Кто убил Наполеона? Бриары, Святая Елена (декабрь 1815 года)

В тот день, когда Наполеон покидает Бриары, Бетси Бэлкомб запирается в своей комнате, чтобы выплакаться. Жизнь на острове скучна для очаровательной шаловливой четырнадцатилетней девчушки. Но эти два последних месяца были полны очарования. Какая девушка еще может похвастаться, что товарищем ее игр был повелитель мира?

Бетси с сестрой, старше ее на два года, в прошлом году вернулись из колледжа в Англии, где их обучали и французскому. Их отец — Вильям Бэлкомб — морской агент и поставщик Ост-Индской компании.

Благодаря этой доходной профессии его семья входит в узкий круг привилегированных жителей острова Бэлкомбы живут зажиточно, со слугами и рабами в имении Бриары на склоне холма в двух километрах от Джеймстауна. В полусотне метров от их коттеджа — бунгало, или «гостевой дом», как его называют англичане. Сам по себе коттедж ничем не примечателен, но, как позже опишет Бетси, «он был окружен, как и все это утопающее в зелени место, настолько голыми горами, что имение казалось миниатюрным раем, цветущим Эдемом среди пустыни. К коттеджу вела аллея великолепных баньянов, по обе стороны обсаженная вечнозелеными гигантскими лакосами вперемежку с миртовыми и гранатовыми деревьями; повсюду были кусты больших белых роз, напоминающих шиповник, давший имя нашему имению. Тропинкой, затененной гранатовыми деревьями высотой в 30—40 футов, можно было попасть в сад».

На следующий день по прибытии Наполеон проскакал по этой баньяновой аллее, возвращаясь из Лонгвуд-хауза — имения, расположенного в глубине острова, которое англичане избрали для него как резиденцию. Он нащел Лонгвуд в плачевном состоянии, понял, что переехать не сможет еще долгое время, и в мрачном расположении духа возвращался в Джеймстаун, когда заметил въезд в Бриары. Его временное жилище в городе приводило его в отчаяние из-за зевак, заглядывавших в окна. Вот почему он обратился к адмиралу Кокбэрну с просьбой позволить ему пожить в бунгало в Бриарах, пока Лонгвуд не будет приведен в порядок.

Много лет спустя, уже в Лондоне, когда «блестящие надежды и мечты молодости отцвели и ушли в небытие», Бетси Бэлкомб поведает о тех незабываемых днях, когда ей было 14 лет, а Наполеон был их постояльцем. Этот эпизод странным и волнующим образом окрашивает бурную жизнь Наполеона, а портрет его, который создает Бетси Бэлкомб, не похож ни на один другой.

«Как живо возникает в памяти чувство ужаса, смешанное с восхищением, испытанное мною, когда я увидела его в первый раз, того, кого меня научили так бояться! Верхом на породистой черной как смоль лошади он показался мне полным достоинства и величия. Великолепное животное, вскидывая голову и кусая удила, величественно поднималось по аллее, и мне казалось, что оно гордится своим седоком, который был властителем почти всей Европы.

Наполеона усадили в кресло, и он, окинув наше маленькое жилье своим орлиным взглядом, поздравил маму с прекрасно выбранным местом для дома. Как только он заговорил, обаятельная улыбка и приятные манеры стерли последние следы моего страха.

Пока он говорил с мамой, у меня было время разглядеть его, что я делала с живейшим интересом. Я впервые видела такое примечательное, незабываемое лицо. Ни один из портретов, довольно верно отражающих его внешность, не передает ни улыбку, ни выражение глаз, которые были главной притягательной силой Наполеона».

Молоденькая девушка, стоящая перед Наполеоном, очень хороша собой: румяная блондинка, в чьей худенькой фигурке угадываются будущие округлости. На ее непослушных кудрях — капор, бюст схвачен корсажем с кружевным воротником, а из-под короткой юбки видны длинные, по щиколотку, панталоны — мода, которая до такой степени не нравится Наполеону, что позже он признается, что запретил бы ее, если бы был губернатором острова! Взгляд ее голубых глаз столь же прям и пытлив, как и у императора. Он приглашает Бетси сесть рядом с ним.

