Октябрь 1552 года в Москве выдался холодным. По ночам первый легкий морозец покрывал прозрачным ледком лужицы, напоминая о неотвратимо близкой зиме. Но в самом городе было жарко: Москва ликовала. Семилетняя Казанская война, которой, казалось, и конца-то не будет, истощавшая народные силы, терпение, наконец завершилась. Казань пала.
Царь Иван Васильевич в полном боевом до спехе впереди пышной свиты и трепещущих на осеннем ветру хоругвей въезжал в белокаменную. Весь город высыпал за городские стены в поля. «И старые, и юные, — писал летописец, — вопили великими гласами, и никаких слов невозможно было расслышать. Радостный, празднующий победу народ провожал возвращавшихся воинов до самых кремлевских ворот...»
Нам неведомо, где были в это время Барма и Посник Яковлев, и уже никогда того не узнать. Скорее всего — вместе с народом. Вряд ли бы тогда нашелся хоть один человек, кроме немощных старцев, кто не вышел бы на улицу разделить всеобщую радость. Не знаем мы, и почему именно на них – на Барму и на Посника – пал счастливый для них, и уж, конечно, для нас выбор – строить в Москве храм в ознаменование великой победы. Несомненно, однако: значит, оба проявили себя. Значит, были у них постройки, где они раскрыли талант свой, просто не известны нам другие их создания. Хотя и предполагается, что шесть храмов, сходных по признаку шатрового венчания, и среди них – храм Вознесения в Коломенском – тоже творение их.
Надо думать, зодчих, достойных увековечить столь трудную и долгожданную победу, выбирали не вдруг, а тщательно взвешивая их сильные, слабые стороны и, конечно же, опыт.
Чудный храм воздвигли они! Невиданной яркости в своем воплощении, неслыханно смелый и ни на какой другой не похожий! Барма и Посник, презрев существовавшие в то время каноны, вложили весь свой необычайный талант в творение и создали дивное диво, бросив вызов всему, что бытовало до той поры в архитектуре. Верно, Парфенон прекрасен в своей строгой, эталонной красоте, в лаконичности пропорций, в изяществе – и потому можно его назвать, вероятно, эталоном красоты. Хотя, конечно же, у истинной красоты нет и не может быть эталона, как не может и быть подобного эталона у фантазии. А храм Василия Блаженного – именно взлет, парение фантазии через громы и молнии сотрясавших землю столетий!
И вот еще какая мысль приходит, когда стоишь подле этого храма: если он и посейчас, в наше время, поражает воображение, то каким же он должен был казаться тогда...
Сначала он не был таким нарядным да ярким. На том месте, где ныне высится храм, стояла церковь Святой Троицы с погостом при ней. На том кладбище и был похоронен известный в Москве юродивый Василий Блаженный – как раз в достопамятном 1552 году. Через два года Иван Грозный на деньги, завоеванные в Казани, повелел выстроить деревянную церковь во имя Покрова Пресвятой Богородицы, и уж только потом, по прошествии еще года, ее перестроили в каменную о девяти верхах. Теперь собор называли иначе: Покров, «что на рву», поскольку рядом проходил ров вдоль кремлевской стены. И этот храм был уже творением рук Бармы и Посника.
Перед ними стояла задача воздвигнуть единый храм из восьми церквей по числу святых, чьи дни празднования пришлись на главные события Казанского похода. К примеру, церкви Покрова, Киприана и Устина были названы в память взрыва казанских стен и взятия города. Церковь Григория Армянского – в честь падения Арской башни и победы на Арском поле. Церкви Александра Свирского и Трех патриархов – во славу победы над князем Епанчею. Однако зодчие поступили по-своему, прибавив девятую церковь – шатровую башню – единственно из стремления создать симметричную архитектурную композицию. Надо думать, они исходили не из теоретических требований симметричности в архитектуре, вряд ли знакомых им, а из того, что подсказывало их дарование. Но именно поэтому и потому еще, что двигали ими чувства самые светлые, гордые за свой народ, сумевший победить в столь долгой, трудной войне, удалось им и храм поднять над землей — в буквальном смысле поднять и сделать его скорее похожим на сказочный терем, рожденный раскрепощенной мечтою. Не храм – диво дивное... Вот уж действительно: музыка, застывшая в камне... Остров фантазии, выросший в смутное, мрачное время...
