Первая половина XIX века ознаменована многими крупными событиями, имевшими решающее значение для судеб Европы. Наполеоновские и последующие войны, прокатившиеся по всему континенту, поглотившие и родившие множество государств, величайшие сражения, такие, как Бородинское.
А также Битва народов при Лейпциге, Ватерлоо и осада Севастополя; Венский конгресс, ставший первым в истории «саммитом» такого уровня, «Священный союз», положивший начало объединению сил реакции, созданию «лиги монархов против народов».
Но и народы не дремали – это была эпоха революций, восстаний, мятежных бунтов. Вот перечень лишь некоторых из них: революции 1820 года в Испании, 1826—1827 годов в Италии, 1830 – во Франции, 1836 и 1846 – в Португалии, 1848 – во Франции, Германии, Италии, Австрии, Венгрии, в Турецкой империи; восстания 1821 года в Греции, в декабре 1825 года – в России, в 1830 году – в Польше, Бельгии, Германии, Австрии, в 1831 году (а потом чуть ли не ежегодно) – в Италии, в 1832—1834 годах – во Франции, в 1830—1846 годах – в Швейцарии, в 1846 – в Галиции, в 1848 году – в Дании и Швеции и т.д. и т.п.
В общем, королям, императорам, их жандармам и генералам скучать было некогда. Все прогрессивное подвергалось зажиму и травле. Казалось бы, в такой обстановке культурная и светская жизнь должны были бы замереть. Ан нет!
Представьте себе, что именно в это суровое время культура и искусство, вопреки пословице «Когда говорят пушки, музы молчат», достигли небывалых высот. Достаточно упомянуть лишь имена тех людей, которые своим творчеством прославили человека и человечество тогда, когда его владыки уничтожали его всеми доступными способами. Вот лишь некоторые из них: Байрон, Шелли, Гёте, Шатобриан, Ламартин, Бальзак, Беранже, Гюго, Дюма, Стендаль, Вийон, Мюссе, Жорж Санд, Мицкевич, Бетховен, Вагнер, Гуно, Верди, Берлиоз, Россини, Шуман, Вебер, Шуберт, Шопен, Лист, Штраус.
Это в Западной Европе. А в России? О царствовании жестокого Николая I, вешателя декабристов и душителя польской, венгерской, румынской революций, мечтавшего задушить французскую и бельгийскую, французский историк А. Рамбо писал: «Несмотря на всю суровость цензуры, ...(оно) оказалось одним из самых плодотворных периодов русской литературы». Рамбо упоминает Пушкина, Лермонтова, Кольцова, Грибоедова, Гончарова, Соллогуба, Григоровича, Писемского, Достоевского, Тургенева и «первого великого композитора России» Глинку. Статью он завершает словами: «Таким образом, период железного ига наиболее ярко выраженного самодержца стал периодом подлинного русского литературного возрождения». Не правда ли, это напоминает нам что-то из нашей новейшей истории?
Творческих союзов, клубов и домов культуры в то время не было, поэтому писатели и поэты, композиторы и художники собирались обычно в литературных и музыкальных салонах, хозяйками которых были богатые и высокопоставленные светские дамы, прославившие этим свои имена. Салоны мадам Рекамье, мадам Неккер, ее дочери мадам де Сталь во Франции и Швейцарии, княгини Волконской в России и другие вошли в историю не только как культурные, но и как политические кружки. Не случайно баронесса де Сталь, чей салон был «средоточием недовольных либералов», подверглась изгнанию при Наполеоне.
Не только деятели культуры были завсегдатаями этих салонов. Видные политики и генералы, члены правительств и тайные советники королей считали за честь оказаться в кругу выдающихся творцов и прекрасных дам, чтобы, как говорится, «людей посмотреть и себя показать». А чем можно было показать себя? Прежде всего, наверное, рассказами и рассуждениями о том, чего не знали простые смертные, будь они трижды гениями в своем искусстве, — о дворцовых тайнах, о секретных переговорах, об интимных делишках их величеств и их высочеств, о минувших и будущих сражениях. Одним из таких салонов был салон княгини Ливен, жены (а затем вдовы) русского дипломата...
Весенним днем 1857 года группа парижских зевак стояла у роскошного старинного дома, ранее принадлежавшего Талейрану, к которому непрерывно подъезжали кареты, а в подъезд вносили большие венки и букеты.
— Кого хоронят? – поинтересовался один зевака у другого.
— Какую-то русскую княгиню фон Ливен.
— Фон Ливен? – повторил первый. – Странно, княгиня русская, а фамилия немецкая. – И направился дальше, удивленно покачивая головой и перебирая все известные ему русские фамилии, оканчивающиеся на «офф»: Орлофф, Нахимофф, Чернышофф, Горчакофф... Будь он терпеливее, то дождался бы того, как сам министр иностранных дел, будущий канцлер Российской империи, князь Горчаков в сопровождении посла Киселева подъехал к дому Талейрана и, сняв шляпу, направился к распахнутой двери.