«Что я и сделала. Сердце громко колотилось. Он спросил, говорю ли я по-французски. Я ответила утвердительно, и он поинтересовался, где я учила этот язык. Его заинтересовали и другие предметы, которые мы проходили, особенно география. Он начал спрашивать меня названия столиц европейских стран. Столица Франции? — Париж. Италии? — Рим. России? — Теперь Санкт-Петербург, раньше Москва. При последнем слове он резко повернулся ко мне и, пристально глядя, строго спросил: «А кто ее сжег?» Когда я увидела выражение его глаз и услышала изменившийся голос, прошлый страх вернулся, и я была не в силах произнести ни слова.

Я знала о пожаре Москвы и часто присутствовала при спорах о том, кто — французы или русские — виновники этого ужаса. Я боялась каким-нибудь неосторожным намеком вызвать его гнев. Но он повторил вопрос, и я пролепетала: «Я не знаю, сир». «Ну-ну, вы отлично знаете, сжег ее я», — весело засмеялся он. Услышав его смех, я осмелела: «Я думаю, сир, что русские подожгли ее, чтобы прогнать французов». Он снова рассмеялся и казался довольным, что я кое-что знаю об этом».

Удивительная дружба быстро возникла между свергнутым с престола властелином — всего четыре месяца минуло со дня Ватерлоо — и молодой обитательницей острова. Впервые в жизни Наполеону некуда деть время — нет ни империи, ни армии. С Бетси он открывает прелести подросткового возраста, которых не знал, покинув в возрасте 9 лет родной дом на Корсике и оказавшись в военной школе в Бриенне: маленький худой мальчик с итальянской внешностью, плохо говорящий по-французски и не имеющий семейных связей, сразу же лишился детства. Ни колоссальная разница в возрасте, ни разность национальных привычек не помешали Бетси и Наполеону быстро обнаружить взаимную ; склонность к проказам и грубоватой шутке. Часто они разыгрывают обитателей Бриаров.

«Наполеон уже был в Бриарах, когда к нам в гости приехала маленькая дочь нашего друга мисс Легг, наслышавшаяся всяких устрашающих историй насчет императора. Я сказала ей, что он должен скоро прийти на лужайку у дома. Она в ужасе закричала и уцепилась за меня. Забыв, как сама совсем недавно испытывала нечто подобное, я была настолько жестока, что пошла к Наполеону и упросила его подшутить над маленькой испуганной девочкой.

Наполеон пошел навстречу гостье, нарочно растрепав волосы. Он потряс головой, состроил ужасающую гримасу и испустил дикий клич. Бедная малышка так пронзительно завизжала, что моя мама, опасаясь истерики, была вынуждена увести ее. Увидев, какое он пугало для англичан, Наполеон рассмеялся и не мог поверить, когда я призналась, что и у меня он вызывал такой же ужас. Он попробовал и со мной сыграть ту же шутку: опять взъерошил волосы, состроил гримасу, но показался мне больше смешным, чем страшным, и мы оба принялись хохотать. Он тогда еще раз испустил свой знаменитый дикий клич, а когда я не прореагировала, казалось, даже огорчился. Он рассказал, что так кричат казаки. Похоже, это была правда. Во всяком случае, крик был достаточно варварским, чтобы в этом не усомниться».

Храбрость Бетси восхищает Наполеона. Она, в свою очередь, счастлива, что нашелся взрослый, кому по душе ее проказы, и он ее не наказывает, как обычно поступает отец. Для нее же вопрос чести — не оставить безнаказанным ни одного розыгрыша Наполеона. Вот он обнаружил, что ему удается провоцировать Бетси, угрожая выдать ее замуж за сына Лас Каза, тихого мальчика, ее ровесника, казавшегося ей слишком уж молодым.

