Он родился в один год с Пушкиным и стал поэтом металла. Всю свою жизнь он посвятил исследованию свойств стали и заложил основы новой науки – металлографии. Неутомимый исследователь и экспериментатор, он покусился на вековую тайну и сделал то, что считалось невозможным, — раскрыл секрет восточного булата. Клинки из русского булата, полученного Павлом Петровичем Аносовым, не знали равных себе во всем мире и снискали неслыханную славу. Он совершил один то, что пытались сделать многие поколения металлургов.
...Черты лица его тонки, мягки и раскрывают в нем человека отзывчивого, доброго. Высокий широкий лоб, обрамленный слегка вьющимися волосами, светлые глаза смотрят из-под широких, вразлет бровей внимательно и как многим казалось – иронично. Прямой нос, тонкие губы, всегда готовые раздвинуться в приветливой улыбке, и мягко очерченный подбородок. Его трудно было не любить.
Жизнь его начиналась сурово, трудно. Отец получил назначение из Петербурга в Пермь – советником Пермского горного управления, и вскоре после того, как семья перебралась и только-только обжилась, отец и мать умерли, оставив четверых малолетних ребятишек. Ни состояния, ни близких родственников...
Но одна добрая и близкая душа сыскалась все-таки – Лев Федорович Собакин. Был он дедом по материнской линии, служил механиком здесь же, в Перми, на Камских заводах, он и взял в свой дом осиротевших ребятишек.
Любовь к этому человеку Павел Петрович навсегда сохранил, как и горячую благодарность за его доброту и постоянную заботу. Был дед замечательным изобретателем и выдумывал всякие машины и механизмы и, конечно же, не мог не заразить пытливого мальчика сначала неутомимым интересом, а после и самой горячей привязанностью к технике.
Лев Федорович не просто кормил взятых под крыло ребятишек, а и заботливо, с любовью воспитывал их. Когда Павлу исполнилось одиннадцать лет, Собакин отправляет его вместе с братом Василием в Петербург, в Горный кадетский корпус. Корпус тот, учрежденный по образцу военного заведения, готовил горных инженеров и выпускал специалистов в офицерском звании, позже — практикантами. Павел Аносов сразу же обратил на себя внимание преподавателей необычайной способностью к математике, химии• и механике. Он и знал-то уже гораздо больше сверстников благодаря Льву Федоровичу. Но главное, конечно, то, как быстро, с полулета усваивал он точные науки. И притом настойчив в учебе, трудолюбив. Хоть и совсем мальчишка еще, а понимает: только на себя придется в жизни рассчитывать. Слов нет, добр Лев Федорович, заботлив, как родной отец, да ведь и очень немолод...
Летом 1817 года Горный корпус выпустил двенадцать человек. В списке отыскивается и фамилия Аносова. С Большой золотой медалью закончил учебу он. Назначение получил на златоустовские казенные заводы, где и суждено ему было совершить главные дела своей жизни. Едет он практикантом, в звании, «...в коим должны они оставаться два года, потребляя сие время на осматривание горных заводов и рудников и на приучение себя к служебному порядку. В течение этого срока они обязаны представить составленное ими описание горных и заводских устройств и сим только средством могут они открывать себе путь к получению офицерских чинов». Павел Петрович открыл себе путь не только к офицерским чинам – это у него само собой получилось, иначе и быть не могло, а путь к большим открытиям, который навсегда вписали его имя в историю русской науки.
Надо полагать, что самый первый его капитальный труд «Систематическое описание горного и заводского производства Златоустовского завода» во многом и определил его дальнейшие интересы в науке. Вскоре после выхода «Описания» Аносова назначили смотрителем на оружейную фабрику, где он ощущал себя так, словно бы попал в оружейный музей. Одни только названия отделений на фабрике способны были заворожить человека, благоговейно относящегося к бьющим холодным светом клинкам: было на ней стальное отделение, клинковое, ножевое, эфесное, арсенальное, украшенного оружия. Аносов ко всему присматривается, вникает в секреты отделки русских мастеров, видит и разницу, отличающую работы лучших европейских мастеров – немцев на Золингеновском заводе и с удовлетворением пишет: «Вытравка и позолота на клинках достигла на Златоустовской фабрике большего совершенства, нежели в Солингене, ибо не одна позолота, но и идеи рисунков украшают клинки, чего в Солингене никогда не было».
Но сама русская сталь была пока что далеко не так хороша. Русские сабли уступали немецким не говоря уже о знаменитых клинках дамасской стали, булатных. А ведь знал Павел Петрович, что в древности славился русский булат, помнил строки из «Слова о полку Игореве» в одном из вариантов перевода: «О богатырь Всеволод! Ты стоя на стороже, градом пускаешь стрелы на врагов своих, а булатными мечами гремишь об шлемы их...», но забыт, безнадежно утрачен секрет выплавки харалуга – такого булата. Самого слова «булат» в тексте не было, а харалуг – был: «...гремлеши о шеломы мечи харалужными». Да и дамасские мастера не могли уже сделать клинки, о которых ходили легенды и которые стоили целого состояния. Тимур, покорив Сирию, увел в полон лучших мастеров, и в Дамаске производство булата заглохло, утратилось, а потомки тех мастеров, рассеявшись со временем по свету, тоже постепенно позабыли тайные рецепты прадедов своих...
