Людовик ХI известен в основном под прозвищем, данном ему историей: Всемирная Паутина. Однако не всем известно, что он унаследовал также темперамент, который был присущ его прямым предкам – Карлу VI, Карлу VII, Луи Орлеанскому – и который восходил по прямой линии к умственно-эротической неуравновешенности их общей прародительницы – Жанны Бурбонской.
В самом деле, Людовик ХI был большим любителем женщин, не особенно заботясь, впрочем, об их происхождении или нравственности. Брантом сообщает нам, что он «менял женщин так же часто, как рубашки». Разумеется, этого короля нам всегда представляют как человека, одержимого страхом перед Богом, излишне суеверного, который в силу своей боязливой набожности ползал на коленях по каменным плитам церквей и обвешивал себя амулетами.
Но эти два образа одного и того же человека прекрасно совмещаются. Дре дю Радье так пишет о нем: «Людовик ХI дополнял свое распутство обрядами благочестия, которые он соблюдал тем более охотно, что они не мешали ему предаваться наслаждениям» (см.: «Критические исторические мемуары» и «Анекдоты о королевах и регентшах Франции»).
«Этот принц одновременно с приказом привести к нему в назначенное место нравившихся ему женщин отдавал распоряжения относительно обетов и паломничеств, которые он намеревался совершить...» (см. там же).
История благодаря пишущим о ней людям сохранила имена главных любовниц короля Людовика, во всяком случае тех, которые на короткий миг привлекли его внимание: Ла Жигон, Ла Пасфилон, Гожетт Дюран, Катрин де Салемнит, Югетт дю Жаклен, Лебон, Фелиз Роняр, Катрин де Врсель (воспетую Франсуа Вийоном), Перетт и в особенности Маргариту де Сассанж, которую он действительно любил в пору пребывания в своих наследных владениях в Гренобле.
Поэтому пусть читатель не удивляется, когда мы вскоре познакомим его с весьма непримечательной любовницей, так как помимо сказок или новелл фривольного содержания этот король очень ценил крепких молодых бабенок, не особенно отягощенных стыдливостью, с помощью которых он мог «ослабить прилив крови к мозжечку».
Однако, чтобы придать ясности последующим событиям, нам следует перенестись в Бретань тех времен, когда во Франции юный король Карл VIII только что унаследовал корону после смерти «короля Людовика». Его старшая сестра Анна, Дама де Божё, назначенная регентшей, впервые созвала Генеральные штаты в полном составе, включая представителей от крестьян. Это происходило в 1484 г.
В это время герцогством Бретань правил, как официально считается, герцог Франциск II. Фактически же оно находилось в руках его главного казначея Пьера Ландуа.
Пьер Ландуа родился в Витри, В семье простого городского портного. Сначала он был простым рабочим, а затем ему посчастливилось устроиться на должность кастеляна герцога Бретани Франциска II, при дворе которого Ландуа выдвинулся благодаря своим разнообразным талантам и быстро удостоился самых высоких почестей герцогства.
В течение 25 лет он практически управлял всеми делами Бретани и сослужил ей немалую службу, заключая торговые соглашения с Англией, Португалией, Испанией, ганзейскими городами, а также завел шелкопрядильное и ковровое производства, установив связи с различными государствами Ближнего Востока.
При герцогском дворе у Пьера Ландуа был противник – Гийом Шовен, канцлер Бретани, который призывал Франциска II к осторожности и к союзу с Францией. Он действительно желал подготовить присоединение этого герцогства к Франции посредством заключения брака между герцогом Орлеанским и Анной Бретонской, наследницей Франции.
Но Пьер Ландуа, будучи опытным выскочкой и обладая честолюбивой, авторитарной и деятельной натурой, сумел добиться в 1481 г. опалы Гийома Шовена, который после трех лет тюрьмы умер от истощения.
