Ерминия Жданко — медсестра со «Святой Анны»

Трагическая судьба шхуны «Святая Анна» послужи­ла историческим прототипом романа В.А. Каверина «Два капитана», а потом мюзикла «Норд-Ост», ставше­го печально знаменитым из-за теракта в Москве.

Если освежить в памяти содержание книги, то буквально сразу читателя захватывает история дрейфа в полярных льдах шхуны «Святая Мария» и судьба штурмана Климова, которому вместе с несколькими матросами удается спастись и вынести па ближайшую землю письма. Прав­да, этим письмам так и не суждено было дойти до адреса­тов... Обо всем этом услышал в детстве герой романа Саня Григорьев, и разгадка тайны гибели «Святой Марии» стала целью его жизни. Ну а как было на самом деле ?

Роман, и уж тем более мюзикл, известны многим, но мало кто знает о действительных событиях, свя­занных с дрейфом во льдах шхуны «Святая Анна» с членами экспедиции Георгия Львовича Брусилова на борту. Именно ее весной 1914 года покинула группа матросов во главе со штурманом Валерианом Ива­новичем Альбановым. Три месяца люди продвига­лись по дрейфующим льдам к Земле Франца-Иоси­фа. Спастись удалось только двоим: самому Альбанову и матросу Конраду. Благодаря им, копия судового журнала и материалы научных наблюдений почти за два года полярного дрейфа шхуны по совершенно неизвестным районам Северного Ледовитого океа­на попали к людям. Однако до сих пор остается не­известной судьба оставшихся членов экспедиции и самой «Святой Анны», бесследно исчезнувшей в бе­лом безмолвии буквально накануне Первой мировой войны. История обросла легендами и гипотезами и продолжает возбуждать человеческую фантазию.

Надо сказать, что судьба экспедиции Г.Л. Бруси­лова была событием, что называется, в духе време­ни, равно как и двух других — Г.Я. Седова и В.А. Руса­нова, снаряжавшихся почти одновременно с ней. В начале XX века во всем мире возрос интерес к Ар­ктике и полюсам Земли, и старт этому процессу дал легендарный дрейф во льдах Северного Ледовито­го океана норвежского полярника Фритьофа Нан­сена. Затем последовали знаменитые походы к Се­верному и Южному полюсам Роберта Пири, Руала Амундсена, Роберта Скотта. Снаряжались арктичес­кие экспедиции даже из стран, географически весь­ма далеких от Арктики, и только Россия, чей «фа­сад» граничил с Северным Ледовитым океаном, ос­тавалась в стороне от охватившей весь мир полярной лихорадки. Наконец «русский медведь» проснулся, ив 1910 году приступила к работе гидро­графическая экспедиция Северного Ледовитого оке­ана на ледокольных транспортах «Таймыр» и «Вайгач». Пресса раздувала интерес к Северу: в печати высказывались горечь и недоумение по поводу от­ставания России в полярных исследованиях. В этой атмосфере Седов, Русанов, Брусилов по своей ини­циативе, на частные или общественные средства решили снарядить полярные экспедиции для иссле­дования Арктики, во славу России. К сожалению, все три экспедиции готовились наспех, ощущалась не­хватка средств, они не имели радиостанций, в то время уже достаточно широко распространенных на зарубежных морских судах, а многие купцы нажили неплохой капитал, поставив им недоброкачествен­ные продукты. В результате все три экспедиции за­кончились трагически: на пути к Северному полюсу умер Г.Я. Седов, у берегов Таймыра целиком погибла экспедиция В.А. Русанова, а со шхуны Г. Л. Бруси­лова возвратились лишь двое. Кстати, на фатальный исход повлияла и тяжелая обстановка 1912—1913 го­дов — это были самые суровые и «ледовитые» годы за несколько десятилетий.

ВСЕ ВЫГЛЯДЕЛО КАК СВЕТСКИЙ РАУТ, А НА САМОМ ДЕЛЕ...

