Весна 1934 года. В уютном берлинском кафе почти пусто. Лишь две дамы за чашечкой кофе ведут тихий, непринужденный, казалось бы, светский разговор. Но прислушайся к нему кто-нибудь – он был бы немало удивлен.
Помощник нелегального резидента советской разведки Лиза Зарубина, инструктируя молодую связную Китти Харрис, рассказывала ей эпизод из своей практики.
— Когда мы работали в Париже, то почта от нас в Центр шла через легальную резидентуру в Вене. Туда и обратно доставлялась курьерами из иностранцев. Но однажды в Вену для получения важного пакета вызвали мужа. Он был занят, и пришлось ехать мне. Что в пакете, мы не знали.
Благополучно прибыла в Вену. На встрече в кафе наш сотрудник передал мне толстый иллюстрированный журнал, сказав, что завернутый в газету пакет находится внутри. Попрощалась, не зная, где и под какой фамилией он живет.
В пансионе открыла журнал, развернула газету. Боже мой! Пакет – большой канцелярский конверт, туго набитый и с пятью печатями. Как везти? Сложить вдвое, чтобы положить в сумочку, невозможно: он не гнется, в чемодан нельзя из-за таможенного досмотра на границе, на себе – из-за громоздкости. От Вены до Парижа четыре границы... Решила вскрыть конверт и содержимое разложить в сумочку и на себя.
Вскрыла. В нем много разных вещей: два паспорта, один из них для меня, на другую фамилию и национальность, но с моей фотографией, большая сумма денег в долларах и английских фунтах и самое интересное – шифр на нескольких листах с примерами зашифровки и расшифровки на русском языке и другие важные документы. Мелькнула мысль: «Отдать обратно». Но некому. Я уничтожила конверт с печатями, часть содержимого положила в сумочку, остальное – на себя.
В двухместном купе соседка, пожилая дама в бриллиантах. Я залезла на верхнюю полку, стала читать, потом погасила свет. Дама в ужасе: «Зачем погасили?!» На ответ, что пора спать, дама попросила зажечь верхнюю лампу, так как не может спать в темноте – видимо, не очень доверяет своей попутчице. На рассвете она сошла.
Я осталась одна. Благополучно миновала три границы. На французской вошли пограничники, проверили паспорт. Никаких недоразумений. Затем жандармы-таможенники посмотрели содержимое чемодана, спросили, нет ли вещей, подлежащих оплате пошлиной, и ушли. Стало тихо.
Вдруг с шумом ворвался запыхавшийся жандарм-пограничник.
— Почему не пришли в таможню зарегистрировать ваше оружие? Мы вас там ждали. Где оружие? Мой коллега ведь сказал вам, что вы должны прийти в таможню, оплатить пошлину, зарегистрировать пистолет. Возьмите пистолет, и пойдемте скорее, поезд отойдет через пять минут! А если опоздаете – пеняйте на себя. Надо было вовремя прийти, или мы конфискуем ваш пистолет. Где оружие?!
Сердце мое забилось. Слишком дорогой груз я везла. Подумала – это провокация, что-то произошло в Вене, что привело к провалу. Но решила сопротивляться: «Никакого оружия нет!»
Подошел мужчина, сосед по вагону, и говорит: «Оружие у дамы из другого купе». Жандарм поспешил туда. Выглянула. Шла старая англичанка, несла антикварный дуэльный пистолет, что-то громко ворча. За ней жандарм с ее чемоданом.
Англичанка так и не вернулась. Присутствие духа спасло меня...
...Подобных случаев было немало в жизни Лизы за двадцать один год работы в разведке, в том числе тринадцать лет – в нелегальной...
Елизавета Юльевна Зарубина (Горская) родилась в 1900 году в Северной Буковине, в Румынии, в состоятельной семье управляющего лесным хозяйством крупного имения. Владелец, помещик Гаевский, все свое время проводил в игорных домах и клубах Бухареста, Будапешта и Вены. В имение наведывался редко, и всем хозяйством ведал управляющий.
Господин Юлий Горский, отец Лизы, хотя и не бедствовал, все же не был богачом: он ничем не владел, лишь управлял чужим богатством, был, как теперь называют, менеджером. Образованный и начитанный, он обладал, по тем временам, передовыми, широкими взглядами. Любил русскую культуру и сумел передать эти чувства своим детям. Дома читали русскую революционную литературу – Чернышевского, Лаврова, Плеханова, Степняка-Кравчинского.
Юность Лизы и ее брата совпала с годами Первой мировой войны – в начале ее Лизе было четырнадцать. Когда Лизе исполнилось семнадцать, из Петрограда донеслись вести о революции. Дом Горских в селе Ржавенцы, Хотинского района, стал центром общественной жизни. Лиза слушала пылкие речи и сама принимала участие в шумных собраниях. Слово «революция» стало главным в лексиконе тех лет. Весть об Октябрьском перевороте застала ее уже студенткой Черновицкого университета. Она выбрала историко-филологический факультет: он давал наиболее широкое образование. Но провинциальные черновицкие нравы да и сам университет не устраивали ее. Она окончила там только один курс и сумела уговорить отца отправить ее учиться в Париж – к счастью, к этому времени Первая мировая война закончилась и границы открылись.
Париж, конечно, очаровал Лизу, но к этому времени она уже выбрала путь революционной борьбы. А вести ее следовало ближе к дому, где все проблемы чувствовались острее, ближе к России, откуда исходил революционный дух. И Лиза перебирается в Вену, став на своем еще кратком веку студенткой третьего, Венского университета. У спешно закончила его, не только получила образование, но и попутно за годы странствий освоила помимо румынского и русского, на котором говорили дома, еще и немецкий, французский и английский языки.
И, естественно, окунулась в революционную работу. Ее родственница, Анна Паукер, уже активно участвовала в ней. Впоследствии она стала знаменитой политзаключенной румынской королевской тюрьмы, и за ее освобождение в предвоенные годы велась широкая пропагандистская кампания во всем мире.
В 1919 году Анна Паукер организовала подпольные молодежные отряды, боровшиеся за социалистическую революцию в Румынии. Если участие Лизы Горской в них выражалось в написании и распространении листовок, проведении бесед в рабочих кружках и исполнении обязанностей связной, то ее брат вступил в отряд боевиков. Он участвовал в террористических актах, в акции по экспроприации, в вооруженных стычках с полицией, дважды бежал из зала суда. В одной из стычек в 1922 году погиб.
Воспитание Лизы, общение с единомышленниками, наконец, гибель брата сделали ее стойкой революционеркой и привели в 1923 году к вступлению в Коммунистическую партию Австрии. К тому же благодаря внушенному еще отцом уважению к русской культуре, к российским революционным традициям она на всю жизнь стала страстной поклонницей Советской России, искренне верившей, что именно оттуда исходит свет, озаряющий путь в счастливое будущее человечества.
Стремление постоянно общаться с русскими товарищами, учиться у них, как делать революцию, привело ее в 1924 году на работу в качестве переводчицы в Советское постпредство и торгпредство в Вене. На бойкую и грамотную девушку, искреннюю сторонницу Советской России, обращают внимание представители Иностранного отдела (ИНО) ОГПУ, работавшие «под крышей» в советских учреждениях. Ей дают несколько поручений, проверяют, а затем, убедившись в ее честности и недюжинных разведывательных способностях, привлекают к работе во внешней разведке.
