Составляющие военного гения Наполеона— это безграничная уверенность в себе, то, что он называет своей «звездой»; это быстрое и богатое воображение; почти сверхъестественная интуиция, помогающая ему предугадывать реакцию противника; это тщательное претворение в практику стратегических принципов и чудовищная сила воли, проявляющаяся в момент принятия тактических решений.
Когда начинаешь изучать эти качества, воплотившиеся в человеке, выигравшем более 50 сражений и связавшем со своим именем многочисленные тактические принципы, испытываешь по отношению к нему огромный пиетет. А потому естественным является желание прикрыться авторитетом специалистов, и прежде всего самого выдающегося — прусского военного писателя Карла фон Клаузевица, утверждавшего в трактате «О войне», что Наполеон был «олицетворением бога войны».
Но больше всего удивляешься тому, что этот бог умел оставаться совершенно простым человеком и испытывал некоторое удовольствие, объясняя свой гений лишенными всякой напыщенности словами:
— Военное искусство — это простое искусство, вся суть его в исполнении; оно не допускает неопределенности; в нем все от здравого смысла, ничего — от идеологии... Оно не требует сложных маневров, предпочтительны самые простые; превыше всего требуется здравый смысл... Это как кулачный бой: чем больше наносишь ударов, тем лучше... Все искусство войны заключается в хорошо продуманном, исключительно осмотрительном отступлении и дерзком и быстром наступлении... Надо уметь быть медлительным в процессе принятия решения и стремительным в исполнении.
Здесь целая программа для военного училища или для генерального штаба. Она сегодня кажется простой и естественной, но для конца XVIII — начала XIX века она означала полный переворот в принципах и способах ведения войны. Кончилось время неспешных и величественных войн эпохи Людовика XIV с их длительными осадами и размеренными сражениями, с расшаркиваниями и поклонами типа: «Стреляйте первыми, господа англичане». Молодой артиллерийский лейтенант Бонапарт почерпнул свои идеи из сокровищницы человека, которым он пылко восхищается, называет его «тактиком прежде всего», — это король Пруссии Фридрих II — «Фридрих Великий». Его наука — с легко подвижной армией и за счет смелых маневров побеждать противника, численно превосходящего, но не умеющего передвигаться.
Наполеон приспособит эту науку к своим нуждам и выработает тактические принципы, от которых никогда не отступит: завлечь противника на разведанную местность, занять своими войсками оставленные им пустоты, прижать его к естественному препятствию — высотам или реке и, поймав его таким образом в ловушку и сделав беззащитным перед огнем артиллерии, обрушиться на врага и раздавить его, атакуя сначала по всему фронту, чтобы обнаружить слабое звено, проделать брешь, а потом окончательно сокрушить неприятеля с помощью резервов. Наполеона начнут побеждать лишь тогда, когда его противники достаточно полно изучат его искусство и разработают эффективные средства защиты.
Тактика поднимается до уровня стратегии. Наполеон утверждает, что нет необходимости наносить противнику поражение по всей ширине фронта, достаточно попросту нанести сильный удар по одному его участку, который он называет «засовом».
— Как только брешь проделана, — говорит он, — равновесие нарушено; все остальное становится бесполезным.
Именно такой сильный удар, именуемый им «решающей атакой», имеет он в виду, когда пишет, что «судьба битвы решается мгновением». Как подготавливает он ее? Как выбирает цель? Он отвечает предельно сжатой формулой:
— Сначала надо ввязаться — повсюду, — а потом будет видно.
На самом деле план всегда готов заранее, и император, положив палец на карту, спокойно объявляет застывшему в молчании окружению:
— Я побью врага здесь.
Атака, опоясывающая один из флангов, почти отрезающая путь к отступлению, приводит противника в замешательство, вынуждает его вводить в бой резервы и удлинять фронт, В результате где-нибудь образуется слабое звено, и туда Наполеон обрушивает всю массу прорыва. Она подтягивается незаметно и вступает в действие без промедления. Артиллерия открывает брешь, в которую бросается пехота, а кавалерия расширяет ее и преследует бегущего врага. Именно на долю кавалерии выпадает задача развить успех, преследовать разбитые войска и принять капитуляцию врага.
Чтобы привести в исполнение этот тактический замысел, Наполеон, как правило, располагает армией в 200 тысяч человек, подразделенной на семь корпусов, в каждом по три дивизии, насчитывающие по 10 тысяч солдат и от 36 до 40 пушек. Кавалерия состоит из двух дивизий кирасиров, четырех — драгунских и одной — легкой кавалерии.
При Наполеоне — артиллерийском офицере — пушкам было предназначено играть решающую тактическую роль.
— Крупные сражения, — заявляет он, — выигрываются артиллерией... Артиллерия стала сегодня подлинным вершителем судеб армий и народов... Ударами пушек бьются как ударами кулаков... Искусство состоит в том, чтобы сосредоточить максимум огня на одной точке... Как только начата схватка, выиграет ее наверняка тот, кто изловчится внезапно и незаметно для противника доставить на место неожиданную для него массу артиллерийских орудий.