Итак, в июле 1912 года у причала на Неве стояла белоснежная красавица «Святая Анна». На нее грузили продовольствие и полярное снаряжение. Упа­ковок с продуктами было много (с расчетом на пол­тора года для 30 человек), подбор их тоже казался грамотным и продуманным: помимо пяти сортов мяса, десяти сортов муки и круп, пяти сортов масла, брали много консервированных фруктов и овощей, свыше двух тысяч банок сгущенного молока, четы­ре тысячи свежих яиц, 50 бутылок клюквенного эк­стракта, много сладостей. Праздная публика, прогу­ливаясь по набережной, обсуждала судно и его капи­тана, 28-летнего Георгия Брусилова, аристократа и баловня судьбы. А когда по столице пошел слух, что на шхуну приглашаются туристы, чтоб прокатиться до Александровска, — начался настоящий ажиотаж. Впрочем, суммы за «прогулку» были объявлены не малые, да и путешествие предстояло не к южным широтам, так что многим маменькам удалось отго­ворить своих чад от такого весьма опасного вояжа. Счастье улыбнулось только троим: двое из них были весьма состоятельными дамочками, ну а третья... Впрочем, о ней потом. Сначала — о начальнике экс­педиции.

Начальник экспедиции на «Святой Анне» лейте­нант русского флота Георгий Львович Брусилов был сыном прославленного адмирала и организатора пер­вого Морского генерального штаба, а кроме того, он доводился племянником известному полководцу Пер­вой мировой войны генералу А.А. Брусилову, то есть был, можно сказать, потомственным военным.

Георгий Львович родился в 1884 году, окончил Морской корпус, принимал участие в военно-морских операциях Русско-японской войны, служил на миноносцах, затем на крейсере «Богатырь», а вско­ре приобрел и хорошую научно-практическую под­готовку: в 1910—1911 годах он работал в составе гид­рографической экспедиции на «Таймыре» и «Вайгаче» и производил съемки берегов Чукотки. Кстати, обозначенный на морских картах первый маяк на мысе Дежнева — «Знак Брусилова». Возможно, тог­да же, увидев еще не тронутые промысловые богат­ства Северного Ледовитого океана, молодой моряк задумал осуществить самостоятельное плавание по Северному морскому пути с запада на восток навстре­чу «Таймыру» и «Вайгачу»: пройти на Чукотку, потом во Владивосток, но не традиционным путем — вок­руг Европы и через Суэцкий канал, а более корот­ким — по Северному Ледовитому океану из Александровска (ныне город Полярный) во Владивосток и тем самым убить, как говорится, двух зайцев — дока­зать возможную судоходность арктических вод и провести их научное изучение. Короче говоря, он хотел Северным морским путем пройти из Атланти­ки в Тихий океан. Расходы на покупку подходящего судна и снаряжения он надеялся покрыть попутной охотой на тюленей, белух, моржей и медведей. Од­нако сначала надо было решить вопрос с приобре­тением плавательного средства. И вскоре такой шанс подвернулся...

За несколько лет до того лорд Джон Франклин, отправившийся на завоевание Северо-западного арктического прохода на двух кораблях, пропал без вести вместе со всеми матросами. На его поиски было отправлено более 50 полярных экспедиций, а также специально построен корабль, способный выдержать длинные арктические переходы. По сути, это была укрепленная китобойная шхуна: длина 44,5 метра, ширина 7,65 метра, общее водоизмеще­ние — тысяча тонн. Судно также было снабжено па­ровой машиной, способной придать ему скорость до пяти узлов. Кроме всего прочего, оно имело укреп­ленный «арктический корпус» и прочный стоячий такелаж, способный нести не только большие пару­са, но и бочку на грот-мачте, откуда впередсмотрящий мог увидеть морского зверя или землю на гори­зонте. Вдобавок на носу корабля стояли две гарпун­ные кит обойные пушки. Сначала шхуна называлась «Ньюгюрт», но после того, как стало ясно, что лорд Франклмн и остатки его экспедиции умерли от го­лода на острове Кинг Вильям, арктическое судно, исчерпав свое прямое назначение, долгое время плавало как китобой. Любопытно, что после всех поисковых неудач ему дали новое имя — «Пандора».

