Наделенный богатым воображением, политической прозорливостью, Наполеон, тем не менее, утверждает:
— Я — продукт обстоятельств, я всегда следовал за ними... Моя политика сводится к руководству людьми таким образом, как того желает большинство из них.
Искусство правления, великим мастером которого он слыл, состояло для него в том, чтобы направить свой гений на разрешение самой насущной проблемы.
Именно этот политический гений делает его доминирующей фигурой своего века, самой значительной личностью со времен Карла Великого, последователем которого он, имея на то все основания, часто себя называет.
«Поцарствовав» в Милане как генерал-победитель, он делает свои первые шаги на политической арене в период консулата, богатого на личности; лишь недалекие люди считают, что, стоило ему появиться в ореоле военной славы, и страна готова была тотчас же ему подчиниться, за успехом достаточно было протянуть руку. Исключительно ложное суждение, так как перед ним стояла гигантская задача, а этот тридцатилетний генерал, на которого возлагалось столько надежд, имел в руках лишь две карты — ум и неисчерпаемую энергию.
Все предстояло строить заново. Франция, сама на грани гражданской войны, находится в то же время в состоянии войны с Австрией и Англией; казна пуста; администрация беспомощна; режиму изнутри угрожают роялистские восстания. Все, чего желают французы, будет дано осуществить ему. Он восстановит порядок, добьется процветания, провозгласит законы, сгладит политические разногласия и даже смягчит религиозные распри. В течение четырех с половиной лет, работая, по его выражению, как «бык в упряжке», совершенствуя свое образование, перерабатывая массу информации, благодаря своим выдающимся дарованиям он сумеет находить правильные пути решения проблем, средства и исполнителей, а множество введенных им в годы консулата институтов будут долго служить образцами и для современной Франции.
Сбалансирован государственный бюджет, создан Государственный совет и учрежден Французский банк, обесценившиеся бумажные деньги заменены золотыми и серебряными монетами; им разработан Гражданский кодекс (Бонапарт председательствовал на 55 из 107 заседаний Государственного совета), в котором воедино слиты законы Французской революции, положения римского права и нормы, освященные традицией. Конкордат с Ватиканом вернул Бога во Францию. Возвращается и большое количество роялистских эмигрантов. Амьенский мир кладет конец — к сожалению, ненадолго — состоянию войны, длившемуся три века. Первый консул становится президентом Итальянской республики, фактически подчиняет себе Голландию и, уже к этому времени воодушевленный идеей общеевропейского объединения, помогает преобразованию Швейцарии в конфедерацию; наконец, актом от 1803 года кладет конец континентальным претензиям Австрии, нанеся ей за три года до того поражение при Маренго. Эта битва будет справедливо названа одним историком «крещением личной мощи Наполеона».
«Власть» и «порядок» — эти два слова императора, который уже проглядывается в фигуре первого консула, станут основой его программы действий.
Слабость высшей власти — самое ужасное бедствие для народов, — говорил он. — Народная любовь есть не что иное, как уважение.
И результат не замедлит сказаться, так как в этой изумительной думающей машине всего с избытком — воображения, способности судить, методичности.
— Труд органически присущ мне, — повторяет он. — Я рожден и создан для работы.
Эта лихорадочная деятельность, эти редкостные способности помогают ему разработать безошибочную линию поведения, суть которой — ни минуты без дела, которую он сам определяет одной фразой: «События всегда влекут за собой максимум последствий».
Претворение идей в жизнь сводится к ответам на короткие вопросы: «В чем суть? Почему? Как? Сколько?» — с использованием плотно расположившихся в кладовой его мозга статистических данных, докладных, зарубок на память.
Он стремится предвидеть все, что должно произойти, так как полагаться на случай нельзя, следует всегда быть готовым ко всему, действовать без промедления. Подобная сверхчеловеческая активность поражает даже наименее восторженного из всех людей, философа-пессимиста Шопенгауэра, который в упоении восклицает: «Бонапарт — самое превосходное воплощение человеческой воли».
В нем нет ничего от идеолога, ибо духу его в высшей степени присущи три великих качества государственного мужа: реализм, здравый смысл и воображение.
Реалист, он направляет свой безмерный гений на решение самых банальных вопросов.
— Каждому дню — своя черная работа, каждому обстоятельству — свой закон, каждому существу — своя природа.
Реалист, он умеет извлекать максимум из людей, которых он оценивает одним взглядом.
— Переходите ко мне, — предлагает он молодым предводителям роялистов, воюющим против него в Вандее, — мое правительство будет правительством молодости и ума.
Он вовлекает своих сотрудников, как гражданских, так и военных, в вихрь работы. После восьмичасовых совещаний с наступлением ночи министры падают от усталости; он проходит позади кресел, встряхивая их за плечи:
— Ну-ну, граждане... Только два часа ночи... Надо как следует отрабатывать деньги, которые нам платит Франция.