«Ничто не могло прогневать меня больше. Я не выносила, если со мной обращались как с маленькой. Вскоре ожидался большой бал, и, я надеялась, отец разрешит мне туда поехать, хотя и ожидала, что он напомнит мне о моем возрасте. Наполеон, видя мое недовольство, хотел, чтобы молодой Лас Каз поцеловал меня, и держал мне руки, когда тот приближался ко мне. Я вывертывалась, чтобы избежать поцелуя, но все напрасно. Освободившись, я закатила оплеуху "малышу" Лас Казу, но решила отомстить и Наполеону и вскоре нашла предлог, когда все собрались играть в вист. От бунгало Наполеона к нашему коттеджу вела крутая и такая узкая тропинка, что по ней можно было идти только гуськом. Наполеон шел первым, за ним Лас Каз, потом его сын, а замыкала цепочку моя сестра Джейн. Я отстала от группы ярдов на десять, а затем во всю прыть бросилась догонять их. Я налетела с разбега на сестру, та упала на маленького пажа, тот на отца, и, к великому смущению камергера, он сам налетел на императора. Наполеону еле удалось удержаться на ногах, хотя последний толчок уже не был таким сильным. Я была в восторге от всеобщего замешательства и думала, что отлично отплатила за поцелуй. Но мне недолго пришлось радоваться: Лас Каз, ошеломленный столкновением с императором, пришел в бешенство, услышав мой неудержимый смех. Он схватил меня за плечи и резко припечатал к скале. Тут я разозлилась. Я расплакалась и закричала: "О, сир, он меня толкнул!" "Ничего, не надо плакать, — сказал Наполеон, — я подержу его, а вы его накажете". Я стала трепать Лас Каза за уши, пока он не запросил пощады. Но я разошлась, а Наполеон, которому это надоело, отпустил камергера и приказал ему бежать, и, если я его догоню, он снова будет бит. Лас Каз бросился наутек, я за ним, а Наполеон хлопал в ладоши и хохотал. С тех пор Лас Каз невзлюбил меня и стал называть "сорванцом в юбке"».

Лac Каз и другие французские офицеры охвачены раздражением, если не ревностью, к этой молодой, свободного нрава англичанке. Ведь их отношения с Наполеоном определяются строгим протоколом. Офицер смеет войти в комнату к императору только после того, как будет позван слугой, он не имеет права ни заговорить с Наполеоном, ни сесть в его присутствии без приглашения, которое не всегда следует сразу. При обращении обязательно «Ваше Величество».

Все эти условности не для Бетси. Она называет Наполеона «Бони», и, если никому не велено было тревожить его, когда он долгими часами работал в саду, «я была исключением, как того желал император. Меня считали привилегированной персоной. Даже если он диктовал Лас Казу, Наполеон прерывался и отвечал на мой зов: «Открывайте калитку и входите», — говорил он, всегда встречая меня улыбкой».

Лас Каз, наиболее частый свидетель игр Наполеона и Бетси, кажется, затаил злобу. Этот пятидесятилетний, несколько торжественного вида аристократ — единственный из офицеров старше Наполеона по возрасту. Он гордится своим званием историка, тем, что один из всех компаньонов по изгнанию живет с Наполеоном в Бриарах. Вот как Лас Каз пишет в своем «Мемориале»: «В этой пустыне я один, с глазу на глаз, почти накоротке с человеком, который правил миром, с Наполеоном!» И вот теперь эта живая девчушка весело резвится в «его» огороде. Совсем маленького роста. Лас Каз, чей профиль напоминает старую птицу, потрясен инцидентом, случившимся однажды, когда Наполеон показывал Бетси очень красивую шпагу. Происшествие, как и многие проделки этой пары, было за гранью допустимого.

«Я попросила Наполеона дать мне подержать его шпагу. И тут же вспомнила, как сильно задел он меня этим утром. Искушение наказать его было столь сильным, что я выхватила шпагу из ножен и начала размахивать ею над его головой, делать фехтовальные приемы, что заставило Наполеона отступать до тех пор, пока я не загнала его в угол. Я твердила, что неплохо бы ему помолиться, так как намерена убить его. Слыша мои возгласы, сестра прибежала на выручку Наполеону. Она отругала меня, пообещав обо всем сообщить отцу, если я не прекращу немедленно. Я не слушалась, продолжая угрожать императору, пока моя рука не онемела. Я и сегодня вижу физиономию камергера, его пергаментное лицо, его испуг и возмущение тем, что я посмела оскорбить императора. Лас Каз посмотрел на меня так, будто хотел уничтожить на месте, но, испытав уже силу моих рук на своих ушах, предпочел оставить меня в покое.