Покойница, сухонькая, скорбно сжавшая губы, лежала в утонувшем в цветах гробу, облаченная в черное бархатное платье фрейлины Российского императорского двора. Двери на балкон были открыты, от теплого весеннего ветра колебалось пламя свечей, цветы еще пахли свежестью, не успев приобрести тяжелого запаха увядания и тлена.
А совсем недавно в этом доме кипели веселье и жизнь. Зеркала, не затянутые тогда крепом, отражали разношерстную и блестящую толпу завсегдатаев великосветского, приобретшего мировую славу салона княгини Ливен королей, министров, выдающихся государственных и общественных деятелей, знаменитых писателей, актеров и музыкантов, и среди них Альфред де Мюссе, Теофиль Готье, Оноре де Бальзак. И в центре этой толпы самый близкий, интимный друг графини Франсуа Гизо. Известный историк, он в сорокалетнем возрасте пришел в большую политику: после переворота 1830 года стал министром внутренних дел, затем народного просвещения, а с 1840 года – министром иностранных дел и даже премьер-министром Июльской монархии, фактическим руководителем всей ее политики до 1848 года, когда революция смела старый режим. Он пережил Дарью Христофоровну на семнадцать лет, уже не возвращаясь к политике, но всегда вспоминал дни и часы, проведенные с его возлюбленной Доротеей, от которой у него не было ни личных, ни государственных секретов.
Кем же она была, графиня, она же светлейшая княгиня Ливен?
Дарья (Даша, Доротея) Христофоровна, урожденная фон Бенкендорф, родная сестра знаменитого шефа жандармов, родилась в семье рижского военного губернатора в 1785 году. Ее детство и юность совпали с царствованием Павла I, одного из самых непредсказуемых русских царей. На счастье Дарьи, ее мать, урожденная баронесса Шиллинг фон Канштадт, была близкой подругой великой княгини Марии Федоровны, супруги императора. Под ее патронажем Даша прошла обучение в Смольном институте, была зачислена во фрейлины императрицы, а затем в пятнадцать лет была выдана замуж за царского любимца двадцатитрехлетнего военного министра графа Христофора Андреевича Ливена. Министром в двадцать лет он стал отнюдь не за военные заслуги, коих не имел, а потому, что его матушке, Шарлотте-Екатерине Карловне Ливен, довелось стать воспитательницей детей цесаревича Павла шести дочерей и четырех сыновей: будущих императоров Александра I и Николая I и великих князей Константина и Михаила. Все они росли при гатчинском дворе Павла, и их детство прошло под звуки барабанного треска и трелей солдатских сопелок «гатчинского» войска. Их ровесник и товарищ детских игр Христофор Ливен полюбился всем, и потому Павлом был назначен военным министром, а впоследствии оказался в фаворе и у его наследников.
В качестве жены военного министра Дарья сопровождала его на учениях, на которые Павел таскал за собой весь двор, «дабы жизнь раем не казалась».
Она слушала офицерские байки: «Назначен был вахтпарад. В январе мороз – смерть. Поручик Ермилов вздумал отличиться и без перчаток пошел. Ну, государь сразу заметил: «Молодец, поручик!» Тот гаркнул: «Рад стараться!» и пошел, ногу выпрямляет, подошвой шаг выбивает, любо! Государь опять отличил: «Похвально, капитан!» Ермилов опять: «Рад стараться!» и пуще старается. Государь еще похвалил: «Благодарю, — говорит, — майор!» Может, и дошел бы Ермилов до генерала, да вдруг как споткнется, да плашмя на землю. Государь сразу: «Негодяй! Неуч! В рядовые!» Вот тебе и генерал!
Но байки – байками, а сама она была свидетельницей маневров со взятием крепости Мариенталь, которую оборонял генерал-майор Пиппер.
По диспозиции, утвержденной Павлом, крепость должна была пасть в двенадцать часов дня. Но разразилась страшная буря, дождь со снегом. Когда подъехали к крепости, государь приказал адъютанту:
— Капитан! Поезжайте в крепость и прикажите тотчас сдать ее.
Капитан вернулся ни с чем:
— Ваше величество! Комендант говорит, что получил приказ сдать крепость в двенадцать часов и ранее этого срока не сдаст ни на минуту.
Император гневно замахал хлыстом.
— А! Еще новости! Иди снова и скажи: я велел, понимаешь, я!
Но твердый педант Пеппер не подчинился. И лишь когда прозвучал выстрел сигнальной пушки, означавший, что наступил полдень, ворота крепости открылись, мост опустился, И комендант вышел с подносом, на котором лежали ключи.
