрого, и Мамай, с высокого кургана смотря на кровопролитие, увидел общее бегство своих; терзаемый гневом, тоскою, воскликнул: «Велик Бог Христианский!» и бежал в след за другими. Полки Российские гнали их. до самой реки Мечи, убивали, топили, взяв стан неприятельский и несметную добычу, множество телег, коней, вельблюдов, навьюченных всякими драгоценностями.

По В. Н. Ашуркову: С запада и северо-запада Куликово поле ограничивается правым притоком Дона — рекой Непрядвой, с севера — Донолс, с востока и северо-востока — впадающей в него речкой Рыхоткой.

Местность когда-то выглядела по-иному. Обширная, несколько сырая равнина, поросшая степной растительностью — полынью, перистым ковылем и другими пышными травами, издавна называлась в народе Куликовым полем. Его прорезали крутые склоны речных долин и оврагов, и отчасти залетные сейчас.

С востока близ современной деревни Куликовки в Дон впадала речка Смолка (долина ее прослеживается и сейчас по оврагам, сохранившим воду), ниже в нее впадала речка Курца. С запада Непрядва принимала правые притоки: Верхний, Средний и Нижний Дубики; они стали теперь пересыхающими ручьями, и только Верхний Дубик сохранился в своем нижнем течении. По берегам этих рек и оврагов тянулись густые леса, которых давно уже не стало...

К югу поле постепенно повышалось, переходя в господствующую над местностью высоту — Красный (т. е. красивый) холм. Ранним утром 8 сентября 1380 года, когда стало всходить солнце и был густой туман «по всей земле яко тьма», русские войска стояли близ реки Непрядвы несколько западнее современного села Монастырщина (за Большим и Рыбным оврагами).

Затрубили «многи трубы», и войска в предутренней мгле, «полк с полком не видясь», приготовились к бою. Первым стал передовой полк под начальством князей Всеволожских, в составе которого была преимущественно пешая рать. За ним стал болыиой полк — основа всего боевого порядка — под командой самого князя; полк правой руки расположился близ обрывистого берега Нижнего Дубика, полк левой руки — близ речки Смолки. Здесь, по условиям местности, враги могли попытаться нанести удар во фланг, поэтому за левым флангом большого полка стоял резерв Андрея Ольгердовича, а в дубраве — засадный полк под командой Владимира Серпуховского и Диитрия Боброка. Им предстояло решить исход боя в случае неожиданной опасности.

Боевой порядок русских войск, отвечая традициям русского военного искусства, свидетельствовал о полководческом таланте Дмитрия. Этот порядок соответствовал замыслу князя: в региаюгцем бою уничтожить живую силу врага. Аишенные возможности удара по флангам, враги должны были атаковать конницей центр русского расположения, где пехота, изматывая силы врага, подготавливала возможность разгрома его ударом резервов.

Битва началась боем сторожевого полка с передовыми отрядами противника.

В то время как шел бой между передовыми частями, около полудня показались основные силы Орды, быстро двигавшиеся со стороны Красного холма. На черных конях, в темных доспехах из буйволовой кожи они казались черной тучей, которая несла смерть и разрушение. В центре, необычно для тактики Орды, шла генуэзская пехота в плотном строю, положив копья на плечи идущих впереди. Но вражеские войска вскоре остановились: не было места, «где им расступиться». Мамай, не участвуя лично в бою, руководил действиями войск с Красного холма. Под бледными лучами осеннего солнца вдали виднелись русские войска: «Шеломы, же на головах и как утренняя заря, доспехи же аки вода сильно колеблюща, еловицы же гиеломов их аки пламя огненное пишутся». И страшно было видеть, говорит, летописец, «две силы великие сходящиеся на кровопролитие, на скорую смерть».

Пока полки медленно сближались, из вражеских рядов выехал Темир- Мурза — богатырь «велик и страшен зело» (в некоторых источниках, он назван Челубей, Телебей). Он вызывал смельчака, готового помериться с ним силою. Навстречу ему выехал бывалый воин Александр Пересвет. Разогнав лихих коней, в сльертной схватке сшиблись богатыри и, пронзенные копьями, «спадоша на землю мертви и ту конец прияша оба». Там, где сейчас за деревней Хворостянка лежит поле, находился центр расположения русских войск; где-то поблизости и произошел этот замечательный поединок, навсегда памятный не только по сказаниям, но и по исторически правдивой, наполненной стремительным движением картине советского художника М. И. Авилова (1943 г.), ярко выразившего в ней несокрушимую волю к победе, свойственную русскому богатырю. Картина была написана им по завету отца, уроженца этих мест. Деревня Хворостянка в XVI веке называлась Дубики по названию реки (потом оврага) Нижний Дубик. В XIX веке деревня получила свое название по фамилии князя Хворостинина.

Поединок явился началом общего сражения. Около 11 часов утра (6 часов дня по древнерусскому счету) «наехали русские сыны на сильную рать татарскую, ударили копьями о доспехи татарские, взгремели мечи булатные о шеломы, татарские на поле Куликове, на реке Непрядве» («Задонщина»).

Ордынцы, ударив в центр русских войск; вступили в ожесточенный бой с передовым полком. Огромные силы, более 200 тысяч воинов, сражались на поле, многие гибли под конскими копытами, задыхались от «великия тесноты».

Передовой полк — пехота — состоял преимущественно из простых «молодших» людей: крестьян и ремесленников. Они с особым упорством боролись против врага, не щадя жизни, самоотверженно, до конца, сражаясь простым оружием — копьями, кистенями, а то и дубинами. «В первом со ступе» (схватке) храбро сражался «лицо мк лицу с татары» князь Дмитрий. Ему нанесли немало ударов, доспехи были все избиты, но он продолжал разить врагов. Пехота понесла большие потери: «пешая русская великая рать ака древеса сломишася, и аки сено посечено лежаху», но лучшие сыны народа бестрепетно свершили свой великий подвиг — сдержали яростный порыв врага. Битва продолжалась с новым ожесточением.

Немыми свидетелями беспримерного мужества пешей рати остались обломки оружия, наскоро сделанного руками сельских и городских, кузнецов, которые были найдены много столетий спустя на поле великой битвы. Их можно видеть сейчас в наших музеях (Московский государственный исторический, Тульский областной краеведческий). Пробившись через ряды передового полка, ордынцы вступили в бой с большим полком. Воины мужественно сражались с врагом, но все же он стал одолевать. Был подрублен великокняжеский стяг, под ним пали Михаил Бренк и другие воеводы, бояре и воины. Владимирские, суздальские, брянские дружины под командой Тимофея Вельяминова и Дмитрия Брянского вскоре восстановили положение. Вновь гордо реяло кня>кье знамя: «паче еще укрепишеся стяг». Болыиой полк непоколебимо встретил жестокий натиск врагов.

На правом фланге атака врага также была отбита. Враги перенесли удар на левый фланг, рассчитывая в случае успеха отрезать русских от переправ и охватить их уголки с тыла.

Полк левой руки, неся огромные потери, стал отходить под напором врага; создалась угроза для фланга большого полка. Много воинов и воевод, среди них и князья Белозерские, пали, геройски сражаясь. Стремясь восстановить положение, в бой вступил полк князя Дмитрия Ольгердовича. Но ордынская конница с воинственными криками рвалась дальше в тыл к переправам, преследуя отходивших русских. Дозорные засадного полка зорко следили за ней с деревьев Зеленой дубравы. Воины рвались на выручку, в бой, и Дмитрию Боброку стоило немалого труда сдерживать их. Только в конце 1-го часа дня (8-го по древнерусскому счету) Боброк, «мудрый воевода и уд алой богатырь», сказал князю Владимиру и воинам: «Час прииде и бремя приближеся. Дерзайте, братья и други!» Засадный полк как «соколы на стада гусиные», стремительно ударил во фланг и тыл татарской коннице.

