Остров Тасмания лежит к юго востоку от Австралии по другую сторону Бассова пролива и имеет относительно небольшое население – 403 тысячи жителей. Для сравнения: в Ирландии живет 3 миллиона, а в Бельгии, Голландии и Люксембурге, занимающих вместе примерно ту же площадь, что и Тасмания, население превышает 24 миллиона человек.
Далекая Тасмания расположена на противоположном конце света, на 45° южной широты. Малая численность жителей объясняется и еще одним фактором – последняя туземка (тасманийка) умерла в 1877 году в резервате, куда несколькими десятками лет ранее было загнано коренное население. Там жили последние тасманийцы, уцелевшие после многих лет политики уничтожения местных племен первыми белыми, прибывшими на остров. Эти белые не имели ничего общего с конкистадорами. То были каторжники, которых высылали из Англии для колонизации далеких земель. История современной Тасмании тесно переплетена с историей ссылки. Как ни странно, но большинство историков касаются лишь живописной стороны дела, говорят о жалкой и даже драматической участи английских правонарушителей и напрочь забывают о трагической судьбе аборигенов.
Остров был открыт в 1642 году голландским мореплавателем по имени Абель Янсзон Тасман. До провозглашения независимости в середине прошлого века он назывался Землей Ван Демена в честь губернатора Восточной Индии, под чьим началом служил Тасман. Следующее посещение острова европейцами приходится на конец XVIII века. Первым из них был француз Марион Дюфрен, приставший к берегам Тасмании в 1772 году. Пять лет спустя там сделал остановку знаменитый Джеймс Кук. В 1793 году два француза, контр адмирал Брюни д'Антрекасто и капитан первого ранга Юон де Карманде, исследовали южный берег острова и нашли его куда более гостеприимным, чем западное побережье. Они открыли реку Дервент и место, где позже выросла столица острова Хобарт. Но присоединение Тасмании к французским владениям оказалось совершенно условным актом, и в 1803 году англичане, уже ставшие хозяевами на Австралийском континенте, поняли, что есть смысл завладеть Землей Ван Демена. С колонизацией следовало поспешить: французы могли вернуться со дня на день. И в том же году первые английские каторжники были поселены на берегах Дервента. В 1804 году прибыла следующая партия уголовников. Выросли первые дома Хобарта, первые склады, были заложены верфи – началось освоение нетронутого края.
В перевозке второй партии преступников принимал участие некий Юрген Юргенсен, двадцатичетырехлетний уроженец Копенгагена, сын часовщика при дворе датского короля. Юргенсен служил старпомом на судне «Леди Нельсон», которое везло на Землю Ван Демена австралийских каторжников. Жизнь этого человека изобиловала авантюрами. Его карьера завершилась в Хобарте через двадцать лет после первого визита на остров, поскольку он был сослан отбывать пожизненную каторгу на Тасмании.
Высылка на остров британских правонарушителей не прекращалась. Последние каторжники прибыли в 1853 году. И за эти полвека на противоположной стороне земного шара образовался подлинный концентрационный лагерь, о котором ходила адова слава с самого начала существования колонии. Положение каторжников не стало лучше и после 1810 года, когда прибыли первые свободные переселенцы добровольцы. Каторжники превратились в их рабов.
Караваны с каторжниками шли один за другим, поскольку для Англии это был прекрасный способ избавиться от правонарушителей. Из за невероятной суровости британских законов того времени ветхие и грязные тюрьмы были переполнены. Члены парламента приветствовали ссылку преступников к «антиподам», так как, по их мнению, обживание и обработка неосвоенных земель благотворно влияли на каторжников, которые получали возможность заново начать честную жизнь и реабилитировать себя. Эти речи парламентариев имели бы смысл, будь условия транспортировки, жизни и работы каторжников – а среди них имелись женщины и дети – не столь бесчеловечными.
Английских каторжников принимала не только Земля Ван Демена. Конвои с заключенными следовали из Лондона и в Австралию, и в Капскую колонию на юге Африки. Но в этих районах к началу XIX века большая часть территории была уже обжита. Свободные колонисты и бывшие каторжники слились в один причудливый конгломерат, и эти британские уроженцы не желали принимать в свое общество новых каторжников. Они пользовались достаточным влиянием, чтобы Лондон прислушивался к ним и уважал их требования. Единственным местом ссылки осталась только Земля Ван Демена.