Окончательно продрогший и обозленный Павел воскликнул:
— За ваше исключительное повиновение жалую вас, сударь, в генерал-лейтенанты. А за то, что вы своего государя без нужды продержали три часа на дожде, приказываю вам целый час просидеть на шлагбауме! Привяжите его и поднимите!
Несчастного старика усадили верхом на шлагбаум с завязанными внизу ногами и подняли вверх.
— Продержать час! – приказал Павел и, повернув коня, поскакал во весь опор...
11 марта 1801 года Павел был убит, и на российский престол вступил Александр I.
Пушкин в 1826 году писал:
Воспитанный под барабаном,
Наш царь лихим был капитаном.
Под Австерлицем он бежал,
В двенадцатом году дрожал,
Зато был фрунтовой профессор!
Но Фрунт герою надоел —
Теперь колежский он асессор
По части иностранных дел!
Итак, Александр I полагал себя специалистом и по военным и дипломатическим делам. Такими же специалистами он считал и своих приближенных.
Поэтому граф Ливен побывал с царем в бесславном Аустерлицком сражении, а потом перебрался на дипломатическое поприще, первую пробу на котором прошел в Тильзите в июне 1801 года.
Собственно говоря, почти все переговоры с Наполеоном Александр вел лично, даже не прибегая к услугам переводчика и протоколиста, поэтому сохранилось так мало документов о тильзитских переговорах. Ливену и другим молодым дипломатам оставалось лишь готовить отдельные бумаги, которые могли понадобиться государю, и они не были в курсе переговоров. Случилось так, что Дарья знала об их деталях гораздо больше и почти из первых рук. Дело в том, что полномочный представитель на переговорах вице-канцлер А.Б. Куракин подробно информировал вдовствующую императрицу Марию Федоровну, мать царя, о ходе переговоров и о намерениях Александра I.
Кстати, расхожее мнение о том, что Александр I был легкомысленным, поверхностным человеком можно подвергнуть сомнению хотя бы по ходу и итогам тильзитской встречи. Ему впервые пришлось самому вести переговоры и выбирать единственно правильные решения, которые могли гарантировать интересы России. И он смог продемонстрировать тонкое и умелое дипломатическое мастерство. Ведь надо учесть, что переговоры велись после сокрушительного разгрома русской армии под Фридландом, где она потеряла свыше тридцати тысяч человек. Но и перемирие, и окончательно подписанные документы – Русско-французский договор о мире и дружбе и секретный договор о наступательном и оборонительном союзе – оказались вполне достойными и усиливали позиции России в Европе.
Так вот, 10 июня, еще до встречи двух императоров, Куракин имел длительный разговор с царем и о содержании беседы подробно сообщил Марии Федоровне: главным аргументом в пользу сотрудничества с Францией Александр считал сложившееся положение, имея в виду тяжелое военное поражение: «Бывают обстоятельства, — говорил он Куракину, — среди которых надо думать преимущественно о самосохранении и не руководствоваться никакими правилами, кроме мысли о благе государства».
Еще все и в Тильзите и в Петербурге считали, что царь не пойдет на серьезные переговоры, а тем более на союз с Францией, а Мария Федоровна уже знала об этом. Как всегда, сработал комплекс брадобрея царя Мидаса — человек не может держать тайну в себе. И Мария Федоровна поделилась ею со своей любимой воспитанницей и фрейлиной Дашенькой Ливен. Но Дашенька не подвела: никто другой царской тайны не узнал. На протяжении всех переговоров Дарья Ливен знала обо всех их подробностях. Так впервые, пока еще в пассивной форме, она проникла в святая святых высшей политики.
После встречи в Тильзите наступил медовый месяц в отношениях России и Франции, а в Европе на какой-то период воцарился мир.
Два года Христофор Ливен набирался ума в канцеляpияx российского МИДа. Но царедворец по натуре, карьеру он стремился делать на придворных балах и вечерах. Конечно должности, подобно прежней – военного министра, ему никто не предлагал, но тридцатилетний Христофор на нее и не претендовал.
24 июня 1807 года в Царском Селе состоялся бал, посвященный успешному завершению переговоров в Тильзите. Молодой царь, прекрасный танцор, был любимцем дам, да и какая бы из них не сочла за счастье танцевать с самим самодержцем российским?! Дарья Ливен была на седьмом небе, когда Александр пригласил ее.
— Мне больше нравится имя Доротея, и позвольте я буду называть вас так. Оно подходит вам, в нем слышится что-то неукротимое...
— Ваше величество! Если вы сумели хотя бы на время укротить самого Бонапарта...
— Почему же на время? Наш союз будет продолжительным и прочным.
— О нет, ваше величество! Вспомните мои слова через пять лет.
Государь нахмурился.
— Я еще никогда во время танцев не говорил с женщинами о политике. Посмотрите, какой красивый фейерверк...