Когда я положила шпагу, Наполеон взял меня за ухо, то же самое, какое трепал накануне, и сильно сдавил его, причинив мне боль. Я позвала на помощь. Он схватил меня за нос и потянул с силой, но как бы в шутку. В продолжение всей сцены он сохранял доброе настроение.

Всего этого не случилось бы, если бы утром Наполеон не рассердил меня. Отец строго следил за нашими занятиями, каждый день заставлял писать сочинения по-французски, иногда их соглашался просмотреть и поправить сам Наполеон. В тот день мне совсем не хотелось заниматься, как вдруг появился Наполеон и спросил, готово ли сочинение, которое я и не начинала. Тогда он взял пустую страницу и подошел к отцу, возле дома садившемуся на лошадь. «Смотрите, Бэлкомб, вот задание мадемуазель Бетсии, она над ним так хорошо поработала». Мой отец сразу не понял, о чем говорит Наполеон, но увидел чистый лист, его усмешку и решил, что тот просит, покарать меня. Отец притворился рассерженным и обещал меня строго наказать, если к обеду я не сделаю работу. Он ускакал, а Наполеон ушел, смеясь над моим смертельно огорченным видом. Именно в отместку я и решила проучить его шпагой...»

История со шпагой облетает весь остров и достигает даже Европы, где люди жадно ловят малейшие подробности жизни свергнутого императора. Маркиз Моншеню, представитель Бурбонов, посетивший остров несколько месяцев спустя, заносит в дневник впечатления от встречи с семьей Бэлкомбов: «Обе дочери говорят по-французски. Младшая, Бетси, своенравна и делает все, что ей приходит в голову. За ней и ухаживает Наполеон, как нам говорили еще в Европе». Такой увидел Бетси маркиз в тот день, когда ей вздумалось похвастаться ему, как она напугала Наполеона. Когда Моншеню спросил, вправду ли она хотела убить императора, он услышал: «Нет, не очень, я хотела только пощекотать его для смеха». Хотя и неизвестно, действительно ли Наполеон ухаживал за Бетси, но он при случае любил покрасоваться перед ней, как молодой человек красуется перед своей подружкой...

«Однажды он спросил меня, хорошо ли он держится в седле. Я искренне ответила, что лучше всех, кого я знаю. Он остался доволен. Приказав подать коня, он оседлал его и проскакал несколько раз галопом по лужайке, заставляя животное описывать совсем узкие круги и демонстрируя тем самым свое превосходное умение управлять им.

В другой раз конюх Аршамбо объезжал молоденького арабского скакуна, специально купленного для императора. Жеребенок то делал рывки, то вставал на дыбы и отказывался преодолеть белую ленту, специально положенную на газон, чтобы утихомирить его. Я заметила, что такого норовистого жеребца Наполеону не оседлать. Он улыбнулся и подал Аршамбо знак спешиться. К моему ужасу, он вскочил на коня и не только заставил его перемахнуть белую полосу, но и встать на нее копытом. Потом император часто скакал на нем».

— Вы могли бы стать объездчиком лошадей, — сказала Бетси.

— У людей и лошадей одинаковый стереотип поведения, — ответствовал Наполеон.

Их забавы подчиняются неписаным правилам, которым оба партнера следуют интуитивно. Проказы Бетси, даже самые рискованные, не вызывают ни раздражения, ни неодобрения Наполеона; во всяком случае, он считает себя как бы обязанным не реагировать. «У Наполеона было несколько прекрасных печатей и редких монет, с их помощью он запечатывал конверты. Однажды, помогая ему, я намеренно толкнула Наполеона под локоть так, что он обжег пальцы горячим воском. Это было очень болезненно. На пальце образовался большой волдырь. Но он дал понять, что не рассердился, а я сказала, что огорчена своей неуклюжестью. Прояви он недовольство, думаю, я рассмеялась бы...»