– Этот остров, – говорили сторонники ссылки, – имеет неоспоримое преимущество – с него невозможно убежать. Ближайшая суша – Австралийский континент, а сто сорок морских миль Бассова пролива являются неодолимым препятствием для мелких суденышек из за ярости моря и громадного количества рифов. Кроме того, южное побережье Австралии постоянно патрулируется английскими солдатами. К югу от Земли Ван Демена тянутся пустынные и холодные полярные моря. К востоку находится Новая Зеландия, но до нее тысяча морских миль, и там тоже несут службу наши солдаты. А к западу лишь океан...
Несколько раз каторжникам удавалось захватить судно и достигнуть западного побережья Южной Америки, пройдя около пяти тысяч морских миль. Насколько известно, рано или поздно их ловили, хотя их подвиг заслуживал более счастливого исхода. Другие каторжники пытались исчезнуть из под надзора властей на самом острове и уходили в заросли. Аборигены перебили всех беглецов: для них любой белый был врагом, поскольку коренных тасманийцев беспощадно преследовали свободные колонисты и служащие администрации.
Каждый год на Тасманию ссылали несколько тысяч преступников. В феврале 1853 года, уступая все более настойчивым требованиям уже устоявшейся колонии, Даунинг стрит согласилась прекратить ссылку каторжников на Землю Ван Демена. Через три года белые колонисты добились автономии и избрали собственное правительство. Но каторжники еще жили на острове, а последнее исправительное заведение для горячих голов в Порт Артуре закрыло свои двери в 1877 году.
Юрген Юргенсен оставил нам самое прямое – и, несомненно, самое достоверное – свидетельство того, как перевозили английских каторжников на Землю Ван Демена.
Но вначале следует вкратце поведать о жизни этого неординарного человека. Впервые мы встречаемся с ним в 1804 году, когда он в качестве старпома судна с каторжниками прибыл в Хобарт. Он служил на различных английских судах в Южных морях, а затем на Тихом океане. По возвращении в Лондон его охватывает тоска по родине:
– Поеду домой, в Копенгаген.
Его приезд в Данию совпадает по времени с моментом, когда Англия решила ее наказать за присоединение к нейтральным странам, дружественным Наполеону, и обстреляла Копенгаген.
– Объявляю Англии войну.
Юргенсен берет на себя командование двадцативосьмипушечным кораблем корсаром и пускает на дно девять британских судов. Десятый бой заканчивается для корсара плачевно – он взят в плен и отправлен в Ярмут.
Тут то и начинается таинственная часть жизни Юргенсена. Казалось, корсару придется до конца жизни гнить в темницах британского Адмиралтейства, но нет, он вскоре оказывается на свободе и появляется в окрестностях Лондона. Идет 1808 год.
Некоторое время спустя некий лондонский негоциант по имени Фальп получает от Адмиралтейства разрешение снарядить судно с провизией в Исландию (это датское владение потеряло связь с метрополией из за войны). Лондонское правительство считает, что, поставляя в Исландию продукты, можно привлечь ее на свою сторону. Возможно. Но кому англичане вверяют командование этим судном? Датчанину Юргенсену.
Юргенсен успешно справляется с поручением, возвращается в Лондон и отбывает в Исландию вторично. Но на этот раз датское правительство Исландии отказывается от продуктов:
– Согласие принять их равноценно предательству. Дания не входит в лондонскую коалицию.
– Но вы уже один раз взяли продукты.
– Одного раза достаточно.
– В таком случае вы уже не губернатор. Губернатором буду я.
На самом деле был обмен рядом взаимных ультиматумов, а закончилось все применением силы. Юргенсен провел операцию с невиданной наглостью, поскольку располагал лишней дюжиной человек. Изгнав губернатора, он тут же публикует декларацию, где утверждается, что «исландский народ уничтожил нетерпимое иго датского владычества и единодушно призвал его возглавить новое правительство». Через несколько дней (11 июля 1809 года) новая декларация: «Мы, Юрген Юргенсен, берем на себя управление общественными делами и титул протектора (защитника). Мы имеем полное право объявлять войну и заключать мир с иностранными державами».
