Следует отметить, что ни Евдокия Дмитриевна, ни Софья Витовтовна, ни даже Софья Палеолог существенно не изменили характера своих мужей. И только первая царица Анастасия Романовна, по всеобщему признанию, настолько благотворно повлияла на Ивана Грозного, что сумела превратить его из взбалмошного, жестокого и эгоистичного юнца в мудрого, справедливого и благочестивого правителя.
Своей любовью и добротой она заставила супруга отказаться от дурных привычек, некрасивых поступков и взять на себя роль народного заступника и судьи. Вместе с ней он стал милостивым попечителем Церкви и монастырей, рачительным хозяином и защитником Русской земли.
После безвременной кончины Анастасии в ее муже произошли разительные перемены. Гонения и казни мощной волной захлестнули страну. Казалось, кровью подданных он заливал свое горе, связанное с потерей горячо любимой супруги. Нигде и ни в чем не находил он покоя, а вместе с ним не находило покоя и все Русское государство.
Об Анастасии, этой замечательной во всех отношениях женщине, наш рассказ.
В доме на Варварке
Не для всех русских людей 30-е годы XVI века, связанные со смертью Василия III и регентством Елены Глинской, оказались трудными и печальными. Семья окольничего Романа Юрьевича Захарьина была в это время по-своему счастлива. Служба главы дома при дворе шла успешно, обширные родовые владения приносили неплохие доходы, забот о «хлебе насущном» никогда не было.
Жена Романа Юрьевича, Ульяна Федоровна, исправно выполняла свой долг, производя на свет наследников. Первым, как и ожидалось, родился сын Данила, за ним — дочь Анастасия, наконец, еще один сын — Никита. Разница в возрасте была небольшой, поэтому до пяти лет малыши воспитывались вместе, на женской половине матери. Детский мирок светел и безоблачен. Втроем было весело играть в жмурки, салки или прятки.
Когда Даниле едва исполнилось пять лет, а Анастасии и Никите и того было меньше, родители решили переехать из слишком тесного дома дяди Михаила в Кремле в новые хоромы на берегу Москвы-реки. Раньше на посаде жить считалось опасным, его огораживали лишь невысокие бревенчатые стены. Но в 1534 году по приказу Елены Глинской вокруг построили каменную крепость с четырьмя башнями, и вся местность стала называться Китай-городом.
В новых просторных хоромах на Варварке всем стало вольготно. Детям особенно понравился большой сад с огородом, который выходил прямо на Москву-реку. Здесь можно было вдоволь побегать, а в летнюю жару — освежиться в прохладной воде. Ценность новой усадьбы состояла и в том, что во время частых пожаров у реки всегда находилось спасение.
Вскоре Данилу и Никиту стали приглашать в великокняжеский дворец для игр с государевыми сыновьями — они были почти ровесниками Ивана и Юрия. По обычаю, великокняжеские отпрыски проводили досуг с детьми придворных, вместе росли и со временем последние становились ближайшим окружением первых.
Вернувшись домой, Данила и Никита подробно рассказывали сестре об увиденном. Они хвалили ловкость и быстроту Ивана, который во всех забавах стремился быть первым, и смеялись над глупым и простодушным Юрием. Правда, Ивану разрешалось играть не так уж часто. Он носил титул великого князя и должен был вместе с матерью присутствовать на заседаниях Боярской думы, принимать иностранных послов и возглавлять праздничные пиры.
Тем не менее он успел подружиться с Данилой и Никитой, приглашал их в загородные поездки, на охоту и для потешных сражений зимой. Обычно ребята сооружали из снежных комков крепостицы, а потом обстреливали друг друга снежками. Вскоре все мальчики умели уже хорошо скакать на лошадях, стрелять из луков, рубить саблей траву и кусты.
А в это время Анастасия под руководством матери училась рукоделию. Конечно, в боярском доме было много крестьянских девушек-мастериц, ткавших полотна, вышивавших одежду и постельное белье. Но и знатной боярышне полагалось уметь красиво вышивать шелками, золотыми и серебряными нитями. Лицевое шитье особенно пришлось по сердцу Анастасии. С его помощью можно было вышивать настоящие картины, а также портреты-иконы святых.
Не менее прилежна оказалась боярышня в освоении и Божественного Писания, и всевозможных наук: грамматики, математики, истории. Главными учебниками были Часослов, Псалтырь, Святцы, жития святых, древние летописи. Семья Захарьины слыла просвещенной, и книг в библиотеке отца и дяди Михаила имелось много.
Как-то раз, когда Анастасия в своей светлице под руководством матери осваивала азы рукоделия, к ней вбежали братья и с ужасом сообщили, что государыня Елена, мать Ивана и Юрия, внезапно скончалась, а бояре спешно готовятся к ее похоронам. Тут же все решили отправиться в Кремль и проститься с телом великой княгини.
В Успенском соборе, где отпевали Елену, «яблоку негде было упасть». С трудом Ульяна Федоровна пробилась к мужу, стоявшему недалеко от гроба. Анастасию поразило то, что громко рыдали только Иван и его опекун Иван Федорович Телепнев-Оболенский. Остальные бояре и князья лишь притворялись опечаленными, пряча в густые бороды усмешки.
Маленькой девочке стало очень жаль сироту Ивана. Он оставался и без отца, и без матери, способных защитить его от жадных до власти бояр.
Теперь ни Данилу, ни Никиту в кремлевский дворец не приглашали. Отец рассказывал, что там заправляют братья Шуйские: Василий, Иван и Андрей. Юные великие князья Иван и Юрий в полном их подчинении. Без разрешения опекунов они не имеют права ни погулять, ни поиграть, ни даже покушать или надеть понравившуюся одежду. Мамку Ивана, Аграфену, которая с пеленок пестовала его, сослали в далекий Каргополь, прежнего опекуна Телепнева с жестокостью казнили.
Несчастья не обошли стороной и дружную семью Захарьиных. В 1539 году умер отцов брат, боярин Михаил Юрьевич, когда-то главный советчик самого Василия III и один из регентов при детях государя. Но окружение Елены Глинской быстро оттеснило его с ведущих позиций, а Шуйские и вообще удалили от двора, отправив заниматься организацией артиллерийского дела.
Через четыре года, 16 февраля 1543-го, смерть унесла и Романа Юрьевича. Дети оказались на попечении Ульяны Федоровны, которой помогал мужнин брат Григорий Юрьевич. В целом Захарьины старались держаться подальше от кремлевского двора. Там у трона юного Ивана шла яростная схватка за власть между кланами Шуйских и Вельских. Вмешавшийся в нее мог тут же лишиться головы.
Анастасия приходила в ужас от рассказов о событиях в Кремле. То по наущению Шуйских чуть не убили митрополита Иоасафа, то прямо на глазах великого князя бояре мучили и пытались умертвить его любимца Федора Семеновича Воронцова, а потом, несмотря на протесты Ивана, сослали в костромскую тюрьму.
Наглость вельмож доходила до того, что в знак неуважения к новому митрополиту Макарию они могли наступить на его мантию и порвать ее. В этих условиях приходилось опасаться за судьбу и даже жизнь малолетнего государя. Втайне от родных Анастасия молилась за его здравие и просила Бога поскорее дать ему в руки власть. Ее молитвы, судя по всему, были услышаны.
В тринадцать лет Иван IV наконец-то решил показать своим подданным, что является полновластным государем; и не желает больше терпеть тиранство бояр. На заседании Боярской думы он обвинил Шуйских в том, что они воспользовались его молодостью и стали самовольно убивать людей, грабить землю, беззаконничать. Самым виновным был признан Андрей Шуйский. Прямо на заседании его схватили и бросили на растерзание огромным псам. Эта жестокая казнь так напугала вельмож, что они прекратили самоуправство. Однако опалы и ссылки продолжались. Многие бояре и князья были отправлены в тюрьмы. Наибольшее влияние на государя стали оказывать его дядья, Юрий и Иван Глинские.
К счастью для Захарьиных, ни их самих, ни ближайших родственников опала не коснулась. Напротив, Данилу и Никиту вновь стали приглашать во дворец. Вместе с Иваном они ездили на охоту, по монастырям на церковные праздники, весело пировали в Коломенском и Александровой слободе. Молодой государь любил общество ровесников, с которыми часто устраивал всевозможные проказы и иногда жестоко шутил над неугодными боярами.
Однажды, когда Анастасии было уже четырнадцать лет, с братьями и матерью она отправилась на праздничную Рождественскую службу в Успенский собор. Там присутствовал весь цвет знати во главе с великим князем Иваном. После литургии государь подошел к семье Захарьиных, чтобы перемолвиться с Данилой и Никитой о предстоящей охоте. Горящий взгляд его черных глаз внезапно остановился на Анастасии. Она была очень красива в светлой беличьей шубке, крытой голубым сукном, в расшитой бисером шапочке, из-под которой виднелась длинная русая коса.
Девушка, заметив его взгляд, покраснела и потупила взор. Потом, набравшись смелости, подняла на великого князя большие голубые глаза и с удивлением обнаружила, что тот слишком внимательно ее разглядывает. Конечно, государю дозволено все, но все же воспитанная в боярском тереме Анастасия сочла его поведение дерзостью, тем более что за спиной уже раздался громкий шепоток кумушек-сплетниц. Закусив губу, она сердито посмотрела на нахала, но тот лишь улыбнулся. Боярышне не оставалось ничего другого, как сменить гнев на милость и ответить тем же.
С тех пор братья не раз вводили Анастасию в краску, сообщая, что великий князь Иван интересуется ею и хочет увидеть вновь. При этих словах сердце девушки трепетало, но она твердо заявила, что ни о каких тайных свиданиях речи быть не может. Хоть она и сирота, но родовую честь ронять не намерена и потакать прихотям государя не собирается.
Несомненно, красивый и статный Иван давно нравился юной боярышне. Отныне же все тайные думы Анастасии посвящались молодому государю.