Ровно через пять лет, 24 июня 1812 года армия Наполеона форсирует Неман и вторгнется в пределы России. Вспомнит ли тогда Александр нечаянное предсказание Доротеи Ливен?
Но ее он запомнил, И когда в 1809 году отправлял в Берлин нового посла Христофора Ливена, то заявил ему:
— Надеюсь, что ваша супруга будет вам надежной помощницей.
И слегка наклонил голову в сторону стоявшей рядом с мужем Доротеи.
В те годы Берлин был одной из самых провинциальных столиц Европы. Никакие важные дела здесь не решались, и назначение сюда можно было расценить как почетную ссылку. Но супруги не особенно переживали. Светская жизнь, хоть и не такая блестящая, как в Петербурге, шла в Сан-Суси своим чередом. Приемы, балы, вечера, карточные игры. Завязывались полезные дипломатические знакомства, которые пригодятся в дальнейшем. В разговорах дипломатов, приезжавших со всех сторон Европы, содержалась интересная информация. Ее получал и сам Ливен, но особенно много ценных сведений узнавала Доротея – перед хорошенькой молодой женщиной языки развязывались, и каждый стремился продемонстрировать свою приближенность к сильным мира сего и знание их секретов. После великосветских бесед супруги вместе составляли отчеты и направляли их в Петербург.
Пруссия переживала не лучшие времена: страна была по существу оккупирована французами – в самом Берлине стоял французский гарнизон, король Фридрих-Вильгельм III, личность слабая и нерешительная, канцлера назначал с согласия Наполеона; как писал историк Э. Дени, «среди полного молчания, воцарившегося в Германии, слышны были лишь плаксивые голоса трусливых министров, стремившихся умилостивить Наполеона».
Правда, были среди немцев и патриоты-герои.
Вскоре после приезда в Берлин Доротея оказалась свидетельницей зрелища в оккупированном городе невиданного: некий майор Шилль вывел свой гусарский полк на городскую площадь и стал проводить учения. При этом, по описанию очевидца, «Шилль показывал, как надо держать шашку, чтобы отрубить голову французу, и как, переменив позицию, можно отрубить голову и другому французу».
Фридрих-Вильгельм III отстранил Шилля от должности и выслал из Берлина. Шилль возглавил партизанский отряд и погиб в бою с французами.
В 1809 году велись боевые действия Франции против Австрии, за всеми перипетиями которых супруги Ливен, находясь в прусской столице, внимательно следили. Им одним из первых стало известно о намерениях австрийского канцлера Меттерниха выйти из войны с Францией и заключить с ней союзный договор (который и был подписан позже, в марте 1812 года). Об антироссийском характере прусско-французских и австро-французских переговоров и о планах Наполеона напасть на Россию супруги Ливен сообщали заблаговременно.
24 февраля 1812 года Пруссия и Франция подписали договор о совместных действиях против России. Фридрих-Вильгельм предоставил в распоряжение Наполеона корпус в двадцать тысяч человек, но, отправляя его в поход против России, тайно послал в Петербург с «покаянием» своего приближенного, прусского фельдмаршала фон Кнезебека, переодетого купцом. Сообщение Ливена об его выезде было последней депешей посла из Берлина. Супруги Ливен покинули его и вернулись на родину.
События развивались стремительно. Еще до нападения Наполеона на Россию было заключено российско-шведское соглашение, направленное против Франции, к которому 5 апреля 1812 года присоединилась Англия, а 18 июля Англия заключила с Россией договор о союзе и помощи. Наступает новый этап российско-английских отношений.
Граф Ливен получает назначение на должность посла в Лондоне. На этом посту он пробудет двадцать два года, период, который явился вершиной разведывательной деятельности светлейшей княгини Доротеи Ливен. Этому титулу она обязана матери мужа, графине Шарлотте-Екатерине Карловне, которая, начиная со времен Екатерины Великой, находилась в фаворе у царской семьи на протяжении четырех царствований. В 1826 году по случаю коронации царя Николая I она со всем нисходящим потомством была возведена в княжеское достоинство с титулом «светлости».
Лондон нисколько не походил на тихий захолустный Берлин. Да и княгиня Ливен стала уже не той начинающей и немного наивной женой дипломата, которой она была в Берлине.
Доротея, получившая кое-какой опыт, знакомая с методами сбора информации, умеющая заводить новые связи и создавать вокруг себя атмосферу всеобщей приятности и взаимного доверия, сумела оказаться в центре дипломатической жизни Лондона. Она создала великосветский салон, где собирались выдающиеся дипломаты, политические деятели, писатели, журналисты. Горячие споры о политике, сплетни о жизни королевского двора, писательские диспуты – ничто не минует ушей любознательной Доротеи.