Пока суд да дело, в порт Рейкьявик заходит британский военный корабль. Его капитан сходит на берег, читает расклеенную повсюду декларацию и едва не лишается чувств. Полное право вершить войну и мир! Юргенсен зашел слишком далеко.
– Немедленно арестовать этого человека!
И датчанина снова везут в Англию и сажают в тюрьму Тохилл Филдс. Он сидит в ней несколько месяцев среди отпетых рецидивистов и становится игроком. Эта страсть заведет его далеко по дурной дорожке. После тюрьмы Юргенсен окажется в Испании и Португалии.
Вряд ли приходится сомневаться в том, что Юргенсен перешел на службу к англичанам еще после первого ареста. Адмиралтейство распознало в нем одаренного, умного авантюриста, относящегося к тому типу необычных людей, одним из которых был Лоуренс Аравийский – и шпион, и миссионер, и бизнесмен. Такого человека можно послать туда, где у британской короны возникают проблемы, где надо раздобыть нужные сведения или подготовить «акции». Юргенсен не дотянул до класса Лоуренса.
После пребывания в Испании он совершает долгое путешествие по Средиземному морю на борту британского военного судна. Где он останавливался, неизвестно. Но по возвращении в Лондон он снова попадает в тюрьму за карточные долги. На этот раз в тюрьме раскрылся новый талант Юргенсена – он пишет трагедию, «навеянную жестоким расстрелом герцога Энгиенского по приказу Наполеона» и «Статистическое эссе о Русской империи».
И вновь Форин оффис вызволяет его и отправляет с тайной миссией на континент. Юргенсен проигрывает почти все выданные ему деньги, но миссию выполняет. Его встречают с распростертыми объятиями.
Но он не может совладать со страстью к игре и залезает в новые долги. Опять тюрьма, на этот раз Ньюгейт. Его отпускают на свободу при условии, что он покинет Англию. Обещание Юргенсен дал, но не выполнил его, поскольку снова стал играть. А в октябре 1825 года оказался в плавучей тюрьме «Жюстисия» в Вулвиче, откуда каторжников отправляют на остров Тасмания.
В Вулвиче Юргенсен сталкивается с микромиром отверженных, замкнутым мирком, не имеющим никакой связи с окружающей жизнью. Власти – охранники, офицеры – действуют, как тираны. «Когда инспекционный комитет палаты представителей посещает плавучие тюрьмы, в них царит образцовый порядок. Горе тому, кто осмелится открыть рот и сказать что либо иное, кроме того, что на борту к ним относятся по человечески и с большой терпимостью. Я видел, как один капитан убил какого то несчастного подростка только за то, что тот не успел убраться с его дороги. Все содержится в тайне и секрете». Юргенсен признает, что благодаря своей пронырливости, а также чьей то негласной помощи он не был закован в цепи, как его сотоварищи.
«Казалось бы, – пишет Юргенсен, – каторжники, сосланные в исправительные заведения для отбывания наказания за преступления, должны исправляться. Ничего подобного, и днем и ночью они без зазрения совести воровали все, что подворачивалось под руку». Пребывание на каторгах и в тюрьмах еще менее, чем сегодня, способствовало моральному возрождению преступников. Заключенные плавучей тюрьмы «Жюстисия» не выказали ни радости, ни горя, когда их погрузили на «Вудмен», который взял курс на Тасманию.
«Мы отплыли из Ширнесса со ста пятьюдесятью каторжниками на борту и отрядом солдат, которых иногда сопровождают жены и дети. Мы еще не вышли из Ла Манша, как попали в бурю, основательно потрепавшую корабль. Форштевень расшатался до того, что в медицинский пункт попало огромное количество воды. Для тех, кто никогда не плавал по морю, положение представлялось катастрофичным – крохотные помещения были переполнены людьми в цепях. Многие из них страдали от морской болезни, что только усиливало неудобство их положения».