Это произошло в 1925 году. Лиза получает советское гражданство и в 1927 году из Австрийской компартии переходит в ВКП(б).
Началась полная тайн и приключений жизнь разведчицы. Первое время она работает в Австрии, затем в Москве, в секретариате ОГПУ, после чего ее направляют в Турцию.
О «турецком» периоде жизни Лизы Горской существует несколько версий. Все они в той или иной степени связаны с именем Блюмкина.
Яков Блюмкин был членом партии левых эсеров. В 1918 году ЦК партии эсеров принимает решение о необходимости сорвать Брестский договор, заключенный правительством Советской России с кайзеровской Германией. Метод для этого избирается самый простой – убийство германского посла в Москве Мирбаха. Сделать это берется Яков Блюмкин, работавший в то время руководителем отделения ВЧК по борьбе со шпионажем.
Шестого июля 1918 года Блюмкин со своим напарником посетил германское посольство под предлогом ознакомления посла с материалами на его родственника графа фон Мирбаха (кстати, того самого, который, по некоторым версиям, в свое время завербовал Мата Хари). Во время этого визита и был совершен террористический акт. Убийство посла сопровождалось мятежом левых эсеров в Москве.
После подавления мятежа Блюмкин бежал, некоторое время скрывался, участвовал в боевой и повстанческой деятельности на Украине. В мае 1919 года его амнистировали, он учился в Военной академии и некоторое время работал в секретариате Троцкого. С 1923 года – в ИНО ОГПУ, в Закавказье, в Монголии, на Ближнем Востоке. Одно время Блюмкин даже занимался поисками легендарной Шамбалы. Связался с местными шаманами, получил от них письмо на имя В.И. Ленина и какое-то лекарство для него. Правда, слишком поздно.
В 1929 году Блюмкин создал нелегальную резидентуру в Турции под видом торговой фирмы. Одной из задач резидентуры была слежка за Троцким, который после выcылки из СССР жил в Турции: Вместо этого Блюмкин часть средств, полученных для этого от Иностранного отдела ОГПУ, передал Троцкому. Кроме того, Блюмкин привез в Москву письмо Троцкого, адресованное Радеку, и обсуждал с Троцким способы восстановления связи с троцкистским подпольем. В Москве был арестован и расстрелян.
Вернемся же к роли Лизы Горской в деле Блюмкина.
Согласно одной версии, изложенной в книге Эндрю и Гордиевского «КГБ, история внешнеполитических операций от Ленина до Горбачева», летом 1929 года ОГПУ получил сведения о поведении Блюмкина. После этого начальник ИНО ОГПУ Трилиссер отдал приказ привлекательной женщине – агенту ОГПУ Лизе Горской «отбросить буржуазные предрассудки», совратить Блюмкина, выяснить степень его сотрудничества с Троцким и обеспечить возвращение Блюмкина в Москву... Когда несколько недель спустя Блюмкин был арестован в Москве в компании Горской, он понял, хотя и слишком поздно, что его «подставили».
— Лиза, — сказал он, — ты предала меня!
Другая версия изложена в воспоминаниях П. А. Судоплатова «Разведка и Кремль». В них говорится о Лизе: «Ее первым мужем был Блюмкин... он привез в Москву письмо Троцкого, адресованное Радеку. Лиза была потрясена этим. Она сообщила об этом руководству. Блюмкин был арестован, а позднее расстрелян».
Наконец есть еще одна, документальная, версия. В ней нет данных об официальных брачных отношениях между Блюмкиным и Горской. Возможно, это был гражданский брак, и совпадал он с тем временем, когда она работала в Турции. Но далее сведения отличаются от первых двух версий.
Согласно этой версии, в 1929 году, когда Блюмкин приехал в Москву (кстати, вполне официально, как сотрудник ОГПУ), Лиза Горская уже несколько месяцев находилась там, работала в секретариате ОГПУ и была женой или, формально, еще невестой опытного разведчика Василия Петровича Зарубина. О приезде Блюмкина она узнала, когда он пришел навестить ее. В архивных материалах имеется ее рапорт о встречах с Блюмкиным, носивших товарищеский характер, и в нем нет ничего о письме Троцкого и о том, что свидетельствовало бы о ее «потрясении» поведением Блюмкина. Судя по тексту, этот рапорт написан «постфактум», уже после задержания и ареста Блюмкина в здании ОГПУ, куда он явился самостоятельно, и носит характер «объяснительной записки».
Так что версия о том, что Блюмкин кричал: «Лиза, ты меня предала!» — несостоятельна, хотя и очень привлекательна для создания образа «роковой женщины».
Кроме того, а точнее сказать, в первую очередь, следовало бы ознакомиться еще с одним, недавно ставшим известным документом, касающимся роли Лизы Горской в деле Якова Блюмкина. Этот документ исходит из высшей инстанции того времени – самого Политбюро ЦК ВКП(б). Вот его текст, обнаруженный автором в архиве: «Решение Политбюро от 30 октября 1929 года, п. 30. О Блюмкине:
а) Поставить на вид ОГПУ, что оно не сумело в свое время открыть и ликвидировать антисоветскую работу Блюмкина.
б) Блюмкина расстрелять. (Коротко и ясно, без суда и следствия – «расстрелять»!)
в) Поручить ОГПУ установить точно характер поведения Горской.
Выписка послана т. Ягоде».
Тов. Ягода провел расследование. По-видимому, рапорт Горской об обстоятельствах ее встречи в Москве с Блюмкиным и явился одним из документов этого расследования. Сейчас можно сделать вывод, что, с одной стороны, никакой активной роли в вызове Блюмкина в Москву и его аресте Горская не играла, а с другой стороны, никаких порочащих Горскую материалов, касающихся этого эпизода, обнаружено не было, о чем Ягода и доложил Сталину. Таким образом, «характер поведения» Горской оказался безупречным, и этот эпизод, как и многие другие малозначительные эпизоды, сохранился в цепкой памяти Сталина.
Как уже говорилось, в 1929 году Лиза Горская сменила фамилию, став женой знаменитого в будущем разведчика Василия Зарубина, коренного москвича, сына железнодорожника. Он успел поучаствовать в мировой и гражданской войнах, с 1920 года работал в ВЧК, где сначала занимался борьбой с бандитизмом, контрабандой оружием и наркотиками, а с 1925 года уже по линии военной разведки работал в Китае и Финляндии.
После недолгой подготовки молодые получили свое первое задание: под видом чехословацких граждан обосноваться в Дании и создать там условия для дальнейшей работы за рубежом. Псевдоним себе Зарубин взял Бетси – в честь имени жены на английский манер.
Дания, далекая от мировых проблем, маленькая и незаметная даже на карте, представлялась райским уголком для работы. Так и получилось. Никаких трудностей супруги там не испытали. Через несколько дней после приезда Лиза зашла в магазин за покупками. Все надписи были по-датски, и она выбрала взглядом интеллигентную молодую женщину, чтобы обратиться к ней за помощью.
— Вы говорите по-английски? – спросила она.
— Нет.
— По-немецки?
— Да-да, конечно.
— Вы не можете мне помочь?
— С удовольствием.