Брусилову корабль приглянулся, несмотря на зловещее имя, а американское правительство с ра­достью согласилось его продать для нужд экспеди­ции. Его стоимость составляла 20 тысяч рублей да плюс ещ;е 12 тысяч пошлины как за иностранное пла­вательное средство — и это все без учета найма ко­манды и оснащения всей экспедиции, которая дол­жна была длиться более двух лет. Короче, при смете экспедиции 90 тысяч, общая сумма упиралась в 133 тысячи, — огромные деньги! Брусилов и его ком­паньон лейтенант Николай Андреев стали думать, как выйти из положения. Андреев был человеком га­лантным и словоохотливым, а также мастером об­щения с прессой, поэтому он занялся «пиаром» пред­приятия! Он смог максимально разрекламировать экспедицию, ее будущие открытия и перспективу «глобальной пушной концепции» для России. Это, конечно, способствовало сбору пожертвований, привлечению внимания властей, отчасти снижению пошлин, но не решило основные проблемы. Тогда Георгий Брусилов обратился к семье. Его дядя, стат­ский советник Борис Брусилов, прекрасно понимал выгоду от торговли пушниной, но в состоянии был оценить и риск. Однако тут на помощь пришла его жена — баронесса Анна Николаевна, урожденная Паризо де Ла Валет, Она была хозяйкой большого состояния и согласилась выкупить судно, а также профинансировать экспедицию.

Племянник чувствовал себя на седьмом небе от счастья: он был близок к воплощению своей мечты, и в порыве признательности усмотрел в этом не только щедрость «доброй» тетушки, но и волю Божью, а потому и переименовал корабль. Теперь он стал зваться «Святая Анна». Как корабль назовешь — так на нем и поплывешь! Брусилов верил в свою сча­стливую звезду и в то, что зловещее имя «Пандора» осталось в печальном американском прошлом. Увы!..

Это только сначала казалось, что все проблемы решены — на самом же деле их прибавилось. Управ­ляющим всего проекта от имени баронессы Анны Николаевны выступил дядя, составивший для Геор­гия Брусилова условия контракта. Он назначался лично ответственным как перед тетушкой, так и пе­ред царскими властями за все: экспедицию, промы­сел и торговлю, должен был предоставлять регуляр­но отчеты обо всех расходных суммах и не предпри­нимать никаких операций без согласования предварительных смет. Кроме всего вышесказанно­го, Брусилов нес личную ответственность за сохран­ность судна и всей добычи, но при этом от всех до­ходов будущей пушной концессии ему причиталась лишь четверть. Но самое ужасное, что нужды экспе­диции дядя Борис Алексеевич согласился оплачи­вать только по частям и при предоставлении смет, а компенсировать затраты надо было уже сейчас. Рек­ламная кампания Андреева тем временем дала ре­зультаты: пресс-конференции следуют одна за дру­гой, СМИ захлебываются от восторга. Наиболее ле­стные отзывы дают журнал «Русское судоходство» и газета «Новое время». Правда, больше всего комп­лиментов достается на долю судна: «Шхуна произ­водит отменно благоприятное впечатление в смыс­ле основательности всех деталей корпуса. Матери­ал первоклассный, обшивка тройная, дубовая. Под­водная часть обтянута листовою медью»... «Корабль первоклассно приспособлен для сопротивления давлению льдов, и в случае последней крайности он может только быть выброшен на поверхность льда».

Но что делать? Где искать средства? — Голова Брусилова трещит от поиска вариантов. Он должен улыбаться репортерам и считать каждую копейку, поскольку все необходимые суммы дядя выплачива­ет с огромным опозданием. Судно простаивает не­делями, тем самым выбиваясь из намеченного гра­фика, а нанятые матросы с симметричной задерж­кой не получают денег. И тут в голове Георгия Львовича рождается почти авантюрный план: на­чать арктический переход как светское мероприя­тие, при большом стечении народа, и не откуда-то, а прямо из Санкт-Петербурга, затем совершить пе­реход из столицы в Александровск (Полярный), вок­руг Скандинавии с посещением европейских портов. Совместить приятное с полезным? Нет, вернее будет сказать: запланированное дело с вынужденным экспромтом ради извлечения дополнительных средств. Так «Святая Анна» превратилась на корот­кий срок в круизное судно. Брусилов надеялся, что найдется много желающих прокатиться на ветера­не прошлых арктических походов и будущем поко­рителе Северо-Восточного морского пути. А затем, уже из Александровска, начнется основная работа — полярный и исследовательский этап экспедиции до самого Владивостока.