Однако в странах Востока все еще пытались создать новый булат – в Индии, Персии только новые клинки не выдерживали сравнения с булатами древних. Для начала Аносов принялся тщательнейшим образом изучать булатные клинки старых мастеров. Бесконечные часы проводил он, склонившись над замечательными образцами оружия, хранившимися в коллекциях оренбургского военного губернатора Перовского; царскосельского арсенала, знаменитых коллекционеров восточных булатов – великих князей Александра Николаевича и Михаила Павловича. Быть может, в его удачу не верили, но в пользе такой работы не сомневались, а уж сам-то Аносов ждал либо озарения, либо удачи, а может, и верил, что неустанный труд, наблюдение едва примечаемых признаков, прослеживание ускользающих закономерностей – вот это и может наградить желанным открытием.
После тщательного изучения различных типов булата Аносов сделал первое исследование макроструктуры стали, проследил связь между характером рисунка и свойствами металла. На одних клинках узор бросался в глаза, на других выступал после терпеливой полирорки, на третьих выявлялся лишь после травления кислотами или соком растений. Аносов вглядывался в фон, или грунт, как его называли, изучал, описывал – серый ли, бурый, черный, и пришел к выводу, что чем грунт темнее, тем лучше булат.
Он знал, что древние мастера определяли свойства булата по чистоте звона клинка, по остроте кромки – лезвие должно было рассекать в воздухе подброшенный шелковый платок при разрубании железного прута на нем не должно оставаться зазубрин и главное, пожалуй, — клинок должен сгибаться и выпрямляться словно пружина. Отчаявшись создать настоящий булат, множество мастеров овладело искусством изготовления ложного булата, сваривая различные стали – мягкие и жесткие, с последующей ковкой. Узор получался красивый и очень похожий на подлинный, но как же разнилась та сталь от булата... Итальянские, испанские, немецкие мастера добились совершенства, подражая искусству древних, но только подражая, достигая лишь внешней схожести…
Труд был кропотлив и огромен. Аносов находился на перепутье: традиционный взгляд западноевропейских ученых заставлял стремиться к однородной структуре стали, считавшейся лучшим залогом ее высоких качеств, а мастера Востока больше всего ценили клинки из неоднородной стали, каковым, в сущности, и был булат. Кажется, научно обоснованная логика одних и из поколения в поколение выверенный опыт других... Истина должна таиться где-то посередине. Но как найти ее... Сомнения сковывают его, лишают уверенности... Он пишет: «... чем больше я знакомился с делом, тем больше убеждался, что успехи мои ничтожны и труд составляет океан, который надлежало переплывать многие годы, подвергаясь различным случайностям».
Десять лет бился он над тайной – казалось бы, такой близкой – холодной, сверкающей. Он исходил из главной своей мысли о связи макроструктуры стали и ее свойств. Рисунок – это проявление кристаллического строения, без сомнения, зависит от химического состава стали. Значит, надо найти здесь скрытые закономерности, выяснить, какую роль может играть в булатах углерод — главная примесь стали.
Десятки, сотни, тысячи опытов. Он изучает описания путешественников, надеясь найти хоть какой-нибудь след, но тщетно – ничего сверх того, что он уже знал. Известно было, что мастера древности в качестве присадок при выплавке булата использовали твердые породы дерева, древесный уголь, листья, и, конечно же, тоже опробовал это. Он шел опытным путем – в темноте и на ощупь. Он добавлял в шихту клен, доставал где-то бакаутовое дерево, растущее в тропических странах, полевые цветы, березу, голландскую сажу, пшено, ржаную муку, рог, слоновую кость... Это не слепая, безотчетная проба, а направленный поиск – углерод, содержащийся в разных формах, быть может, по-разному проявляет себя? А всевозможные элементы? Не в них ли ключ к главной тайне? И он вводит в шихту марганец, кремний, хром, алюминий, титан, серебро, платину. Фарадей тоже бился над разгадкой тайны булата, провел множество опытов с алюминием и платиной и считал, что «сплавление стали с платиной не могло принести существенной пользы». Аносов знает об этом, но проверяет и перепроверяет опыты англичанина.
Те опыты привели Аносова к исследованию специальных сталей. Первым он изучает и описывает титанистые, марганцевые, хромистые стали, тщательнейшим образом разрабатывает процесс плавки, ковки, термической обработки, шлифовки, травления – все, что дает металл высокого качества. Однако булат по-прежнему цепко держал свою тайну.
Углерод растительного и животного происхождения надежд не оправдывал. И Аносов – неминуемо он должен был прийти к такому решению – испытывает углерод, рожденный в чреве земли. Алмаз и графит.