Один из гостей, лорд Гауэр, бывший посланник в России, рассказывает о своем чудесном спасении:
— 11 мая некий Беллингем явился в вестибюль палаты общин, чтобы убить меня. За что? Я ведь его никогда не встречал. Ему, видите ли, не нравилось развитие англо-российских отношений. Несчастный Персиваль, премьер- министр, попался ему под руку и был убит выстрелом из пистолета. Я спасся только потому, что задержался в этот день в конюшне, где моему «Сен-Жермену» делали операцию...
В соседнем кружке Доротея слушала рассказ лорда Гренвиля об очередном скандале в королевском семействе:
— В свое время принц Уэльский по настоянию отца, упрашивающего его остепениться, согласился жениться на одной из своих немецких кузин Каролине Брауншвейгской при условии, что будут уплачены его долги. Несколько лет спустя и принц, и Каролина, как бы это помягче сказать, заимели пассий на стороне. Каролину отстранили от дочери, но его величество Георг III признал ее невиновной. Вскоре принц стал регентом и совершенно отнял дочь у матери. Та обратилась в парламент, решения вынесено не было, но было сказано: «Поведение, подобное поведению регента, может привести к падению королевской власти. Члены королевского дома, по-видимому, единственные люди в стране, которые нисколько не заботятся о своей чести. Принц не должен себя обманывать относительно впечатления, производимого его поведением, и воображать, что он выйдет целым и невредимым из всех этих историй».
Ни рассказчик, ни Доротея не могли и подозревать, что через сто двадцать, а потом еще через шестьдесят лет подобные скандалы с принцами Уэльскими повторятся...
Но все это было лишь светской болтовней, а русскому правительству нужна была точная информация о политике Англии в отношении России и европейских государств, где в эти годы шли наполеоновские войны.
На смену правительства Персиваля пришло правительство Ливерпуля, который занял место премьера на целые пятнадцать лет. Министром иностранных дел стал лорд Каннинг, который впоследствии займет важное место в жизни Доротеи. Пока же молодой министр был нечастым посетителем ее салона, вежливым поклонником и приятным рассказчиком.
Многое из того, что говорил он и его собеседники, становилось достоянием супругов Ливен. Они были постоянно в курсе всех политических новостей и слухов. Начало их деятельности в Лондоне совпало с «золотым веком» отношений между Россией и Англией, объединенных войной с Наполеоном. Но все равно российский МИД должен был знать обо всем.
Как-то раз Доротея поделилась с мужем случайно услышанной фразой и своими размышлениями по этому поводу. Тот пришел в восторг и... предложил жене самостоятельно составить депешу министру иностранных дел Нессельроде.
Надо сказать, что граф Ливен старался не утруждать себя излишней работой, и коль скоро у него появилась такая помощница, постепенно отстранился от переписки и других дел. Не случайно в истории русской дипломатии граф Ливен, проведший послом в Лондоне двадцать два года, почти не упоминается. По свидетельству известного писателя-мемуариста Ф.Ф. Вигеля, Доротея «при муже исполняла должность посла и советника и сочиняла депеши».
Надо добавить, что несколько лет спустя в Лондон на должность секретаря посольства прибыл молодой А.М. Горчаков, будущий министр иностранных дел и канцлер Российской империи, тот самый, которому еще в лицее Пушкин предсказал блестящее будущее:
Тебе рукой Фортуны своенравной
Указан путь и счастливый и славный.
Понятно, что при таких помощниках Ливену оставалось лишь наслаждаться жизнью, чем он, в сущности, и занимался, предоставив те же возможности и своей супруге, так что их брак вскоре приобрел довольно свободный характер.
Война с Наполеоном шла к счастливому завершению. Граф Нессельроде, вступивший в прямую переписку с Доротеей, обсуждал с ней вопросы послевоенного устройства Европы. Она с мужем (точнее, муж при ней) были приглашены на знаменитый Венский конгресс, собравшийся в октябре 1814 года. Еще до официального открытия в ноябре он был, как теперь говорят, «обречен на успех». Ведь он стал первым в истории блестящим собранием почти всех властителей европейских государств. Был приглашен и представитель Франции Талейран.
Конгрессу предшествовали закулисные переговоры союзников друг с другом, а иногда и с бывшими противниками: их интересы во многом расходились или совпадали. Именно из депеш, поступивших из Лондона, русское правительство узнало о тайном договоре между Австрией и Англией, подписанном в Праге 27 июля 1813 года о фактической передаче итальянских монархий во власть австрийского императора Франца. А Россия могла дать на это свое согласие только при решении в ее интересах прусской и польской проблем. От их решения зависел успех конгресса. Сообщения Доротеи Ливен помогли Александру и графу Нессельроде сформулировать российскую точку зрения на обсуждавшиеся вопросы.