Николай Андреев дал последнюю пресс-конфе­ренцию прямо в кают-компании «Святой Анны». Виски с содовой, сигары. Ему удалось убедить прес­су, что мероприятие носит не только коммерческий, но и патриотический характер. Такого еще не было ни в российской, ни в мировой практике, — так что экспедиция привлекла внимание даже лично импе­ратора. Уступив нажиму общественного мнения, чиновники, с позволения императора Николая II, который обожал красивые жесты, на треть снизили пошлину за корабль. Брусилову стало легче дышать. Можно было готовиться к отплытию. Идея с привле­чением туристов тоже получила развитие: раздули помпу, правда, результат (в смысле прибыли) вышел почти что никакой. Однако деваться уже было неку­да, не отказываться же от собственных красноречи­вых предложений. Зрители ходили по набережной вокруг да около, поглядывали на белоснежную кра­савицу-шхуну, любопытствовали, завидовали на словах и, быть может, в мечтах, но превращаться в пас­сажиров не торопились. Так что пожелавших снять каюты, оказалось всего трое — и все дамы.

ПОДАРОК ДЛЯ ЕРМИНИИ

Одной из них и стала героиня этого рассказа Ерминия Жданко — дочь генерала Жданко, давнего друга семьи Брусиловых. На днях ей исполнялся 21 год. Когда-то Георгий Львович приглашал ее «прокатиться до Архангельска», конечно же бесплатно, а тут вдруг подвернулся шанс — какое-то просто мис­тическое совпадение... Она приехала в столицу без какой-либо определенной цели. Просто, после бо­лезни доктор порекомендовал ей отдохнуть, поды­шать морским воздухом и сменить обстановку. Там она встретилась с давней подругой и сестрой Бруси­лова Ксенией, а уже 22 июля писала отцу в Нахичевань-на-Дону: «...Предложили они мне одну экскурсию, которую мне ужасно хотелось проделать, но только если ты не будешь недоволен. Дело вот в чем: Ксенин старший брат... купил пароход, шхуну, кажет­ся... Он устраивает экскурсию в Архангельск № при­глашает пассажиров. Было даже объявление в газе­тах, так как довольно много кают. Займет это» неде­ли две-три, а от Архангельска я бы вернулась по железной дороге. Тебе это, конечно, сразу покажется очень дико, но ты подумай, отчего бы в самом деле упустить такой случай, который, может быть, боль­ше никогда не представится. Теперь лето, значит холодно не будет, здоровье мое значительно лучше... Затем они попробуют пройти во Владивосток, но это уже меня не касается. Ты поставь себя на мое место и скажи, неужели ты бы сам не проделал бы это с удовольствием».

В общем, дело сделано, решение принято, а пись­мо? Не более чем жест вежливости... Генерал знал свою дочь, и то, что вступать с ней в прения беспо­лезно. Смелая и решительная, Ерминия уже в три­надцать лет попыталась сбежать из дома на русско-японский фронт, чтобы помогать раненым. Для этого она даже закончила курсы сестер милосердия. И вот прелестная юная Мима, как ласково называли Ерминию близкие, поднялась по трапу на борт «Пандо...», — ах, нет, теперь это была уже «Святая Анна»...

НАДЕЛАЛИ ШУМУ НА ВСЮ РОССИЮ

Если вопросы снабжения экспедиции припаса­ми решились удовлетворительно, то перед самым отплытием возникли трудности с командным (Соста­вом. Планы Брусилова начали рушиться еще на берегу: сначала он задумал иметь две вахты — каждую из офицера флота и штурмана, как было принято на военных кораблях, где офицер командует маневра­ми судна, прислушиваясь к совету штурмана, ведущего счисление пути. Штурманами были назначе­ны В. Альбанов и В. Бауман, а офицером на вторую вахту — Н. Андреев, ставший пайщиком организован­ного товарищества. Однако незадолго до отплытия «Святой Анны» из Петербурга тетушка А.Н. Бруси­лова потребовала, чтобы мелкие акционеры вышли из дела, оставаясь наемными служащими. Лейтенант Андреев и его друзья-пайщики к отплытию судна не явились, пообещав присоединиться к экспедиции на Мурмане, то есть в Александровске. Георгия Льво­вича это сообщение, мягко говоря, не обрадовало, но медлить было уже нельзя...