Между тем Ландуа давно уже стал ненавистен крупным бретонским сеньорам, завидовавшим его могуществу, власти и несметным богатствам, а также жаждавшим отомстить за Гийома Шовена. В 1484 г. Пьер Ландуа чуть не стал жертвой первого заговора. Тогда заговорщики, среди которых был принц Оранжский из рода Шалон-Арлей, племянник Франциска II, укрылись под защитой Анны де Божё и подписали с ней Монтаржийский договор. Они признали короля Карла VIII законным наследником Франциска II при условии, что герцогство Бретань будет существовать как особое удельное владение одного из сыновей короля Франции, наподобие Дофине, удельного владения наследных принцев с 1343 г.
После чего, подстрекаемый Пьером Ландуа, герцог Бретани возобновил борьбу с регентшей Анной де Божё. Все же новая война вспыхнула не сразу. Военачальники армии, которую Франциск II бросил на борьбу с принцем Оранжским и его союзниками, благодаря умелой работе французских агентов, перешли вместе с солдатами на сторону регентши.
Так началась гражданская война. Франциск II, следуя советам Пьера Ландуа, выступил во главе пятитысячной армии против своих мятежных подданных. 24 июня 1484 г. две армии были готовы к сражению, но оно не произошло, так как никто не любил ни старого герцога, ни Пьера Ландуа. Войска стали брататься. Герцог со своим фаворитом бежали, рассчитывая найти убежище в Нанте. Город подвергся осаде, они потерпели поражение, и в результате судебного процесса, происшедшего быстро и без излишней гласности, 19 июля 1485 г. Ландуа был казнен через повешение, обвиненный в подкупе в ущерб казне герцогства Бретань и в убийстве главного канцлера Гийома Шовена.
Но на этом процессе Ландуа заявил, что весьма высокопоставленные вельможи французского двора по секрету открыли ему, что юный король Карл VIII был на самом деле подмененным ребенком. По его мнению, этот факт оправдывал отказ признать будущим герцогом Бретани какого-то незаконнорожденного самого низшего происхождения.
В своей книге «Карл VIII» Жан-Алексис Нере цитирует «Мемуары» неизвестного автора, жившего в ту эпоху. Отрывок из этих «Мемуаров» мы приводим ниже:
«Я выяснил, используя ныне утерянные документы, происхождение слуха, всплывшего на процессе бретонца Пьера Ландуа. Он признался, что несколько знатных особ поручили ему доказать, что король Карл якобы был подменен. Он не уточнил, кто были эти знатные особы, вероятно, он их назвал, но подобные вещи никогда не вносятся в протокол допроса. Он также не объяснил, какими средствами и какими свидетельствами он хотел воспользоваться в качестве доказательств. А если бы и сообщил, все равно судьи не записали бы его слова...»
Мы, кажется, могли бы указать имя автора на рукописи якобы неизвестного летописца, отрывок из которой был приведен. В своей «Истории Франции», в главе, посвященной Карлу VIII (с. 1 и примечания на полях), председатель Эно пишет следующее:
«Дю Айо рассказал совершенно невероятную историю, и смелость его заявления, основанного лишь на слухах, объясняется тем, что некоторые поверили тому, будто Карл VIII был подложным сыном короля, а другие считали, что он был истинным сыном короля, но не его супруги, королевы Шарлотты Савойской, которую король никогда не любил» (указ. соч.).
Жан-Франсуа Эно (1685 — 1770), суперинтендант Дома королевы Марии Лещинской, советник, а затем председатель первой следственной палаты парламента, прибегает здесь к хорошо известному историкам XVII и XVIII вв. приему. Он состоит в том, что, желая сообщить факт, разглашение которого представляет опасность, автор прикрывается тем, что развенчивает своего предшественника, сообщившего первым этот факт. И в старинных рукописях или книгах на этот прием указывают главным образом примечания на полях, которые не вносятся в основной текст.
Давайте подытожим рассказ этого неизвестного автора. Он держал в руках документы судебного процесса над Пьером Ландуа. Он читал его показания. Но он утверждал, что обвиняемый сделал наверняка и такие заявления, которые судьи не пожелали изложить письменно. Это весьма вероятно, точно так же обстояло дело на процессе над Жанной д'Арк и над графиней де Ла Мотт-Валуа, когда Людовик XIV повелел лейтенанту полиции Ла Рейни сжечь в его присутствии часть документов по делу о ядах.