Как-то раз Ульяна Федоровна узнала, что в Москву прибыл святой старец из Костромы. Он славился своей богоугодной жизнью и обладал даром пророчества. Боярыня тут же пригласила его в свой дом на Варварке, чтобы узнать судьбу детей.
Старец посмотрел сначала на старшего Данилу, потом — на Никиту, наконец его взор остановился на Анастасии. После небольшой паузы он вдруг сказал твердо: «Быть тебе государыней, а братья будут служить тебе и твоему мужу Ивану Васильевичу».
Это предсказание всех удивило и даже испугало. Ульяна Федоровна приказала детям никому о нем не говорить. Завистников и наушников кругом предостаточно. Если об этом узнают в окружении великого князя, то вряд ли дадут Анастасии дожить до свадьбы. Ведь дочери-невесты были у многих князей и бояр, и все они мечтали породниться с государем.
Царская избранница
В 1546 году великому князю Ивану IV исполнилось шестнадцать лет. По обычаям того времени, ему полагалось жениться. Об этом великому князю стали говорить митрополит Макарий и дядья Глинские. Последние даже посоветовали племяннику поискать невесту в соседних странах, при королевских домах. Это укрепило бы международный престиж государства и возвысило русский престол. Слова митрополита и родственников заставили Ивана задуматься о своем будущем.
Наконец в декабре 1546 года он собрал Боярскую думу и пригласил на нее духовенство во главе с Макарием. Присутствовавшим Иван IV сказал: «Милостию Божию и Пречистой его Матери, молитвами и милостию великих чудотворцев Петра, Алексия, Ионы, Сергия и всех русских чудотворцев, положил я на них упование, а у тебя, отца своего, благословяся, помыслил жениться. Сперва думал я жениться в иностранных государствах, у какого-нибудь короля или царя.
Но потом я эту мысль отложил. Не хочу жениться в чужих государствах, потому что после отца и матери я остался мал. Если я приведу себе жену из чужой земли и в нравах мы не сойдемся, то между нами дурное житье будет. Поэтому я хочу жениться в своем государстве, на той, кого Бог благословит и митрополит Макарий».
Эти слова свидетельствовали о том, что Иван хотел найти в жене родную душу и надеялся обрести в браке доброту, любовь и заботу, которые утратил в детстве. Ему была нужна такая супруга, которая хорошо бы его понимала, имела общие взгляды и интересы, была способна полюбить его от всего сердца. Вполне вероятно, что уже тогда великий князь имел в виду конкретную невесту. Ею, как показали дальнейшие события, была Анастасия Захарьина.
Иван сказал боярам и митрополиту не только о своих планах насчет женитьбы, но и о другом: «Хочу прежде своей женитьбы поискать прародительских чинов и сесть на царство и на великое княжение так, как прародители мои, цари и великие князья, в первую очередь Владимир Всеволодович Мономах, садились».
После этого известных книжников отправили штудировать старые летописи и хронографы, чтобы выяснить, как осуществлялась церемония посажения на стол русских государей. Кроме того, им следовало узнать, почему киевский князь Владимир Всеволодович носил прозвище Мономах, как и византийский император Константин. В итоге им предстояло составить Чин венчания на царство — подробное описание всей церемонии.
По многим русским городам были разосланы грамоты такого содержания: «Когда к вам эта грамота придет и у которых из вас дочери девки, то вы бы с ними сейчас же ехали в город к нашим наместникам на смотр, а дочерей девок у себя ни под каким видом не таили. Кто же из вас девку утаит и к наместникам нашим не повезет, тому от меня быть в великой опале и казни».
Иван собирался устроить смотр невест, но это было, скорее всего, лишь данью традиции. При дворе уже составлялись списки участников свадебного торжества, и наиболее доверенные лица знали имя невесты.
Москвичи стали жить ожиданием грандиозных празднеств, которые были намечены на начало 1547 года. Шили новые красивые платья, готовили государю подарки и т. д.
Не осталась в стороне и семья Захарьиных. Данила и Никита входили в свиту великого князя и должны были участвовать в церемонии венчания на царство. Анастасии предстоял смотр невест. Об этом ее мать известил гонец из дворца.
В спешном порядке домашние мастерицы шили для всех новые роскошные наряды. Для братьев — парчовые кафтаны с жемчужной вышивкой и красивыми поясами с золотыми бляшками. Для Анастасии — небесно-голубое бархатное платье с серебряным поясом. Ворот и перед украшались крупными жемчужинами и самоцветами, подол и рукава — мелкими жемчужинами. На голову она собиралась надеть серебряный венец с алмазами, длинные русые косы перевить нитками жемчуга. В таком наряде она напоминала сказочную принцессу, нежную и прекрасную. Голубой бархат хорошо оттенял ее яркие глаза, светлые волосы и молочно-белую кожу. Краситься боярышня не стала, чтобы не выглядеть размалеванной куклой, как многие ее соперницы.
К тому же Анастасии не хотелось показывать Ивану, что она стремится во что бы то ни стало добиться успеха и для этого готова использовать всевозможные ухищрения. Скромность и самоуважение были ее главными чертами.
16 января 1547 года состоялось венчание Ивана IV на царство. Разработанная книжниками церемония напоминала ту, давнюю, 1498 года, когда Иван III венчал на великое княжение внука Дмитрия. Данила и Никита подробнейшим образом рассказали сестре, как все происходило.
«Утром Иван вошел в Столовую палату, где собралась знать. Все мы были одеты в лучшие свои одежды. Вскоре казначей принес на золотом блюде венец (шапку), бармы и животворящий крест. Государь все осмотрел и отдал своему духовнику, благовещенскому протопопу. Тот в сопровождении конюшего Михаила Глинского, казначея и дьяков понес все это в Успенский собор, где уже его ждал митрополит со всем высшим духовенством. Когда духовник вернулся и сообщил, что для венчания все готово, Иван также отправился в собор. Перед ним шел духовник с крестом и святой водой, которой он кропил людей, собравшихся на Соборной площади. Вслед за Иваном пошел его брат Юрий, а за ним все мы.
В соборе великий князь приложился к чудотворным иконам, получил благословение от митрополита и отслужил вместе со всеми молебен. Затем он направился к специально приготовленному месту. Это был высокий помост с двенадцатью ступеньками, на котором стояли два покрытых золотой парчой стула и налой с царскими регалиями. Вместе с ним на помост взошел и митрополит. В торжественной обстановке он возложил на государя сначала венец, потом — бармы и, наконец, крест. После поучения митрополита все провозгласили многолетие теперь уже царю Ивану Васильевичу. Мы все бросились поздравлять государя. При выходе из собора Юрий осыпал его золотыми монетами, которые тут же поднимались простолюдинами, столпившимися на площади.
По обычаю, царь посетил Архангельский собор, где почтил память предков, и Благовещенский собор. Каждый раз при выходе из храмов Юрий обсыпал брата золотыми монетами, к радости москвичей, собиравших их потом. После церемонии им даже разрешили ободрать материи, которыми было обито царское место, на память о столь значимом событии.
Завершил праздник великолепный пир в кремлевском дворце. Для народа на Соборную площадь выкатили бочки с медом и пивом. Словом, вся Москва гуляла и веселилась».
Анастасия с замиранием сердца ждала смотрины невест. Она не стремилась стать государыней, но мечтала быть женой Ивана. Братья также хотели, чтобы сестра переселилась во дворец и помогла им приблизиться к трону. По сложившейся традиции родственники жены государя сразу повышались в чинах и занимали при дворе ведущие должности. Данила и Никита постоянно разузнавали, как проходил отбор невест и кто из них имеет наилучшие виды на успех. Вскоре выяснилось, что большая часть претенденток отвергнута еще государевыми наместниками: одни были не слишком красивы, другие — очень робки, третьи — недостаточно знатны. В конце концов в Москве собралось только тридцать девушек, включая Анастасию.
В назначенный день в дом Захарьиных прискакал царский гонец и повелел боярышне прибыть во дворец. К этому времени уже было известно, что она — государева невеста. Остальные девушки приглашались лишь для того, чтобы создать видимость смотрин, а может быть, царь хотел еще раз убедиться, что Анастасия самая красивая из всех.
В итоге смотрины прошли весьма просто. Девушек с прислужницами развели по разным комнатам. К каждой зашел Иван и внимательно осмотрел. Одни, сильно накрашенные, в ярких нарядах, пытались произвести на царя наилучшее впечатление. Другие, не выдержав нервного напряжения, падали в обморок. Анастасия встретила Ивана совершенно спокойно. Для себя она решила так: чему быть — того не миновать. Если написано на роду стать царицей, значит, она ею станет. Несомненно, Анастасию успокаивало и предсказание святого старца из Костромы, и сообщение братьев о том, что она уже выбрана.
Действительно, после ухода государя в ее комнату вошли бояре и торжественно объявили, что теперь она — царская невеста и должна готовиться к скорой свадьбе. Ей вручили перстень и нательный крест Ивана, и от нее получили то же самое. Это означало, что состоялось обручение.
Обряд венчания был назначен на 13 февраля. Рано утром в дом Захарьиных на Варварке приехали дружки: князь Иван Иванович Пронский и Василий Михайлович Тучков с женами. Здесь же была и сваха, жена Федора Михайловича Нагого. С поклоном они вступили в горницу, где их уже ждали Ульяна Федоровна и родственники. Сваха с дружками, по обычаю, сказали: «У вас товар, у нас купец. Люб ли он вам?» Получив утвердительный ответ, все уселись за стол, Ульяна Федоровна послала за Анастасией, и та вскоре пришла. На ней было новое великолепное платье из серебряной парчи с воротом, богато расшитым дорогими камнями. На голове — золотой венец с крупными сапфирами. На тонкой талии — золотой пояс. Длинные косы перевиты золотыми и серебряными нитями. Сразу было видно, что она — будущая царица.