Изумителен Василий Блаженный, возвышающийся рядом с главной башней Кремля и, казалось бы, соединивший многоголовье храмов его. Он всегда на виду – с какой стороны к Красной площади ни подойди и всюду с любого места – видится он разным. Словно бы поразить нас задумали зодчие, сказать нам с улыбкой: «Вот мы какие! Вот что мы можем! Любуйтесь, дивитесь!»
Широк подклет храма, обрамленный аркадой, могуч. Как бы пьедесталом служит он для всех храмов, на нем покоящихся. Над восемью приделами, выполненными в традиционной форме русского зодчества в виде ярусо-башенной формы, возвышается центральный, шатровый храм, словно бы напоминающий обликом колокольню Ивана Великого. Стройные, четко рассчитанные по высоте своей приделы увязаны единой системой кокошников, расположенных пирамидой – один над стыками двух других «вперебежку», как в старину говорили. Луковицы куполов, покоящиеся на невысоких, изящных башенках, кажется, вырастают на узорочье этих кокошников.
Удивителен эффект, задуманный и с изумительным мастерством воплощенный Бармой и Посником: из различных архитектурных деталей они создали удивительные, живописнейшие формы. И кажется, деталей тех – великое множество, и все своебытны, неповторимы, хотя и объединены очевидной, но и трудно объяснимой гармонией. Какую же радость, вдохновение, думаешь, испытывали мастера, замыслившие и построившие сказочный храм...
Но вот что становится нежданным открытием при внимательном рассмотрении храма: не множество, а всего два главных архитектурных мотива использовали Барма и Посник в работе – восьмерик и полукружье. Восьмерик диктует граненые формы вертикальных частей храма – все его башни от основания и до венчающих глав или шатра – восьмигранники. А полукружье видится в различных вариантах – в свободных, широких арках подклета, в кокошниках, обрамляющих основания башенок под куполами. А впечатление-то – совершенно иное: кажется, будто мастера использовали огромное количество всяких тонких деталей...
Яркие краски и роспись Покровский собор покрыли где-то лет через сто или около того. И колокольня над могилой Василия Блаженного – поставленная справа, если смотреть с Москворецкого моста, тоже появилась позже – во второй половине семнадцатого века. Она вписалась в общую композицию и ее не нарушила. А поначалу храм был краснокирпичным, с белыми деталями. Но даже и без его нынешних ярких праздничных красок являл собою зрелище необычайное, радостное. Исполнили Барма и Посник то, что хотели.
Понимали ли они, что сотворили? Конечно же понимали! Знали, что ничего даже и отдаленно похожего не было на Руси никогда. Что соорудили памятник вечный, незабываемый.
Вот и все. Немного, конечно... Зато сколько всего лично и только им принадлежавшего, вложили Барма и Посник в свое творение... Всю свою мудрость и весь свой талант!
Судьба у Василия Блаженного сложилась многотрудной, трагической. В Смутное время он был разграблен поляками, в 1626 году в нем случился пожар, по всей Москве полыхнувший, в 1668 году во время пожара в Китай-городе на соборе сгорели все главы, потом – еще пожар в 1738 году, уничтоживший бесценную древнюю утварь. Просвещенный вандал – Наполеон, — вошедши в Москву и узнав, во имя чего он построен, приказал взорвать Василия Блаженного, и только недостаток времени помешал выполнить ужасный замысел... Были и другие попытки, уже в недавнее время, извести изумительный памятник. Находились люди, которым мешал он...
А он стоит – прекрасный, непоколебимый, словно бы выросший из самых недр русской земли.