Воскресенье, 4 августа, Несколько шквалов с дождем при все усиливающемся ветре с юга и юго-востока. Нельзя забывать, что мы находимся в центре коралловой отмели, поглотившей бесчисленные жертвы.
Погружаюсь в воду с Реми де Хененом и первой бригадой, то есть с Бернаром и Гастоном. Тщательно обследую траншею, вырытую у подножия холма. Она начинается у двух пушек, расположенных параллельно правому борту судна, проходит вдоль холма на протяжении пяти-шести метров, а затем отклоняется от него по касательной, чтобы прорезать насыпь, покрытую «оленьими рогами», которую я отразил на плане. Здесь бригады натолкнулись на труднопреодолимое препятствие.
Не везде глубина траншеи точно соответствует одному метру. Она отчетливо просматривается в первой половине. Над ней возвышается склон кораллового холма с разбитой пушкой и кулевриной. Мы обнаруживаем две очень важные вехи на северо-восточной стенке траншеи: железный брус, а чуть дальше бревно. Они торчат под прямым углом к траншее и крепко засели в кораллах. Это подтверждает гипотезу, согласно которой сам корабль образует этот холм. Гипотеза довольно смелая, но, возможно, не слишком нелепая в этом мире, где кораллы растут повсюду с такой быстротой!
Диди отмечает, что северо-восточная стенка траншеи сложена белым коралловым известняком, в который вклинивается археологическая прослойка останков корабля примерно на глубине 30 сантиметров от поверхности грунта. Толщина этого слоя едва достигает 20 сантиметров. Именно здесь мы и находим дерево, черепки глиняной посуды, осколки стекла. Ниже этого слоя – снова белый коралловый известняк. Все это очень тру дно объяснить. Неужели весь корабль был так сплющен за прошедшие века, что толщина его археологической прослойки не превышает 20 сантиметров. К полудню траншея перерезала насыпь, но очень узкой полосой. Никаких артиллерийских орудий и ядер с левого борта судна не обнаружено, но зато много черепков и, наконец, длинные железные гвозди, возможно от обшивки. Несомненно, это конец левого борта галиона. Но где же все-таки пушки?
Водолазам все больше не терпится точно опознать корабль. Некоторые из них, проявлявшие вначале наибольший энтузиазм, постепенно потеряли веру в сокровища. Другие, кто первоначально относился к затее скептически, как, например, Бернар Делемотт, теперь, напротив, пришли к убеждению, что, затратив столько усилий, мы непременно найдем золото.
Я спрашиваю у Бернара:
— Ну, а если мы действительно отыщем золото, как вы распорядитесь своей долей?
— Думаю, что куплю землю. Очень много земли с лесом, холмами, лугами, речкой и, может быть, старинным домом на берегу.
...Вот она – мечта водолаза и моряка!
Неожиданно одно открытие, сделанное на второй рабочей площадке, как бы подтвердило обоснованность надежд Делемотта. Осторожно манипулируя землесосом, Серж Фулон откопал несколько мелких вещиц, казавшихся очень хрупкими. Риан собирает их, засовывает несколько штук в перчатку, а остальные со всей предосторожностью поднимает на поверхность и приносит на «Калипсо». Опять печати для пломбирования!
Вот что поможет нам разрешить сомнения относительно характера груза и разгадать национальную принадлежность корабля, а возможно, и собственника груза. Был ли то испанский король и какой именно? Можно себе представить, с каким любопытством изучаю я находку Сержа Фулона. Передо мной четыре печати. Опускаю их в уксус, тщательно очищаю щеточкой и вижу, как появляется девиз, который мне не удалось разобрать на первой печати: «Florebo quo ferar» («Буду процветать, куда бы ни пошел»). Отчетливо различаю, три лилии. Фредерик Дюма разделяет мое мнение: еще рано делать точные выводы. Испанцы, подобно французам, прибегали к лилиям в своей геральдике. Но если речь идет о корабле, то он, вероятно, построен после царствования Филиппа V, внука Людовика XIV, первого представителя Бурбонской династии на испанском троне.
Латинский язык был в ту пору международным, и поэтому его употребление не дает еще никаких указаний о национальной принадлежности корабля. Что касается девиза, то он отражает представления всех тех, кто принимал участие в эксплуатации Нового Света, и даже всех авантюристов того времени.
Оставляю размышления при себе. Работа продолжается. Но по новой волне энтузиазма догадываюсь, что вера частично вернулась к сомневавшимся.
Продолжаю опрос экипажа, чтобы узнать, на что тот или иной человек собирается истратить свои деньги. Обнаруживаю еще несколько человек, тоскующих по земле.
Жан-Клер Риан – один из наших новичков и великолепный водолаз. Задаю ему вопрос:
— Как вы думаете, есть здесь золото?
— Как вам сказать? Я в него и верю и не верю. Если мы его действительно найдем, это будет первой удачей в моей жизни. Но, если говорить всерьез, мне не слишком в это верится.
— Но если мы его все же найдем, что вы будете делать с этим золотом?
— Прежде всего я куплю дом в сельской местности, скорее всего на юге, так как люблю южный климат. Дом должен находиться на берегу реки или в горах. Это будет моим первым капиталовложением.
— А если мы ничего не найдем, это вас огорчит?
— Нисколько!
Есть, впрочем, один человек, которого наши раскопки не обескураживают. Это Серж Фулон. Что он сделает со своей долей добычи? Купит судно и станет искать новые сокровища среди рифов Силвер-Банк. Наших поисков ему мало!
Нам еще предстоит вскрыть целые горы «оленьих рогов», а эту пищу землесос не переваривает. А что если нам соорудить новый землесос типа «печная труба» и большего размера, например 20 сантиметров, длиной три с половиной метра? Сможет ли он лучше заглатывать «оленьи рога» с периферийных насыпей? Не успели мы изобрести этот новый снаряд, как он уже был установлен на рабочей площадке. Главный механик Робино и Вилли Кирш скатывают металлические листы, запаивают их и – через несколько часов сымпровизированное устройство готово. Бернар и Гастон немедленно приступают к испытанию. Оказывается, что новый землесос всасывает очень сильно, но конструкция его еще недостаточно отработана: балансировка, рукоятки, крепление требуют усовершенствований.
Кайар и Мариус, от которых, несомненно, исходят самые полезные предложения, прикрепляют канат к кольцу переднего якоря галиона и подтаскивают его до кулеврины, которая лежит на верхушке холма: угол наклона 13˚. Из траншеи извлекают еще один круглый, неразбившийся глиняный сосуд. Он содержит виноградные косточки. Еще одна загадка. Таких кувшинов, видимо, было много на борту галиона. Мы нашли несколько целых сосудов и множество черепков. Они походят на те сосуды, которые изготовляют сегодня кустари во всей Центральной Америке. В них, видимо, хранилось продовольствие: заготовленные впрок рыба и соления. Кувшины, кажется, не европейского производства.
Итак, наш галион, вероятно, пополнял свои запасы в каком-нибудь промежуточном порту Карибского моря.