В нескольких строках Юргенсен изложил основные проблемы перевозки каторжников на борту транспортных судов. Прежде всего следует отметить, что для этой цели арматоры снаряжали самые ветхие посудины. В долгой хронике ссылок существует немало упоминаний о судах, которые следовало поставить на прикол в порту, ибо они пускали воду через все щели.
И все же эти суда уходили в дальние плавания по сложным маршрутам, где несколько позже во время «чайных гонок» стали меряться силами великолепные клипера. Они пересекали зону пассатов Атлантики, огибали мыс Доброй Надежды, и им еще оставалось пройти шесть тысяч миль по южной части Индийского океана. То была самая опасная часть путешествия по постоянно разъяренному морю «ревущих сороковых», через холодную и унылую водную пустыню без единого клочка суши на горизонте. После выгрузки оставшихся в живых каторжников в Хобарте суда пускались в обратное, еще более трудное плавание. Возвращаться тем же путем было нельзя: в те времена суда не могли ходить навстречу яростным западным и юго западным ветрам, которые почти без перерыва дуют в этих широтах. И дряхлые суда отправлялись на восток, чтобы ветер дул с кормы. Перед ними лежали шесть тысяч миль по южной части Тихого океана в направлении Южной Америки, а точнее, мыса Горн. Обогнув мыс Горн, суда брали в Южной Атлантике курс на север, отыскивали в зоне затишья у тропика Рака юго восточные пассаты, добирались до зоны затишья у экватора, находили северо восточные пассаты и снова попадали в зону затишья Северного тропика, где чаще всего застревали надолго, и наконец, поймав благоприятный западный ветер, входили в Ла Манш, откуда до английских портов рукой подать.
Собственно говоря, они совершали подлинные кругосветные плавания, которые в наше время участники крупнейших гонок проделывают на специально созданных судах с повышенной парусностью, пытаясь установить рекорд скорости. Можно считать чудом, что эти дырявые «коробки из под мыла» для перевозки каторжников совершали в течение полувека подобные путешествия. Многие из них погибли, исчезли, и их судьба осталась неизвестной. И все же большинство судов успешно совершало эти переходы из года в год со скоростью шести – восьми узлов; они набирали воду, но не шли ко дну, прыгая на волнах, как пробки.
Эти суровые даже для профессиональных моряков условия плавания оказывались жесточайшим испытанием для каторжников, которых чаще всего перевозили в тесных трюмах. До 1830 года смертность среди них была чудовищной: многие суда довозили до Хобарта лишь половину несчастных.
Условия жизни каторжников на борту были невыносимыми и по причине скаредности капитанов, которые без зазрения совести набивали карманы деньгами, отпущенными на питание заключенных. Случалось, что они доставляли в Хобарт ходячие скелеты и тут же принимались распродавать провизию. Никто не жаловался на злоупотребления, тем паче что каторжника и слушать бы не стали.
О злоупотреблениях хорошо знали. В 1820 году Адмиралтейство приняло решение, что на каждом транспорте, перевозящем заключенных, должен присутствовать врач хирург военно морского королевского флота, который будет нести личную ответственность за физическое состояние ссыльных по прибытии в Тасманию. «Этот офицер, – пишет Юргенсен, – получает половину своего содержания и по полгинеи за голову каждого каторжника, которого он живым и здоровым доставит на место назначения, в чем ему выдают сертификат, подписанный губернатором колонии».
Переход «Вудмена» закончился не самым худшим образом: умерло всего двенадцать человек, в том числе и врач; их унесла «какая то мозговая горячка». Чтобы дать отдых команде, капитан «Вудмена» сделал остановку в Кейптауне, где запасся провизией. Часть капитанов предпочитала отдыхать в Рио де Жанейро. Это удлиняло путешествие на целый месяц (в среднем переход длился 127 дней, а если делать крюк с остановкой в Рио, то 156). Но здесь офицеры и матросы закупали спиртное и табак, которые с выгодой перепродавали по прибытии в колонию. Арматоры проявляли недовольство:
– Вы не имели права заходить в Рио.