Так Лиза познакомилась с женой владельца мастерской Хансена. Женщины быстро подружились, вместе ходили в парк «Тиволи», музей Торвальдсена, театры. Познакомили мужей. Вскоре Василий стал компаньоном Хансена, который способствовал получению Зарубиным вида на жительство. Теперь у них имелся первый настоящий документ, и их пребывание за рубежом оказалось легализованным.
Спустя некоторое время Зарубин уехал к новому месту назначения, во Францию, оставив жену в Копенгагене для ликвидации дел.
На Лазурном берегу, куда сначала направился Василий, он познакомился с молодой француженкой по имени Мая, которая стала впоследствии надежной помощницей нелегалов.
После приезда Лизы семья, по приглашению Маи, переезжает в небольшой городок под Парижем, где заводит знакомство с семьей предпринимателя «Ювелира», отца Маи. Он не скрывал своих левых взглядов и симпатии к Советской России.
Пока Василий ремонтировал автомашины в мастерской, куда устроился работать, Лиза «обрабатывала» жену «Ювелира». Это принесло ощутимые результаты, и Зарубиным удалось приобрести в лице этой семьи надежных друзей и содержателей конспиративной квартиры, явки и фотолаборатории. Хозяева отказались от получения какой-либо оплаты, а «Ювелир» обязался прекратить свои «левые» и просоветские высказывания в кругу знакомых.
К себе в помощники привлекли Маю, а затем, без ведома родителей, и ее брата. Мая выполняла эпизодические задания. Один раз возила срочную почту в Москву, ездила за почтой в гитлеровскую Германию. Брат много помогал в установке лиц, интересующих разведчиков; сам хороший спортсмен, завел связи со спортсменами-офицерами, получал от них интересную информацию. Когда же началась война в Испании, тайком от родителей уехал туда и воевал в составе Интербригады. Во время Второй мировой войны командовал крупным отрядом Сопротивления и окончил службу в большом чине.
При содействии «Ювелира», его жены, сына и Маи Зарубины приобрели еще несколько агентов из их окружения. Эти люди стали содержателями конспиративных квартир, помогли создать прикрытие для наших агентов-нелегалов в других странах, подтверждали их происхождение, при необходимости давали хорошие отзывы, переводили деньги.
Зарубины становятся совладельцами рекламного бюро. Об этом периоде их деятельности талантливо поведал писатель Тевекелян в книге «Рекламное бюро господина Кочека».
Однажды, когда Василий вернулся с работы, Лиза встретила его, загадочно улыбаясь.
— Что у тебя стряслось? – сразу спросил он.
— Ничего плохого.
— А все же?
— У нас... У нас будет сын. Или дочь.
— Что-о?! Ур-ра! – закричал Василий. – Что же ты раньше молчала?
— Надо было убедиться.
Он подхватил ее на руки и стал кружить по комнате, пока оба не упали на диван.
— Доставай бутылку!
— Мне теперь нельзя.
— Ничего, немного доброго французского вина не повредит. Ур-ра-а!
Хорошо легализовавшись в стране, Зарубины приступили к разведывательной работе.
Вардо (такова теперь была кличка Лизы) получила информацию, что в Париже находится ее старый венский товарищ по подпольной работе «Друг», армянин, антифашист, сторонник СССР. Она разыскала его. Встреча была радостной.
«Друг», хотя и не изменил своего отношения к Советской России, о своих симпатиях теперь умалчивал, в компартии не состоял, русского языка не знал. Все это помогло ему войти и закрепиться в местном «обществе».
— Я многого от тебя не требую, — сказала Вардо. – Помоги мне приобрести полезные связи и делись информацией, если она попадет к тебе.
«Друг» обещал помочь. На следующий встрече он рассказал о немецком журналисте, перебравшемся во Францию, так как он не хотел работать на Гитлера. Немец по своим взглядам был либералом, но «Друг» ему не доверял и считал, что его нельзя использовать в интересах разведки. Этот немец рассказал «Другу», что встретил в посольстве свою соотечественницу, которую знал по Германии, когда она еще работала стенографисткой в МИДе, а теперь – на той же должности в германском посольстве в Париже. Они сошлись два года тому назад, и он часто бывает у нее дома. Иногда она приносит стенограммы домой, расшифровывает и печатает.
«Друг» познакомился с этой стенографисткой. По его словам, она в летах, некрасивая. Чтобы выглядеть лучше, красит волосы хной (поэтому Вардо дала ей кличку «Ханум»), содержит престарелую мать, жалуется на нехватку денег. Сбережений у нее нет, на пенсию не рассчитывает. Сетовала на судьбу и выражала беспокойство о будущем.
Вардо предложила «Другу» закрепить знакомство с «Ханум» и подвести ее к тому, чтобы та согласилась подрабатывать, сотрудничая с ним как с журналистом. «Другу» с помощью жены удалось сблизиться с «Ханум». Она стала приезжать к ним в гости и делилась информацией. Как-то раз принесла копию какого-то документа, прочитала, но не отдала. Информация «Ханум» не всегда представляла интерес, но все же «Друг» платил за нее кое-что. Однажды он сказал «Ханум», что ему трудно ездить к ней (он жил за городом), и информацию надо будет передавать через женщину, его надежную подругу. «Ханум» отказалась.
Тогда организовали встречу Вардо с «Ханум» на квартире «Друга». Надо было найти общую тему для разговора. Будь «Ханум» матерью, Вардо поделилась бы с ней, что ждет ребенка, и женщины быстро нашли бы общий язык. Но Вардо с первого взгляда определила, что эта тема не годится: она может взвинтить «Ханум». Говорили обо всем и ни о чем. Наконец, о, удача! – тема определилась. Оказалось, что «Ханум» любит лошадей. Тут Вардо в буквальном смысле «села на своего конька»: ей было что вспомнить о деревенском детстве и о том, как она гоняла на лошадях по полям и холмам.
Личное обаяние, отличный немецкий язык Вардо сделали свое дело. Договорились встретиться в Париже, выпить кофе. А дальше – «дело техники». Так «Ханум» была переведена на прямую связь с резидентурой.
В беседах с «Ханум» Вардо охотно говорила на интересующую ту еще одну тему – о положении женщин, их борьбе за свои права и так далее. Как бы мимоходом Вардо несколько раз упоминала о том, что есть страна, где права женщин уже завоеваны, и они во всем равны с мужчинами. Эта страна – СССР. Так впервые в беседах всплыло это слово, и затем Вардо стала приучать «Ханум» к тому, что все лучшие, передовые идеи исходят из этой страны.
Как-то раз Вардо сказала «Ханум», что для «Друга» ее информация малоценна, ее нельзя использовать для печати. Но у нее есть товарищ, которого может заинтересовать серьезная документальная информация, причем вознаграждение будет значительно выше.
— Гарантия безопасности, — сказала Вардо, — в том, что информация будет отправляться надежно и передаваться правительственным учреждениям в Москве в обезличенном виде.
«Ханум» была потрясена. Она только отрицательно качала головой. Но от следующей встречи не отказалась. Вардо поняла, что бой выигран.