Наконец, 28 июля 1912 года (10 августа по ново­му летоисчислению) «Святая Анна» снимается с яко­ря и под магниевые вспышки репортеров и крики «Ура!» берет курс на Копенгаген. Молоденькая Ер- миния была просто счастлива, — она оказалась в чис­ле избранных счастливцев. Толпа ликует. Пресса зах­лебывается радостными воплями. Все встречные суда поднимают приветственные флаги... В их чис­ле даже оказалась яхта «Стелла», на которой в Рос­сию приехал почетный гость, будущий президент Франции Пуанкаре. После приветствия Пуанкаре спросил своих спутников:

— А как раньше назывался корабль?

— «Пандора».

— Да уж... Женщина, которая неосторожно от­крыла шкатулку со всеми несчастьями...

В Копенгагене высадили первую женщину-пасса­жирку и должны были простоять два часа, но выш­ло — почти двое суток. В это время на рейде оказа­лась «Полярная звезда» — яхта императорского дома Романовых. В Дании «Святую Анну» посетила сама вдовствующая императрица, мать Николая II, а со­гласно другим записям, и сам царь лично пожелал видеть Брусилова, чтобы сказать тому напутствен­ные слова. По воспоминаниям, Брусилов после встречи с царем сокрушенно покачал головой: «Вот наделали же шуму на всю Россию». Встреча прошла так, как и положено в подобных протокольных слу­чаях, а вечером того же дня Брусилов отправил пись­мо домой: «Мама, есть у меня просьба к тебе, не мо­жешь ли ты проконтролировать дядю в следующем. Он обязан семьям моих служащих выплачивать еже­месячно. Я же боюсь, что он уморы их с голоду».

Да, на душе у капитана было тревожно. Вскоре выяснилось, что его опасения были не напрасными.

На следующей стоянке в Тронхейме на судно не вернулся норвежский механик, передавший только, что «экспедиции удачи не будет, а риск большой». Какие странные люди... Только и оставалось удив­ляться: еще вчера, в первый день стоянки, этот че­ловек принимал команду у себя дома, угощал и даже организовал поход в лес за грибами! Впрочем, с ма­шиной могут справиться и мотористы, но такой по­ступок — сам по себе неприятный сигнал. Зато в Тронхейме на корабль нанялся бывалый гарпунер Денисов. Надо было спешить: в Карском море вот- вот могли встать серьезные ледяные поля, а «Свя­тая Анна» еще не дошла и до Александровска, где к команде должны были присоединиться Андреев, гидролог Севастьянов и судовой врач. Там же пред­стояло высадить двоих оставшихся пассажирок.

Но в Александровске Брусиловаждал пренеприятнейший сюрприз. Николай Андреев, узнав, что ему от экспедиции не причитается ничего, хотя всю рекламу сделал именно он, и в том числе добился снижения пошлин, — просто не приехал в порт. Вме­сте с ним отказались идти гидролог и доктор, списа­лись с судна по болезни старший механик, штурман Бауман и несколько матросов. Из офицеров на «Свя­той Анне» остались капитан Брусилов, штурман Альбанов и два гарпунера.

СВОЕНРАВНАЯ ЕРМИНИЯ

...И тут всех поразила Ерминия Жданко. С дет­ства она ездила вместе с отцом-генералом по гарни­зонам и не боялась никакой работы. К тому же де­вушка закончила курсы медсестер и мечтала учить­ся на врача. Поэтому она заявила, что на берег не сойдет, а останется в экспедиции в качестве судово­го доктора. Возражать ей никто не стал, тем более что за время первого этапа плавания она неоднок­ратно помогала команде, причем не только как док­тор. Тому есть пример. Брусилов писал с дороги до­мой: «Деньги дядя опять задержал, а я стою тут по­чти третий день даром, когда время так дорого! Если бы не она (Ерминия Жданко), то я со­вершенно не представляю, что бы я тут делал со всею экспедицией и без копейки денег. Она получила 200 рублей и отдала их мне, чем я и смог продержать­ся, все выплатить и закупить, не оскандалив себя и экспедицию».