Удар свежих русских сил сразу изменил обстановку на поле боя. Еще раз проявились здесь предусмотрительность, военное искусство князя /Дмитрия и его боевых соратников.

В памяти народа перелом в ходе битвы, остался навсегда связанным с Зеленой дубравой.

Утомленных длительным боем врагов ужаснуло появление новых, русских сил. Они пытались сопротивляться, но не устояли перед русскими полками, дружно перешедшими в наступление.

Враги обратились в беспорядочное бегство,«розно побегоша, неготовыми дорогами». Мамай, видя полное поражение своих войск, поспешно скрылся с приближенными и охраной. Победители взяли богатые трофеи, «полониша богатства и имение многое». В западноевропейских войнах того времени противнику обычно давали «золотой мост» — возможность отхода без нового сражения. Но русские войска почти 50 километров неотступно преследовали врагов до реки Красивой Мечи, и множество их «избиено бысть».

По А. Г. Бескровному: «К 11 часам утра густой туман, покрывавший Куликово поле, стал рассеиваться. Противники были готовы начать боевые действия. «И было страшно видети, — указывает летописец, — две силы великие, сходящиеся на кровопролитие, на скорую смерть».

Столкновению главных сил предшествовало единоборство двух богатырей — Псресвета и Темир-Мурзы (Челубея). Этот поединок имел целью воодушевить войска обеих сторон. Еибель богатырей в результате одновременного удара копьями произвела сильное впечатление на наблюдавших за традиционным поединком.

Характер оружия обусловливал плотное расположение пехоты и свободное положение конницы. Пехота была построена тесно, глубиной до 20 рядов. Центр боевого порядка составляли копейщики. Лучники располагались на флангах. Крепость строя пехоты заключалась в его монолитности и взаимодействии с конницей. Конница строилась в несколько рядов и старалась сохранять строй для нанесения удара по противнику. Управление войсками осуществлялось стягами и сигналами труб. Поскольку пехоты в рати Дмитрия Донского было больше, чем конницы, то именно ее действия решили исход сражения.

Боевые действия включают три этапа борьбы и преследование. Первый этап составил бой авангардов: русских Сторожевого и Передового полков с легкой конницей Золотой Орды. Летопись указывает, что столкновение уже на этом этапе носило ожесточенный характер «и быстъ брань крепка и сеча зла зело». Почти вся пехота этих полков «аки древеса сломишася, и аки сено посечено лежаху...» Часть легкой конницы Сторожевого полка отошла к частному резерву стоящему за полком Левой руки. Великий князь Дмитрий «еха наперед во сторожевом полку», затем возвратился к Большому полку, однако командование им оставил за Бренком, который переоделся в княжеские доспехи и даже сел на его коня. Следующим этапом было фронтальное столкновение основных сил противников. Несмотря на гибель Передового полка, князь Дмитрий оставил главные силы на месте и не направил их на помощь своему авангарду. Онхорогио представлял, что если бы русские полки двинулись вперед, то пехота Большого полка открыла бы свои фланги. Главные силы по-прежнему ожидали монголо-татар на занятой позиции.

Фронт борьбы не превышал 5— 6 км. Главный удар Мамай наносил по центру русского боевого порядка. И хотя оба фланга русских войск были прикрыты справа оврагами речки Нижний Дубяк, а слева рекой Смолкой, все же более слабым являлся левый фланг. Это установил Мамай, наблюдавший за ходом сражения с Красного Холма, господствующего над всей местностью. Он решил нанести главный удар по Большому полку и полку Левой руки, чтобы оттеснить их от переправ и сбросить в Непрядву и Дон.

Огромные силы сгрудились на тесном поле. Сначала пехота противника атаковала русский центр. Она действовала в плотном строю: «И тако сташа, копии покладаше, стена у стены, каждо их на плещи предних своих имущее, преднии кране, а заднии должае». Пехота противника нанесла сильный удар по центру Большого полка, стремясь нарушить его строй и подрубить великокняжеский стяг, что было равносильно потере управления сражением. Она добилась некоторого успеха и даже подсекла великокняжеское знамя, но Глеб Брянский и Тимофей Вельяминов силами Владимирского и Суздальского полков «каждо, под своим знаменем» контратаковали противника и восстановили положение. Борьба продолжалась. Сражение распалось наряд единоборств. «И бяше видети Русин за Татариным гоняшеся, а Татарин Русина състигоша; смятяше бос я и смесишася кождо бы искаше своего съпротивника победити». Сам великий князь сражался, как простой воин. Израненный, он выбыл из строя и укрылся под срубленным деревом.

Одновременно конница Мамая атаковала полки Правой и Левой руки. Атака русского правого фланга была отбита. Аегкая конница Орды отошла и более не решалась действовать на пересеченной местности. Более успешной была атака монгольской конницы против левого фланга русского войска. Почти все воеводы полка Аевой руки былиубиты. Полк стал подаваться назад, освобождая место для атакующей татарской конницы. Сражающиеся отошли до берега Непрядвы. Путь отхода к переправам был отрезан. «Москвици же мнози небывалци (молодые неопытные воины), видевшие множество рати татарьскойустрашишася и живота отцаявшеся, а инеи на беги обратигиася...» Натиск татарской конницы, стремившейся выйти в тыл Большому полку, некоторое время сдерживал частный резерв Дмитрия Ольгердовича, но вскоре и он был смят свежими силами, направленными Мамаем для закрепления успеха. Мамаю казалось, что достаточно совершить последнее усилие, чтобы считать победу полной. Но для этого усилия у него больгие недоставало свежих войск. Все его силы уже были включены в сражение.

Именно в это время воевода Дмитрий Боброк, наблюдавший из Зеленой Дубравы за ходом сражения, решил включить в него Засадный полк, состоящий из отборной, хорошо вооруженной конницы. Боброку немало труда стоило удержать князя Владимира Андреевича от преждевременной атаки. Последний проявлял нетерпение и говорил Боброку: «Брате Дмитрий, что пользуешь наше старание и что пакы успех будет, кому имам пособити?» Однако Боброк справедливо указывал ему: «Да, княже, несть же и пришла година, начинаем бо без времени, собе вред приймем». Но когда Боброк увидел, что противник, увлекшись маневром обхода русского Большого полка, поставил под удар свой тыл, он закричал: «Княже Владимире, час прииде, а время приближися!» Своеврел1енный ввод в сражение крупного резерва, изменивший соотношение сил на направлении главного удара Орды, послужил поворотным моментом всего сражения. Не ожидавшая появления свежих сил русских, ордынская конница пришла в смятение. Сначала легкая конница противника попыталась оказать сопротивление, но не смогла устоять перед натиском тяжелой конницы русских и стала подаваться назад. В это время перегили в наступление Большой полк и полк Девой руки. «Князь Дмитрий Ольгердович сзади Большого полку вступи на то место, где оторвася Левый полк, и нападе с северяны и псковичи на болыиой полк татарский. Тогда же и князь Глеб Брянский с полками Владимирским и Суздальским поступи чрез трупы мертвым, и ту бысть бои тяжкий». Контрудар главной линии русского боевого порядка сначала остановил порыв золото ордынской пехоты, «и бысть такая смятия, яко не можаху разбирати своих, татаре бы въезжаху в русские полки, а русские в полки татарские». Улучшению обстановки способствовало также изменение условий боя: «Солнце позади ста (русским), а татарове в очи». Затем наступил перелом. Отступая под ударами русских, монголо-татарская конница опрокинула свою пехоту и увлекла ее за собой. Так завершился третий этап сражения.

Последний этап включает преследование разбитого войска Мамая. Враги «розно побегши неуготованными дорогами...» В ходе преследования множество бегущих было истреблено. У Красной Мечи русские остановились и возвратились назад к Куликову полю. Бежал с поля боя и Мамай. Он «прибежа в землю свою, не во мнозе дружине».