Он часто приговаривает, как бы убеждая свое окружение:
— День — что век!
Реалист, он ставит интерес государства на первое место как по необходимости, так и по внутреннему убеждению, осуществляя власть не только с неубывающей энергией, но и с неослабевающей дотошностью. Техническая организация рабочих дней императора — яркое свидетельство его усердия в этой области.
Поднявшись с рассветом, в халате, он просматривает личную корреспонденцию и газеты, принимая во время утреннего туалета врача, архитекторов или своего библиотекаря; пока он лежит в ванне, ему читают срочные депеши. Он одевается, покидает свои апартаменты в 9 часов, принимает офицеров, членов своей семьи или сановников. Этот протокольный подъем — одновременно и часть рабочего дня, так как он вызывает к себе тех гражданских и военных лиц, которым хотел бы задать те или иные вопросы или от кого намерен потребовать объяснений. Затем следуют короткие аудиенции, так как он, подобно Гёте, знает цену времени, и часто его синие глаза темнеют до черноты, когда какой-нибудь болтливый посетитель слишком долго испытывает его терпение. Он завтракает в 9.30, но далеко не всегда, так как затягивающиеся аудиенции нередко позволяют ему выйти к столу только к 11 часам. Ему жалко тратить время на еду, и он разделывается с этой неприятной обязанностью за 7—8 минут. Но и эту короткую паузу он использует для того, чтобы принять артистов или ученых и назадавать им кучу вопросов.
После короткого отдыха в апартаментах императрицы он отправляется в свой кабинет и погружается в работу, то есть в управление империей, которая занимает половину Европы и насчитывает 83 миллиона жителей. В соседнем топографическом кабинете разостланы карты, планы, схемы и статистические таблицы, они в случае нужды у него всегда под рукой. Он бросает шляпу и шпагу на кресло и, расхаживая взад и вперед, диктует секретарю. Его тексты носят отпечаток этой нервной ходьбы: фраза прекрасно построена, но проста, так как его внимание занимают лишь идеи. Изредка он останавливается, чтобы пролистать доклад или письмо: все темы его диктовок умещаются — вперемежку — в кладовых его памяти. В то время как секретарь начисто переписывает этот словесный поток, чтобы превратить его в текст депеш, Наполеон открывает присланные ему министерские досье и читает их, не пропуская ни одной детали, постоянно требуя комментариев, испещряя пометками почти все документы. Потом следует подписание приказов, дипломов, депеш, которые сообщат всей Европе волю императора или выразят его неудовольствие. Какой еще монарх с такой тщательностью изучал столько деталей! От него ничто не ускользнет. Он скрупулезен в том, что касается императорского бюджета... «Получено 44800, израсходовано 39800, остаток 5000, плюс 15000 поступлений в марте, который кончается, итого 20000. 30 марта. Н.»
Он находит время писать статьи для официальной газеты «Монитор», председательствовать на Государственном совете и собственноручно писать королям или членам своей семьи. Стенные часы в его кабинете бьют шесть раз — время обеда, и императрица, очаровательная, с естественной прической, головокружительно кокетливая, успокаивает приглашенных. Случается, что часы бьют семь, восемь, девять ударов, иногда одиннадцать... Ушедший с головой в работу император забыл об обеде. Когда он наконец садится за стол на короткую четверть часа, он успевает дать указания гофмаршалу, прочесть срочные депеши или послушать выдержки из прессы. После кофе он возвращается в кабинет, оставляя Жозефине заботу о гостях, и вновь принимается за диктовку или чтение. Улегшись в 10 часов, он поднимается среди ночи, читает докладные, а главное, изучает в деталях армейские дела, откладывая в своей памяти передвижение полков, этапы трудного марша, число батарей, следит за ежедневным состоянием казны и финансов. Часто будит секретаря, и диктовки возобновляются. Такая же активность и во время военных кампаний, между двумя битвами, на любом бивуаке. После Эйлау, расположившись в замке Финкенштейн в тысячах километров от своих министров, он продолжает управлять с той же уверенностью, спокойствием и пунктуальностью, как из своего кабинета в Тюильри: 310 писем войдут в его «Переписку» за эти пять недель.
По свидетельству его министра Редерера, все это наполняло примерно восемнадцатичасовой рабочий день.
Не оставляющий его ни на мгновение трезвый подход к вещам подкрепляется ясным, здравым смыслом.
— Высокая политика, — повторяет он, — есть не что иное, как здравый смысл, приложенный к серьезным вещам.
Чтобы властвовать согласно воле большинства, которому опротивели революционные эксцессы, он воспринимает идеи своего времени, так как лучше, чем кто бы то ни было, знает, что именно идеи правят миром.
— Идите впереди них, — рассуждает он, — они последуют за вами; следуйте за ними — они потащат вас за собой; пойдите против них — они вас опрокинут.
Это же вынуждает его сознаться:
— Я то лиса, то лев. Весь секрет власти сводится к тому, чтобы знать, когда надо быть тем или другим.