Ульяна Федоровна взяла в руки икону и благословила дочь. После этого все отправились во дворец. Анастасию ввели в красиво убранную палату, где уже стояли накрытый стол и два кресла для жениха и невесты. На одно из них посадили Анастасию, на другое — дочь Василия Шуйского, как бы давая возможность жениху выбрать одну из двух девушек. Вскоре в палату стремительно вошел Иван в сопровождении своих дружек, Д. Ф. Вельского и И. М. Юрьева, дяди Анастасии. Государь также был одет богато и красиво: в золотую парчу, расшитые дорогими самоцветами бармы и великокняжескую шапку с золотыми пластинами и соболиной опушкой. Царь свел со своего места дочь Шуйского и сел рядом с Анастасией. Перед ними стояли блюда с сыром и хлеб. Тысяцкий, двоюродный брат Ивана Владимир Андреевич (сын Андрея Старицкого), разрезал хлеб и сыр и раздал вместе с приготовленными платками гостям. Далее последовал уже знакомый читателям обряд.
Затем Иван со своим окружением отправился верхом на коне в Успенский собор. Туда же со своими дружками и свахой на санях поехала и Анастасия. В соборе их ждал митрополит Макарий. Он благословил молодых и сказал им такое напутственное слово: «Сейчас таинством Церкви вы соединены навеки. Вместе поклонитесь Всевышнему и живите в добродетели, а добродетель ваша есть правда и милость. Государь! Люби и чти супругу, а ты, христолюбивая царица, повинуйся ему. Как святой крест — глава Церкви, так и муж — глава жены. Исполняя все заповеди Божьи, узрите царство небесное и дадите мир и покой стране».
После венчания Иван и Анастасия вышли на Соборную площадь, где их радостно приветствовали тысячи москвичей. Перед новобрачными шествовал Данила, как бы расчищая путь. В Столовой палате все было готово для праздничного пира. Молодых посадили за особый стол на возвышении.
Пока гости пировали, новобрачные отправились в сени, где на снопах ржи для них было устроено ложе. Утром после бани они вновь сели за праздничный стол. Веселье продолжалось три дня. Затем Иван и Анастасия пешком отправились в Троице-Сергиев монастырь, где всю неделю Великого поста молились у гроба Сергия Радонежского. Они были очень счастливы и надеялись, что впереди их ждет долгая совместная жизнь.
Легко ли быть царицей
После сиротского детства и разгульной юности Иван IV наконец-то обрел семейное счастье. Анастасия нежно любила и хорошо понимала своего излишне горячего и неуравновешенного супруга. Тихим и ласковым голосом она всегда могла его образумить, отговорить от поспешных, необдуманных, а часто и жестоких поступков.
Современники сразу полюбили молодую царицу и отмечали, что она обладала всеми достоинствами супруги: целомудрием, смирением, набожностью, чувствительностью, благостью, основательным умом и чарующей красотой.
Однако гармонию царская семья обрела далеко не сразу. В первые месяцы после свадьбы Иван был так счастлив, что полностью забросил государственные дела. С молодой женой, а потом и с ее братьями он отправлялся в загородные увеселительные поездки, забавлялся охотой и т. д. Страной в это время управляли его дядья по материнской линии князья Глинские, их мало заботило благосостояние народа, они стремились потуже набить собственные карманы.
Первыми не выдержали притеснений знати псковичи и решили лично обратиться к государю с жалобами на наместника. Весной 1547 года они отправились в Москву, но узнали, что Иван развлекается в подмосковном селе Остров. Там они его нашли и подали свое челобитие.
Молодой государь был страшно возмущен: какие-то простолюдины осмелились отвлечь его от охоты! Он начал топать ногами, кричать, зажег трут и им стал палить бороды и волосы псковичей. Затем приказал их раздеть и бросить на землю, намереваясь отсечь головы. Вдруг Иван увидел, что к нему мчится гонец из Москвы. Гонец подал грамоту от митрополита Макария, в которой сообщалось, что с кремлевской звонницы упал большой колокол. В то время это считалось предвестником огромной беды.
Иван тут же одумался, бросил несчастных псковичей-челобитчиков и на всех парах поскакал в Москву, чтобы разобраться в причинах происшедшего. Действительно, падение колокола стало предвестником стихийных бедствий, обрушившихся вскоре на столицу.
12 апреля выгорели лавки купцов в Китай-городе, 20 апреля — дворы ремесленников за Яузой. Но самый страшный пожар бушевал 24 июня. Во время грозы от молнии запылала церковь Воздвижения на Арбате. При сильном ветре огонь перекинулся на стоящие рядом здания, потом ринулся к Кремлю. От искр вспыхнула деревянная кровля царского дворца. Потушить огонь не удалось. Напротив, и остальные деревянные постройки вскоре занялись пламенем.
Иван сразу понял, что нужно спасать самое дорогое — любимую жену Анастасию. Вместе с придворными они быстро переправились через Москву-реку и на приготовленных заранее конях поскакали на Воробьевы горы. На этом возвышенном месте за рекой было принято пережидать разыгравшуюся в городе огненную стихию.
Поскольку до грозы несколько дней стояли жара и сушь, то все горючие материалы вспыхивали, как порох, тушить что-либо было бесполезно. Жителям приходилось бросать все свое добро и спасаться бегством.
Летописцы решили, что грандиозный пожар стал наказанием москвичам за беззаконие всех властей страны. Он нанес большой урон даже царскому имуществу, обычно хранившемуся в глубоких каменных подвалах. В Казенной палате сгорела вся казна, в Оружейной палате — все оружие, в Постельной палате — вся царская одежда, в Конюшенной палате — конская сбруя, кареты, сани и все повозки. В глубоких погребах выгорели большие запасы продовольствия. Пострадал даже каменный Благовещенский собор — многие замечательные иконы письма Андрея Рублева и Феофана Грека превратились в головешки.
В Успенском соборе митрополит Макарий надеялся с помощью горячей молитвы остановить огонь, но едва не задохнулся от дыма. С трудом он вынес самую ценную икону Богоматери, писанную митрополитом Петром, а протопоп — книгу с церковными правилами. Огонь бушевал всюду, и Макарий решил спастись на кремлевской стене, выходящей к реке. Однако и там дышать было нечем. Тогда церковнослужители предложили митрополиту спуститься вниз на канате, но тот оборвался, и Макарий сильно расшибся. Едва живого его отвезли в Новоспасский монастырь. Между тем в Кремле выгорели Чудов и Вознесенский монастыри, огонь не пощадил и Занеглинье. Всего в городе погибло 1700 человек.
Царская семья не пострадала. Крестьянские избы на время стали жилищем Ивана и Анастасии, но все их имущество было утрачено. Предстояло заново отстраивать дворец, восстанавливать кремлевские храмы, наполнять казну, привозить продовольствие, изготавливать белье, одежду и т. д. Последним должна была заниматься царица.
Когда на следующий день пожар утих, Иван с боярами отправился навестить больного Макария. В Новоспасском монастыре его встретили духовник протопоп Федор Бармин, князь Федор Скопин-Шуйский, Григорий Захарьин, дядя Анастасии. Они сказали, что столица сгорела от волшебства. Чародеи якобы вынимали у людей сердца, замачивали их в воде и той водой кропили московские улицы. Царь удивился и повелел разыскать этих чародеев и казнить.
Но бояре никого искать не стали, они уже знали имена «виновных». 26 июня москвичей собрали на Соборной площади и спросили: «Кто поджег Москву?» Толпа (заранее подготовленная) закричала: «Княгиня Анна Глинская со своими детьми волховала, кропила городские дома волшебным настоем, вот они и выгорели!» Глинских назвали еще и потому, что они были первые воры и угнетатели простых людей.
Указав на бабку царя как на главную виновницу пожара, москвичи даже не удосужились узнать, а была ли она в то время в городе. На самом деле Анна Глинская с сыном, конюшим М. В. Глинским, находилась в Ржеве, полученном от государя в кормление. В Кремле оставался лишь другой ее сын, Юрий Васильевич Глинский. Услышав обвинения в свой адрес, он бросился в Успенский собор, надеясь там спастись. Но толпа ворвалась вслед за ним и растерзала князя. Труп выволокли на торговую площадь и бросили у плахи, на которой казнили преступников. После этого разграбили двор Глинских и перебили их слуг.
Через три дня москвичи с громкими криками пришли в Воробьево к дому, где жила царская семья, и стали требовать выдачи Анны Глинской. Но Иван уже был готов дать отпор. Вооруженная охрана набросилась на крикунов и перебила их. Остальные в страхе разбежались.
Узнав о событиях в Москве, М. В. Глинский решил бежать в Литву, но по дороге был схвачен и посажен под стражу. Вскоре царь простил своего дядю, но влияние при дворе он потерял. На первый план постепенно выходят родственники Анастасии. Уже в 1549 году ее брат Данила Романович становится боярином и дворецким. В Боярской думе с 1547 года начали заседать: И. М. Юрьев, В. М. Юрьев и Г. Ю. Захарьин, дядя царицы.
Иван хотел жестоко расправиться с москвичами, убившими дядю Юрия, но Анастасия отговорила его: мщение врагам лишь отвратит от царя простых людей, и так уже много выстрадавших от боярского беззакония в пору его малолетства. Она сказала, что пожар — это Божье наказание за угнетение бедных христиан.
Слова жены отрезвляюще подействовали на неуравновешенного царя. Он решил публично покаяться перед духовенством: «Господь наказывал меня за грехи то потопом, то мором, а я все не каялся. Наконец Бог послал великие пожары, и только тогда вошел страх в душу мою и трепет в кости мои, смирился дух мой, умилился я и познал свои согрешения. Прошу теперь прощения у духовенства и свое прощение даю князьям и боярам».
После женитьбы, познав заботу, теплоту и ласку Анастасии, Иван решил навсегда покончить со своей разгульной юностью, полной жестоких и греховных забав. Если раньше он чуть ли не в каждом князе или боярине подозревал врага и, защищаясь, старался первым нанести удар, то теперь он видел, что дома его искренне любят и стремятся во всем помочь. Даже мать, Елена Глинская, постоянно занятая борьбой за власть, не была так нежна и внимательна к нему, как юная жена.