По Борису Вячеславовичу Арсеньеву: Как только всадники, ударившись в копья, рухнули с коней замертво, противники начали сходиться главными силами. Со стороны орды, раздался тысячеголосый леденящий душу крик. Татары устремились

вперед. Русские с возгласом: «С нами Бог!» — двинулисъ навстречу. Оба войска спускались с возвышенностей, «с шеломяни», в пологую лощину между Рыбьим Верхом и Смолкой. Здесь они и сошлись: «На том бо поле силнии плъцы съступишеся. Из них же выступили кровавые зори, а в них трепеталися силнии мълнии от блистаниа мечного. И бысть труск и звук велик от копейного ломлениа и от мечнаго сечениа, яко немощно бе сего гръкого часа зрети никако же, и сего грознаго побоища. В един бо час, в мегновении ока, о колико тысящ погыбе душъ человечьских, създания Божиа!»

Уже в самом начале сражения обнаружилось, что легкая конница татар не в состоянии в прямом рукопашном бою опрокинуть русскую «окованную рать». На тесном пространстве поля ордынцы не могли применить свою излюбленную тактику «осиного роя» — стремительно наскакивать на противника с разных направлений и столь же быстро уклоняться от ответных ударов, лсгновенно рассеиваться и тут же, собравшись вновь, неожиданно жалить врага в другом месте. Первым натиском ордынской коннице удалось лишь оттеснить русское боевое охранение, Сторожевой полк, к линии главных сил. Но вступивший в сражение Передовой полк дал ей мощный отпор. Мамай вынужден был выдвинуть вперед свою пехоту. Никоновская летопись повествует о том, что пехотинцы выстроились в несколько «стен». Задние ряды положили свои более длинные копья на плечи передних, воины которых были вооружены копьями меньшей длины.

Под прикрытием этого неприступного, ощетинившегося грозным боевым железом пехотного строя легкая татарская конница смогла выйти из боя и перегруппироваться.

Этот эпизод битвы в его летописном изложении не раз комментировался историками. Некоторые из них считали его малодостоверным, ссылаясь на позднее происхождение Никоновской летописи. Другим же сообщение источника казалось вполне заслуживающим доверься. Отмечалось также, что Мамай применил редкую для татар тактику действий пеших копейщиков — фалангой. В таком строю могли сражаться только «фрязи». Возможно также, что подобная тактика была заимствована из военного искусства Руси или Средней Азии, где к тому времени уже хорошо оценили значение пехоты.

Татарам удалось быстро справиться с замешательством, вызванным неудачным для них началом боя. Очень скоро, перегруппировавшись и подтянув подкрепления, они возобновили натиск с удвоенной силой. Татарский таран раз за разом бил в русскую стену. Она трещала, но пока держалась. То тут, то там татарам удавалось вклиниваться в боевой порядок русских, и воины смешивались в жестокой рукопашной схватке. В страшной тесноте многие погибали не только от оружия, но и от давки, под копытами коней, под громоздившимися кучами мертвых тел. «И бысть сеча зла и велика, и брань крепка, трус велик зело... пролияся кровь аки дождева туча, обоих, руских сынов и поганых, множество бес- численое падоша трупья мертвых обоих, и много Руси побьени бьииа от татар, и от Руси татари паде труп на труп, и паде тело татарьское на телеси крестьянской».

Столкнувшись плотными, сосредоточенными массами, смешав в рукопашной ряды, полки противников дробились и рассеивались. Общий бой распадался на множество отдельных стычек и поединков. «И можно было видеть, — повествует летопись, — русин за татарином гонягие- ся, а татарин сии настигшие». Все смешалось и перепуталось, каждый «своего супротивника искагие победити». К месту боя подходили новые подкрепления, расстроенные отряды собирались под знамена, и следовал новый общий «соступ». Гигантская битва, словно страшная мельница, перемалывала рать за ратью, полк за полком... Над тучами пыли, поднятой тысячами ног и копыт стоял лязг оружия, треск ломавшихся копий, разносилось конское ржание, раздавались предсмертные крики людей. Поле покрылось трупами, по нему метались лошади без седоков, раненые брели и ползли к спасительным рогцам и оврагам.

Прошел только час с небольшим после начала битвы, а передовые полки русских были уже расстроены. Они понесли тяжелые потери. Погибли воеводы Михаил Иванович Акинфов и Микула Вельяминов. Пал Андрей Серкизов. Один за другим падали убитыми князья Белозерские. Татары усиливали напор. Их потери были не меньшими, но у Мамая еще оставались под рукой свежие силы. Сотню за сотней, тысячу за тысячей, тумен за туменом бросал он в горнило сражения. Главный удар нацеливался по-прежнему в лоб, в центр русской позиции. О фланговых обходах пока не могло быть и речи. Даже после тяжелых ударов, испытанных великокняжеским войском, его боевой порядок стоял неколебимо, опираясь на труднодоступные долины Смолки и Рыбьего Верха.

Теперь вся тяжесть боя легла на Большой полк. Татарская тяжелая конница навалилась на него всей своей мощью. Удар, по-видимому, пришелся на пешую рать, приведенную на Куликово поле Тимофеем Вельяминовым. Ратники встретили атакующих, ощетинившись строем длинных копий. Татарские кони останавливались перед страшной преградой, отворачивали, вставали на дыбы, падали, напоровшись на острия. Но сзади первые ряды всадников подпирала такая масса, что они были просто опрокинуты на русские копья. Вломившись по трупам в строй пешцев, татары рубили их. мечами, саблями, топорами, топтали конями.

Ратникам приходилось, отбросив бесполезные в такой тесноте длинные копья, отбиваться мечами и кинжалами, крюками стаскивать всадников с седел, вспарывать брюха лошадей рогатинами, подрубать им ноги боевыми серпами. Пешцы понесли ужасные потери. «Аки древеса сломишася и аки сено посечено лежаху», — говорит об этом Никоновская летопись. Несколько раз оказать помогць Большому полку пытался князь Андрей Ольгердович. Он атаковал наступавших татар в их левый фланг, неоднократно опрокидывал противника, но преследовать не решался, опасаясь отрываться от главных сил. Такие контратаки могли лишь ненадолго ослабить натиск на Большой полк. Он изнемогал под ударами превосходящего неприятеля, уже чувствовавшего запах победы... На третьем часу битвы полк едва держался. В его рядах зияли бреши. Татарам несколько раз удавалось разрывать строй русских и проникать в глубину его. Бой кипел уже в самом сердце Большого полка, у великокняжеского стяга. Сражаясь под ним, погиб Михаил Бренк. В схватке за знамя полегло много воинов. Не раз огромное полотнище с образом Спаса Нерукотворного падало, подсеченное татарскими саблями и топорами. Казалось, еще мгновение — и все русское войско дрогнет, рассыпется, обратится в беспорядочное бегство. Но стяг вновь поднимался над гущей боя, полк смыкал ряды. Татары, отходили, чтобы через короткое время, собравшись с силами, напасть опять.

Светлый образ Христа Спасителя вдохновлял воинов на поле битвы, которые защищали свою веру. Поэт Александр Блок в своем известном цикле стихов «На поле Куликовом» (1908 г.) писал:

Когда наутро, черной тучей Авинулась Орда,

Был в щите Твой лик нерукотворный Светел навсегда.

Великий князь находился в самом пекле боя. Он пытался следить за ходом сражения, руководить войсками. Но уже не было на поле мест, где не свистели бы стрелы, не звенели мечи, не лилась кровь. Вокруг Дмитрия кипели схватки, погибала его дружина. Не единожды татары обступали великого князя со всех сторон. Его шлем и доспех приняли немало ударов. Несмотря на это, как повествует летопись, сам князь не получил ни одной раны и до конца сражения остался в строю.