27 августа 1912 года Ерминия пишет отцу и ма­чехе: «Дорогие, милые мои папочка и мамочка! Если бы знали, как мне больно было решиться на такую долгую разлуку с вами. Да вы и поймете, так как зна­ете, как мне тяжело было уезжать из дома даже на какой-нибудь месяц. Я только верю, что вы меня не осудите за то, что я поступаю так, как мне подсказы­вает совесть. Поверьте, ради любви к приключениям я бы не решилась вас огорчать. Объяснить вам мне будет довольно трудно, нужно быть здесь, что­бы понять. Начать рассказывать надо с Петербурга. Вы, должно быть, читали в «Новом времени», что кроме Юрия Львовича (так Георгия Брусилова на­зывали близкие) участвует в экспеди­ции и лейтенант Андреев... он действительно страш­но подвел. Дело в том, что в последнюю минуту ему приспичило вдруг жениться, и он с этой целыо пос­ле нашего отплытия из Петербурга уехал в Одессу, обещая присоединится в Александровске... С Андре­евым должны были приехать в Александровск уче­ный Севастьянов и доктор. С доктором сговорились еще в Петербурге, но вдруг накануне отхода оказа­лось, что ему мама не позволила, а попросту, он стру­сил. Найти другого не было времени, и потому это было поручено тому же Андрееву. Сначала все шло благополучно, затем в Трандгейме (Тронхейме) сбежал механик. Потеря была невелика, так как наши машинисты прекрасно справляются и без него, но все-таки было неприятно. В Александ­ровск мы пришли с порядочным опозданием, так как задержались в Копенгагене и Трандгейме, и теперь каждый день дорог, так как льды Карского моря про­ходимы только теперь. Конечно, Андрееву это было прекрасно известно, и он должен был давно дожи­даться нас в Александровске. Вы не можете себе представить, какое тяжелое было впечатление, ког­да мы вошли в гавань и оказалось, что не только ник­то не ожидает нас, но даже известий никаких нет. Юрий Львович такой хороший человек, каких я ред­ко встречала, но подводят его самым бессовестным образом, хотя со своей стороны он дает все, что может. Самое наше опоздание произошло из-за того самого дяди, который дал деньги на экспедицию. Несмотря на данное обещание, он не мог их вовремя собрать, так что из-за этого одного чуть дело не погибло. Между тем, когда об экспедиции знает чуть ли не вся Россия, нельзя допустить, чтобы ничего не вышло. Довольно уж того, что экспедиция Седо­ва, по всему вероятному, кончится печально. Здесь на местах мы узнали о ней мало утешительного... Когда мы пришли в Александровск, положение было довольно печальное, а тут еще один из штурманов заболел, и доктор здешний говорит, что ехать ему нельзя. Трех матросов пришлось тоже отпустить. Аптечка у нас большая, но медицинской помощи, кроме матроса, который когда-то был ротным фель­дшером, никакой. Все это произвело на меня такое удручающее впечатление, что я решила сделать, что могу, и, вообще, чувствовала, что если я тоже сбегу, как и все, то никогда себе этого не прощу. Юрий Львович сначала, конечно, и слышать не хотел об этом, хотя, когда я приступила с решительным вопросом, могу я быть полезной или нет, сознался, что могу. Наконец согласился, что я телеграфирую до­мой. Вот и вся история, и лично чувствую, что по­ступила так, как должна была, а там — будь что бу­дет... Прощайте, мои милые, дорогие!.. Ведь я не виновата, что родилась с такими мальчишескими наклонностями и беспокойным характером. Прав­да? Много-много раз всех вас целую и буду еще пи­сать, а сейчас очень уж мне грустно растягивать про­щание. Простите вашу Миму»...

Из этого последнего письма родным видно, что свое решение пойти с экспедицией Ерминия Ждан­ко приняла из романтически благородных и патри­отических соображений, а не из желания отправить­ся на поиски приключений. Есть версия, что она могла увлечься кем-то из членов команды либо самим капитаном, — утверждать, равно как и отрицать что-либо трудно, а доказательств тому у нас нет. Генерал Жданко знал характер своей дочери. Она рано оста­лась без матери и действительно получила, стран­ствуя с отцом по гарнизонам, несколько более аскетическое воспитание, чем требовалось для благород­ной девицы на выданье, да плюс еще ее упрямый характер, — в общем, отец, как ни тяжело было ему смириться с таким решением дочери, возражать не стал. Ну а если бы даже и стал — что бы это мог­ло изменить? Рубикон был перейдет еще в тот са­мый миг, когда дочь ступила на палубу злополуч­ного судна.