На новое свидание «Ханум», уже привыкшая получать деньги, пришла с более интересной информацией. Теперь Вардо и Василий (напомним, что он взял себе кличку Бетси, в честь Елизаветы, своей жены) располагали очень ценными сведениями о франко-германских дипломатических отношениях и о секретных переговорах. Информация от «Ханум» поступала до ее отъезда в Берлин на прежнее место работы.
Случались и забавные эпизоды.
Из Центра сообщили, что в Париж прибудет сотрудница Центра Сомова, и Вардо должна с ней встретиться. Сигналом послужит объявление в газете «Фигаро», что госпожа де Грасье разыскивает свою школьную подругу Элизу и просит ту откликнуться. Оно будет означать, что в течение трех дней подряд Вардо должна в одно и то же время проходить по правой стороне бульвара Виктора Гюго, одной из самых шумных парижских улиц. По той же стороне пройдет и Сомова. Опознать ее следует по главной примете: «У нее ноги как у балерины». Опознав, Вардо должна спросить ее по-немецки: «Вы, кажется, учительница немецкого языка!» Ответ: «Да, я преподаю немецкий язык».
Начались розыски. Прежде всего найти объявление в «Фигаро». Нашли. Вардо отправилась на бульвар. Подходила к прохожим с вопросом. Одни что-то отвечали, другие отворачивались с возмущением.
На четвертый день Вардо, чувствуя свою вину, сообщила в Центр о неудаче: она никого не встретила, видимо не смогла выявить нужные ноги. Из Центра сообщили, что Сомова на встречу не выходила, нелегалов забыли предупредить. Потом выяснилось, что Сомова сама вырабатывала условия встречи, считая себя очень красивой и стройной, отсюда и такая деталь, как «ноги балерины».
«Друг», помня о своем обещании знакомить Зарубиных с интересными и нужными людьми, вывел их на некоего «Росса», венгра, давно живущего во Франции, помощника члена парламента. «Друг» пригласил его к себе за город, но сам уехал, так что дома «случайно» оказались лишь жена «Друга» и Вардо. Они хорошо посидели, выпили, разговорились с венгром, а когда пришла пора уезжать, он предложил Вардо вместе возвращаться в Париж поездом. На вокзальной площади Вардо, опять же «случайно», увидела в машине своего «родственника», Бетси, который как раз собирался ехать в Париж. «Росс» отправился с ними. По дороге познакомились, оказались земляками: один венгр, другой «словак», оба из бывшей Австро-Венгрии. Выявилась общая неприязнь к Гитлеру и Хорти – венгерскому фюреру. Завернули в ресторан. Василий расплатился, дав понять, что у него есть – и немалые – деньги.
После нескольких встреч «Росс» согласился давать информацию, конечно не бесплатную, о ситуации в парламенте, о готовящихся документах, об обстановке в Германии и Венгрии. Эта информация не была особенно ценной, но все же проливала свет на многие интересующие Центр вопросы.
Связь с «Россом» поддерживала Вардо. К этому времени животик у нее уже округлился. Это давало ей дополнительные возможности для конспирации: кто мог заподозрить беременную женщину в чем-либо предосудительном?
Настало время рожать, и тут же встал вопрос: как и где регистрировать ребенка? Нашли выход – документы о рождении Мая отвезла в Москву, там мальчика зарегистрировали и сделали отметку в настоящем паспорте Вардо, а затем его зарегистрировали в Париже, о чем была сделала отметка в ее чехословацком паспорте. Так население Земли увеличилось сразу на двух человек!
Рождение сына укрепило статус семьи нелегалов Зарубиных во Франции как людей благонадежных, респектабельных. Когда Василию понадобилось продлить срок пребывания во Франции и он направился в полицию, начальник сказал ему:
— Вообще-то мы недолюбливаем словаков, они привносят слишком много хлопот в нашу жизнь. Но о вас и вашей супруге я слышал самые благоприятные отзывы и с радостью ставлю штамп в ваш документ.
Одновременно Вардо работала и с другими агентами, в частности с очень интересным человеком необычайной судьбы, бывшим царским генералом Павлом Павловичем Дьяконовым. За его спиной – Академия Генерального штаба, русско-японская война, военно-дипломатическая работа, снова война, на этот раз в составе русского экспедиционного корпуса во Франции, и, наконец, важный пост военного атташе в Великобритании, на котором он находился до закрытия русской военной миссии в 1920 году. Он переехал во Францию и имел широкие связи в рядах русской военной эмиграции, в частности в РОВСе – Российском общевоинском союзе. В те времена РОВС считался одной из ведущих антисоветских организаций за рубежом, и информация о ней и ее замыслах, которую давал Дьяконов, высоко ценилась в Москве. Кроме того, будучи кавалером ордена Почетного легиона и имея доступ в высшие военные круги Франции, он довел до сведения Второго бюро Генерального штаба французской армии подготовленные советской разведкой данные о «пятой колонне» профашистски настроенных генералов и офицеров. Это было необходимо, чтобы не допустить сближения на антибольшевистской основе Германии и Франции. Акция прошла успешно и сыграла свою роль в охлаждении отношений между этими странами.
У Бетси и Вардо имелась и другая агентура, от которой поступала важная военная и политическая информация по Франции и Германии, в частности об угрозе милитаризма и фашизма в этой стране,
В 1933 году, когда угроза осуществилась и Гитлер пришел к власти, Зарубиных направили в Берлин. Василий удивлялся:
— Почему меня? Ведь я даже немецкого языка не знаю. Может быть, из-за моей арийской внешности? – шутил он. Действительно, высокий, голубоглазый, с гладко зачесанными назад белокурыми волосами, он гораздо больше походил на плакатного арийца, нежели любой из главарей Третьего рейха.
Незнание языка стало бы неразрешимой задачей, если бы не превосходное владение им Лизой, которая в дальнейшем не только выступала переводчиком, но и сама проводила вербовки и встречалась с агентами.
Перед Бетси и Вардо на первых порах была поставлена почти неразрешимая задача: в недельный срок восстановить деятельность нелегальной резидентуры, которая прервалась из-за отъезда на родину большинства оперативных работников: почти все они оказались неарийцами, евреями, и их дальнейшее пребывание в фашистской Германии становилось небезопасным.
Вид Берлина, «украшенного» фашистскими стягами и плакатами, заполненного марширующими черно- и коричневорубашечниками, все это под топот сапог и щелканье каблуков производил удручающее впечатление. Но надо было работать, что тоже оказалось нелегко, так как немцев преследовали за контакты с иностранцами.
И все же Зарубины сумели не только наладить работу, но и придать ей второе дыхание.
Тот, кто видел фильм «Семнадцать мгновений весны», помнит «папашу» Мюллера, одного из шефов Гестапо, и людей, его окружавших, в числе которых был и знаменитый Штирлиц. В значительной степени прообразом Штирлица стал один из них, Билли Леман, известный под кличкой «Брайтенбах».
В Имперском управлении безопасности (РСХА) ключевое место занимало Четвертое управление – тайная государственная полиция, или гестапо. Его задачей было изучение противника и борьба с ним. РСХА возглавлял рейхсфюрер СС Гиммлер, его правой рукой был Гейдрих, который курировал работу Четвертого управления, а ближайшим помощником Гейдриха являлся Вальтер Шелленберг, впоследствии (в 1941—1945) – шеф германской разведки. Таким образом, в этом клубке сплелись все зловещие фигуры «Семнадцати мгновений».