Об отваге Дмитрия Иоанновича в рукопашной схватке говорит и «Сказание о Мамаевом побоище». В нем приводятся свидетельства «самовидцев» о том, что великий князь бился крепко своей палицей, отражая нападение сразу четырех татар. Однако дальнейшие события излагаются иначе, чем в летописной повести. По «Сказанию», Дмитрий Иоаннович был тяжко ранен и сбит с коня. Ему едва удалось спастись и укрыться в лесных дебрях. Князь Стефан Новосильский якобы видел, как Дмитрий, уже пеший, брел с поля боя и на него наехали три конных татарина. Одному из них, старому воину, удалось нанести великому князю еще одну рану копьем. Стефан Новосильский ничем не мог помочь Дмитрию Иоанновичу — за ним самим гнались три всадника. Однако великий князь все же спасся, хотя и выбыл из строя до конца битвы.

Остался ли полководец на поле брани или, раненый, покинул его — вряд ли это могло в тот момент существенно повлиять на ход событий. И в этой кровавой неразберихе все более заметным становился перевес татар. «И начаша погании одолевати». Ордынцы нащупали слабое место в русском боевом порядке на стыке большого полка и полка левой руки. Здесь большинство воинов уже выбыло из строя, а оставшиеся держались на пределе сил. Невозможно было подкрепить их свежим войском. Его просто не осталось. В сражение были втянуты уже все полки главных сил. И повсюду русские с большим трудом сдерживали бешеный напор татар. По-видимому, к этому времени управление войском нарушилось. Среди воинского начальства всех степеней многие были убиты или ранены. Погибли Тимофей Валуй и Семен Мелик. Казалось, сама воля русского воинства к сопротивлению дала трещину, надломилась. Летопись повествует, что при виде небывалого кровопролития неопытные воины, «мнози небывальцы», дрогнули «и на бег обратишася и побегоша».

Три часа невероятно тяжелого боя дорого обошлись и Орде. Татарское войско поредело наполовину, было истощено и физически, и морально. Не случайно летописец вложил в уста Мамая, наблюдавшего за сражением, такую жалобу: «Власы наши растерзаются, очи наши не могут огненых слез источати, языцы наши связаются, гортань ми пересыхаеть и сердце раставаеть, чресла ми растерзаются, колени ми изнемогають, а руце оцепенивають». Как и в русском войске, среди татар далеко не все выдерживали невероятное напряжение боя. Многие «на бег устремишася от крича велика, зряще злаго убийства».

Но численное превосходство и инициатива оставались на стороне Орды. Мамай решил: настала пора последней атакой в стык центра и левого фланга русских сокрушить противника. В этот удар татары вложили весь остаток сил, весь еще не до конца растраченный наступательный порыв. Мамай бросил в бой свой резерв — тяжеловооруженную «гвардию», могучих воинов в сверкающих черными молниями доспехах на конях, забранных в стеганые и металлические латы.

С копьями наперевес татары лавиной обрушились на обессиленные русские полки и после жестокой сечи прорвали их линию. В сражении наметился коренной перелом. Попавшие под этот всесокрушающий удар отряды русских были частью перебиты, частью рассеяны. Между большим полком и полком левой руки образовался разрыв, в который устремлялись все новые и новые татарские тысячи, расширяя брешь в русском строе, дробя его на части. Ордынцы вышли к Непрядве. Остатки полка левой руки были оттеснены в сторону Дона. Его воевода Лев Морозов погиб. Остальная часть русского войска сгрудилась на сравнительно небольшом пространстве, на правом фланге. Смертельно утомленные полки и «стяги», лишившиеся многих командиров, перемешались. Их боеспособность упала.

А в тыл уже заходила татарская конница. Близился полный разгром. Должно быть, Мамай уже торжествовал победу. Он не мог предвидеть, как все изменится вскоре...

В то время как на поле между Смолкой, Дубиком и Непрядвой разворачивалось сражение главных сил двух воинств, чуть поодаль, в Зеленой дубраве, скрытно и тихо дожидался своего часа свежий отборный засадный полк Его воеводам удалось в течение почти трех часов ничем не выдать пребывания здесь многочисленного конного войска. От князя Владимира Андреевича Серпуховского и Дмитрия Михайловича Боброка-Волынского требовались большая выдержка и точный расчет в выборе момента вступления в бой. Ударить преждевременно значило сорвать весь замысел сражения. Атака одним полком, пусть и весьма сильным, еще не обескровленного войска противника могла привести лишь к временному тактическому успеху, но не внесла бы перелом в общий ход битвы. Перегруппировав силы, подтянув резервы, Мамай быстро восстановил бы свое преимущество. Но и запоздание с вводом в бой засадного полка было смерти подобно. Никакой удар свежих сил не смог бы уже поправить дело, если бы ордынцы успели полностью разгромить главные силы русских.

О том, что происходило в Зеленой дубраве в самый напряженный момент сражения, повествует «Сказание о Мамаевом побоище», где события излагаются со слов «самовидца», воина полка Владимира Серпуховского. По мнению многих историков, свидетельству этому можно вполне доверять. Когда в бою главных сил наметился перевес татар и они «начаша одолевати», а русские полки «оскудеша», князь Владимир Андреевич в нетерпении обратился к Боброку. Какая польза в дальнейшем стоянии здесь, говорил он, кому нужна будет помощь, «если наши князе и бояре, вси русскые сынове напрасно погыбают от поганых, аки трава клонится!» Но выдержка и хладнокровие Боброка остались неколебимы. Он призвал князя подождать еще. Условия для успешной атаки пока не созрели, а преждевременные действия принесли бы только вред. Воеводе с трудом удавалось сдерживать воинов, рвавшихся в бой на помощь гибнувшим товарищам и рыдавших от бессилия спасти их. «Подождите, придет ваш час», — подбадривал Боброк.

Согласно «Сказанию», час этот пришел, когда позади полка потянул южный ветер. Возможно, это литературная метафора и под теплым дуновением с юга следует понимать Божий дух, который сошел на русских воинов, усердно молившихся под сенью дубравы и повел их в бой. Иногда этот эпизод «Сказания» толкуется по-иному: опытный воевода и отличный конник, Боброк-Волынский ждал, когда переменится ветер, который до этого дул в лицо русским. Он знал, что с попутным ветром лошади идут гораздо лучше и сила конной атаки значительно возрастает.

Время для удара и его направление военачальники засадного полка, несомненно, выбрали, оценив общее положение на поле битвы. Боброк ждал не просто перемены ветра, а того момента, когда Мамай израсходует свои последние резервы и ему нечем будет отразить наступление русских. Татары, пробиваясь на пределе сил вперед к Непрядве, оставляли скрытый в дубраве засадный полк сначала на своем правом фланге, а затем и вовсе в тылу. Они не ждали отсюда нападения. Засадный полк, чтобы оставаться лицом к неприятелю, должен был менять свое построение. В начале битвы он стоял фронтом на юг, откуда шла орда. Затем, когда татары вклинились в центре главных сил русских, полку пришлось повернуться лицом на запад. Прорыв конницы Мамая к Непрядве должен был заставить войска Владимира Серпуховского и Боброка-Волынского обратить фронт на север. Вот тогда-то южный ветер, не менявшийся весь день, стал дуть русским воинам в затылок. Он показался им поистине Духом Божиим, указующим путь к победе.

Лучшего момента для решительной атаки быть не могло. Углубившись далеко в оборону русских, утомленные, но опьяненные предвкушением близкой удачи, татары подставили свой тыл под удар засадного полка. Скорее чутье полководца, чем холодный расчет, подсказали Боброку: пора! В ту же минуту воевода, словно сбросив личину внешнего спокойствия, закричал «гласом великим»: «Княже Владимир, наше время приспе, и час подобный прииде!.. Братья мои, друзи, дръзайте, сила бо святаго духа помогаеть нам!» Свежие кони в мгновение ока вынесли тысячи полных сил и жажды схватиться с врагом всадников из зеленой гущи в чистое поле. Атака засадного полка была внезапна, стремительна и всесокрушающа. Она пришлась в тыл и фланг Мамаевым туменам, прорвавшимся к Непрядве. Едва ли татары смогли оказать здесь серьезное сопротивление. Все, что попало под удар, было смято и опрокинуто.