Здравым смыслом всегда проникнуты и его приказы, того же он требует и от исполнителей, не забывая ни об одной простейшей детали. Чтобы убедиться в этом, достаточно пролистать тома его «Переписки». Вот, например, диспозиция перемещения армии, другими словами, организация гигантской миграции людей через равнины и горы Европы, тщательно расписанная в деталях, и той же рукой внизу текста приписка:
«У правительства было запрошено 6000 кроватей; это слишком много, достаточно будет 3000».
О даре воображения Колридж писал, что это «живая душа и главное средство человеческого восприятия действительности», а другой историк-философ — что это «закваска гения». Наполеон следует своему воображению в той же степени, что и здравому смыслу, но результат складывается не из иллюзорных видений, а из долгих и глубоких раздумий. Это напоминает работу компьютера, в который заложена масса тщательно отобранных предварительных сведений.
Все эти исключительные качества, собранные в одном человеке, сочетаются, кроме того, с врожденным чувством организованности. Он любит порядок — как в частной жизни, так и в работе. Если не считать нескольких приключений, не имевших продолжения, частная жизнь Наполеона безупречна. Когда его младший брат Люсьен вступает в брак, сочтенный «аморальным», с разведенной женщиной легких нравов, владыка Франции устраивает ему взбучку.
— Народ Франции — народ нравственный. Его руководители должны быть такими же.
Часто можно слышать, как сурово рассуждает он о «сердечной развращенности», «душевном распутстве», об «аморальности».
Порядок в личных финансах, тщательно контролируемых; подобно тому, как он скрупулезно рассчитывал свое жалованье лейтенанта, чтобы обеспечить содержание и образование своего брата Луи, так и теперь он, уже император Франции, король Италии, могущественный властитель, внимательно следит за расходованием средств со своего баснословного цивильного листа — порядка 25 миллионов, и, когда члены его семейного клана транжирят, он взрывается:
— Платы капитана мне вполне хватило бы.
За завтраком он может рассердиться на гофмаршала, затянутого в дорогой расшитый камзол:
— Где покупали? За сколько?
Ему отвечают невпопад, поскольку мелочи подобного рода недостойны внимания знатного царедворца...
— В мою бытность младшим лейтенантом это стоило гораздо дешевле. Я не хочу платить дороже других.
Строго организован рабочий процесс. Письменный стол, украшенный позолоченной бронзой, снабжен складной ширмой, что позволяет запирать его, не трогая бумаг. Скромен топографический кабинет: столы, покрытые картами и ежедневно обновляемыми досье. Во всех местах, где располагалась его штаб-квартира, служба двора должна была оборудовать их по .единому образцу.
Любовь к порядку побуждает его со всей строгостью наказывать за малейшие отклонения и проступки. Он повторяет:
— Разоблачение нечестного бухгалтера — это победа, одержанная правительством.
Та же любовь к порядку толкает его к законотворчеству, созданию кодексов, стремлению назначить на каждое место самого квалифицированного специалиста, вынуждает требовать соблюдения сурового этикета и, что самое главное, искоренять несправедливость.
В конечном счете из вкуса к порядку вытекает и вся его система правления, та система, которая сделала Наполеона одной из главных движущих сил истории и позволила ему, по выражению Дарю, стать обладателем «такой славы, величия и мощи, какой никогда не удавалось достичь ни одному другому человеку».
Из-за этой неумолимой склонности к порядку его, естественно, обвиняли в бесчеловечности, эгоизме, вспыльчивости, грубости и несправедливости. В самом деле, невозможно простить некоторые из его «вспышек», но им следует противопоставить те поступки и слова, которые определяют другую сторону его натуры и служат доказательством присущей ему доброты, щедрости, понимания и терпения. Во внезапных приступах его гнева (чего стоят сцены с Талейраном: «Вы — дерьмо в шелковых чулках»; с кардиналом — папским послом: «Я раздавлю вашу церковь»; удар ногой, нанесенный ученому Волнею, что, впрочем, оспаривается) следует видеть и нервное перенапряжение человека, на чьи плечи давит изнуряющий груз ответственности. Успокоившись, он имеет мужество написать одному из своих министров: «Гнев прошел, он не оставил никакого следа; надеюсь, вы не будете держать на меня зла».
— Не думайте, — говорил он также, — что у меня, в отличие от других, бесчувственное сердце. Я даже довольно добрый человек, но со времен ранней молодости я старался заставить замолчать эту струну, которая с тех пор не издает ни звука.
Печален жребий властителя, которого надо вывести из равновесия, чтобы привлечь внимание или заставить уступить... Он добр, однако, со своей матерью и братьями, с Жозефиной и Марией-Луизой, со своими друзьями и солдатами и даже с врагами: он закрывает глаза на жадность одних, мотовство других, на их неблагодарность и попытается даже спасти от эшафота вожака роялистов, который покушался на его жизнь.