Большая часть документов Четвертого управления, в том числе и ежедневные сводки, печатавшиеся только в двух экземплярах для Гиммлера и Гейдриха, проходили через руки «Брайтенбаха». Позже он стал начальником одного из подразделений нового отдела 4-Е, перед которым стояли главным образом контрразведывательные задачи. На этот пост он был назначен Шелленбергом. «Брайтенбаху» поручили «разработку» Советского посольства, а после прихода Гитлера к власти, в 1933 году, в его подразделении было создано Отделение по борьбе с «коммунистическим шпионажем».
Такое длинное описание системы гитлеровской госбезопасности необходимо для того, чтобы читатель понял, какую ценность представлял этот агент, работу с которым вела Вардо. Их встречи, проводившиеся в условиях глубокой конспирации, всегда были результативными еще бы, наша разведка оказывалась в курсе не только дейcтвий, но и замыслов фашистских главарей.
Двадцатого апреля 1934 года, в день рождения Гитлера, Билли Леман был повышен в чине и принят в СС. Вардо поздравила его с этим повышением, расценив его как свидетельство доверия гитлеровцев к «Брайтенбаху».
Некоторое время спустя он передал тексты телеграмм гестапо, что дало возможность советским дешифровальщикам установить гестаповский шифр.
В начале 1935 года «Брайтенбах» выполнил задание Центра и сообщил технические подробности о ракетах, изъятых гестапо при аресте конструктора ракет 3андберга.
Позиции «Брайтенбаха» укреплялись. Ему было поручено контрразведывательное обеспечение военной промышленности Германии. Соответственно выросли и его разведывательные возможности. Вардо приходила со встреч буквально перегруженная материалами. Связники – Китти Харрис, Маргарет Браудер и другие – едва успевали отвозить эти материалы в Париж и другие места для последующей отправки в Москву.
В ноябре 1935 года «Брайтенбах» на встрече с Вардо сообщил, что участвовал в совершенно секретном совещании в Военном министерстве, где их ознакомили с новейшими образцами боевой техники. Он передал описания новых типов артиллерийских орудий, в том числе дальнобойных, бронетехники, минометов, бронебойных пуль, специальных гранат и твердотопливных ракет.
Он же передал – впервые! – информацию о создании под руководством молодого тогда инженера, в будущем знаменитого Вернера фон Брауна, принципиально нового вида оружия – ракет на жидком топливе для поражения целей на расстоянии в сотни километров.
Вардо тщательно записала все со слов «Брайтенбаха», и этот доклад на шести страницах был направлен 17 декабря 1935 года Сталину и Ворошилову, а затем и Тухачевскому. Позднее «Брайтенбах» сообщил дислокацию пяти секретных полигонов для испытания нового оружия.
Трудно перечислить все, что еще дал «Брайтенбах», во всяком случае, это была политическая и военно-техническая информация по самому широкому спектру и ценная по своему содержанию.
Однажды «Брайтенбах» пришел на встречу взволнованный, но лукаво улыбающийся. Вардо насторожилась:
— Что случилось?
— Могло случиться, но все обошлось. Я чуть было не пропал за чужие грехи. Некая фрейлейн Дилти заявила в гестапо, что русские имеют там своего человека, и назвала мою фамилию. За мной, как потом мне рассказывали, даже установили слежку. Но потом оказалось, что Дилти имела в виду другого сотрудника, тоже Лемана, в которого была влюблена, да и тот оказался ни при чем – просто она решила отомстить ему за неверность и оговорила его.
Пронесло! А ведь слежка могла вывести и на Вардо! О том, что все обошлось, подтвердил и тот факт, что вскоре «Брайтенбах» в числе четырех сотрудников гестапо получил ценную награду – портрет фюрера с личной подписью и грамоту.
Успешная работа Вардо с «Брайтенбахом» продолжалась до самого отъезда Зарубиных из Берлина в июне 1937 года.
И после этого он продолжал давать ценные материалы уже новой сотруднице, тоже талантливой разведчице Марусе – Марии Вильковыской, а затем разведчику Журавлеву, которому 19 июня 1941 года сообщил, что в его учреждении получен приказ начать военные действия против Советского Союза 22 июня после трех часов ночи. Как известно, это сообщение, как и другие, к сожалению, было проигнорировано.
В декабре 1942 года в результате провала «Брайтенбах» был арестован и тайно расстрелян. Не желая портить «имидж» гестапо фюреру не доложили о предателе.
Помимо «Брайтенбаха» Вардо работала и с другими ценными агентами. Одним из них был «Винтерфельд». Вначале он занимал небольшой пост – был посыльным в МИДе, но кое-какую информацию мог добывать.
Вардо, получившая его на связь из «легальной» резидентуры, много сил и времени потратила на обучение агента, объясняла, какие материалы наиболее интересны для разведки. Постепенно «Винтерфельд» продвигался по служебной лестнице – он подменял заболевших чиновников, имел возможность знакомиться с перепиской, в том числе и шифрованной.
Весной 1936 года «Винтерфельда» обучили технике фотографирования, и вскоре он стал вручать Вардо копии шифротелеграмм и других документов МИДа.
Как-то раз он сообщил Вардо, что для продвижения по служебной лестнице ему нужно пройти обучение в школе СА. Резидентура дала на это свое согласие, но, к сожалению, напрасно. Из этой школы «Винтерфельд» вернулся другим человеком. Фашистская пропаганда подействовала на него, и хотя его отношение лично к Вардо не изменилось, стало ясно, что продолжать работу с ним опасно.
В связи с тем что Вардо собиралась уезжать из Германии, «Винтерфельда» передали на связь другому работнику, но и тот подтвердил его профашистские настроения. Связь с ним была законсервирована, затем восстановлена. К этому времени он уже занимал должность в Экономико-политическом отделе МИДа и передал ряд интересных документов о торговых переговорах Германии с другими странами. В связи с отъездом работника связь с «Винтерфельдом» опять прервалась.
В июне 1941 года, когда Вардо приехала в Берлин в командировку, ей поручили рискованную миссию – восстановить связь с «Винтерфельдом». Вардо проследила путь, по которому он возвращается с работы, и 14 июня перехватила его на станции Кёпеник. Он выразил готовность продолжать сотрудничество с Вардо. Очередная встреча была назначена на 21 июня, но она не состоялась, так как в этот день все входы и выходы из Советского посольства были блокированы гестапо. Дальнейшая судьба «Винтерфельда» осталась неизвестной.
Вскоре после первого приезда в Берлин Вардо восстановила связь с «Ханум». Теперь она давала еще более ценные материалы – ведь она работала в центральном аппарате МИДа. Но плодотворное сотрудничество прекратилось: «Ханум» тяжело заболела и умерла.
Наряду с резидентурой 3арубиных в Германии в эти годы действовала еще одна нелегальная резидентура, которой руководил талантливый разведчик Федор Парпаров. Рассказывая о нем и его делах, нельзя не коснуться вечно живой и трепещущей, болезненной для разведки темы – темы любви.