Полк Владимира Серпуховского и Боброка-Волынского, словно меч, рассек надвое клин, вогнанный Мамаем в оборону русских. Часть ордынского войска была отрезана от основной его массы и отброшена к Непрядве. В считанные минуты все на поле битвы изменилось так, что это могло быть воспринято не иначе как чудо. Те, кто уже торжествовал победу, теперь метались в замешательстве, ища спасения. Тем же, кому была уготована неизбежная гибель, блистало солнце победы. Летописец утверждал, будто многие видели тогда великое знамение: небесный трехсолнечный полк ангелов и святых мучеников, Георгия и Дмитрия, Бориса и Глеба, во главе с самим архистратигом Михаилом помогал русскому воинству, слал огненные стрелы во врагов, повергал их ниц страхом Божиим. Ошеломленным воинам Мамая казалось, что небо обрушилось на них. Во время битвы на Куликовом поле Сергий собрал братию в церкви Святой Троицы и «подвижашася ученики своя непрестанно на молитву о воинстве православных».

В сражении произошел решительный перелом. Успех засадного полка вдохнул силы в изможденное русское войско. Оно словно возродилось к жизни. Даже раненые поднимались с кровавого поля и вновь вступали в бой. Так велико было общее воодушевление. Из-за левого фланга большого полка навстречу засадному полку ударил по неприятелю князь Дмитрий Ольгердович с псковичами и северцами. Ордынцы в этом месте оказались в окружении и были прижаты к Непрядве. Многие пытались спастись, переправившись через реку, но и там их ожидала гибель. Оба берега Непрядвы покрылись трупами татарских воинов.

Остальное войско Мамая стало распадаться под ударами русских. Отдельные очаги сопротивления быстро подавлялись. Наконец оборона рухнула и началось повальное бегство. «Задонщина» повествует, как татары, «разлучишася боръзо, розно побегши неуготованными дорогами в Лукоморье». Преследование было жестоким и неумолимым. Оно осуществлялось главным образом силами засадного полка, лошади и воины которого еще не успели утомиться от долгого сражения. «Сказание о Мамаевом побоище» сообщает, что ни один ратник из войска Владимира Андреевича не остался в тот момент у княжеского знамени — все гнались за татарами. Бегущих секли саблями и мечами, поражали копьями, давили конями.

Какие-то татарские отряды все же пытались организовать отпор. Они укрепились в походных станах-таборах среди повозок и шатров и отчаянно отбивались. Но перевес сил и инициатива уже полностью находились на стороне русских. Сопротивление было быстро сломлено. Однако задержка преследователей у таборов позволила, видимо, многим из отступавших оторваться от погони. Среди них был и Мамай со своей свитой. По словам русского летописца, перелом в сражении настолько ошеломил ордынского правителя, что он одним из первых покинул поле боя, подав, таким образом, сигнал к бегству остального войска. Думается все же, Мамай не был просто трусом. Оценив ситуацию, он понял: битва проиграна окончательно и личной отвагой дело уже не поправишь. А значит, целесообразнее быстрее вернуться в Орду и собрать новое войско. Судьба погибающего у него на глазах на Куликовом поле войска Мамая уже не интересовала. Спасти войско он все равно не мог, а ответственности за десятки тысяч жертв не чувствовал никакой. Свежие, неистомленные кони позволили Мамаю и его окружению далеко оторваться.

Куликовская битва длилась около четырех часов. Весь остаток дня русские преследовали бегущих ордынцев, уничтожая их. Кровавая погоня продолжалась десятки верст, вплоть до реки Мечи. Здесь произошел последний акт трагедии. Многие татары погибли на переправе от русских сабель и стрел, потонули в полноводной реке. И сегодня на берегу Мечи лежит огромный, причудливого вида валун. «Конь-камень» называли его в народе. Существует поверье, что это татарский воин, окаменевший в ужасе при виде речной преграды, вдруг оказавшейся на пути к спасению.

На Мече русские прекратили преследование. После сорокаверстной скачки лошади были обессилены вконец. Прекратить погоню и как можно скорее возвратиться под свои полковые и отрядные стяги вынуждало русских и другое обстоятельство. Где-то совсем недалеко от Куликова поля уже стоял союзник Мамая, великий князь Литовский Ягайло со свежим войском. И какими будут его действия, предсказать никто не мог. Поэтому русскому войску необходимо было немедленно сосредоточиться, привести себя в порядок, чтобы оказаться в состоянии принять новое сражение.

День 8 сентября клонился к закату. В стане русских трубили трубы, призывая уцелевших воинов под стяги полков. На этот зов собирались ратники, еще не остывшие от боя, возбужденные, только что заглянувшие в лицо смерти. Посреди Куликова поля по-прежнему возвышалось изрубленное и избитое великокняжеское знамя с образом Спаса Нерукотворного. А вокруг, сколько видел глаз, расстилалось огромное побоище: «...трупу человечьа, аки сенныа громады: борз конь не может скочити, а в крови по колени бродяху...» Как повествует «Сказание о Мамаевом побоище», под великокняжеским стягом «на костех» встал Владимир Серпуховской, приняв, таким образом, верховное командование русским войском. К нему явились братья Ольгердовичи.

Первым делом необходимо было выяснить судьбу великого князя. Из расспросов очевидцев следовало, что Дмитрий Иоаннович крепко бился с врагами, получил тяжкие раны, но, скорее всего, остался жив. Начались поиски. По полю разъехались специально высланные люди.

В распространенной редакции «Сказания» о поисках великого князя говорится: «А князь Владимир встал на поле битвы под черным знаменем. И не нашел полку брата своего, великого князя Дмитрия Иоанновича. И повелел трубить в сборную трубу. И подождал час, и не нашел великого князя, и стал с плачем говорить: «Братья мои милые, кто видел и кто слышал своего пастыря, великого князя?» И стал он рыдать и кричать и по полкам ездить, говоря: «Поражен пастырь — овцы разбредутся. Для кого же эта честь? Кто победителем явится?»

И сказали ему литовские князья: «Мы думаем, что он жив, но тяжело ранен. Может быть, он среди мертвых лежит». Другой воин сказал: Я видел его в пятом часу, он крепко бился с врагом своей палицей». Еще один сказал: «Я видел его позднее, он бился, и четыре печенега налегали на него». Юрьевский юноша, некий князь по имени Стефан Новосильский, сказал: «Я видел его перед самым твоим приходом, пешим шел он с побоища, был тяжко ранен. Я не помог ему, потому что гнались за мной три татарина, но милостью божьей я едва от них спасся и очень от них натерпелся». Князь Владимир сказал: «Знайте, друзья и братья, если кто найдет живым брата моего, воистину будет первый его рачитель».

Дружинники рассыпались по огромному побоищу, ища победителя. И нашли Михаила Андреевича Бренка, убитого, в одежде и шлеме великого князя. Другие же нашли князя Федора Семеновича Белозерского, приняв его за великого князя, потому что он был на него похож.

А два неких воина отклонились направо, один из них по имени Сабур, а другой — Григорий Холопищев, родом оба костромичи. Они чуть отъехали с побоища и нашли великого князя раненого, лежащего под срубленным деревом березовым.

Войско вновь обрело своего полководца. В древнейших летописях нет никаких сведений о том, что Дмитрий Иоаннович был ранен и покинул поле сражения.