Вот как французский историк А. Сорель описывает обстановку конгресса: «Вена была переполнена дипломатами. Все настоящие или мнимые государства, которые с 1798 года либо подвергались грабежу, либо сами грабили других, требовали возвращения своих владений или хлопотали о подтверждении своих прав... Всего здесь собрал ось двести шестнадцать представителей разных стран. Затем начали съезжаться и монархи... Начались бесконечные, ставшие легендарными праздненства, и, по преданию, издержки на них достигли сорока миллионов франков. Но, несмотря на празднества, настроение там было далеко не мирное. Немецкий дипломат Гагерн рассказывает, что, приехав в Вену 15 сентября, он уже 21-го слышал разговоры о войне...»
Конгресс проходил в атмосфере непрерывных интриг, секретных встреч, взаимоисключающих обещаний, подкупов высших должностных лиц и использования всех методов тайной дипломатии, включая подключение к ней великосветских львиц и многоопытных куртизанок.
Главными действующими лицами конгресса, не считая монархов, были представители России, Англии, Австрии и Франции – Нессельроде, Кэстльри, Меттерних и Талейран.
Доротея, давно уже находившаяся в переписке с графом Нессельроде, впервые встретилась с ним в Вене. Это был опытный дипломат, ведавший внешней политикой России практически с 1812 по 1856 год.
Ему было тридцать четыре года, ей двадцать девять, и между ними сразу возникли доверительные отношения, не прекращавшиеся до последних дней жизни Доротеи. Хотя они встречались много раз, эти отношения не перешли за порог дружеских, и Карл Васильевич, отменный семьянин, оставался ее наставником и наперсником. С ним она делилась своими, даже интимными, секретами и выполняла его поручения, зачастую носившие, скажем, нескромный характер.
Именно Нессельроде познакомил ее со своим старым приятелем князем Меттернихом, которого весьма уважал и считал образцом государственного мужа и политика. Но уважение уважением, а дело надо было делать, и Нессельроде посчитал, что Доротея окажется ему хорошей помощницей.
Так и случилось.
29 ноября 1814 года Людвиг Ван Бетховен в присутствии коронованных особ дирижировал патриотической кантатой «Славный миг». Он был на вершине славы, короли и министры стоя аплодировали ему, и как раз в эти минуты всеобщего подъема и взаимного обожания Нессельроде сумел свести Доротею с Меттернихом.
По свидетельству современников, она не отличалась классической красотой (хотя портреты свидетельствуют об обратном), была худощава, выше среднего роста.
Но Меттерних не мог отказать себе в радостях свидания с Доротеей. Вначале они носили чисто светский характер, затем стали уединенными и, наконец, интимными.
И хотя Венский конгресс прославился легкостью царивших на нем нравов, связь эту нельзя было афишировать.
Под покровом темноты, инкогнито, в наемных каретах любовники раздельно направлялись в какую-нибудь загородную гостиницу. Там Доротея тихо, шурша юбками, поднималась в комнату, где ее ждал князь, и падала в его объятия.
Конечно, разговоры велись не только о любви, музыке и красотах Вены. То, что происходило на конгрессе, было постоянной темой бесед, и Доротея из первых уст узнавала о многих тайнах, которые на другой же день становились известными «лучшему другу» князя Меттерниха, графу Карлу Нессельроде.
Таким путем Александр узнал о тайных переговорах Меттерниха и Кэстльри с прусским министром Гарденбергом.
После этого Александр позвал Меттерниха к себе и, как вспоминал Талейран: «Между ними произошел разговор, в течение которого он обращался с этим министром так высокомерно и применял такие резкие выражения, что они могли бы по казаться из ряда вон выходящими даже по отношению к собственным его слугам». Меттерних заговорил о выходе в отставку. Он так и не узнал об источнике утечки информации, так как Александр умело замаскировал его, сославшись на прусского короля.
Но во всей этой истории с Меттернихом самое пикантное заключается еще в одном обстоятельстве. Общаясь с Дарьей, он преследовал не только любовные цели. Она ему была нужна как ценный агент, близкий и к российскому, и к английскому двору. Ему удалось «уговорить» ее и, с ведома Нессельроде, Дарья дала свое согласие, став, таким образом, двойным агентом, служащим и Австрии и России, но отстаивающей, конечно, интересы последней.
В июне 1815 года Венский конгресс завершился, и делегации разъехались по домам.
Дарья Ливен снова оказалась в знакомой атмосфере Лондона. Возродился ее салон, постоянные посетители и поклонники хозяйки вновь заполнили шумной толпой залы посольства, и информация, получаемая ею, потекла теперь уже в два адреса – в Вену и Петербург. При этом в Петербург направлялись в копии и те донесения, которые шли в Вену, таким образом и Нессельроде и Александр I были в курсе этой переписки и иногда придавали ей нужное направление.
26 сентября 1815 года три монарха – России, Австрии и Пруссии, к которым позже присоединился король Франции и ряд других монархов, подписали в Париже трактат Священного союза. Принц-регент Англии Георг, будущий Георг IV, не подписал трактат, но в личном письме к Александру заявил о полном согласии с его принципами.