Еще в 1931 году в поисках источников информации Федор дал объявление в местную газету о том, что молодой предприниматель ищет себе партнершу для совместного времяпрепровождения и помощи в журналистской работе, которой он занимается попутно с предпринимательской. Он не очень рассчитывал на успех, как вдруг получил ответное письмо. Молодые люди встретились. Августа оказалась милой и общительной, женой преуспевающего дипломата, намного старше ее по возрасту. Обаятельная, умная и деятельная, она была не удовлетворена своей жизнью, пресытилась однообразием светских дипломатических приемов и раутов, ей хотелось чего-то новенького. К тому же она нуждалась в личных средствах: муж был достаточно прижимист и по-немецки скрупулезен в расходах.
Через несколько встреч Августа была без памяти влюблена в Федора и готова на все. Федору, естественно, требовалась не ее любовь, а информация, которой она могла располагать, вращаясь в дипломатических кругах.
Постепенно Августа стала делиться тем, что слышала от мужа и его коллег, веря, что это поможет Федору в его журналистской работе. К тому же у Августы оказались кое-какие навыки на разведывательном поприще. Она рассказала Федору об одном случае. Как-то раз она сопровождала мужа на международную конференцию, где обсуждался важный вопрос о снятии предусмотренного Версальским договором ограничения вооружений германской армии. Во время конференции Августа, по просьбе руководителя немецкой делегации, заманила в заранее снятый отдельный кабинет в ресторане иностранного дипломата, который всегда имел при себе портфель с документами своей делегации. Ему подали вино с подсыпаным туда снотворным. Когда дипломат уснул, из портфеля вытащили документы, пересняли, а потом вернули проснувшемуся ловеласу. Мало того, что о содержании документов стало известно немцам, «пострадавший», боясь разоблачения, вынужден был при голосовании поддержать их позиции. Не очень благовидную роль при этом сыграл муж Августы, согласившись, чтобы она взяла на себя роль приманки.
Рассказ Августы послужил Федору поводом для того, чтобы предложить снабжать его не только устными, но и документальными материалами для его журналистской работы. Когда Августа привыкла к этому и к «своей части гонорара», Федор понял, что можно сделать следующий шаг. Он объявил Августе, что гораздо больше удастся заработать, если продавать материалы не газетам, а какому-нибудь иностранному государству, к примеру Америке.
Августа согласилась с этим, но, немного поразмыслив, предложила продавать их Японии – все-таки союзник, и в случае провала ответственность будет гораздо меньше, чем за продажу секретов потенциальному противнику.
С мая 1931 года Августа стала регулярно работать на советскую разведку, пока что под «чужим флагом». Федор обучил ее пользованию фотоаппаратом, и вскоре все документы, которые дипломат приносил для работы домой, в копиях оказывались у резидента.
После прихода Гитлера к власти в 1933 году важность поступавшей от Августы документальной информации еще больше возросла. Ее муж поднят по служебной лестнице и теперь подчинялся непосредственно министру иностранных дел фон Нейрату, знакомился со всеми важнейшими документами, присутствовал на совещаниях у руководства МИДа, а иной раз и у самого фюрера. Ценя мнение своей жены, дипломат многим делился с ней и иногда даже советовался. Она бывала в его рабочем кабинете и иной раз читала и даже фотографировала документы, с которыми накануне знакомился Гитлер. Бывала участницей международных конференций, где, общаясь с иностранными дипломатами, «выуживала» у них немало уникальной информации.
Перед самым Рождеством 1935 года Августа преподнесла Федору хороший подарок: запись беседы Гитлера с английским послом Фиппсом от 20 декабря 19315 года, в ходе которой фюрер изложил основы своей политики в отношении Советского Союза.
Однажды Августа, находясь в соседней комнате, подслушала разговор мужа с генералом контрразведки, который инструктировал его по вопросам сохранности секретных документов, повышения бдительности, опасности вражеского шпионажа и так далее. Августа слушала эти наставления и понимала, что их читают не только ее супругу, но и всем дипломатам, а от этого ее миссия становится еще более опасной.
Более того, генерал-контрразведчик, сопровождавший делегацию на одну из конференций, решил «приударить» за симпатичной дамочкой и, делясь трудностями своей работы, сказал, что «каждый третий – это шпион». Поскольку в этот момент в комнате находилось их двое, Августу так и подмывало поправить генерала, что «шпионом является не каждый третий, а каждый второй», Впоследствии она со смехом рассказала об этом Федору. Но тот, посмеявшись, вполне серьезно еще раз предупредил ее об осторожности.
Когда Августа уезжала на конференции в другие страны (а это случалось довольно часто), Федор заранее выезжал туда, изучал обстановку, отрабатывал условия связи и места встреч. Но его частые поездки, не всегда обоснованные, могли вызвать подозрение германских спецслужб. Надо было готовить Августу к тому, что с ней будут встречаться другие люди. Стоило Федору заикнуться об этом, как она ответила отказом: она хотела видеться, встречаться, работать с ним, и только с ним. К этому времени Федор уже раскрыл себя перед Августой как советский разведчик, и она знала, что передает секретные материалы не Японии, а Советскому Союзу, но восприняла это спокойно. Ей было важно одно: она работает на Федора.
С трудом Федору удалось убедить Августу в том, что часть информации ей придется передавать через связников и что это делается ради ее же безопасности. Несколько лет связь поддерживалась таким образом, но все равно она требовала, чтобы продолжались регулярные встречи с Федором. Особенно обострилась ситуация, когда муж Августы стал послом в одной из европейских стран и она уехала из Берлина.
Августа отказалась встречаться с кем-либо, кроме Федора. Это был категорический отказ, и пришлось искать какие-то выходы из положения: встречи проводились или при выездах Федора в страну, где находилась Августа, либо при ее визитах в Берлин. Но они стали нерегулярными, информация часто запаздывала, и ее ценность терялась.
В 1939 году Федор, как и десятки других разведчиков, был отозван в Москву и арестован по ложному обвинению. Однако, прежде чем его вздорность была доказана, Федор просидел в тюрьме целый год, и это тогда, когда уже разворачивались кровавые события Второй мировой войны. Нельзя было терять ни одного дня, и информация из столицы Третьего рейха могла оказаться особенно ценной для принятия решений руководством СССР.
Но связь с Августой оказалась прерванной. Одной из задач, поставленных перед Вардо, выехавшей в Германию в начале декабря 1940 года, было восстановление этой связи.
Вардо привезла с собой письмо Федора, напечатанное на машинке и подписанное им в тюремной камере. Кстати, это была типичная для тех лет картина – многие из разведчиков руководили своей зарубежной агентурой, сидя за решеткой. Такая вот своеобразная «шарашка», описанная Солженицыным, но из мира техники перенесенная в мир разведки.
Из отчета Вардо: «Моя встреча с Августой состоялась 10 декабря. Письмо от Федора... очень взволновало ее. Она сказала: почему письмо напечатано на машинке, он мне всегда писал от руки? Она явно подозревала, что письмо написано не самим Федором, а еще кем-то. Она потребовала почти в ультимативной форме, чтобы я немедленно вызвала Федора, по возможности телеграфно, поскольку она должна повидать его до Рождества. На следующей встрече через неделю я сказала Августе, что Федора могут послать в такую страну, откуда в течение пары лет он не сможет приехать к ней. Августа ответила, что верит главным образом только Федору, не хочет с ним расставаться надолго и, кроме того, опасается неосторожности со стороны новых людей».