– У меня кончилась пресная вода.
Капитан – судья и бог на корабле, и потому его слово нельзя подвергать сомнению.
Такие условия содержания узников объясняют относительную частоту мятежей. Чаще всего они происходили после остановки в Рио. Горстка солдат на баке и горстка солдат на шканцах, капитан и несколько офицеров, часто недовольная команда и хирург – все думают лишь о своей выгоде, а внизу, в трюмах, находится более сотни отчаявшихся людей, среди которых есть отпетые преступники, а потому малейшая искра может привести к взрыву. Известно, что многие суда, перевозившие каторжников, исчезли, и их исчезновение покрыто завесой тайны. Вину можно возложить и на бури, и на отвратительное состояние судов. Но иногда каторжникам удавалось захватить свою плавучую тюрьму. Те, кто не попадал в кораблекрушение, предпочитали умалчивать о своих похождениях.
На этих судах каторгах случалось всякое. К примеру, расскажем о гибели «Джорджа III». Об этой трагедии сохранилось множество воспоминаний, поскольку судно, в трюмах которого было заковано двести каторжников, потерпело кораблекрушение в ночь на 18 апреля 1835 года прямо в устье Дервента. Во время следствия всплыли подробности, которые позволяли судить о том, в каких жестоких условиях приходилось жить каторжникам на борту судов тюрем.
«Джордж III», четырехсоттонный трехмачтовик, отплыл из Вулвича 14 декабря 1834 года, имея на борту двести ссыльных, в том числе сорок детей, и сто восемь человек команды вместе с солдатами, часть которых сопровождали жены; во время путешествия родилось еще два ребенка и общее количество людей достигло трехсот десяти. Когда судно вошло в канал Антрекасто, в устье Дервента, четверть каторжников уже умерли от цинги.
Ссыльные, взрослые и дети, сидели в глубине трюма в некоем подобии большой клетки. В самом начале путешествия судно попало в бурю, и капитан приказал задраить люки. Гулявшая по палубе вода проникала во все щели старой посудины. Буря усилилась во время перехода по Бискайскому заливу. Заключенные в клетке дышали спертым воздухом и лежали на ледяной подстилке из мокрой соломы, пропитанной рвотой и экскрементами.
Когда буря кончилась, заключенных стали терзать муки голода. Пища, которую им давали, давно сгнила, и от нее отказывались даже самые голодные. Поэтому к концу второго месяца плавания, когда «Джордж III» оказался в зоне экваториального затишья, на нем вовсю свирепствовала цинга. Каторжники умирали по двое в день. Главный парусный мастер явился к капитану:
– Так продолжаться не может. Все запасы парусины уходят на мертвецов. Я снимаю с себя ответственность, если понадобятся запасные паруса.
Капитан отдал приказ, и мертвецов стали выкидывать за борт без всяких церемоний, даже не привязывая к их ногам груза, возлагая функции санитаров на акул.
Несмотря на столь тяжелое положение, капитан решил не делать остановки в Кейптауне, а обогнул мыс Доброй Надежды и вошел в зону холодных «ревущих сороковых». Оставшиеся в живых каторжники по прежнему сидели в клетке, с тревогой вслушиваясь в яростные удары волн о борта судна, и мокли в воде, которая захлестывала палубу и затекала в медицинский пункт, на камбуз и, конечно, в трюм. Наконец через сто сорок восемь дней после отбытия из Вулвича вахтенный заметил сушу. Несмотря на негостеприимность западного побережья, исхлестанного ветрами и волнами, Земля Ван Демена показалась всем долгожданным убежищем, ведь они пережили четыре месяца ада. В медицинском отделении лежало шестьдесят цинготников. Их состояние было очень тяжелым, и врач считал, что из них выживет не более десяти.
– Хорошо бы остальные подохли на суше, – сказал капитан. – Тем меньше смертей припишут нам. Надо поскорее достигнуть места назначения.
Он решил провести «Джордж III» в устье Дервента через канал Антрекасто, то есть идя на максимальный риск.