Между тем не надо забывать о том, что на весь период беременности королевы Шарлотты Савойской, второй после Маргариты Шотландской супруги Людовика XI, он запретил всем путешественникам проезжать через Амбуаз, где она находилась. На стенах крепости шотландские стрелки в полной боевой готовности неусыпно несли караул. А ночью на башнях крепости жгли костры, дабы разогнать тьму. Гарнизоном из 400 стрелков командовали надежные люди: Жан де Дайон, сеньор де Люд, Этьен де Веск и Жан Бурре, сеньор дю Плесси. И не было никаких знатных сеньоров любителей интриг.
По слухам в народе, 30 июня 1470 г. королева Шарлотта якобы произвела на свет мертворожденную дочь. Одни говорят, что ее подменили сыном амбуазского булочника, другие – что сыном одной бедной женщины из окрестностей Блуа. Третьи же утверждали, что это был ребенок Людовика XI и одной из его любовниц.
Совершенно очевидно, что общественное мнение тех времен подкрепило последующее заявление Пьера Ландуа. Но различные утверждения молвы лишь на первый взгляд кажутся противоречивыми. Сейчас мы это докажем.
Прежде всего, первым ребенком Людовика XI и Шарлотты Савойской, родившимся в 1462 г., была девочка – Анна, будущая Дама де Божё. На протяжении девяти следующих за ее рождением дней луна оставалась в прежней фазе, а это означало, по верованиям той эпохи – и это подтверждали акушерки, — что следующий ребенок тоже будет девочка. Тогда Людовик XI заранее принял меры предосторожности. Сам он жил не в Амбуазе, а в замке Плессиле-Тур. В Амбуаз он приезжал от случая к случаю поинтересоваться, как протекает беременность королевы. И вероятно, вспомнив о предупреждении акушерок, он позаботился о том, чтобы провести несколько часов с двумя-тремя из своих многочисленных уступчивых любовниц за пару дней до ночи с королевой. Таким образом, совершив тщательный выбор этих любовниц с учетом упомянутого лунного календаря, он пребывал в уверенности, что у той или другой непременно родится мальчик. Даты рождения детей этих женщин девять месяцев спустя должны были на один-два дня опережать дату родов королевы.
И в возникших слухах не было бы противоречия. Мальчик действительно родился в семье амбуазского булочника, который официально считался его отцом. Но мать, по-видимому, зачала его от короля Людовика. И можно, зная хитроумие последнего, быть полностью уверенным, что эта женщина не имела сношений со своим супругом в соответствующий период. Что касается мертворожденной девочки, это, возможно, было правдой. Но если она родилась живой, акушерки могли увезти ее подальше, если не задушить для большей надежности. Во времена, когда фальшивомонетчиков публично бросали в котел с кипящей водой, что значила какая-то жизнь жалкого младенца? Государственный интерес оправдывал все, а Людовик XI непременно хотел сына, дабы не допустить, чтобы корона перешла к Орлеанской ветви. Орлеанская ветвь воздала ему сторицей, мы убедимся в этом на примере рождения будущего Людовика XII...
Если же читатель удивлен этим подлогом, совершенным 30 июня 1470 г., в результате которого навсегда исчезла принцесса крови, уступив место незаконнорожденному предполагавшемуся королевскому ребенку, пусть он просто обратится к последней главе моей книги «Преступления и секреты государства: 1785 1830». Помимо постоянных рождений незаконных детей второго Орлеанского дома, он найдет там случай подлога, когда сын простого тюремщика из итальянского города Фаэнца занял место принцессы Марии-Стеллы Орлеанской, дочери Филиппа Эгалитэ и его супруги, урожденной Марии Аделаиды де Бурбон-Пентьевр. Мы представляем тому неопровержимые доказательства. В результате подлога этот мальчик стал королем Луи-Филиппом.
Странные были Орлеанские дома, где появление незаконных детей сомнительного, если не прискорбного происхождения прекрасно уживалось с жаждой власти любой ценой и в особенности с жаждой наследования...