В ожидании письма Августа все же начала работать с Вардо, и от нее стала вновь поступать важная информация. Наконец пришло подлинное письмо Федора, и переписка между ним и Августой возобновилась. Федор просил Августу не беспокоиться, во всем верить Вардо и помогать ей. Ответные письма были трогательными, полными любви, заботы и беспокойства за Федора: «...Я все еще надеюсь, что судьба улыбнется мне. Мужа снова хотят использовать на работе в центральном аппарате МИДа, и это даст нам много больше и будет много важнее, чем его нынешний пост за границей. До сих пор все было хорошо. И дальше все будет хорошо. Только надо быть умнее...»
В середине июня, когда в резидентуре уже чувствовалось близкое начало войны, были разработаны условия связи с агентурой на чрезвычайный период. Вардо обсудила эти условия с Августой, и они обо всем договорились.
Но, к сожалению, ни с Федором, ни с Вардо Августа больше никогда не встретилась. Лишь после войны было установлено, что психика Августы не выдержала испытаний предвоенного времени и суровой прозы войны. После одной из бомбежек она попала в психиатрическую клинику, где и окончилась ее жизнь.
С первых часов войны сотрудники Советского посольства были интернированы в его здании, и только двоим из них – разведчику Короткову и дипломату Бережкову – удалось дважды выехать на встречу с агентурой, но это уже другой рассказ.
Двадцать девятого июня весь дипломатический состав через Турцию был отправлен на Родину. Среди сотрудников посольства находилась и Вардо. Путешествие оказалось тягостным и заняло около месяца.
Прибыв в Москву, Вардо засела за отчеты, а затем подключилась к рутинной работе центрального аппарата.
Работали тогда по ночам, но однажды Василий пришел домой еще позже, чем обычно: уже загоралась сентябрьская зорька.
— Ну, Лизанька, недолго нам с тобой дали отдохнуть. Она сразу поняла, в чем дело, и только спросила:
— Куда теперь?
Василий крутанул стоящий на окне глобус и ткнул пальцем куда-то между Нью-Йорком и Вашингтоном. Пиза только молча покачала головой.
Требовалось прочитать десятки томов дел, решить вопросы с прикрытием, оформить документы, привести в порядок домашние дела.
Второго октября немцы начали наступление на Москву, и уже через несколько дней она оказалась под угрозой захвата противником. Но ночью 12 октября Зарубина вызвали в Кремль. Никаких признаков нарушения нормального ритма жизни, суматохи или подготовки к эвакуации, а тем более к бегству, он там не заметил.
Его проводили в приемную. Несколько человек, военных и штатских, молча сидели в ожидании.
— Товарищ Зарубин, — полувопросительно, полуутвердительно произнес Поскребышев. — Сейчас вас примет товарищ Сталин.
У Зарубина заныло под ложечкой. Он знал, зачем едет в Кремль, но значительность этой фразы поразила его.
Через несколько минут, после выхода очередного посетителя, Поскребышев пригласил Зарубина в кабинет.
Сталин сидел за столом. При входе Зарубина поднялся, сделал несколько шагов ему навстречу и, пожав руку, предложил сесть. Сам продолжал стоять, затем принялся не спеша ходить по кабинету.
После короткого доклада Зарубина Сталин сказал:
— До последнего времени у нас с Америкой, по существу, не было никаких конфликтов интересов в мире. Но очень важно и необходимо знать об истинных намерениях американского правительства. Мы хотели бы видеть их нашими союзниками в борьбе с Гитлером.
Ваша задача, товарищ Зарубин, не только знать о намерениях американцев, не только отслеживать события, но и воздействовать на них. Воздействовать через агентуру влияния, через другие возможности...
...Когда Зарубин уже встал, чтобы уходить, — беседа была закончена, Сталин сказал:
— Исходите из того, товарищ Зарубин, что наша страна непобедима. — Он немного помолчал и добавил: — Я слышал, что ваша жена хорошо помогает вам. Берегите ее.
Сталин помнил те давние события 1929 года.
Это длилось лишь мгновение, но Зарубин вдруг увидел в нем – его герое, полубоге – простого, усталого, одинокого старика.
Несколько дней спустя Зарубины выехали в США. Уезжали в дни октябрьской паники, когда казалось, что вся Москва ударилась в бегство, и хотя знали, что едут на важное, ответственное задание, чувствовали себя дезертирами.
На этот раз у Василия была официальная должность секретаря посольства. Правда, фамилию пришлось немного изменить – на Зубилиных.
По приезде в США Елизавета Юльевна сразу включилась в активную агентурную работу. Она опять стала прежней Вардо, не знавшей ни сна, ни отдыха. Это трудно себе представить, но у нее на связи находилось двадцать два (!) агента, с которыми надо было конспиративно встречаться, беседовать, поддерживать в них веру в правоту того дела, за которое они боролись, а самое главное – получать от них информацию, отметая «зерна от плевел», а затем обрабатывать и отправлять ее в Центр, давать направление в работе агентов. При этом мотаться между Вашингтоном, Нью-Йорком и Калифорнией, где тоже имелись немалые интересы. И, наконец, заводить новые знакомства и приобретать новые связи. А также быть женой дипломата, то есть присутствовать на всех протокольных мероприятиях и улыбаться какому-нибудь шведскому советнику, когда после бессонной ночи ужасно хочется спать или ждет в резидентуре необработанный для отправки в Центр срочный документ.
Одним из тех, с кем Вардо работала в США, был «Звук» — Яков Голос, человек уникальный, находившийся на подозрении и, под слежкой ФБР и даже осужденный условно за нарушение закона «О регистрации иностранных агентов» и в то же время умудрявшийся приносить огромную пользу нелегальной разведке. Достаточно сказать, что всего за несколько месяцев он смог достать десять чистых бланков, служащих для получения паспортов, с подписями и печатями, более семидесяти свидетельств о натурализации, двадцать семь свидетельств о рождении. Он привлек к работе в разведке около двух десятков человек, в том числе «Брайена», сотрудника одного из ключевых министерств, «Олфсена», дававшего информацию по вопросам вооружения, «Ронда», занимавшего ответственный пост в правительственном учреждении и принесшего особенно много пользы в годы войны.
Двадцать шестого ноября 1943 года, собираясь идти на очередную встречу с Яковом Голосом, Лиза заглянула в утреннюю газету и прочитала о том, что он накануне вечером умер от разрыва сердца. У нее оставалось еще немало помощников и верных друзей в США, но потеря Якова была столь неожиданной! Помимо человеческой жалости примешивалось сознание того, что теперь утрачена связь и с теми, с кем она поддерживалась только через Голоса.
Но работу требовалось продолжать. Надо сказать, что в США Зарубины оказались не впервые. После отъезда из Германии они некоторое время провели в этой стране на нелегальной работе. Подробно писать об этом периоде, видимо, еще рано, но можно признать, что некоторые заведенные еще в те времена знакомства и Бетси и Вардо использовали теперь в интересах разведки.
Конечно же они помнили о главной задаче, поставленной Сталиным. Через «Звука» и других агентов прежде всего проверили сведения о «правительстве Керенского». Выяснилось, что сам Керенский – уже политический труп, реальной силы за ним нет, и люди, поднимавшие вопрос о его возможном использовании, авторитетом у президента Рузвельта не пользуются. Сталин, всегда опасавшийся соперников, мог вздохнуть спокойно.