Скала, на которую «Джордж III» сел в два часа ночи, до сих пор носит имя этого судна. Жестокое волнение начало крушить корабль. Рухнули мачты. Команде никак не удавалось спустить спасательные шлюпки. Вода в трюме поднималась. Инстинкт самосохранения оказался столь сильным, что каторжники взломали клетку. Они попытались выбраться на палубу в кандалах. Их встретил ружейный огонь, и двое из них тут же упали мертвыми. В невероятной сутолоке насмерть затоптали прежде всего стариков и детей. Наконец команда спустила шлюпку. Из за волнения и течений ей удалось пристать к берегу лишь на заре. Судно разваливалось, и каторжникам наконец разрешили выйти на палубу. Против ожидания они вели себя спокойно и помогали команде. Но когда шлюпка вернулась за остальными, на борту осталась всего горстка людей, в том числе несколько каторжников. Прочих унесло волнами.
В Лондоне началось следствие, чтобы отыскать виновников кораблекрушения. В день суда из двенадцати присяжных явилось лишь восемь.
– Нет кворума, – заявил судья. – Дело переносится.
И о нем забыли.
Такие события происходили – это следует хорошенько запомнить – при полном равнодушии и даже цинизме со стороны колонистов, хотя большинство из них составляла бывшие каторжники, которым удалось влиться в общество свободных поселенцев. В 1845 году в Бассовом проливе близ острова Кинг было распорото рифом судно «Катараки» из Ливерпуля. На его борту находилось более четырехсот колонистов. Спаслось только девять человек. Австралийская «Порт Филипп газетт» комментировала гибель судна в следующих словах: «Может ли страна равнодушно смотреть, как подкрепление из новых колонистов гибнет буквально под носом у нас и край по прежнему задыхается от нехватки рабочих рук?» Но здесь речь идет о свободных людях, а не о каторжниках.
Окрестности острова Кинг издавна приобрели славу опасных вод: кораблекрушения там происходили в течение всего XIX века, а особенно в первые пятьдесят лет, пока не были разведаны глубины. Через десять лет после «Катараки» в тех же местах погибла «Нева», шедшая из Корка в Сидней. На борту судна находилось двести сорок человек, в том числе сто пятьдесят женщин, отправленных в ссылку вместе с детьми. Все они погибли, поскольку были заперты в трюме. Спаслось всего пятнадцать человек из команды.
Драма «Невы» обращает наше внимание на любопытный факт – в эпоху, когда ссылка каторжников в Австралию почти прекратилась (но она продолжалась на Тасманию), австралийцы по прежнему принимали ссыльных женщин. В истории всех колоний женщина всегда была ценным и редким товаром. Множество судов везли в Австралию и Тасманию только женщин.
Официальные английские архивы, относящиеся к этим плаваниям, претерпели в викторианскую эпоху основательную чистку, но газеты и рассказы сохранились. В правилах указывалось, что женщин «следует запирать» на ночь. Но для офицеров, державших ключи от дортуаров, искушение было слишком велико, тем более что после долгого пребывания в тюрьме женщины сами стремились вступить в связь с мужчинами. Если не считать полного отсутствия морали, все остальное на борту проходило нормально. После такого плавания женщины нередко прибывали в порт назначения беременными. И конечно, в этих условиях свирепствовали венерические болезни.
Трудности иного рода возникали на судах, которые везли свободных эмигрантов. Их набирали в Англии специальные агентства, которые публиковали в газетах завлекательные объявления: «1 мая из Грейвсенда в Хобарт на Земле Ван Демена уйдет прекрасное судно водоизмещением 500 тонн с опытным хирургом на борту для обеспечения удобств и лечения эмигрантов во время плавания. Девушки и вдовы с отменной репутацией в возрасте от пятнадцати до тридцати лет, которые желают улучшить свою жизнь и отправиться в эту прекрасную процветающую колонию, где женщин не хватает и, следовательно, требуется множество высокооплачиваемых служанок и прочей женской прислуги, могут получить право на проезд, заплатив всего пять фунтов. Те, кому не под силу собрать указанную сумму, могут взять билеты и оплатить их в колонии в разумные сроки после прибытия, когда заинтересованные лица соберут необходимые средства или получат правительственную помощь... Женщинам будет оказана помощь в момент приезда в Хобарт, им представят список различных мест и укажут размер жалованья, чтобы они могли сделать выбор по своему желанию... Необходимо, чтобы просьба о поступлении на службу сопровождалась сертификатом о достойном моральном поведении».