Под влиянием Анастасии, митрополита Макария и благовещенского протопопа Сильвестра царь Иван решил собрать представителей народа, покаяться перед ними за свои прежние грехи и пообещать впредь быть защитником всех сирых, обездоленных и повести борьбу с беззаконием и неправдами «сильных мира сего». В воскресный день он вышел в сопровождении духовенства на Лобное место и обратился к собравшимся там людям: «Вы знаете, что после отца остался я четырех лет, после матери — восьми. Родственники обо мне не заботились, сильные мои бояре и вельможи обо мне не радели и были самовластны. Сами себе моим именем присваивали саны и почести, упражнялись в хищениях и корысти. По молодости и беспомощности я был глух и ничего не слышал. Теперь же я потребую ответа от всех лихоимцев, хищников и неправедных судей». После этого царь поклонился и продолжил: «Люди Божии, дарованные мне Богом! Молю вас о любви ко мне. Оставьте вражду друг к другу. Теперь я буду ваш справедливый судья и защитник. Буду неправды разорять и похищенное возвращать».
Анастасия, стоя на кремлевской стене в специальной башенке, наблюдала за тем, что происходило на Лобном месте. Она видела: простые люди внимательно слушают Ивана, верят словам государя и готовы сплотиться вокруг него и поддержать любые начинания. Значит, с боярским самоуправством будет покончено навсегда.
После пожара, превратившего в пепел все царское имущество, у молодой жены появилось много дел. Первым следовало восстановить дворец, свой дом. Каменные здания пострадали не слишком сильно — выгорело только внутреннее убранство. А вот покои из дерева были полностью уничтожены. В то время считалось, что спать в каменных домах очень вредно, поэтому верхние покои всегда делали из бревен и проконопачивали душистыми травами.
Вскоре к каменному комплексу парадных палат пристроили четыре деревянные избушки-комнатки для Ивана: сени, приемную, крестовую для икон и священных даров и спальню. Анастасии хватило и трех, но с третьим этажом — чердаком, где устроили светлицу со множеством окон для мастериц-рукодельниц. Вокруг нее шла открытая галерея с башенками и затейливой резьбой — для прогулок. Все вместе эти живописные сооружения очень напоминали златоверхий терем Евдокии Дмитриевны, нашей второй героини.
Чердак-светлица и галерея-гульбище так полюбились Анастасии, что она проводила здесь большую часть времени, когда царь отправлялся в деловые поездки. Его жена не только руководила работой мастериц, но и сама садилась за пяльцы вместе с ними.
Царица, несмотря на молодость, оказалась очень рачительной хозяйкой. Она повелела немедленно восстановить Кормовой двор и наполнить его продуктами, а также построить: особый Житный двор для хранения зерна, Хлебный двор для выпечки изделий из муки, Поварню для приготовления различных блюд, Сытный двор — для напитков. Все эти здания, возведенные рядом с дворцом, были отделены от остальной территории Кремля стеной.
Еще одной заботой Анастасии стало изготовление одежды для себя и мужа, для подарков и постельного белья. По ее указанию неподалеку от дворца построили специальные мастерские, получившие название Царицыных. В них собрали множество ткачих, швей, вышивальщиц, которые вскоре стали не только мастерить все необходимое для царской семьи, но и шить вещи на продажу, что приносило дополнительные доходы.
Анастасия не собиралась принимать иностранных послов и других официальных лиц, но для встречи с родственниками, боярынями и семейных праздников ей понадобилась своя приемная палата. Ее пристроили с западной стороны к покоям, поэтому она стала называться Западной.
После восстановления дворца царская семья вернулась в Кремль. Царица вместе со своими мастерицами занялась изготовлением парадной одежды мужа, которая соответствовала бы его новому высокому сану. Вместе они думали о том, какими должны быть атрибуты царской власти.
Посещавшие в то время Москву иностранные послы оставили воспоминание об облике царя. Иван сидел на позолоченном, стоявшем на возвышении троне. Облаченный в длинную одежду из золотой парчи, отделанную листовым золотом, с золотой царской короной на голове, он держал золотой жезл, украшенный алмазами.
Для сравнения можно отметить, что его отец, великий князь Василий III, выглядел много проще. Послов он принимал с непокрытой головой, шапка лежала справа. Одежда из цветного бархата с меховой отделкой и шнуровкой на груди мало отличалась от костюмов бояр и князей.
Длинный наряд с листовым золотом был, конечно, очень тяжелым, и носить его мог только физически крепкий человек. Царь, видимо, таким и был в молодости. Современники отмечали, что он отличался высоким ростом, мускулистой грудью и крепкими руками.
Для пиров шили одежду полегче — из серебряной парчи, но вот короны за время застолья царь несколько раз менял.
Анастасия позаботилась и о парадной обстановке на торжественных обедах. Закупили много красивых золотых блюд и чарок, изготовили специально для царя большие золотые чаши с жемчугом и драгоценными камнями, для стольников и кравчих сшили одинаковые красивые платья из шелка и бархата. При перемене блюд они несколько раз переодевались, что очень удивляло иностранных гостей.
Мужская одежда знати несколько изменилась, особенно для государя и самых родовитых бояр. В короткие кафтаны с широкими поясами облачались только молодые люди, а плащи с фидулами — застежками на плече — вообще «вышли из моды». Теперь носили длинные, почти до земли, просторные одеяния с красивым расшитым воротником или бармами. Верхнее платье из парчи, шелка или сукна с очень длинными рукавами застегивалось на груди серебряными или золотыми пуговицами или завязывалось шнурками. Под ним было другое длинное платье с высоким стоячим воротником. На голое тело надевались лишь тонкая светлая рубашка, вышитая по вороту, и полотняные штаны, на ногах — носки без пяток и сапоги из красной или черной кожи. Знать покрывала голову белыми суконными колпаками с золотыми пуговицами, а сверху шапкой из чернобурки.
Все эти наряды стоили очень дорого и передавались от отца к сыну. Даже в царской семье парадная одежда представляла большую ценность и тщательно хранилась.
Вскоре в царской семье появился первый ребенок — дочь Анна родилась 10 августа 1549 года. Конечно, царь мечтал о сыне-наследнике, но надеялся, что у них с женой все впереди. Оба были молоды, здоровы и любили друг друга.
Однако уже через год малютка Анна умерла. Вторая дочь, Мария, появившаяся на свет 17 марта 1551 года, прожила еще меньше. Для молодой царицы это стало большим ударом. Она решила, что Бог за что-то наказывает ее семью.
Чтобы замолить грехи, Иван и Анастасия начали предпринимать длительные богомольные поездки по монастырям и делать щедрые вклады. Их обычно сопровождал младший брат царя Юрий, в ноябре 1547 года обвенчавшийся с княжной Ульяной Дмитриевной Палецкой. В семье Юрия также довольно долго не было детей, что объяснялось и слишком юным возрастом супругов (Юрий женился в четырнадцать лет, а Ульяне было и того меньше), и слабостью здоровья младшего государева брата.
Хотя Юрий и являлся угличским удельным князем, но жил в Кремле под опекой царя, Анастасия считала Ульяну подругой и часто проводила с ней свободное время. Вскоре к ним присоединилась и жена двоюродного брата царя Владимира Старицкого Евдокия, из рода Нагих. Их свадьба состоялась в 1551 году. В отличие от отца Иван не видел в братьях соперников и позволял им жениться.
Три супружеские пары были почти ровесниками, жили рядом и вместе отмечали все семейные праздники, ездили развлекаться в загородные резиденции, обычно в Коломенское и т. д. Царь Иван даже в официальных грамотах указывал братьев как своих первых помощников.
Евфросиния Старицкая, мать Владимира, покровительствовала невесткам и обучала их всякому рукоделию. Под ее началом трудилось множество девушек — вышивальщиц, изготавливавших очень красивые покровы, плащаницы, пелены и воздухи для подарков монастырям и церквям. Анастасия все перенимала и показывала новые приемы своим мастерицам, многие из которых работали еще у Елены Глинской.
Современники отмечали, что царица сама была искусная вышивальщица. В 1550 году она подарила переяславскому собору покров с изображением Никиты Столпника. В житии этого святого подробно описано, как был изготовлен этот покров: «Царица Анастасия своими руками, своим боголепным трудом вышила на плащанице из дорогой камки венедитской (на шелке) образ великого чудотворца Никиты и золотой каймой обложила и слова серебром по кругу вышила, а имя чудотворца дорогим жемчугом и каменьями, и бисером многоцветным украсила. Потом сама положила на его раку свой подарок».
Немного позднее под ее руководством на голубом атласе был вышит покров на раку митрополита Ионы в Успенском соборе. Обычно такие изделия, очень трудоемкие, изготавливались на протяжении двух лет. В 1553 году покров был готов и положен на раку святого. На нем митрополит изображен в полный рост, руки подняты к груди, левая держит Евангелие с Голгофским крестом на окладе, пальцы правой сложены для благословения. На митрополите саккос с вышитыми в кругах крестами, на голове круглая шапочка с херувимом в центре. Нимб золотой и украшен жемчугом. Лик Ионы широкий, с длинной седой бородой, взгляд спокойный и глубокий. В целом все изображение яркое и живописное. Специалисты отмечают несколько сложных швов, которые использовали вышивальщицы для придания фигуре реалистичных черт: «перышки», «клопчик», «рядки», «веревочка», «враскол» и т. д. Шелковые нити — самых разнообразных оттенков. Все особенности покрова говорят о том, что это творение очень искусных мастериц.