Через того же «Звука», его людей, а также агентуру и заведенные ранее связи в еврейских кругах удавалось оказывать влияние на многих весьма авторитетных лиц в американском правительстве, в том числе в окружении президента, в пользу Советского Союза. Вступление США в войну на стороне союзников и оказываемая ими помощь Советской России явились наглядным тому примером.
Но у Зарубиных появился интерес к еще одной проблеме, о которой до сих пор речи не велось.
Среди тех, кто помогал Вардо в ее работе, была Рита, Маргарита Ивановна Воронцова-Коненкова, красивая и статная женщина, служившая моделью для работ своего мужа, знаменитого скульптора, в том числе и для одного из лучших его произведений – «Обнаженная фигура в рост».
Они жили в США уже двадцать лет. Коненков создал портретную галерею выдающихся американских ученых и политических деятелей, в частности Альберта Эйнштейна. Завязалась дружба между великим ученым и великим скульптором. Коненковы часто бывали в доме Эйнштейна, там познакомились со многими учеными-физиками, в том числе с Оппенгеймером, будущим «отцом» американской атомной бомбы.
Эйнштейн предпочитал говорить по-немецки, и переводчицей между ним и мужем всегда выступала Рита. При первой же встрече она произвела на ученого незабываемое впечатление, оставшееся у него на всю жизнь. Он посвящал ей свои стихи, писал письма даже тогда, когда Коненковы вернулись в Советский Союз в 1945 году.
— Понимаешь, старик прямо-таки влюбился, — смеясь рассказывала Рита Лизе. — Он и без того очаровательный и остроумный собеседник, но, видимо, желая еще больше поразить меня, поделился тем, что стоит на пороге величайшего открытия, которое может изменить судьбы всего мира, а может быть, приведет к наступлению вечного мира на Земле.
— А ты поинтересуйся, в чем суть этого открытия. Может быть, он изложит его в доступной для тебя форме? Нарисует что-нибудь, ведь так будет понятнее, — посоветовала Вардо.
Рита так и поступила. Эйнштейн довольно откровенно несколько раз рассказывал ей, простой, бесконечно далекой от мира науки женщине, о сути своего открытия, приведшего к созданию атомной бомбы, сопровождая свои пояснения схематическими рисунками. Она не могла взять их с собой, но цепкая память жены художника помогла ей впоследствии восстановить некоторые из этих набросков. Не отставал от своего старшего друга и Оппенгеймер, который тоже кое-что рассказывал Рите. Иной раз ученые начинали спорить, и между ними завязывалась дискуссия на языке, понятном лишь физикам.
Зарубины поняли одно: речь идет о создании какого-то нового, небывалой мощности оружия, и пока на свой страх и риск, не имея прямых указаний Центра, начали поиски путей в окружении выдающихся ученых-физиков.
Резидент советской разведки в Сан-Франциско Хейфец через свою связную Китти Харрис, боевую спутницу Вардо еще по Германии, сумел разыскать в Калифорнии двух агентов, выведенных туда много лет назад на длительное оседание. Они имели выход на окружение Оппенгеймера. Китти свела Вардо с этими агентами. Они дали подробные данные на членов семьи и родственников ученого, исповедовавших левые взгляды, вывели на них Вардо. Ей удалось познакомиться и с женой Оппенгеймера Кэтрин, которая симпатизировала Советскому Союзу и коммунистической партии.
Ветеран внешней разведки П.А. Судоплатов писал в своих воспоминаниях: «Насколько я помню, Кэтрин Оппенгеймер не фигурировала в оперативных документах как источник информации, но мы работали через женщину, близкую к Оппенгеймеру, и, как мне кажется, этой женщиной была его жена».
Вардо и Хейфец сумели через Кэтрин убедить Оппенгеймера воздержаться от открытого высказывания прокоммунистических взглядов, чтобы не привлекать внимания спецслужб. Они также убедили его поделиться своей информацией с учеными, бежавшими от преследований нацистов, и допустить их к научной работе в атомном проекте, если он получит подтверждение их антифашистских взглядов. Одним из таких ученых стал впоследствии Клаус Фукс, тот самый «великий шпион», который передал Советскому Союзу секреты атомной бомбы.
Через своего знакомого, беженца из Польши, Вардо вышла на выдающегося физика Сциларда, с помощью которого в разработку атомного проекта США впоследствии были внедрены нужные советской разведке люди.
Русский физик Георгий Гамов, бежавший в США в 1933 году, также был среди людей, интересующих Зарубиных.
У Гамова и его супруги оставались в СССР близкие родственники, что давало возможность оказывать на него давление. Вардо воспользовалась этим обстоятельством, и, пообещав материальную и иную поддержку родственников в тяжелые годы войны, склонила к сотрудничеству жену Гамова, тоже физика. Эта пара представляла для разведки интерес, так как Гамов преподавал в Джорджтаунском университете в Вашингтоне, а главное, руководил ежегодными семинарами по теоретической физике, обсуждал с ведущими учеными самые перспективные разработки, поддерживал со многими дружеские отношения. Они консультировались у него, показывали ему отчеты о своих опытах.
От Гамовых удалось получить общие характеристики ученых, узнать их настроения, отношение к возможности создания атомной бомбы.
То, что делала Лиза Зарубина, еще не было «атомным шпионажем», но уже выходом на близкие подступы к нему.
К сожалению, семье Зарубиных не удалось поработать на этом направлении в полную силу. В 1944 году они были неожиданно отозваны в Москву.
Василий и Лиза терялись в догадках. Они вроде бы успешно выполняли поставленные задачи, создали перспективные заделы для дальнейшей работы. Не произошло ни одного провала, конспирация соблюдалась тщательно. Кстати, о том, что Лиза – разведчица, ФБР узнало лишь в 1945 году, после предательства шифровальщика Гузенко. В чем же дело?
Все выяснилось лишь по возвращении в Москву. Оказалось, что их отозвали для проверки выдвинутых сотрудником резидентуры Мироновым в письме на имя Сталина обвинений Зарубина в сотрудничестве с американскими спецслужбами. Миронов с упорством и скрупулезностью шизофреника (каковым, как выяснилось, и оказался) следил за встречами Зарубина с его агентами и источниками информации, объявив их всех агентами ФБР.
Проверка Зарубиных заняла полгода, обвинения были полностью отметены. Миронов предстал перед судом, и от тюрьмы его спасло лишь заключение судебно-психиатрической экспертизы, признавшей его невменяемым.
Но была еще одна причина отзыва Зарубина. Наступал атомный век, а для разведки – век погони за тайной атомного оружия, и на пост резидента требовался человек, знакомый с техникой и настроенный на нужную волну. Требовалась «смена караула».
После окончания проверки Зарубин получил ответственный пост заместителя начальника разведки.
Лиза еще несколько лет работала, выполняла отдельные поручения в стране и за рубежом. После выхода в отставку обучала молодых разведчиков. Словом и делом помогала своей старой соратнице Китти Харрис, которая одиноко доживала свой век в городе Горьком.
В 1987 году Елизавета Юльевна Зарубина, Вардо, скончалась и с воинскими почестями была похоронена в Москве.