В конце объявления подчеркивалось, что в Хобарте создан «Дамский комитет для помощи прибывающим женщинам».
По этим объявлениям на суда являлись не только девушки и вдовы с безупречной репутацией, но и девушки и женщины сомнительного поведения, служанки таверн, несчастные работницы, подрабатывающие проституцией, статистки театров, скрывающиеся от полиции воровки. Все они мечтали об иной жизни. Садились на эти суда и профессиональные проститутки, которые вовсе не стремились к радикальной перемене жизни и думали лишь о том, как с выгодой использовать свои таланты в стране, где женщины были редкостью. Контингент уезжавших женщин был весьма разнородным.
Некоторые пассажирки уступали настояниям офицеров и команды без какого либо сопротивления, другие возмущались: «Я женщина честная!» Но офицеры располагали возможностями давления в форме «официальной рекомендации», которую они могли дать той или иной пассажирке для поступления на службу или выхода замуж. Тех, кто не соглашался, просто напросто насиловали. Не каждая женщина, которой удалось защитить свою добродетель, получала достойное вознаграждение в конце путешествия. Прочтите отчет тасманской газеты о прибытии транспорта «Стратфилдсей» в августе 1834 года:
«Рано утром в субботу по городу разнеслась весть, что в полдень начинается высадка свободных женщин. Прошло несколько часов, пока женщины заполнили все лодки и их отбуксировали на Новый мол. К этому моменту толпа мужчин, ожидающих высадки женщин, выросла до двух тысяч человек. Как только первая шлюпка пристала к берегу, люди бросились к ней, а полудюжине полицейских едва удалось освободить проход для женщин. Последовали отвратительные сцены. К женщинам в резкой форме обращались с самыми грубыми предложениями, а некоторые наиболее разнузданные негодяи допускали большие вольности, хватая женщин и выкрикивая непотребные слова. Все девушки плакали. Но их слезы вызывали у негодяев только взрывы хохота. Когда женщин привели в Бельвю и разместили в приготовленном для них доме, толпа окружила его. Волнения продолжались всю ночь. Беспорядки едва удалось пресечь».
По словам репортера, волнения продолжались двое суток, и он заканчивает статью следующими словами: «Из рук вон плохая организация дела могла привести к неисчислимым несчастьям и бедствиям. Мы надеемся, что в случае прибытия нового пополнения нашего населения будут приняты строгие меры предосторожности и сцены вроде тех, которые мы описали, не смогут опозорить нашу колонию».
Импорт женщин для заселения, колоний осуществлялся не только в Австралию и Тасманию; история изобилует многочисленными свидетельствами подобной практики. Но нигде не было столь гнусных сцен, как та, что описана выше. Меня потрясло, как флибустьеры принимали женщин, направленных администрацией в 1667—1668 годах на остров Тортуга. Моральные качества этих женщин вряд ли были выше, чем у несчастных, подвергшихся оскорблениям в Хобарте. «Береговые братья» святостью не отличались. Однако в таких обстоятельствах они вели себя пристойно и приняли первое судно даже с некоторой робостью, как слишком дорогой подарок. Они покупали женщин с торгов и женились на них. Подавляющее большинство последних стало образцовыми супругами.
И в Хобарте все завершилось как нельзя лучше: все женщины вышли замуж и все родили детей. И зачем было осыпать их оскорблениями? Неподконтрольный комплекс пуританской неполноценности? Грубость бывших каторжников? Флибустьеры по сравнению с ними выглядели джентльменами.
Последнее исправительное заведение Тасмании, Порт Артур, закрылось в 1877 году. Туда сажали самых отпетых – пойманных и наказанных беглецов и ссыльных, отказавшихся быть рабами у колонистов (среди последних было уже много и бывших каторжников). Порт Артур открыли в 1830 году, незадолго до ликвидации первого исправительного заведения – Порт Маккуори (1833 год). Среди ссыльных, от которых избавлялась Англия, оба заведения заслуженно пользовались мрачной славой.