Эти правила игры позволяют Наполеону отвечать типично подростковой проказой на проказу. Накануне бала, идти на который Бетси позволено не без вмешательства Наполеона, она ловит его на плутовстве при игре в карты. В ответ император хватает ее бальное платье и запирается с ним в своей комнате. Бетси плачет и весь следующий день шлет ему записки, но он отвечает, что болен и не хочет ее видеть. А платье он возвратит только перед началом бала. Наполеон пользуется и детскими страхами Бетси, чтобы посмеяться над ней. Репетитором одного из младших братьев Бетси (на острове не было школ) был некто Старый Гуфф, сошедший с ума после приезда Наполеона и повсюду утверждавший, что получил задание организовать побег императора. Старый Гуфф покончит с собой и будет похоронен на развилке трех дорог, одна из которых ведет в Бриары.

«Помимо других глупостей я боялась привидений, и эта слабость была хорошо известна императору, пугавшему меня Гуффом долгое время после его самоубийства. По вечерам, когда я собиралась идти к себе, он восклицал: «Мисс Бетсии, оле Гуфф, оле Гуфф!» Никогда не забыть мне охватывавшей меня жути. Иногда среди ночи я прибегала в комнату матери и оставалась там до рассвета, когда ночным страхам приходил конец.

Как-то вечером мы сидели с матерью и сестрой у входа в коттедж, наслаждаясь прохладой, когда услышали шорох и, обернувшись, увидели фигуру в белом саване. Я закричала. До нас донесся смех, и моя мать сразу же узнала голос Наполеона. Она схватила завернутое в белую простыню привидение, которое оказалось одним из наших маленьких слуг. Наполеон уговорил его напугать меня, а сам, сидя в кустах, наслаждался произведенным эффектом».

Став взрослой, Бетси Бэлкомб поведает о многих детских проделках. Но одну из них она сочтет оплошностью, хотя наказана она была не тем, кто был объектом выходки, а отцом.

«Я помню, как показала Наполеону карикатуру, на ней он был изображен поднимающимся по веревочной лестнице, каждая перекладина которой носила название побежденной им страны. На последнем рисунке он сидел верхом на земном шаре. Карикатура воспроизводила распространенную тогда в Англии игрушку. При помощи остроумного механизма фигура Наполеона опрокидывалась по другую сторону лестницы, падала вниз головой и оказывалась на острове Святой Елены. Я не должна была показывать ему эти сомнительные шаржи, особенно в его несчастье, но в то время я была безответственным подростком, способным совершить неблаговидный, хотя и непреднамеренный поступок. Сегодня я понимаю, что иногда заходила слишком далеко. Отец, чьего гнева я опасалась, был не на шутку рассержен моей грубой выходкой, и на неделю меня заперли дома. Из учебного класса меня отправили в погреб, где я раскаивалась за содеянное в полном одиночестве. Я долго помнила это наказание еще и из-за крыс, которыми был полон погреб. Император выразил сожаление по поводу суровости наказания за проделку, ибо не придал ей большого значения, но весело слушал мой рассказ о сражении с крысами, припомнив, как однажды и сам был перепуган крысой, выпрыгнувшей из его шляпы в тот момент, когда он собирался водрузить ее на голову.

Еще один раз меня закрыли в погребе на целую неделю, вопреки просьбам Наполеона, из-за какой-то шалости, разгневавшей отца. Каждое утро я спускалась в погреб и выходила оттуда перед сном. Каждый день в течение недели Наполеон приходил к зарешеченному окну поболтать со мной; ему удавалось даже рассмешить меня, пародируя мое и свое заточение: «Вы видите, Бетси и, мы оба пленники, но вы плачете, а я нет». — «Но вы уже отплакались?» — «Да, но это не смогло разрушить мою тюрьму. Уж лучше чем-нибудь занять себя и не падать духом».

В Бриарах Наполеон привязался к садовнику Бэлкомба старому рабу-малайцу Тоби. Тот был пленен, посажен на английское судно и продан много лет назад на остров Святой Елены. Гуляя по саду, Наполеон любит поболтать с Тоби. Тот, опершись на лопату, растерянно улыбается и отвечает на быстрые вопросы Наполеона через Лас Каза, который переводит его рассказы о далекой стране и жизни в рабстве. По настоянию Бетси Наполеон спрашивает Бэлкомба, не может ли он откупить старого садовника; губернатор отвечает отказом:

— Дело не только в Тоби, которого хочет освободить генерал Бонапарт, чтобы доставить удовольствие Бетси. Он хочет заслужить признательность всех негров острова.