Первые большие успехи супруга
Царь Иван, окончательно укрепившись на престоле и наладив при помощи Анастасии и митрополита Макария отношения с подданными, решил заняться ратными делами. В то время наибольшую опасность для Русского государства представляло неугомонное Казанское ханство. Часто менявшиеся ханы совершали набеги на Нижний Новгород, Муром и другие восточные земли, грабили купеческие караваны и препятствовали весьма доходной торговле со странами Востока. Несколько раз царь предпринимал походы против Казани, но сырые и теплые зимы не позволяли подвезти к городу тяжелую артиллерию, без которой штурм достаточно мощной казанской крепости был невозможен. Наконец приняли решение недалеко от Казани на крутом берегу Свияги, впадающей в Волгу, построить опорную крепость Свияжск. Для ее возведения отправили несколько знатных воевод, в том числе и брата Анастасии Данилу Романовича, ставшего боярином и дворецким. Вскоре в Москву пришло сообщение, что задание царя выполнено. Причем невероятно быстро — все составные части крепости были изготовлены в Угличе и по воде сплавлены к Свияге. Руководил постройкой русский зодчий и инженер Иван Выродков.
На лето 1552 года был назначен новый казанский поход русских войск и опять во главе с Иваном Васильевичем. Хотя Анастасия уже привыкла к частым отлучкам мужа, это прощание с ним оказалось очень тяжелым: царица была беременна и со страхом и надеждой ждала родов. В такое трудное для себя время она хотела, чтобы муж оставался рядом. Но Иван считал, что семейные проблемы не должны отвлекать его от намеченных целей. В июне русские полки выступили в поход.
Путь ожидал неблизкий — посуху до Свияжска, там следовало пересесть на суда и направиться к Казани, стоявшей на другой стороне Волги. Переправа предстояла трудная и опасная, многие русские воины могли утонуть, не добравшись до конечной цели похода. Все это было хорошо известно царице и вызывало у нее большую тревогу.
Летописец-современник, видимо очень сочувствовавший Анастасии, отметил, что, проводив мужа, она вернулась в свой терем, как ласточка в гнездо. Там она предалась великой печали и тоске, с горьким сетованием и слезами. Она боялась, что с ее горячо любимым супругом могут произойти разные беды в далеком и трудном походе против коварных казанцев. Возможно, ей даже вспомнился несчастливый поход против них Василия Темного, захваченного под Суздалем и вынужденного выплачивать за себя огромный выкуп.
По словам летописи, «как светлая звезда закрывается темным облаком и меркнет, так и царица закрылась в палате своей от скорби и печали. Затворив все оконца, она сказала придворным, что не желает видеть света белого до тех пор, пока муж не вернется домой с победой».
Очень скоро в Москву пришла тревожная весть о том, что из Крыма прямо на север движется ханское войско. Столицу защищать было некому. К счастью, и царь Иван узнал об этом и отправил навстречу крымцам своих боевых воевод. Около Оки враги были с позором отогнаны. Удалось даже захватить ханский обоз с различным добром. В Москву отправили табуны коней, верблюдов и множество пленников.
Несколько месяцев провела Анастасия в беспокойном ожидании. Наконец сообщили, что из Казани прибыл ее брат Данила с сеунчем — радостным известием о победе. Казань была взята. Оставалось только дождаться самого царя, который не спеша на судах поплыл по Волге домой.
Анастасия вместе с Юрием отправила Ивану поздравление, которое он получил в Нижнем Новгороде (там войско вновь пересело на коней и быстрыми темпами двинулось к Москве). Царица писала, что рада приветствовать Ивана Васильевича в новой его отчине Казани и желает ему здравствовать долгие годы.
Не дождавшись возвращения мужа, наша героиня вскоре разрешилась от бремени и родила здорового и крепенького сына Дмитрия. К Ивану Васильевичу тут же отправили гонца с сообщением, которое тот получил у Судогды. Прочитав грамоту, царь спрыгнул с коня, обнял и расцеловал принесшего замечательную весть Василия Траханиотова. От радости из глаз мужественного воина-победителя потекли слезы. Воздев руки к небу, он стал благодарить Бога за чудесный дар. Ведь все последние годы Иван мечтал только об одном, чтобы судьба поскорее наградила его сыном-наследником.
От волнения не зная, чем пожаловать сеунщика, государь снял с плеча шубу и накинул на плечи Траханиотова. Потом отдал и своего аргамака — породистого коня.
К Анастасии с самыми теплыми поздравлениями и дорогими подарками немедленно отправили ее брата Никиту. Иван по дороге домой воздавал хвалу Богу во всех стоявших на пути храмах и делал щедрые вклады в монастыри. Для этого он заехал в Суздаль, Владимир и Троице-Сергиев.
28 октября в селе Тайнинском состоялась первая встреча воинов-победителей, на которой присутствовали государев брат Юрий и видные бояре. Все искренне поздравляли царя с победой над «неверными агарянами» и присоединением Казанского ханства к Москве. На 1 ноября был назначен триумфальный въезд в столицу.
В этот день рано утром Иван IV надел платье из золотой парчи, на голову — золотой венец, украшенный самоцветами и крупными жемчужинами, на плечи накинул царскую порфиру, отороченную горностаями, и сел на богато убранного аргамака. За ним выстроилась свита из бояр и дворян в светлых дорогих одеждах с золотыми цепями и ожерельями на груди. Уже за десять верст до столицы появились первые встречающие, а далее вообще приходилось ехать через плотно обступившую дорогу многотысячную толпу. Люди тянулись к государю, целовали ему ноги и руки и постоянно повторяли: «Многие лета царю благословенному, победителю варваров, избавителю и защитнику христиан». В ответ Иван лишь кланялся то в одну, то в другую сторону. У Сретенского монастыря победителей ожидал митрополит со всем духовенством. В руках священники держали чудотворный образ Владимирской Богоматери. Митрополит Макарий сказал: «Веселись, о царю, любезный Богу и Отечеству. Даровав победу, Всевышний даровал тебе и вожделенного первородного сына! Живи и здравствуй с добродетельной царицей Анастасией и юным царевичем Дмитрием, с братьями, боярами и всем православным воинством в богоспасаемом царствующем граде Москве и на всех царствах, в сей год и в предыдущие многие, многие лета. А мы те, государю благочестивому, кланяемся».
После этого митрополит и все духовенство вместе с народом упали на колени и до земли поклонились Ивану. В ответ тот надел на шею животворящий крест, на голову — шапку Мономаха и въехал в Кремль. Там он посетил все соборы и поклонился гробам предков. Наконец вошел во дворец, где его с нетерпением ожидала Анастасия. Она еще не оправилась от родов и лежала в постели. Но, увидев дорогого и долгожданного супруга, превозмогая слабость, бросилась к его ногам. Иван тут же поднял ее и на руках отнес в постель. Оба плакали от радости. Потом кормилица принесла Дмитрия, и счастливый отец смог полюбоваться на своего крепыша-наследника. Для царской семьи это, пожалуй, были самые счастливые дни. Целую неделю Иван не желал никого видеть, кроме жены и малютки-сына.
Тем временем двор готовился к праздничным пирам, назначенным на 8 ноября и последующие два дня. В Грановитой палате были накрыты столы — по десять в три ряда на семьсот человек. Одних только лебедей предполагалось зажарить двести штук. Для царя поставили высокое резное кресло. Оно выглядело так: ножки — львы, спинка — двуглавый орел, золоченый и раскрашенный.
Анастасия принимала самое деятельное участие в выборе блюд. Ей очень хотелось угостить заслуженных полководцев и воевод чем-нибудь необыкновенным. Помимо обычных соли, перца и уксуса, она распорядилась в качестве приправ принести еще соленые огурцы, маринованные сливы, кислое молоко — хорошее дополнение к мясным блюдам.
Кроме того, по ее инициативе приобрели много парадной посуды: тазы с узорными ручками, тяжелые золотые кубки, усыпанные жемчугом, блюда с чеканными узорами, турьи рога в золотой оправе для вина, чаши в виде медведей, львов, петухов, павлинов, журавлей, единорогов. Они подавались самым почетным гостям и служили украшением Столовой палаты. На столах стояли причудливые, в форме зверей и птиц, солонки, перечницы и сосуды для уксуса.
Следует отметить, что любовь ко всяким изысканным и вычурным изделиям была родовой чертой Анастасии. В их доме на Варварке отец и мать собирали не только необычную посуду, но и всевозможные ящички, шкатулки, диковинные фигурки из воска и даже часы. Наиболее наглядно эта страсть проявилась потом у двоюродного внука царицы, Михаила Романова, ставшего первым царем новой династии.
Когда гости расселись по чинам, вышли стольники и попарно встали у царского кресла. За ними появились дворецкий Данила Романович и кравчий. Наконец, в палату вступил царь Иван Васильевич.
Анастасия вместе с мастерицами приложила много сил и умения, чтобы сделать его одежду особенно красивой и достойной сана и подвигов. Длинное парчовое платье было обильно вышито красивыми узорами из жемчуга и дорогих камней. На высоком стройном и широкоплечем царе оно смотрелось особенно величественно. Дополняли наряд драгоценное ожерелье с финифтевыми изображениями Христа, Богоматери и апостолов и большой узорный крест на золотой цепи. На ногах — красные сафьяновые сапоги на высоких каблуках с серебряными скобками.
Все встали и поклонились. Царь прошел к своему креслу, поклонился на обе стороны, прочитал длинную молитву и благословил трапезу.
Когда вновь все сели, вошли стольники в бархатных кафтанах фиалкового цвета с золотым шитьем (специально изготовленных для этого пира), поклонились государю и отправились за кушаньями. Первыми, по обычаю, принесли жареных лебедей. Царь отрезал куски и на блюдах отправлял самым отличившимся воеводам. Потом настала очередь кулебяк, курников, пирогов с мясом, сыром, блинов и оладий. Одновременно в ковши и кубки наливали различные меды (вишневый, черемуховый, можжевеловый и т. д.) и вина (рейнское, мушкатель, романское).
Затем стольники переоделись в парчовые кафтаны. На столах появились журавли с пряностями, петухи с имбирем, куры и утки с солеными огурцами. За ними — похлебки: куриная белая, куриная черная, куриная шафрановая. К ним полагались рябчики со сливами, гуси с пшеном, тетерева с шафраном. Запивать их следовало смородиновым, боярским медом и винами: аликантом, бастром и мальвазией.