За эти дни стояния за Доном «на костех» на поле битвы русские могли воочию убедиться в масштабе побоища. Тысячи и тысячи мертвых татарских тел устилали громадное пространство от Непрядвы до Мечи. Их никто не хоронил, они истлевали на солнце, становились добычей хищных зверей и птиц, во множестве собравшихся на страшное пиршество. В один день огромное, внушавшее ужас своей силой войско Мамая перестало существовать. Жалкие остатки его растворились где-то в степных просторах. Русским достались внушительные трофеи: ордынские таборы со всем их содержимым — драгоценной казной, богатыми одеждами, утварью, а главное, оружием и доспехами, ценившимися больше всего. Воины получили достойное вознаграждение за тяжкие ратные труды. Они обрели «корысть многу», обогатились за счет военной добычи. Целые табуны лошадей, стада волов и верблюдов достались победителям.

В первые же часы после битвы стала очевидной ужасающая, ни с чем не сравнимая цена одержанной победы. Один из самых сильных эпизодов «Сказания о Мамаевом побоище» — объезд великим князем поля только что завершившегося сражения. С трудом поднялся великий князь. Доспехи его были иссечены, но смертельной раны на теле не оказалось, сознание же потерял он от излишнего напряжения и усталости. «И уже вечер был, — говорит В. Н. Татащев, — он же, забыв болезнь свою, послал всюду искать приятелей своих раненых, опасаясь, что без помощи изомрут. И тут пребывал ночь ту. На следующее же утро, отдохнув от удара своего и от поту своего и от болей своих утешившись, призвал брата своего князя Владимира Андреевича и прочих князей и все воинство сладкими словами возвеселил, похвалил и возвеличил их, что так постояли за православную веру и за все православное христианство. И пошел на побоище с братом своим и прочими князи и воеводами, которых мало осталось. И видел мертвых, лежащих, как копны, и смешались христиане с татарами, кровь христианская сливалась с татарскою кровию, и было видеть это страшно и очень ужасно.

То, что он увидел, глубоко потрясло его, заставило вновь пережить весь ужас прошедших событий. Перед князем предстало «велико, грозно, сильно побоище». Дмитрий узрел «войска своего бита вельми многа», а татар — гораздо больше. И вспомнив о ночи накануне битвы, о вещих предсказаниях Боброка-Волынского, он сказал воеводе: «Не ложна есть примета твоя».

Согласно основной редакции «Сказания», великий князь «отъехав на новое место, повелел трубить в сборные трубы, созывать людей. Храбрые же витязи достаточно испытав оружие свое над погаными половцами, со всех сторон бредут под трубный звук. Шли весело, ликуя, песни пели: те пели богородичные, другие — мученические, иные же псалмы, — все христианские песни. Каждый воин едет, радуясь, на звук трубы.

Когда же собрались все люди, князь великий стал посреди них, плача и радуясь: об убитых плачет, а о здравых радуется. Говорил же: «Братья мои, князья русские и бояре поместные, и служилые люди всей земли! Подобает вам так послужить, а мне — по достоинству восхвалить вас. Если же сбережет меня господь и буду на своем престоле, на великом княжении, в граде Москве, тогда по достоинству одарю вас. Теперь же вот что сделаем: каждый ближнего своего похороним, да не будут зверям на съедение тела христианские».

Стоял князь великий за Доном на костях восемь дней, пока не отделили христиан от нечестивых. Тела христиан в землю погребли, а нечестивых тела брошены зверям и птицам на растерзание.

И сказал князь великий Дмитрий Иоаннович: «Сосчитайте, братья, скольких воевод нет, скольких служилых людей». Говорит боярин московский, именем Михаил Александрович, а был он в полку у Николая у Васильевича, счетчик был гораздый: «Нет у нас, государь, 40 бояр московских, да 12 князей Белозерских, да 13 бояр посадников новгородских, да 50 бояр Новгорода Нижнего, 40 бояр серпуховских, да 20 бояр переяславских, да 25 бояр косторомских, да 35 бояр владимирских, да 50 бояр суздальских, да 40 бояр муромских, да 33 бояр ростовских, да 20 бояр дмитровских, да 70 бояр можайских, да 60 бояр звенигородских, да 15 бояр углечских, да 20 бояр галичских, а младшим дружинникам и счета нет; но только знаем: погибло у нас дружины всей двести пятьдесят тысяч и три тысячи, а осталось у нас дружины пятьдесят тысяч».

И сказал князь великий: «Слава тебе, высший творец, царь небесный, милостивый Спас, что помиловал нас, грешных, не отдал нас в руки врагам нашим, поганым сыроядцам. А вам, братья, князья и бояре, и воеводы, и младшая дружина, русские сыны, суждено место гибели: между Доном и Днепром, на поле Куликове, на речке Непрядве. Положили вы головы свои за землю Русскую, за веру христианскую. Простите меня, братья, и благословите в сей жизни и в будущей!». И плакал долгое время, и сказал князьям и воеводам своим: «Поедем, братья, в свою землю Залескую, к славному граду Москве, вернемся в свои вотчины и дединцы: чести мы себе добыли и славного имени!»

Объезжая поле Куликово, великий князь делал все новые и новые страшные открытия. Вот лежат все вместе князья Белозерские, «яко един за единого умре». Рядом — воевода Михайло Васильевич. На месте самой жестокой сечи, где стоял под ударами татар большой полк, великий князь увидел тело своего двойника Михаила Бренка, погибшего за него. Поблизости лежал «твердый страж» Семен Мелик, тут же Дмитрий Иоаннович обнаружил тело Микулы Вельяминова, мужа сестры Марии, супруги Дмитрия Иоанновича и брата казненного Ивана. Затем великий князь подъехал к месту поединка Пересвета с татарским богатырем. Они лежали рядом. «Видите, братие, починалника своего, яко сий Александр Пересвет, пособник наш, благословен игуменом Сергием, и победи велика, сильна, зла татарина, от него же было пити многым людем смертнаа чаша», — сказал тогда Дмитрий Иоаннович своим спутникам. На другой день был отслужен благодарственный молебен и совершена панихида по убитым.

«И воспели священники, — говорит летописец, — вечную память избиенным от татар на Куликовом поле, князь великий с братом своим и все воинство пропели вечную память с плачем и слезами».

Потери русского войска на Куликовом поле были огромны. Число потерь на Куликовом поле источники называют не одинаково. От 253 тысяч и выше, что не соответствует действительности. Поскольку большинство историков до постсоветского периода придерживались мнения, что в битве принимали участие около 150 ООО человек, то можно сказать на поле битвы пали десятки и десятки тысяч человек, две трети всего войска.

И тем не менее они не дрогнули, нашли в себе мужество и волю продолжать бой. Войско до конца сохраняло боевую устойчивость, несмотря на тяжелейшие, поистине невосполнимые потери среди его командного состава.

В числе погибших героев Куликова поля разные источники упоминают князей Федора и Ивана Белозерских, воевод Тимофея Васильевича Валуя, Микулу Васильевича Вельяминова, Андрея Ивановича Серкизова, Михаила Ивановича Акинфова, Аьва Морозова, Константина Кононова, Семена Михайловича, Михаила Ивановича, боярина Михаила Бренка, разведчика Семена Мелика, монахов Пересвета и Ослябю, князей Федора и Мстислава Та- русских, Владимира Дорогобужского, Ивана Моложского, Юрия Мещерского, а также князей Углицких, ростово-ярославских князей. Особенно отличились в битве ростовские князья. Они стояли крылом своим у Большого оврага, идущего к реке Непрядве и селу Рождественскому, потом перешли ручей Верходубье и Липовой, впадающие в реку Смолку, где и бились с татарами, имея позади себя реку Непрядву и лес. В самой кровавой сече бились с татарами у Рыбного оврага, дошли до устья Утиного, тоже впадающего в Смолку, дошли, наконец, и до Красного холма.