Наполеон замечает, обращаясь к Лас Казу:

— Этот бедняга Тоби был оторван от семьи, от своей земли, от себя самого! Может ли быть для него мука страшнее, а для его мучителей преступление ужаснее? Если это дело рук какого- нибудь английского капитана, то он, без сомнения, один из самых опасных, отвратительных типов. Но если целый экипаж судна причастен к преступлению, это еще не говорит об их злонамеренности, так как развращенность нравов всегда индивидуальна и почти никогда не бывает коллективной.

«Часто великолепной лунной тропической ночью, — пишет Бетси, — он поднимался часа в три и шел побродить задолго до того, как просыпался Тоби, завтракал восхитительными фруктами, которыми был полон наш сад. Старый садовник относился с таким обожанием к «Бони», как он его называл, что всегда оставлял для него ключ от калитки в условленном месте у входа в сад. Никто другой не пользовался таким расположением старика — кроме Наполеона, без остатка покорившего его сердце...

Старый раб всегда сохранял глубокую признательность Наполеону, и не было для него большей чести, чем поручение собрать для императора самые лучшие плоды или составить великолепный букет, чтобы послать в Лонгвуд. «Я собираю их для этого доброго человека, для Бони», — объяснял садовник. Каждый раз, когда я навещала императора в Лонгвуде, он осведомлялся о здоровье старого Тоби, которому подарил в день отъезда 20 золотых наполеондоров...»

Несколькими годами позже, переехав в Лондон, Бетси так вспоминала о том, кто был известен миру как высоко вознесшийся страшный воитель и государь, кто когда-то представлялся ей «людоедом со сверкавшим посреди лба глазом», а стал товарищем ее игр:

«Я не встречала никого, кто бы так беззаботно отдавался детским проказам. Он безоглядно, подобно ребенку, погружался в условный мир игры, и, хотя я часто злоупотребляла его терпением, я никогда не видела, чтобы он потерял хладнокровие или указал мне на свой возраст и положение, дабы защититься от моей фамильярности и последствий своего снисходительного ко мне отношения. Я же, играя, видела в нем брата или сверстника. Все наказы, которые мне давались, и моя собственная решимость проявлять должное почтение в один миг улетучивались под магическим воздействием его улыбки и лукавого смеха. Если у меня был непривычно серьезный вид и вежливый тон, он спрашивал: ; «Что это с вами, мадемуазель Бетсии? Уж не изменил ли вам молодой Лас Каз? Если дело в этом, пошлите-ка его ко мне...» или что-нибудь в этом роде, что либо доставляло мне радость, либо вызывало гнев, и я тут же забывала, что решила наконец вести , себя как положено благовоспитанной девушке...»

Наполеон проживет в Бриарах два месяца, а затем переедет за 8 километров в свою мрачную резиденцию в Лонгвуде, которая наконец готова принять его. Наполеон играет в прятки с детьми, когда ему об этом объявляют. Единственному счастливому периоду его отшельничества приходит конец. Через два дня он покинет Бриары и свою юную подругу.

«...в день отъезда, печальный для меня день, сэр Джордж Кокбэрн в сопровождении свиты Наполеона прибыл в Бриары, а чтобы отвезти его в новую резиденцию. Я горько плакала. Наполеон подошел ко мне: «Не надо плакать, мадемуазель Бетсии. На следующей неделе вы приедете ко мне, и мы будем видеться часто». Я сказала, что это зависит от отца. Наполеон повернулся к нему: «Бэлкомб, возьмите с собой Джейн и Бетсии, когда на следующей неделе поедете в Лонгвуд». Он подарил мне очаровательную бонбоньерку, которой я часто восхищалась, и добавил: «Вы можете преподнести ее малышу Лас Казу в знак любви». Я снова расплакалась и выбежала из комнаты. Из окна я наблюдала за его отъездом. Сердце мое не выдержало, я бросилась на кровать, чтобы вволю выплакаться».

Добавить комментарий