Артиллерия, следовательно, должна подготовить атаку и выиграть ее, проделать бреши в линиях врага и следовать за кавалерией, чтобы помочь ей развить успех. Миссия, требующая высокой точности; поэтому, как только Бонапарт становится первым консулом, он принимает меры к тому, чтобы сделать французскую артиллерию в высшей степени мобильной. Он создает артиллерийские транспортные части (артиллерийский обоз), задача которых — быстро перебрасывать пушки и конную артиллерию. Одновременно он упрощает боеснабжение, сократив число калибров.
Кавалерии отводится главная роль в развитии первого успеха.
— Без кавалерии битвы не приносят результатов, — замечает Наполеон.
В поисках наилучшего способа осуществить подготавливаемые им планы сражений Наполеон отделяет легкую кавалерию от линейной (драгунов) и создает тяжелую кавалерию — кирасиров. Каждый из этих видов формирует свои дивизии. Легкая кавалерия — ив этом новшество — занимается разведкой, действует в авангарде, арьергарде и на флангах. Ее поддерживает и подкрепляет линейная кавалерия, а другие драгуны, а также кирасиры должны наносить глубинные удары, обеспечивая решающую атаку и преследование. В 1805 году у Наполеона будет 7 8 кавалерийских полков, насчитывающих 57 тысяч человек, — мощная сила!
Наконец, — нововведение, приносящее свои плоды, — Наполеон постоянно сохраняет под рукой резерв для маневра — генеральный резерв, который образует знаменитая Императорская гвардия, включающая артиллерию, пехоту и кавалерию. Сознание, что поблизости от поля боя стоит наготове эта мощная, дисциплинированная и испытанная воинская сила, является для солдат гарантией успеха, а для полководца это козырная карта, которую он бросит на стол в нужный момент — критический или решающий.
Унаследованные от революции пехотные части — превосходная армия, постигавшая свое ремесло на всех фронтах, притом в ужасающих условиях во всем, что касается экипировки, снабжения и т.п. Наполеон лишь приспособит ее к своей тактике и превратит в почти непобедимую привычными средствами силу.
Напротив, в области вооружений прогресса практически нет. Франция отстала от Англии в развитии промышленности, и ружье образца 1777 года с его тяжелыми свинцовыми пулями наносит меньше ущерба врагу, чем прикрепленный к нему штык, а ядра пушки Грибоваля модели 1776 года опасны главным образом своими рикошетами.
Гений Наполеона не привлекают более современные вооружения — нет ли в этом доказательства его глубокого миролюбия? — более смертоносные, в сравнении с французскими, которыми воспользуются англичане под Ватерлоо. Наполеон работает на самом поле битвы, как игрок в шахматы на доске, делая ставку исключительно на подготовку и дисциплинированность войск и на то, что сегодня назвади бы компонентами «психологической» войны. И именно здесь вступает в игру его воздействие на «человеческий фактор». Действительно, какой другой полководец сумел бы выиграть битву при Аустерлице после того, как в течение двух предшествовавших дней его солдаты проделали марш-бросок в 120 километров?
— Они ворчали, — заметит он, — но продолжали идти!
Маршалы, ворчуны, гвардия! Легендарные персонажи. Отпечаток личности Наполеона на его солдатах настолько же глубок, как и его определяющее влияние на стратегию и тактику, и солдат империи занял подобающее ему место в музее Истории вместе со своим императором. По правде сказать, никогда не было более близких отношений между солдатами и их главнокомандующим: все, на любом уровне армейской иерархии, живут и сражаются только для того, чтобы заслужить его одобрительный взгляд или умереть у него на глазах.
Почти все маршалы — скромного происхождения, высшее армейское звание они заслужили исключительно собственным мужеством. Они стали знаменитыми при жизни — от Нея, «храбреца из храбрецов», до Бессьера, «отца гренадеров». Генералы, чьи имена во множестве высечены в камне Триумфальной арки, — продукт омоложения кадров, последовавшего за мирным договором 1802 года. Они ступень за ступенью поднимаются в чинах и, в отличие от генералов старого режима, разделяют жизнь своих солдат, сами ведут их в бой и нередко оплачивают жизнью свою храбрость. Полковники — «рассада, из которой вырастают маршалы», — увековечены Бальзаком в образе «Полковника Шабера», готового умереть за своего императора и, когда надвинулась черная полоса невзгод, считающего жизнь без него почти немыслимой: «Что вы хотите! Наше солнце зашло, нам теперь всем холодно».
Но «дети» императора, его семья — это солдаты, «безвестные и не носящие галунов», ибо этого полководца, которого боятся все сильные мира сего на Европейском континенте, и простых бойцов соединяют узы суровой привязанности, мужской любви с ее стыдливыми, неловкими и трогательными проявлениями.