Текст договора составил царь, но его вдохновительницей стала женщина, баронесса Варвара-Юлия Фитингоф, разведенная жена барона Крюднер. Она не была ни разведчицей, ни шпионкой и ничьим агентом, но называла себя «посланницей божественного Провидения», поэтому заслуживает того, чтобы сказать о ней несколько слов. Проникнутая религией интриганка, жаждущая влияния, хозяйка петербургского салона, главной приманкой и постоянным посетителем которого был сам царь Александр I, она имела на него большое влияние.
После весьма светской жизни (по немецкой пословице: «Старая шлюха становится святошей») Юлия вдруг сделалась набожной и мистически настроенной. С 1812 года она предсказывала падение «черного ангела», то есть Наполеона, и наступление эры мира и всеобщего счастья под покровительством «белого ангела», то есть Александра, предрекала обновление мира через Священный союз царей и торжество Евангелия в братстве народов. Ее письма попали в руки Александру, который их жадно прочитал и разрешил пророчице писать ему самому. После первого падения Наполеона Крюднер предсказала его возвращение с острова Эльба и новое кровопролитие, за которым последует всеобщий мир. Исполнение этого предсказания особенно возвысило ее в глазах Александра, и он внимательно прислушался к ее словам о Священном союзе.
Впоследствии влияние Юлии Крюднер стало столь значительным, что начало беспокоить придворных, и Александр, боясь показаться смешным, перестал с ней видеться и получать от нее мистические послания, запретил ее выступления в защиту освободительной борьбы греков и, наконец, выслал из Петербурга. Впрочем, ее высылали также из многих немецких государств и швейцарских кантонов. Она умерла в 1824 году в шестидесятилетнем возрасте.
Хорошо известно, что Священный союз, вначале носивший скорее религиозно-мистический характер и являвшийся, по выражению Меттерниха, «пустым и звонким документом», вскоре под влиянием того же Меттерниха сделался «лигой монархов против народов».
Роль Меттерниха в европейской политике эпохи Священного союза столь велика, что историки называют этот период «меттерниховской системой». Этот надменный, самовлюбленный и проникнутый сознанием необычайной важности своей персоны человек был заклятым врагом любой революции, всего нового, сторонником политики вмешательства и силового подавления любых освободительных движений. Но, принципиальный сторонник Александра по Священному союзу, он не постеснялся одновременно с участием в создании Священного союза подписать с представителями Англии и Франции секретный договор, направленный против России. Об этом царь узнал из сообщения Дарьи Ливен.
В сентябре 1818 года в Аахене состоялся конгресс, на который Александр лично пригласил графиню. Его величество оказывал ей свое монаршее внимание, часто беседовал с графиней по вопросам европейской политики и дал секретные инструкции. Здесь она вновь встретил ась с Меттернихом, и роман вспыхнул с новой силой. Их встречи продолжались на конгрессах в Троппау в 1820 году и в Вероне – в 1822-м.
Но постепенно умирал Священный союз и угасал роман Климентия-Лотаря Меттерниха и Дарьи Христофоровны Ливен. В 1823—1825 годах она еще направила ему несколько сообщений, в частности запись конфиденциальной беседы с королем Георгом IV, а также другие сообщения, согласованные с Нессельроде, иногда дезинформационные, направленные на ухудшение англо-австрийских отношений, в частности по вопросу о событиях, происходивших в это время на Балканах.
В 1825 году в Петербурге состоялась последняя конференция Священного союза. Кроме Александра, никто из монархов не присутствовал. Австрию представлял Меттерних, но его встречи с Дарьей уже носили платонический характер, ибо к этому времени другой человек был близок к тому, чтобы занять его место – министр иностранных дел Англии Джордж Каннинг.
Александр I принял Доротею для важной конфиденциальной беседы. Откровенный разговор велся о тайных планах серьезного поворота во внешней политике России — постепенного отхода от Австрии и сближения с Англией. Отношения Доротеи с Каннингом как нельзя лучше соответствовали планам царя. Он подробно выслушал ее, проинструктировал, дал несколько других наставлений, а после беседы заявил Бенкендорфу:
— Когда я видел твою сестру последний раз, она была привлекательной девочкой. Сейчас она – государственный деятель.
Тогда же Доротея встретилась с графом Нессельроде. Он детализировал задание царя, подтвердил необходимость разрыва с Меттернихом и создания «прочных отношений» с Каннингом. Лукавый царедворец не называл вещи своими именами, но Доротея прекрасно поняла, что он имел в виду. Она согласилась, тем более что это соответствовало и ее желаниям.