С графитом повезло. Неподалеку, в окрестностях златоустовских заводов, нашли немного графита, не уступавшего в качестве лучшему английскому. На несколько опытных плавок вполне хватало.
И вот первая попытка. В небольшом тигле – чистое наливное железо, сверху добавляется графит. Плавка продолжается два часа, без флюса. Потом тигель оставался в печи и охлаждался вместе с нею. Аносов ждет в волнении...
В тот день 1833 года он написал: «По проковке сплавка в полосу на нижнем конце ее обнаруживались узоры настоящего булата, а по мере приближения кверху они становились реже и неправильнее. Из нижнего конца этой полосы приготовлен первый булатный клинок, называемый хорасаном...» Он получил один из наиболее известных сортов булата, обязанный своим названием провинции Ирана, где когда-то делали его. Аносов держал в руках кусок тяжелого металла, и под его взглядом узор, добытый из недр минувшего, мерцал, струился...
Теперь он знал: чтобы получить настоящий булат высокого качества, нужны материалы первозданной чистоты. При всех прочих равных условиях совершенство булата зависит от качества графита. От чистоты углерода. Он продолжал опыты – менял условия, состав шихты, продолжительность плавки, вводил различный флюс и в конце концов получил и другие, лучшие сорта булата. Он открыл и описал четыре способа, каждый из которых давал булат отменный.
Опыты не прекращались, способы выплавки совершенствовались. Новые образцы булата приносили ему все большее удовлетворение. Английская сталь, изготовляемая в то время из чистейших сортов шведского железа и считавшаяся лучшей в мире, крошилась под аносовским клинком. Удивительнейшим образом в них сочетались упругость, твердость и пластичность.
Открытие произвело фурор. Его обсуждали, о нем говорили, особенно после того, как появился в печати труд Аносова «О булатах». Открытие оценивалось как важнейшее из всех, сделанных в последние годы. В газетах писали: «Теперь Россия представляет единственный в целом мире источник нового булата лучших качеств. Булаты наши ценятся между азиатцами по крайней мере в десять раз дороже против здешней цены их. Сталь златоустовских заводов известна по отличному качеству вырабатываемого из нее белого оружия...»
Но Аносов вовсе не таит свои секреты. Он стремится содействовать возможно более широкому распространению открытия и в последних строках опубликованного труда пишет: «Оканчиваю сочинение надежно, что скоро наши воины вооружатся булатными мечами, наши земледельцы будут обрабатывать землю булатными орудиями; наши ремесленники выделывать свои изделия булатными инструментами; одним словом, я убежден, что с распространением способов приготовления и обработки булатов они вытеснят из употребления всякого рода сталь...» Труд этот с описанием всей технологии был переведен во многих странах Европы.
Однако же раскрытие тайны булатов – вовсе не единственное дело в жизни Павла Петровича. Он успевал еще проводить обширные геологические изыскания и нашел новые месторождения железных и медных руд, золотых россыпей. Он неустанно опекал златоустовские заводы, расширял, совершенствовал их, и именно при нем слава русских уральских заводов перекатилась далеко за пределы России. Литая сталь, получаемая способом Аносова, позволила отказаться от целого ряда изделий, покупаемых до того за границей. Он давно уже горный начальник Златоустовских заводов, и только его стараниями они стали давать высшие сорта стали и всевозможные стальные изделия – промышленные, военные, сельскохозяйственные – самого высокого качества.
Похоже, многим в Академии наук не нравились успехи Аносова. Наградами обходили, посылая на отзыв его труды иностранным ученым, а в звании долгое время сверх всяких правил и норм придерживали. Только в 1840 году Павел Петрович был произведен в чин генерал-майора при прежней должности горного начальника Златоустовских заводов. Ему сорок один год. Он полон сил, планов, надежд. Много изобретательствует, создавая новые, необходимые производству машины. Сконструировал и построил кричный молот, делавший в минуту почти вдвое больше ударов, чем прежний, и весивший при том всего двадцать пудов. Еще раньше проложил железную дорогу на конной тяге для перевозки руды к заводам, построил несколько золотопромывальных машин и резко поднял добычу золота.
А потом он плодотворно работал в Сибири – начальником Алтайских заводов и гражданским губернатором в Томске. Расширял, насколько было возможно, сталелитейное производство, конечно же, добился и производства булата в Томске, продолжал совершенствовать добычу золота. С людьми добр был необычайно, всегда готов был выслушать простого человека, помочь, если надо. В те годы на заводах за малейшую провинность секли палками, розгами, а при Аносове ничего такого не творилось. Любили его буквально все, называли отцом, святым человеком.
Когда Павел Петрович покидал Златоуст, перед его домом собрался едва ли не весь город. Многие плакали. Кто знает, что за человек придет на место его... Но, уж ясное дело, такого больше не будет... Да и сам Павел Петрович, сказывают, тоже был очень расстроен, растроган... Сколько лет жизни отдал этому городу...
Рабочие подняли его на руки и перенесли в экипаж. А потом выпрягли лошадей и сами везли до сибирского тракта.
В Златоуст он уже не вернулся.