Командой «Калипсо» треть затонувшего судна высвобождена и любитель кораллов

Оконтуренная мною на дне моря рабочая площадка теперь почти пуста. Под форштевнем «Калипсо» возвышается груда обломков, доходящая почти до поверхности воды. Это все, что осталось от кораллов, раздробленных кувалдами.

«Калипсо» вся в грязи. Коридоры и задняя палуба завалены старым ржавым железом и кусками кораллов, которые, подсыхая на солнце, издают неприятный запах. Чтобы избежать еще одного захода в Пуэрто-Рико для пополнения припасов, мы вынуждены экономить воду. Водолазы больше не смывают соли, разъедающей их кожу.

Они охотно смирились с этим неудобством и терпимо относятся к адскому грохоту компрессора. Пробыв два часа на дне, ныряльщики продолжают работу дробильщиков на борту «Калипсо». Тем не менее их энтузиазм, кажется, чуть-чуть поубавился.

Я подолгу совещаюсь с Дюма и де Хененом. Втроем приходим к единодушному выводу: пока мы нашли и откопали только незначительную часть затонувшего судна, возможно треть. Весьма вероятно, что это – носовая часть. Ведь именно здесь размещался камбуз на старинных кораблях, а мы откопали обломки кухонной плиты и глиняные сосуды с заготовленными впрок припасами.

Но где же остальная часть, судна? На дне моря недалеко от того места, где мы работаем, возвышается еще один коралловый холмик. Не наш ли это галион? Даю распоряжение вскрыть его. Это удается не без труда. Бур достигает дна, но ничего обнаружить не удалось. Остатки затонувшего судна исчезли. Корабль, вероятно, разбился во время разыгравшейся трагедии.

Вечером во время обеда в кают-компании и после него, когда всем хочется отдохнуть, иногда воцаряется долгое тягостное молчание, и мы в сотый раз перелистываем исторические труды, имеющиеся на борту. Нам ничего не остается, как предаваться отдыху после напряженного дня работы, от которой гудят руки и ноги.

Теперь у всех нас физиономии настоящих пиратов. Все по той же причине, то есть из-за экономии воды, никто не бреется. Бороды и волосы беспорядочно отросли. Почти все люди на «Калипсо» стали косматыми, на многих страшно смотреть. Все, кто дробил кораллы на задней палубе, продубились и почернели на солнце. Кораллы оставили на них свои метки: широкие мучнисто-белые полосы на торсах и руках перекрыли загар и ожоги. Ребята стали черно-белыми, как рыбы коралловых рифов.

На борту все по-прежнему полны веры в опыт Дюма, а также в собственные силы и технику, которой мы располагаем.

Эта вера особенно ощущается у водолазов. А между тем большинство из них погружаются в воду не менее двух раз в день, а остальное время дробят кораллы на задней палубе.

Один из наших лучших товарищей, принимавший участие в экспедиции на Красном море и в Индийском океане, специалист но «ныряющим блюдцам», которого все на борту зовут просто Гастоном, не скрывает своего восхищения разнообразием наших технических средств.

— Впервые, — говорит он, — нам приходится заниматься вскрытием кораллов. Разумеется, землесос, каким бы мощным он ни был, не всегда справляется с этим делом. Возможно, нам больше подошел бы бур, но можно ли было бы им воспользоваться на дне моря. Мы и так располагаем грозной техникой. Не может быть, чтобы наши поиски в конце концов не увенчались, успехом! Я хорошо знаю, что каждый из нас в глубине души надеется, даже если и опровергает это. Надежда помогает жить, несмотря на все трудности. Да и время проходит незаметно.

Затем Гастон погружается в раздумье, так как он человек серьезный и искренний.

— Откровенно говоря, я уже не знаю, что и думать о затонувшем судне. Погибло ли оно действительно тогда, когда везло золото, ограблено пиратами или покину то экипажем? Но ведь хорошо известно, что на всех судах того времени были золото и серебро. Да и руки и карманы авантюристов обычно не пустовали. В конечном счете мы найдем сокровища, погребенные под коралловой толщей.

То, что случилось с Гастоном, весьма любопытно и вызывает к нему симпатию. Инженер-электрик по специальности, он стал страстным поклонником кораллов. В его обязанности на борту входит поддерживать в порядке «ныряющие блюдца», эти миниатюрные подводные лодки, которые мы прозвали «морскими блошками».