Новая перемена блюд состояла из жареных на вертеле почек, карасей, барашков, зайцев в лапше, перепелов с чесночной подливкой, жаворонков с луком и шафраном, а также огромных осетров и севрюг, приготовленных целиком.
Стольники еще раз сменили одежду. Теперь они были в летних кунтушах из белого бархата с серебряным шитьем и соболиной опушкой. Анастасия сама придумала этот фасон, чтобы все заметили' красоту десерта, изготовленного по ее инициативе. Когда внесли пятипудовый сахарный Кремль, все гости так и ахнули. Его поставили на стол, за которым сидел царь. Другие кремли поменьше украсили остальные столы. Потом появилась сотня золоченых и раскрашенных деревьев, на которых висели пряники, коврижки, сладкие пирожки. Здесь же были и огромные блюда с грушами, яблоками, орехами, сливами, вишнями, среди которых живописно располагались сахарные львы, орлы и другие звери. После обильного застолья гости вряд ли нашли в себе силы попробовать хоть что-нибудь из всей этой красоты.
На пиру присутствующие не только ели. Многие из отличившихся под Казанью воинов получили от царя щедрые подарки: одни — шубы (все они были сшиты в мастерских Анастасии), другие — драгоценные кубки, доспехи, соболиные меха, дорогие ткани, коней, деньги и т. д. На все это из казны было потрачено 48 тысяч рублей — гигантская сумма в то время (к примеру, годовая дань Орде составляла около 8000 рублей). Самых выдающихся полководцев наградили большими земельными владениями. Но наиболее щедро одарили двоюродного брата Ивана, Владимира Старицкого. Царю ничего было не жалко для своих подданных, принесших ему столь нужную и важную победу.
В ознаменование взятия Казани у Фроловских (Спасских) ворот был построен замечательный храм Покрова Богоматери, прозванный современниками за свою необычную красоту Иерусалимом. Ныне он известен как храм Василия Блаженного — московского юродивого, похороненного в 1552 году на месте собора.
После многодневных пиров царственная чета отправилась в Троице-Сергиев монастырь, где, по обычаю, крестили маленького Дмитрия. Крестным отцом стал ростовский архиепископ Никандр. Там празднества продолжились, но теперь они уже были посвящены сыну-наследнику, а значит, и его матери Анастасии.
Черная полоса
Не секрет, что наша жизнь похожа на полосатую зебру: белые полосы радости и удач чередуются с черными полосами бед и несчастий. В этом отношении семья Ивана и Анастасии не была исключением.
В конце 1552 года из Пскова пришла весть, что там началось моровое поветрие, названное в народе «железой». Первым ее симптомом был сильный жар, затем распухали все железы, и болезнь заканчивалась смертью. Меньше чем за год в городе умерло 25 тысяч человек. Вскоре болезнь перекинулась в соседний Новгород и там начала косить людей безжалостной рукой. Ее жертвой стал даже местный архиепископ Серапион, которого потом долго никто не решался заменить.
Еще одна скорбная весть пришла из бывшего Казанского ханства. Поволжские народы, подстрекаемые татарами, не желали платить дань, сопротивлялись царским войскам и грабили русских купцов на Волге. Недалеко от Казани мятежники построит крепость и из нее совершали разбойничьи набеги Против них отправили отряд под командованием Б. Салтыкова, но он увяз в глубоких снегах и был уничтожен противником, надевшим легкие лыжи Неудачей закончился поход и другого воеводы, все восемьсот человек, находившихся под его началом, были перебиты.
Наиболее осторожные члены Боярской думы стали советовать царю отказаться от победы над Казанью и вывести оттуда русский гарнизон, то есть признать походы на ханство бессмысленными, а триумф — напрасной тратой сил и средств.
Плохие известия самым печальным образом сказались на здоровье Ивана IV. Кроме того, он, видимо, заразился «железой». Внезапно у царя начался сильный жар, он метался в бреду. Все хорошо знали симптомы этого смертельного недуга и ужаснулись. Анастасия была просто в отчаянии и лишь беспрестанно молила Бога о выздоровлении дорогого супруга.
Москвичи, также очень обеспокоенные болезнью царя, толпами собирались у ворот дворца и со страхом расспрашивали слуг о состоянии Ивана. Между собой они говорили: «Видать, грехи наши безмерны, раз Небо отнимает у нас такого государя!»
Не менее других тревожились и бояре. Перед всеми стоял один и тот же вопрос: «Кто будет править страной в случае смерти Ивана?»
Самые преданные царской семье люди посоветовали больному поскорее написать завещание и официально объявить наследником своего маленького сына. Иван хотя и был слаб, но так и сделал. После того как государев дьяк составил духовную грамоту, в Столовой палате были собраны все представители двора для скрепления ее своими подписями. Однако оказалось, что многие не хотят присягать царевичу Дмитрию — он-де слишком мал и править будут его мать, царица Анастасия, и ее братья, а Захарьиным они служить не желали.
Видя настроение знати, князь Владимир Андреевич Старицкий также отказался поставить свою подпись под духовной царя. Возмутившемуся Воротынскому он ответил: «Не советую тебе браниться и указывать мне, а то потом пожалеешь». На что смелый вельможа заявил: «Я дал душу государю своему, царю и великому князю Ивану Васильевичу и сыну его, царевичу Дмитрию. За них я готов драться со всеми, а тебе служить не хочу, и за них буду с тобой драться». В итоге в палате поднялись шум и крик, которые услышал тяжелобольной царь. Слабым голосом он повелел привести спорщиков и спросил у них: «Кого же вы думаете избрать в цари, если отказываетесь целовать крест моему сыну? Дмитрий и в пеленках для вас государь законный. Вы ведь не раз мне крест целовали и обещали мне и моим детям верно служить. Разве вы все это забыли?»
В ответ отец царского любимца Алексея Адашева, окольничий Федор, сказал следующее: «Тебе, государю, и сыну твоему, царевичу Дмитрию, мы готовы служить, а Захарьиным, Даниле с братиею, мы служить не желаем. Мы и так много пострадали от бояр в твое малолетство». Иван промолчал. Силы покидали его, но больше всего он страшился за свою горячо любимую супругу и сына. Ведь в случае воцарения другого претендента участь их оказалась бы горькой. Анастасию ждало пострижение в отдаленном и убогом монастыре, а Дмитрия — скорая и безвестная кончина в темнице. Такой всегда была судьба нежелательных соперников.
К вечеру верные слуги донесли царю, что многие бояре подписали его духовную. Среди них: И. Ф. Мстиславский, В. И. Воротынский, Д. Ф. Палецкий, И. В. Шереметев, М. Я. Морозов и все Захарьины-Юрьевы. Однако нашлись и такие, которые во дворце и на Соборной площади откровенно говорили: «Лучше служить старому, чем малому, и раболепствовать перед Захарьиными», — и без стеснения прославляли мужество и государственный ум Владимира Старицкого. Сам же претендент на царский венец вместе с матерью собирал у себя в доме воинских людей и раздавал им деньги, как бы заранее вербуя в свои помощники и сторонники.
Поведение двоюродного брата глубоко возмутило Ивана. Ведь, начав царствовать самостоятельно, он освободил родственника из темницы (где Владимир содержался по указанию Елены Глинской), приблизил к себе, осыпал почестями и дарами, позволил жениться и обустроить свой дом в столице (хотя, как удельному князю, тому полагалось жить в Старице). За все царские благодеяния двоюродный брат собирался отплатить самой черной неблагодарностью. Да и на престол он почти не имел прав, поскольку был сыном самого младшего, пятого по счету, удельного князя.
Из последних сил царь вновь приказал позвать бояр и обратился к ним с такими словами: «В последний раз требую от вас присяги сыну моему. Целуйте крест перед ближними князьями моими, Мстиславскими и Воротынскими». Затем он повелел остаться наиболее верным людям и попросил их не допустить вероломного убийства царевича Дмитрия: «Спасите его, бегите с ним в чужую землю, куда Бог укажет вам путь». Захарьиным же он сказал: «Что ужасаетесь? Поздно щадить вам мятежных бояр: они вас не пощадят, первыми станете мертвецами. Будьте мужественными и вступите в бой за сына моего и за его мать. Не дайте жену мою на поругание изменникам!»
Летописцы ничего не сообщили о том, что чувствовала, что переживала Анастасия в дни болезни мужа. Об этом можно только догадываться. Ее душу терзал страх: за тяжелобольного Ивана, за судьбу младенца Дмитрия, такого выстраданного и долгожданного, за свою собственную участь. Горше всего то, что сама она ничего изменить не могла. Все в руках Божьих, и ей оставалось лишь горячо, до исступления молиться ему.
Болезнь отчетливо показала Ивану Васильевичу, кто его верный друг и помощник, а кто готов изменить и предать в трудную минуту. Особенно удивило царя поведение, казалось бы, верных соратников и участников всех его реформ: Алексея Адашева и духовника, благовещенского священника Сильвестра. Первый вроде бы подписал духовную грамоту, но его отец баламутил бояр и убеждал их не служить Захарьиным. Второй вообще выступил ходатаем за Владимира Старицкого и убеждал Ивана помириться с братом, несмотря на то что тот явно замышлял недоброе против царевича Дмитрия и Анастасии и мечтал о скорой смерти его самого.
В этой трудной ситуации родственники царицы решили действовать твердо и напористо. Они пригласили во дворец Владимира Андреевича с матерью и всеми сторонниками и буквально насильно заставили подписать завещание царя. Больше всех сопротивлялась Евфросиния, которая в итоге заявила, что ее невольная присяга действительной быть не может. Тесть царева брата Юрия, Д. Ф. Палецкий, хоть и целовал крест Дмитрию одним из первых, но на всякий случай тайно сообщил Владимиру Старицкому, что готов ему служить, если его зять получит завещанный ему отцом Угличский удел. Хитрый князь знал, что Юрий недееспособен, и надеялся обогатиться за его счет. И таких дельцов среди знати в то время появилось немало. Каждый стремился извлечь для себя выгоду из несчастья в царском дворце.