Падает ночь. Отказываясь расположиться в каком-нибудь окрестном замке, император приказывает построить свою гвардию в каре и поставить свой стол посреди солдат, которые видят, как он расхаживает взад и вперед, сложив руки за спиною, разговаривает с офицерами, незатейливо ужинает. Со стариками он на ты, и им позволяет обращаться к себе так же; накануне битвы он часто обходит боевые порядки, обменивается шутками с бойцами.
— «Малыш» доволен, — бормочет старый солдат. — Все будет в порядке!
— Тебе не надо завтра рисковать, — замечает другой, — мы тебе доставим их знамена и пушки.
— Мы обещаем тебе победить и так отпраздновать годовщину твоей коронации.
Эти ночные прогулки, ощущение соучастия в опасности, уверенность в том, что завтра с небольшого возвышения ОН будет наблюдать за ними, вдохновляют солдат. Они постоянно видят его, он разделяет их тяготы, и самый измученный, покрытый дорожной грязью стрелок скажет слова, которые будут передаваться из уст в уста:
— Ну, он-то знает, что делает!
А вот эпизод, случившийся в Иене при прохождении кавалерийского резерва: полковник 13-го егерского полка представляет Наполеону старого унтер-офицера, давно заслужившего быть младшим лейтенантом, но, увы, не умеющего читать...
— Нельзя, — решает Наполеон. — Он будет старшим сержантом.
Тот, нахмурившись, бросает отчаянные взгляды. Император забавляется его мимикой.
— А хитер ли ты? — насмешливо бросает Наполеон.
— Не так, как вы, сир!
Смех. Молодец получает офицерский галун. Так завоевываются сердца, выигрываются битвы.
Наполеону, которого Тьер называл «неисправимым воякой», часто ставят в вину сокращение численности населения Франции, гибель миллионов мужчин. Это легко опровергнуть, так как статистика свидетельствует: в 1815 году Франция насчитывала на 3 миллиона жителей больше, чем в 1793 году, а число павших на полях сражений с 1800 до 1815 года составило примерно 400 тысяч — сравните с полутора миллионами убитых французов в войне 1914—1918 годов... И разве не было бы справедливым, если бы страна, подталкивавшая Францию к войне, оплачивавшая золотом коалиции, смиренно разделила трагическую ответственность за эти 400 тысяч трупов?
Нередко Наполеона изображают человеком суровым, нечувствительным к страданиям и тяготам солдат. Но тысячи свидетельств современников убеждают в обратном. Однажды он заведет со своим австрийским противником эрцгерцогом Карлом разговор «о печальных лаврах победы». После битвы под Яффой он напишет Директории: «Никогда война не казалась мне более отвратительной». После сражения под Эйлау, когда ему докладывают, что «Бюллетень» говорит об армии менее лестно, чем должен бы, Наполеон ответит:
— Отец, теряющий своих детей, не испытывает никакой сладости от победы. Когда затронуто сердце, даже слава не порождает иллюзий.
Перечитайте письмо, отправленное Наполеоном вдове маршала Ланна, герцога Монтебелло, в 1809 году после гибели этого старого соратника по оружию:
«Сестра моя,
Маршал скончался сегодня утром от ран, полученных на поле чести. Мое горе сравнимо с вашим. Я теряю самого выдающегося военачальника в моей армии, в течение 16 лет моего собрата по оружию, человека, которого я считал лучшим другом. Его семья и его дети всегда будут пользоваться моей особой защитой. Чтобы заверить вас в этом, я и пишу настоящее письмо, ибо я понимаю — ничто не может смягчить переживаемое вами истинное горе».
Лас Каз, близко узнавший Наполеона в годы изгнания на Святой Елене, писал: «Наполеона пытались изобразить человеком страшным, неумолимым. Правда в том, что ему было чуждо какое-либо чувство мести, он не умел быть злопамятным». Когда Англия вынудит его в 1803 году вновь взяться за оружие, русский посол услышит:
— Я буду воевать с сожалением, с отвращением.
И все-таки Наполеона упрекали в излишнем пристрастии к войне, совсем не принимая во внимание, что для него вопрос стоял так: защититься или исчезнуть, увлекая за собой в падении новый строй во Франции и саму Францию. На эту критику он сам и со всей решительностью ответил:
— Я закрыл пропасть анархии и упорядочил хаос. Я очистил от грязи революцию, облагородил народы и укрепил властителей. Я поощрял всяческое соревнование, вознаграждал все заслуги, раздвинул пределы славы. Все это что-нибудь да значит! И что можно поставить мне в вину, от чего историк не сумел бы защитить меня? Мои намерения? Но они на самом деле полностью оправдывают меня. Мой деспотизм? Историк покажет, что диктатура была совершенно необходимой. Скажут, что я ограничил свободу? Но он продемонстрирует, что разврат, анархия, великие беспорядки еще таились прямо за порогом. Меня обвинят в том, что я слишком любил войну? Историк докажет, что нападали всегда на меня.