Он занимается этим делом весьма старательно, но одновременно превратился в водолаза-биолога по собственному призванию или... заразившись от других. На Красном море и в Индийском океане, когда мы стояли на якоре по соседству с атоллом или коралловой отмелью, Гастон, закончив работу вечером или даже ночью, отправлялся со своим другом Марселеном в поисках новых открытий. Поздно ночью в темноте мы видели огоньки их герметизированных фонариков, плясавшие на воде. Мне пришлось сделать вид, что я очень рассердился, чтобы прекратить эти ночные вылазки.

Два одиноких пловца могли подвергнуться ночью нападению акул, чьи органы чувств в воде значительно острее, чем у человека.

Между тем именно Гастон во время одной из своих тайных экспедиций «просвещенного любителя», как мы тогда называли его в шутку, обнаружил у Мальдивских островов настоящий подводный оазис. Все его товарищи на «Калипсо» предложили назвать этот риф «островком Гастона».

Во время нашей стоянки у рифа Силвер-Банк Гастон был просто зачарован скоплением такой массы известняка, этой продукции кораллов, которую мы тоннами извлекаем изо дня в день, не осмеливаясь даже и мечтать о том, чтобы когда-нибудь истощить его запасы.

Это настоящее месторождение кораллов, подводный карьер! Но мы имеем здесь дело не с грубой материей, а с останками живых организмов наподобие костей человека.

Мне хорошо известно, что Гастон, как и Раймон Коль, относится, скорее, к числу молчальников и не делится ни с кем своими мечтами. Но к его мечтам примешивается капля горечи, крупица уважения к мертвым коралловым полипам, которые творили чудеса при жизни. Ведь по их скелеты мы теперь дробим с такой яростью, что наши руки изодраны в кровь, а поясница не разгибается от усталости.

Здесь уместно напомнить, что Уильям Фиппс, который прибыл сюда, чтобы обшарить затонувшее судно, нашел его уже погребенным под толщей известняка, страшно мешавшей водолазам во время их поисков. Не будем же удивляться тому, что через триста лет эта толща стала более мощной.

Тяжелая работа, которую удается выполнить на дне моря, оказалась бы нам не по силам на поверхности.

Мы даем наглядную иллюстрацию к закону Архимеда. Большие коралловые глыбы, которые нам удастся стропить на рабочей площадке и перетаскивать по воде с помощью лебедки «Калипсо», попадая на дневную поверхность, становятся нетранспортабельными. Их вес удваивается и значительно превосходит грузоподъемность единственного крана, которым мы располагаем. Чтобы убрать эти глыбы, их приходится перемещать в воде.

Что касается Фредерика Дюма, то он не перестает удивляться обстановке, создавшейся на борту. У нас действительно молодежный экипаж. Альберта Фалько, прозванного Бебером, нет среди нас, нет и Каноэ Кьензи. Эти два столпа «Калипсо» — самыс опытные и надежные участники всех наших прежних экспедиций. Но все водолазы, с которыми Дюма не был раньше знаком, оказались достойными наших ветеранов.

— Я никогда не видел, чтобы экипаж «Калипсо» работал с таким воодушевлением. Что поддерживает этих парней в их чудовищных ежедневных усилиях? Золотые чары, несомненно, но и пари, которое они заключили, — одержать верх над кораллами.

Понедельник, 5 августа. Сегодня последний день работы на нашей площадке, последний до отбытия в Сан-Хуан для пополнения запасов продовольствия, пресной воды и инструментов. В 6 часов ЗО минут, как обычно, погружаюсь в воду для ежедневной инспекции рабочей площадки. Траншея, прорытая поперек залегания затонувшего судна, теперь вырисовывается отчетливо, но никаких признаков артиллерии с левого борта не обнаружено! Ориентация досок, которые теперь хорошо видны, подтверждает мою гипотезу, но и они еще не полностью откопаны. Вид трех воронок, оставшихся после взрывов, произведенных нашими предшественниками, из которых две соединены теперь длинным, глубоким и извилистым «коридором», навязчиво напоминает поле битвы. Мне вспомнилась картина «Под Верденом» из учебника истории.

Добавить комментарий