То были подлинные концентрационные лагеря, если не лагеря смерти. О повседневной жизни в Порт Маккуори ходили легенды. За любой проступок полагалась казнь через повешение. Людей почти не кормили, и там отмечались случаи людоедства. В Порт Артуре заключенные были полностью отрезаны от мира, то есть от прочей части Тасмании, узкой полоской земли, где водились дикие собаки. Власти оставили эту территорию одичавшим животным – ни одна лошадь, ни одно вьючное животное никогда не ступало в эту зону. Скованные единой цепью каторжники выполняли тяжелые работы до тех пор, пока не валились с ног в полном изнеможении. За малейшую провинность полагался кнут. В Порт Маккуори каторжники совершали убийства в надежде быть приговоренными к повешению. Вот свидетельство одного священника, бывшего свидетелем этой гонки насилия в Порт Маккуори: «Когда я называл имена людей, которых ждала смерть за убийство, каждый, слыша свое имя, либо падал на колени и благодарил Бога за освобождение из столь ужасного места, либо стоял, не сдерживая слез радости. Я никогда не видел более ужасной сцены».
За хорошее поведение ссыльные (рабы – слуги колонистов) могли получить свободу при непременном условии оставаться жить на острове. Нередко они становились жертвой несправедливости: хозяева садисты либо скупцы, заинтересованные в сохранении низкооплачиваемого работника, направляли местным властям неблагоприятные отчеты. Стоило ссыльному задержаться после отлучки, выпить лишнего в праздничный день, быть замеченным в «сомнительных» посещениях, как его отправляли на корчевку кустарника или леса либо на строительство общественных дорог, а месяца через два три возвращали прежнему хозяину. Если же хозяин не был лишен человеческих чувств, он выдавал каторжнику «отпускной сертификат», и тот практически становился свободным.
Процесс либерализации длился очень долго. В первые десять – двадцать лет Тасмания была для ссыльных сущим адом. Губернатор Сорель (1817 1824) указывает в одном из отчетов для Лондона на временное улучшение положения: «В прошлом году кнутом биты лишь три четверти каторжников». Не имея возможности бежать, поскольку вокруг острова простиралось пустынное море, и видя сравнительно малое количество охранников, заключенные не раз пытались захватить власть на острове в свои руки. Но мятежи сурово подавлялись. «Губернатор Сорель расправился с мятежниками, – читаем мы в одной из английских газет того времени. – Белые уничтожили цветных». И никаких подробностей.
Когда на Тасманию прибыли овцеводы, правительство стало раздавать им земли и каторжников в придачу. Интеграция в конце концов осуществилась, жизнь на острове стала мирной, поскольку среди каторжников, высылаемых из Англии, становилось все меньше настоящих преступников и все больше обычных людей – голодающих бедняг, укравших кусок хлеба или несколько картофелин. Кроме того, появились первые политические заключенные из Ирландии. К весьма своеобразным личностям можно отнести и попавших туда горе администраторов вроде экс короля Исландии Юргенсена. Жизнь Юргенсена на Земле Ван Демена совсем не похожа на жизнь заключенного. Сначала он работал в канцелярии губернатора (он умел писать; более того, администрация опекала его: он слишком много видел и знал), потом главным редактором хобартской газеты, он ушел с последней службы по причине, изложенной в его воспоминаниях: «Владелец газеты настаивал, чтобы каждый служащий слушал молитвы три раза в день. Но их читали слишком долго нудным тоном и скудным языком».
Получив свободу, Юргенсен перепробовал множество профессий – был полицейским агентом, разведчиком полезных ископаемых, лесничим «Ван Демен ланд компани» – и, по видимому, жил очень счастливо. Он женился на женщине старше себя, обладавшей отменным здоровьем и неистребимой любовью к крепким напиткам. Умер он в возрасте шестидесяти пяти лет в хобартской больнице, совсем забытый своими «соотечественниками», и сегодня никто не может указать, где находится его могила.