Вернувшись в Лондон, Доротея уже «не могла противиться» ухаживаниям Каннинга. Завязался новый роман, который длился несколько лет. Эти годы характерны тем, что Россия и Англия из традиционных соперников превратились во временных союзников (правда, очень сомнительных) в деле поддержки борьбы греков против Оттоманской империи. В беседах с Каннингом Ливен доводила до него направленную информацию о том, что Россия все больше склоняется к поддержке борьбы греков. Каннинг, ставший премьер-министром, понимал, что при поддержке России Греция наверняка добьется независимости, а в таком случае нельзя допустить, чтобы она считала себя обязанной только державе, являющейся соперницей Англии. Волей-неволей Англия склонялась к союзу с Россией, и в 1825—1827 годах они вместе участвовали в поддержке греков, в частности в Наваринском сражении, в котором почти полностью был уничтожен турецкий флот.
Роман Дарьи с Каннингом оказался недолгим: в начале 1828 года Джордж умер. После его смерти новый английский премьер Веллингтон занял антироссийскую позицию.
Влияние Дарьи значительно ослабло, но источником информации она оставалась до самого отъезда супругов Ливен из Лондона в 1834 году.
По возвращении в Петербург, где уже царствовал император Николай I, светлейший князь Ливен назначается на почетную должность члена Государственного совета и попечителем наследника престола великого князя Александра Николаевича, будущего царя Александра II.
Но жизнь в Петербурге не сложилась. После привычного европейского ритма, постоянных «тусовок» в салонах, общения с интереснейшими людьми европейского, а то и мирового уровня петербургские будни показались Доротее тоскливыми и скучными, а климат – суровым и унылым, За долгие годы пребывания за рубежом всех старых друзей и подруг она растеряла, новых не приобрела, пожалуй, лишь граф Нессельроде оставался ее постоянным другом.
Приступы ипохондрии, «английского сплина» все чаще охватывали Доротею. Она чувствовала себя одинокой, с мужем у нее было мало общего, к тому же вскоре после возвращения он заболел и умер. По нему она грустила недолго. Но тут страшное горе настигло ее – одного за другим она теряет двух своих сыновей.
Мысли о самоубийстве бродят в ее голове, но она пересилила себя и, следуя совету Нессельроде, навсегда покинула Россию, хотя никогда не теряла любви и чувства преданности к своей стране.
Приехав в Париж уже пятидесятилетней, но по-прежнему привлекательной и обаятельной, она сразу окунулась в бурную парижскую жизнь. Франсуа Гизо стал ее «лебединой песнью», и роман с ним длился многие годы.
Дарья, как и всегда, считала своим долгом информировать Нессельроде о всех заслуживающих внимания событиях. И хотя граф реже докладывал царю ее личные послания, все же они доходили до сведения его величества Николая I. Это особенно проявилось в период 1840—1848 годов, когда Гизо фактически руководил политикой Июльской монархии.
После революции 1848 года отношения России и Франции обострились и с каждым годом ухудшались. Приближались события Крымской войны. Победоносная война казалась Наполеону III лучшим средством разрядить напряженную обстановку в стране и избавиться от угрозы новой революции.
О настроениях французских правящих кругов Доротея неоднократно сообщала в своих письмах к Нессельроде, который в 1845 году стал государственным канцлером Российской империи. Он всегда считал Францию главным противником, и сообщения Доротеи подтверждали его точку зрения. Она писала о том, что Франция не только вступит в войну на стороне Турции и Англии, но вынашивает планы вовлечения в войну против России Шведско-Норвежского королевства, а также Испании.
Но... С ее информацией произошло то же, что происходило с информацией сотен других разведчиков за всю мировую историю: она шла вразрез с мнением верховной власти. Но только ли сам император Николай I виноват в том, что Крымская война стала неожиданностью?
Российские посланники в Лондоне, Париже, Вене и Берлине – Ф.И. Бруннов, Н.Д. Киселев, П.К. Местендорф и Л.Ф. Будберг накануне войны направляли в Петербург далеко не достоверную информацию. Дорожа своими постами и опасаясь недовольства царя, они старались изобразить политику тех стран, где они представляли интересы России, в полном соответствии с тем, как она виделась Николаю I.
Даже граф Нессельроде в своих докладах императору игнорировал полученную им информацию Доротеи Ливен, а возможно и других источников, и занимался лакировкой событий и фактов не менее усердно, чем подчиненные ему послы и посланники.
Доротея тяжело переживала поражение России в Крымской войне. В октябре 1855 года она сообщила, что французский император «очень недвусмысленно высказывается за прекращение военных действий». Это было последнее, что могла сделать Дарья Ливен для своей Родины. Ее информация вместе с другими данными помогла выработке позиции России на мирных переговорах в Париже. Разногласия Англии и Франции умело использовал русский делегат на Парижском мирном конгрессе талантливый дипломат А.Ф. Орлов, и условия мира оказались для России более приемлемыми, чем можно было ожидать.
Через несколько месяцев после окончания конгресса Дарья-Доротея Христофоровна Ливен умерла.