Когда с подписанием завещания было покончено и страсти поутихли, Анастасия пришла к мужу вместе помолиться о его выздоровлении. Супруги договорились, что если Бог их помилует, то в благодарность они всем семейством отправятся на богомолье в далекий Кирилло-Белозерский монастырь. Царица со своими вышивальщицами как раз закончила работу над новым покровом на раку святого Кирилла Белозерского.
Очень скоро нервное перенапряжение и могучее здоровье взяли верх над болезнью. Самочувствие Ивана Васильевича улучшилось. Через несколько дней он встал с постели и, к неудовольствию тайных и явных недругов, вновь взошел на царский престол, взял в свои руки бразды правления государством. По совету жены он не стал наказывать тех, кто отказывался служить его сыну. Анастасия полагала, что не стоит вносить в общество раскол и вновь обагрять руки кровью неугодных. Раз Бог спас Ивана от смерти, то следует с еще большим рвением исполнять его заповеди.
Было решено не откладывать исполнение обета и уже ранней весной поехать на Север, в обитель святого Кирилла Белозерского. Правда, некоторые вельможи отговаривали царя и царицу от этой поездки: в пути неокрепшего после болезни Ивана и младенца Дмитрия могли подстерегать всякие опасности. Но на их слова не обратили внимания.
Первую большую остановку сделали в Троице-Сергиевом монастыре. Там Иван Васильевич навестил опального Максима Грека, который был переведен в эту обитель по его приказу из Твери. Он сообщил старцу о своем желании посетить Кириллов монастырь в знак благодарности Богу за исцеление от болезни. Государь надеялся, что Максим Грек одобрит его желание. Однако тот стал отговаривать царя, заявив, что вряд ли Богу угодны неразумные обеты: «Разве царю пристойно скитаться по далеким монастырям с женой и сыном-младенцем? Господа не нужно искать в пустынях, он вездесущ, как и его святые. Если хочешь изъявить ревностную признательность Богу, то твори милость и правду на престоле. Ты знаешь, что во время казанского похода много христиан погибло. Их матери, вдовы и сироты льют слезы. Утешь их своей милостью. Это будет истинно царским делом».
Слова Максима заставили Ивана Васильевича задуматься. Он решил посоветоваться с женой. Но Анастасия была так счастлива, что ее муж выздоровел, что все беды и невзгоды остались позади, что была готова ехать с ним хоть на край света. Кроме того, она опасалась, что невыполнение обета может прогневить Христа и Он накажет их снова.
Поэтому, помолившись у гроба святого Сергия, бьшо решено ехать дальше. В напутственных словах ученый грек снова попытался остановить царя и пророчески сказал ему, что царевич Дмитрий может стать жертвой необдуманного проступка родителей. Но те постарались его не услышать.
Следующую остановку сделали в Дмитрове, потом — в Песношском Николаевском монастыре. Оттуда следовало плыть на судах по рекам Яхроме, Дубне, Волге и Шексне до Кириллова.
Казалось, путешествие не должно быть опасным: реки — небольшие, со спокойным течением, суда — надежные и устойчивые. Но для маленького Дмитрия оно закончилось трагически. Однажды во время перехода с судна на берег по утлым мосткам кормилица с малышом на руках поскользнулась и упала в воду. Там было совсем неглубоко, и женщина благополучно выбралась, а вот Дмитрий в тяжелой теплой одежде как камень ушел на дно и захлебнулся.
Для Анастасии и Ивана гибель сына стала большим ударом. Но винить во всем приходилось только себя. Обратный путь был печален и короток.
Последние счастливые годы
Бог, видимо, не оставил царственную чету. Через год Иван и Анастасия смогли утешиться после безвременной кончины Дмитрия. 28 марта 1554 года появился на свет сын Иван. С ним родители уже не предпринимали отдаленных поездок на богомолье. Чтобы закрепить за сыном престол, Иван Васильевич составил завещание. Опекуном царевича назначался Владимир Старицкий, который дал клятву верно служить маленькому государю. К этому обязывал не только долг, но и то, что в духовной были учтены и его собственные интересы: в случае кончины маленького Ивана именно он становился наследником трона.
В целом 1554 год оказался очень удачным для царя Ивана. 29 августа в окружении семейства и бояр он отпраздновал в Коломенском свой день рождения. Как всегда, столы ломились от яств, не было числа и всевозможным заморским и местным напиткам. В разгар веселья прискакал гонец из далекой Астрахани и сообщил, что город взят. Прежний хан бежал, бросив жен и дочерей, и теперь ханством будет править московский ставленник. Он обещал платить Москве 40 тысяч алтын и поставлять в большом количестве рыбу ценных пород (осетров, белуг и т. д.). Получалось, что в данницу превращалась бывшая Золотая Орда.
Взятие Астрахани имело и другие благоприятные последствия: купцы из восточных стран беспрепятственно привезли свои экзотические товары в Москву. Анастасию особенно обрадовали великолепные восточные шелка, из которых ее мастерицы стали изготавливать еще более роскошные одежды для царя и придворных. Сама она нарядами не увлекалась, но старалась выглядеть привлекательно и изящно. Самыми любимыми ее цветами были голубой и синий. Но по праздникам, отдавая дань традиции, она облачалась в красное бархатное платье, вышитое серебряными и золотыми нитями. По вороту и на месте застежки оно было украшено жемчугом и самоцветами. Волосы Анастасия закрывала легким шелковым покрывалом, а сверху надевала золотую корону. Имелись у нее и парчовые наряды для особо торжественных случаев.
Во время приема иностранных послов Анастасии не полагалось присутствовать, но она могла наблюдать за гостями через маленькое потайное окошечко в Грановитой палате. Наибольший ее интерес вызвал английский посол и капитан Ченслер. Он первым открыл Северный морской путь в Россию через Архангельск. Одежда англичан существенно отличалась от той, что приходилось видеть Анастасии. Особенно удивили царицу длинные обтягивающие ноги чулки и короткие пышные штаны. Необыкновенными оказались и подарки английской королевы Марии: сукна, изготовленные не на ручных ткацких станках, а на фабриках; лев и львица в огромной клетке (вид и рев этих животных так пугал москвичей, что их поместили за кремлевской стеной во рву), блестящие золоченые латы для царя, драгоценные кубки и многое другое.
Государя больше всего обрадовало то, что вместе с английскими купцами в Россию стали приезжать различные иностранные мастера: ювелиры, рудознатцы, часовщики, зодчие, а также лекари, в которых особенно нуждалась царская семья.
В благодарность за то, что англичане открыли новый торговый путь из Европы в Русское государство, Иван IV разрешил им основать в Москве торговый дом. Отныне сношения между двумя странами заметно оживились. На дороге из Вологды до столицы устроили четырнадцать почтовых станций, которые позволяли часто менять лошадей и быстро добираться до цели путешествия.
Кроме англичан, через Архангельский порт приезжали и другие купцы: голландцы, французы, датчане и т. д. С этого времени именно Москва становится главным центром торговли, а не Новгород и Псков.
Новые заморские товары позволили Анастасии заняться внутренним убранством дворца. На стенах появились красивые канделябры, в парадных залах на полу — красочные ковры, на столах — шелковые скатерти и т. д. Выбор тканей стал намного шире, что дало возможность царицыным мастерским обшивать не только семью государя, но и придворных. Мастерицам разрешили жить в Китай-городе на Никольской улице, и вскоре они почти полностью заселили местность вокруг нее.
11 мая 1556 года Анастасия родила дочь, названную Евдокией, но, как и остальные девочки, она вскоре умерла. Ее смерть заставила царицу стать еще внимательней к сыну Ивану, которому исполнилось два года. Под надзором мамки и кормилицы он жил в ее покоях. После предательства многих близких людей во время болезни мужа она начала с большим предубеждением относиться ко многим окружающим ее семью людям, особенно к тем, кто пытался навязывать свою волю царю.
Одним из них был духовник Ивана, благовещенский протопоп Сильвестр. Долгое время он имел большое влияние на молодого государя и даже осмеливался поучать, как править страной, какие издавать законы, кого миловать, кого наказывать. Он попытался влезть и в его семейную жизнь. Желая охладить любовь царя к жене, уверял, что Бог требует от своих чад умеренности во всем.
Вмешательство постороннего человека в ее личную жизнь кроткой и благочестивой царице показалось особенно оскорбительным. Она поняла: Сильвестр пытается рассорить ее с Иваном, чтобы только самому влиять на него и заставлять действовать в собственных интересах, прикрываясь именем Бога. Поэтому Анастасия стала советовать мужу поменьше делиться с протопопом сокровенными мыслями и выбрать в духовники более достойного человека.
Иван и сам чувствовал, что благовещенский протопоп излишне любопытен и назойлив. Вспомнилось и его двуличное поведение во время болезни. Поэтому царь перестал приходить к Сильвестру на исповедь и начал искать нового духовника.
Протопопу не стоило большого труда узнать, в чем причина охлаждения к нему царя. Ведь Анастасия всегда смотрела на него косо.
В отместку коварный Сильвестр принялся строить козни против царицы. Он даже осмелился порочить ее доброе имя, называя блудницей и сравнивая с женой византийского императора Евдокией, гонительницей Иоанна Златоуста. Под Иоанном он «скромно» подразумевал самого себя.
Желая всех убедить в порочности Анастасии, Сильвестр написал трактат под названием «Домострой», в котором представил идеальный образ покорной супруги, во всем послушной мужу: «Жены у мужей своих должны спрашивать и о благочестии, и о порядке всяком: как душу спасать, как Богу угодить, как домашнее хозяйство хорошо вести. Мужу надо во всем покоряться, что муж скажет, то с любовью принимать и со страхом слушать. Делать все по его наставлению».