По данным военного музея Москвы, в битве участвовало 44 князя. Из них погибли 24. Существует и так называемый список боярских потерь, включивший, очевидно, не только бояр, но и детей боярских. Поданным редакции «Сказания», в числе избитых князей было 15 князей Белозерских. В отношении числа погибших бояр А. Н. Кирпичников считал, что их погибло от 697 до 873 человек, с учетом пропусков, дополнений и некоторого различия в цифрах. В книге мы помещаем сведения о потерях бояр согласно данным церкви Рождества Пресвятой Богородицы в старом Симонове. Никоновская летопись подводит следующий мрачный итог битвы: «Оскуде бо отнюдь вся земля Руская воеводами, и слугами, и всем воиньствы, и о сем велий страх бысть на всей земле Рустей». Цену кровавой Куликовской победе пришлось измерить уже через два года, когда Москва не смогла выставить полноценного войска против полчищ Тохтамыша.

Восемь дней русские хоронили своих убитых на Куликовом поле. Несмотря на то что тел было без счету, а сил у воинов уже не оставалось, Дмитрий Иоаннович приказал похоронить всех: «Да не будуть зверем на снедение телеса христианьскаа».

Согласно «Сказанию о Мамаевом побоище», Дмитрий Иоаннович «повеле ямы копати великие на превысоцем месте». Предание гласит, что похоронили павших воинов там, где ныне располагается село Монастырщина. Место это действительно «превысокое», просторное, исполненное духом вечности. Здесь, над слиянием Дона и Непрядвы, берег поднимается «отлогом великим» почти на 40 метров, словно гигантский могильный курган. Невольно верится в старинное предание о том, что именно на этом холме, наедине с небом, нашли последнее пристанище павшие в битве, и на костях их была поставлена церковь Рождества Богородицы, срубленная из дубов Зеленой дубравы. Само название села Монастырщина свидетельствует о существовании здесь когда-то монашеской обители. Она была основана еще до Куликовской битвы. Потом стали поминать здесь павших в битве воинов. По другим данным, согласно преданию, название свое село получило потому, что оно было вотчиной монастыря, основанного еще Дмитрием Донским.

Древнего монастыря давно нет. Но над вечным покоем вот уже полтора столетия, с 1865 года, стоит краснокирпичный сельский храм Рождества Богородицы — как знак вечной памяти о великой битве. Массовые же захоронения на Куликовом поле не обнаружены до сих пор, так как очевидно за давностью битвы кости превратились в прах. Известно, однако, что останки некоторых знатных и видных участников битвы были положены в дубовые колоды и вывезены для погребения в другие места. Немало подвод с этим скорбным грузом разъехалось тогда по храмам и монастырям Руси. С поля битвы были собраны копья, панцири, кольчуги, шлемы, щиты и отправлены в Москву ввиду дороговизны металла в тогдашнее время.

О времени кончины и месте погребения Андрея-Осляби вкралась ошибка, которая вошла в научный оборот. В некоторых изданиях о Куликовской битве, в частности в русском биографическом словаре А. А. Половцова, говорится, что через несколько лет после битвы, в 1398 году Ослябя был послан в Константинополь к императору, очевидно к Иоанну V Палеологу, с милостынею «оскудения их ради». Дело в том, что послать старца-схимонаха в далекий Константинополь было невозможно. Ослябя, участвуя в битве, был опытным воином, следовательно, в 1398 году уже находился в зрелом возрасте. Оба брата — Пересвет и Ослябя — боевой опыт получили в кампании против литовцев в конце 60-х годов. Через 18 лет после битвы он был почти стариком, и посылать его, схимонаха, с милостыней было бы странно.

Очевидно, что погибшего Андрея (Ослябю) из-за созвучности имен со временем могли, полагая, что речь идет об одном и том же лице, перепутать со здравствующим сродником его, также чернецом Иродионом Ослябятей, которого послали в Константинополь. После этого упоминания стало фигурировать имя Иродион (Родион) и занимать место настоящего Осляби — святого Андрея. Имя же Адриан созвучно настоящему имени Андрей и могло занять ненадлежащее место. Таким образом, неумышленно однажды могла вкрасться ошибка, которая автоматически тиражировалась с тех времён и дошла до наших дней. Последние же писатели не вдавались глубоко в исследование и переписывали то, что видели.

В труде «Живая вода Непрядвы» говорится о том, что помимо того, что Ослябя — родной брат Александра Пересвета, у него, оказывается, было два сына: «один — Иаков — погиб на Куликовом поле, а другой — Родион — упоминается в летописи в 1395 году, как московский (возможно, симоновский) монах».

Приведем некоторые данные, свидетельствующие о том, что Ослябя пал на Куликовом поле. По «Сказанию о Мамаевом побоище» в редакции летописца князя И. Ф. Хворостина: «...старцы Пересвет да Ослябя убиенны быша». Естественно, что монах шел в бой умирать в самую горячую точку сражения.

В книге действительного советника, члена Императорского Русского военно-исторического общества, маститого историка Александра Нечволодова сообщается не только о том, что «Пересвет и Ослябя шли в передовом полку», но и что «кроме Пересвета, погиб и славный инок Ослябя».

Отец Иаков Остроумов в книге о церкви Рождества Пресвятой Богородицы в Симонове (1912 г.), утверждает: «...князь распорядился хоронить тела павших русских, а тела иноков Пересвета и Осляби он отправил в дубовых колодах в Москву для погребения в церкви Рождества Пресвятыя Богородицы, что на Старом Симонове...»

И. М. Снегирев в «Русской Старине» приводит из рукописной книги XVII века, содержащей сказание о всех российских святых чудотворцах, выписку: «Зде, на старомъ, что Симонове, положены у церкви деревянныя Рождества Пресвятыя Богородицы ученики Сергия Радонежского: 1) в иноцехъ Адриан, 2) в иноцех Александр, что были посланы от святаго Сергия Великому Князю Дмитрию Иоанновичу на безбожного царя Мамая, еже победити его, еже и бысть: последи же и сами убиении быша на Дону от татар в лето 6888 (1380) и оттоле мощи их взяты и положены в палатке каменной под колокольнею и деки каменныя». В той же книге говорится также вполне определенно: «Много же в этой кровавой битве погибло Русских воинов, погиб и другой инок- воин Сергиевой обители — Ослябя».

В книге Ю. М. Аощица «Димитрий Донской» приводится очередное подтверждение: «С. К. Шамбинаго упоминает о рукописных святцах XVII века, в которых записано, что «воины Адриан Ослябя и Александр Пересвет, принесенные с битвы, были схоронены в Симоновом монастыре близ деревянной церкви Рождества Богородицы в каменной палатке под колокольней, и над ними были поставлены каменные плиты без надписей».

В прошении к преосвященному Платону о разрешении построить теплую трапезную, к делу о постройке был представлен план, в разъяснении к которому иноки-воины названы страстотерпцами. Член Археологического общества Николай Розанов пишет об этом в своей книге, посвященной 500-летию основания этой церкви, замечая: «...иноки воины, привезенные с Куликовой битвы, положены, как выше сказано, "при церкви деревянныя Рождества Пресвятыя Богородицы в палатке каменной под колокольнею"».

Митрополит Московский Платон в 1 794 году устроил два каменных надгробия, написав: «В надежде воскресения, здесь преданы земле телеса блаженных иноков Александра Пересвета и Родиона Осляби, которые в 1380 году... положили за отечество живот свой...»

К 500-летнему юбилею была изготовлена уникальная серебряная позлащенная лампада по рисунку Корсунского паникадила, что находилось в Новгородском Софийском соборе. Обод лампады был украшен шестью иконами, а между ними вставлено 30 сибирских рубинов и изумрудов. В нижней же части лампады на трех щитках имелись надписи годов: 1370 — обретение места для Симонова монастыря, 1380 — погребение иноков Пересвета и Осляби.

Наконец, в православном церковном календаре 2009 года за 7 (20) сентября указано время кончины Андрея Осляби — 1380 год, хотя не сказано о том, что он пал на Куликовом поле. Очевидно, он умер в дороге или Андрея Ослябя привезли тяжело раненного в Москву, где он в скором времени и скончался. Память схимонахов-воинов Александра Пересвета и Андрея Осляби церковью празднуется во второе воскресенье после праздника святой Троицы и 7 (20) сентября.

Согласно основной редакции «Сказания», старое Симоново было родным для Троице-Сергиевой пустыни. Архимандрит Феодор, как мы знаем, тоже подвизался у святого Сергия в обители. Он и назначил братьям место покоя у церкви Рождества Богородицы в старом Симонове. По достоверному преданию, Архимандрит Феодор отдал в обитель образ Спасителя, сопутствовавший войску в битве на Куликовом поле, и пожаловал монастырю землю на месте битвы — село Рождествино, иначе Монастырщина.

«"Поганый" Мамай побежал тогда с побоища и прибежал к граду Кафе. Утаив свое имя, он прибежал в свою землю и не мог терпеть, видя себя побежденным, посрамленным и поруганным. И снова гневался и разъярялся и замышлял злое против Русской земли, рыча, как лев, как неутолимая ехидна. И, собрав оставшиеся свои силы, хотел набегом идти на Русскую землю. И когда он так замышлял, внезапно пришла к нему весть, что царь именем Тохтамыш с востока, из Синей Орды, идет на него. Мамай же приготовился идти с войском на Русскую землю, и он с тем войском пошел против царя Тохтамыша. И встретились они на Калках, и был великий бой. И царь Тохтамыш победил царя Мамая и прогнал его. Мамаевы же князья и вельможи, есаулы и алпауты били челом Тохтамышу. Он принял их и захватил Орду и сел на царство. Мамай же прибежал один в Кафу, утаив свое имя, и пребывал тут. Был опознан неким купцом и тут убит был от итальянцев и потерял свою жизнь.

Услышал Ольгерд Аитовский, что князь великий Дмитрий Иоаннович победил Мамая, и возвратился восвояси со многим стыдом.

Олег Рязанский, услышав, что князь великий хочет послать против него войско, убоялся и побежал из своей отчины с княгинею и с боярами. И рязанцы били челом великому князю, и князь великий посадил на Рязани своих наместников». Покинув место проигранной битвы, оставив своих воинов погибать под русскими копьями и стрелами, Мамай вовсе не смирился с участью неудачника. Он жаждал реванша. Военные ресурсы Мамаевой Орды не были исчерпаны даже после потери многотысячного войска на Дону. Остались у Мамая и достаточные средства на войну.

Итальянские колонии в Причерноморье продолжали финансировать его, получив взамен обширные земли на крымском побережье от Судака до Балаклавы и во внутренних областях полуострова. Быстро собрав «остаточную силу», Мамай решил вновь идти на Русь. Он извлек урок из поражения и не собирался повторять прежних ошибок. Теперь Мамай намеревался напасть стремительно и внезапно — «изгоном». Но время для набега было уже безнадежно упущено. Главный соперник Мамая в борьбе за владычество над всей Ордой хан Белой и Синей Орды Тохтамыш перешел Волгу и повел свое войско в половецкую степь. Мамаева «остаточная сила» вынуждена была выступить навстречу.

Две армии сошлись на реке Калке, той самой, на берегах которой полтора столетия назад ордынцы наголову разбили русско-половецкую рать. В битве Мамай потерпел поражение. Его «остаточная сила» оказалась лишь блеклой тенью былого военного могущества. Все лучшее, самое боеспособное осталось на Куликовом поле пищей для степных хищников. От неудачливого правителя отвернулись его приближенные. Они явились в стан Тохтамыша и, присягнув на верность, поступили на службу к новому владыке. Мамай с несколькими верными нукерами бежал на юг. С собой он не забыл захватить «множество имения, злата и сребра». Тохтамыш немедля снарядил погоню. Он хорошо знал: выигранная война еще не победа, пока жив его опасный соперник. Ведь когда-то и сам Тохтамыш в борьбе за власть над Белой Ордой потерпел страшное поражение, потерял войско, был ранен и спасся, лишь бросившись в бурную Сырдарью и переплыв ее под стрелами врагов. Тогда с помощью Тимура ему удалось возродить свою военную мощь. Теперь хан не хотел, чтобы его враг смог повторить нечто подобное.

Мамай бежал в те места, откуда началось его восхождение к власти, — в Крым. Здесь, в генуэзской Кафе, связанной с ним договором, он попросил убежища, рассчитывая поправить свои дела, чтобы в будущем вновь вступить в борьбу. Кафинцы согласились принять беглеца.

Однако суровые законы политики, как всегда, оказались сильнее и обычаев гостеприимства, и договорных обязательств, и благодарности за прежнее покровительство. Посовещавшись, правители Кафы решили, что неразумно ссориться с новым властителем Орды из-за неудачника. В результате Мамай был обманут и убит, вернее, казнен на площади Кафы 28 ноября 1380 года. Судьба сильной личности, претендовавший на роль «нового Батыя», завершилась бесславно. Расчеты колонистов полностью оправдались: поставленный Тохтамышем правитель крымского Салхата в договоре с консулом Кафы подтвердил все территориальные уступки, сделанные Мамаем генуэзцам.

Огромная степная держава, которую много лет трудами и кровью строил безродный темник и которая могла стать ядром возрождения единой могучей Золотой Орды, рухнула в считанные недели. Смертельную рану ей нанесла Куликовская битва. Тохтамышу оставалось лишь добить тяжко раненного врага. Новый хан, прирожденный Чингизид, неукротимый воитель и коварный политик, завладев остатками империи Мамая, объединил под своей властью основные части Золотой Орды. Но это единство было ущербным: из войны с Москвой и последовавшей за нею вспышкой междоусобицы Орда вышла ослабленной, обескровленной. Слабости этой она так до конца и не смогла преодолеть. Не восстановила она и во всей былой полноте свое владычество над Русью.

Но и русским дорого обошелся решительный шаг к независимости, сделанный на Куликовом поле. Огромные потери еще долго не были восполнены. На первых порах между объединенной Тохтамышем Ордой и союзом русских княжеств во главе с Москвой создалось примерное равновесие сил. Это способствовало установлению отношений, которые можно было назвать добрососедскими и даже союзническими. Еще до гибели Мамая Дмитрий Иоаннович послал к Тохтамышу своих «киличеев» — Толбугу и Мокшея «с дары и поминкы». Борьба с общим врагом временно объединила потомков Александра Невского и Чингисхана. Конечно, Москве было невыгодно, чтобы Орда вновь объединилась под твердой рукой одного хана и обрела прежнее могущество. Но Дмитрия Иоанновича беспокоила возможность нового нашествия Мамая, да и вряд ли думал он, что ордынские междоусобицы закончатся так быстро. Поэтому московский князь поддержал «законного царя».

Воцарившись в Сарай-Берке и покончив с главным соперником, Тохтамыш первым делом отправил в русские княжества посольства, возвещая о своем восшествии на ханский престол и о победе над общим врагом — Мамаем. Хан напоминал о единстве интересов. Он не требовал ни дани, ни изъявлений покорности. Это можно было понять так, что Русь из рабыни Орды превращается в ее младшую союзницу.

Послы Тохтамыша повсюду встретили достойный прием. Им была оказана подобающая честь, поднесены богатые дары. Зимой-весной 1381 года в Сарай-Берке направились ответные посольства из русских княжеств. Казалось, во взаимоотношениях Орды и ее вассалов наступает новая эпоха. Но так продолжалось недолго. Пока Русь оставалась де-факто независимой и не платила регулярной дани, Тохтамыш не мог считаться в глазах своих подданных и сам себя считать подлинным наследником великих ханов Золотой Орды. Москва страшила его возросшей мощью, раздражала славой победительницы татар. Кроме того, на юго-востоке владений Тохтамыша назревала война с его бывшим покровителем — могущественным Тимуром. Хану нужны были деньги и спокойный тыл. Добиться того и другого можно было за счет восстановления ордынского владычества над Русью.