Анастасия не была похожа на идеал Сильвестра. Ей приходилось самой предостерегать мужа от неверных и необдуманных поступков. Под ее благотворным влиянием в царе произошла разительная перемена. Он перестал мстить за личные обиды, смирялся с предательством близких людей, старался быть милостивым и справедливым правителем для подданных. Главной своей задачей считал благо государства.
Фарисею Сильвестру не по нутру было большое влияние Анастасии на царя. Поэтому в его лице она приобрела тайного врага, ждущего подходящего момента для удара.
После смерти маленькой Евдокии судьба вновь оказалась благосклонной к царской семье. 31 мая 1557 года родился второй сын — царевич Федор. Через много лет именно он возьмет из слабеющих рук отца царский скипетр и выведет страну из затяжного кризиса.
С рождением Федора жизнь Анастасии вновь наполнилась радостью и материнскими заботами. Появление второго сына еще больше успокоило отца. Он стал готовиться к новым делам и свершениям по расширению и укреплению границ своей державы.
В январе 1558 года русские войска отправились в Ливонию. Когда-то ее земли подчинялись русским князьям, и царь решил вновь поставить ее в вассальную зависимость. Но на этот раз сам он не повел полки, надеясь на опытных воевод. Видимо, Ивану не хотелось надолго оставлять горячо любимую супругу и сыновей.
Старший Иван уже покинул материнский терем и осваивал разные науки под руководством опытных дядек. Сначала он обучился читать и писать, потом стал овладевать историей, географией, воинскими науками и т. д. Иван Васильевич постоянно внушал сыну, что если он желает быть самодержцем, то должен во всех государственных делах разбираться сам. В противном случае за него будут править более образованные и умные советники.
Тяжелая болезнь
Несколько лет царь Иван и Анастасия наслаждались полным семейным счастьем. С радостью наблюдали, как быстро растут сыновья, все вместе ездили на богомолье в Троице-Сергиев монастырь, отдыхали в загородной резиденции Коломенском.
В конце ноября 1559 года было решено всем семейством посетить Можайск и отпраздновать там Николин день — 6 декабря. По традиции этот праздник отмечался именно в Можайске, где находился Чудотворный образ Николы Можайского. Погода благоприятствовала поездке — ранние морозы сковали Москву-реку льдом, и она превратилась в удобную дорогу для санного поезда. Анастасия с маленьким Федором (ему было два с половиной года) сели в крытую повозку (для тепла всю выстланную мехами и бархатом), Иван (ему было уже пять с половиной лет) с дядьками — в другую. Царь с боярами и дворянами предпочел ехать верхом. Первую остановку с ночевкой сделали в Звенигороде, где 3 декабря отмечалась память основателя Саввино-Сторожевского монастыря Саввы. Радушные монахи накрыли в трапезной для гостей столы, но по случаю поста подали только овощные и рыбные блюда. Однако уха, пироги и каши хорошо всех насытили.
4 декабря вновь тронулись в путь. Наконец, к вечеру 5 декабря под перезвон можайских колоколов царский поезд въехал в городские ворота. Наутро все собирались весело отметить местный праздник. Однако погода вдруг резко переменилась. Уже ночью началась оттепель, и лед на реках опасно потемнел. К вечеру стало ясно, что обратно ехать на санях по льду вряд ли возможно. Развезло и дороги — белый снежок превратился в грязное непролазное месиво. Конечно, можно было переждать ненастье у радушных можайцев, но с западной границы, которая проходила совсем недалеко от города, пришли тревожные вести. Польский король решил заступиться за разгромленную царем Ливонию и собирался напасть на Русское государство. В этих условиях оставаться в Можайске царской семье было просто опасно.
Анастасию тревожные известия поразили как гром среди ясного неба. Страх за сыновей настолько подействовал на нее, что она тяжело занемогла и слегла в жару. В этой сложной для семьи ситуации царь Иван мог надеяться только на расторопность своих слуг, в первую очередь на окольничего Алексея Адашева, своего любимца, который по долгу службы был обязан обеспечивать безопасность и наилучшие условия царской поездки. Однако тот фактически бездействовал, даже не смог достать лекарств для недужной царицы. С трудом Анастасию уложили в одну из повозок, впрягли в нее множество лошадей и отправились в обратный путь. Теперь уже приходилось часто делать остановки, ночевать где попало. Хотя царица и была слаба, но не сдержала гнева в адрес нерадивого Адашева, который не сумел организовать сносный ночлег и достать хорошую еду для ее маленьких сыновей. Тот промолчал, но стал жаловаться придворным на грубость царицы, которой, по его мнению, он не обязан был подчиняться.
Царь также возмутился поведением своего любимца, но больше всего его раздосадовал протопоп Сильвестр. Тот полагал, что лечить Анастасию не следует, ее жизнь и здоровье в руках Божьих, а потому необходимо лишь молить Христа о милости. Хитрый духовник надеялся, что болезнь унесет царицу на тот свет и он наконец-то избавится от ее влияния на Ивана IV.
Только к концу декабря удалось добраться до Москвы. Царицу уложили в теплую постель, вызвали к ней докторов, но долгожданного выздоровления так и не последовало. Возможно, после сильной простуды и нервного перенапряжения у нее началась скоротечная чахотка.
Совсем еще молодая (Анастасии было не больше двадцати восьми лет) и цветущая женщина стала чахнуть буквально на глазах. Все больше и больше она походила на тень, а в июле 1560 года и совсем слегла. В это время стояла сильная жара, дождей давно не было, поэтому, когда на Арбате случился пожар и тучи дыма с искрами полетели к Кремлю, от них тут же вспыхнули деревянные крыши зданий.
Иван Васильевич сам вынес на руках больную Анастасию из дворца, отвез ее и сыновей в Коломенское. Потом вернулся в столицу и лично стал руководить тушением пожара. Вместе с ним знатные бояре и князья доставляли воду, ломали загоревшиеся здания, засыпали землей головешки.
Все попытки спасти умирающую царицу ни к чему не привели. 7 августа в пятом часу дня она преставилась. Современные антропологи исследовали останки Анастасии и пришли к выводу, что она была отравлена. В ее волосах оказалось очень много ртути — почти в пять раз больше нормы. В значительно меньшем количестве ее обнаружили в печени и почках. Сейчас трудно сказать, было ли отравление умышленным. Возможно, ртуть являлась составной частью какой-либо мази, которой растирали тело простуженной царицы. О ядовитых свойствах этого жидкого металла тогда могли просто не знать.
Смерть горячо любимой супруги повергла Ивана Васильевича в огромное горе. Во время похорон «от великого стенания и горести» царь не мог идти сам. Брат Юрий и Владимир Старицкий буквально несли его на руках. Вместе с государем вся Москва оплакивала свою царицу.
Когда гроб с телом усопшей понесли к Вознесенскому монастырю для погребения, то нищие с криком и плачем бросились на землю и запричитали, что лишились своей матери, кормилицы и заступницы. В знак траура по своей любимице они даже отказались от традиционной милостыни. Твердость духа сохранял только митрополит Макарий, но он еще не знал, что в день смерти Анастасии закончилась счастливая полоса царствования Ивана IV. После ее похорон, едва оправившись от потери, он взойдет на престол уже совсем другим человеком — жестоким, мстительным, гневливым и яростным. С этого времени его и станут называть Грозным.
Первыми жертвами грозного царя окажутся его бывшие любимцы: протопоп Сильвестр и Алексей Адашев. Именно их он обвинит в смерти жены и гневно бросит в лицо: «Вы почто меня с женой разлучили, зачем ее очаровали и к гибели привели?» В наказание Сильвестр будет отправлен на покаяние в Кирилло-Белозерский монастырь, а Адашев — на дальнее воеводство в Ливонию, откуда живым уже не вернется.
Со смертью Анастасии царь Иван так больше и не обрел семейного счастья, хотя многократно пытался обрести вторую половину. Через год по совету митрополита и бояр он женился на кабардинской княжне Марии Темрюковне Черкасской. Поначалу юная и горячая горянка даже помогла на время забыть свою первую любовь. Правда, для этого пришлось круто изменить жизнь: переселиться в Александрову слободу, окружить себя преданными опричниками, рубить направо и налево головы и правых, и виноватых. Жизнь с Марией скорее напоминала кромешный ад с дикими оргиями и забавами. Поэтому, когда она умерла, царь испытал не столько горе, сколько облегчение. Третья жена, юная красавица Марфа Собакина, так похожая на Анастасию, не прожила и месяца после свадьбы. Далее, как бледные тени, прошли две Анны: Колтовская и Васильчикова, не оставив в остывшем сердце царя ни малейшего следа. Греховная связь с невенчанной Василисой Мелентьевой была лишь данью природе.
Наконец на старости лет Иван Васильевич попытался найти утешение в браке с молодой и красивой Марией Нагой, племянницей своего очередного любимца Афанасия Нагого. Она даже родила ему сына Дмитрия, который, правда, оказался болен эпилепсией. Но вскоре и эта жена наскучила царю. За ее спиной он начал свататься к племяннице английской королевы Марии Гастингс. Только смерть прервала эти далеко идущие планы престарелого жениха. Возможно, в это время Иван Васильевич уже не совсем мог отвечать за свои поступки. Из-за заболевания костей он едва передвигался и вряд ли вообще был способен жениться вновь.
Оставшись один, без любимой жены Анастасии, Иван начал как безумный метаться по стране: менял дворцы, жен, приближенных, внешнюю и внутреннюю политику. Но нигде и ни в чем не мог найти ни счастья, ни умиротворения, ни покоя. Для страны и русского народа его горе и неприкаянность превратились в настоящую трагедию. Кровавая опричнина, разорительная и бесперспективная Ливонская война, казни и опалы привели к затяжному кризису во всех сферах жизнедеятельности государства.
Поэтому все исследователи царствования Ивана Грозного четко делят его на две части: первый — период прогрессивных реформ, гармоничных отношений с подданными и успешных завоеваний, когда рядом с царем была Анастасия; и второй — после ее смерти, время жестокого тиранства, кровавых расправ и военных неудач.