ЗАЛОЖНИКИ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ И ОБСТОЯТЕЛЬСТВ

Команда подобралась довольно разношерст­ная — были там и искатели приключений и те, кто решился пуститься в плавание ради наживы и толь­ко. Накануне отплытия в Александровске команда ушла в загул, в то время как необходимо было торо­питься закончить погрузку угля, дополнительной провизии, теплой одежды. Быть может, у многих появились дурные предчувствия — кое-кто из моря­ков сам не вернулся на борт, а троих списал капи­тан. Пришлось Брусилову отвести шхуну на рейд. И тут пришел на помощь штурман Валерьян Альбанов — человек решительный и опытный, он доуком­плектовал команду промысловиками. Вскоре и Ер­миния получила по телеграфу согласие отца. Так она стала полноправным членом экипажа. Постепенно все страсти улеглись, и «Святая Анна» вышла на­встречу своей судьбе, обернувшейся двухлетней борьбой с арктическими льдами, которая закончи­лась таинственно и непредсказуемо.

В плавание вместе с капитаном Брусиловым отпра­вились старший штурман В. Альбанов, врач Е. Жданко, гарпунеры В. Шленский и М. Денисов, боцман И. Потапов, рулевой П. Максимов, матросы А. Кон­рад, Г. Мельбарт, И. Парапринц, А. Шпаковский, О. Нильсен, Луняев, Пономарёв, Баев, Шахнин, Смиренников, Анисимов, Архиереев. Однако в па­лубной команде профессиональных моряков было всего пятеро, а остальные матросы ранее на судах не ходили. В машинном отделении трудились маши­нисты Я. Фрейберг, В. Губанов и кочегар М. Шабатура. Повар Игнат Калмыков и стюард Ян Регальд под руководством Ерминии Жданко обеспечивали пита­ние команды.

Сделав короткую остановку в проливе Югорский Шар, чтобы передать последние письма на стоявшие там пароходы телеграфной экспедиции, которые так и не отважились войти в Карское море, белевшее льдами, «Святая Анна» смело двинулась на восток. В последнем письме Брусилов писал: «...плавания ос­талось всего две недели, а зима — очень спокойное время, не грозящее никакими опасностями». Непроходимый лед, встреченный почти сразу после выхо­да из Югорского Шара, заставил шхуну уклониться к югу в Байдарацкую губу, из которой «Святая Анна» почти месяц пробивалась в смерзающихся льдах к берегам Ямала. Свободное плавание «Святой Анны» продолжалось до октября, — Карское море полностью оправдывало свое прозвище — «мешок со льдом», и в нескольких десятках километров севернее мыса Харасавэй шхуна вмерзла в неподвижный береговой припай, недалеко от полуострова Ямал.

С этого момента и началась трагическая история ее экипажа. Первое время он был настроен вполне оптимистично: шхуна казалась надежной, голод не страшил — продовольствия было припасено из расчета на полтора года, хотя Брусилов надеялся дой­ти до Владивостока всего за несколько месяцев. По вечерам команда собиралась в уютной кают-компа­нии. «Хорошие у нас у всех были отношения, бодро и весело переносили мы наши неудачи, — вспоминал то время участник экспедиции, старший штурман Валериан Иванович Альбанов. — Много хороших вечеров провели мы в нашем чистеньком еще в то время салоне, у топившегося камина, за самоваром, за игрой в домино... Оживление не оставляло нашу компанию, сыпались шутки, слышались неумолкае­мые разговоры, высказывались догадки, предполо­жения, надежды... Поносит нас немного взад-вперед в продолжение зимы, а придет лето, освободит нас, и мы пойдем в Енисей...». Душой этих вечеров была единственная женщина на корабле, Ерминия Алек­сандровна. Она не только отвечала за медицинское обслуживание, но и заведовала продовольствием и фотографированием. Девушка раздала всем членам экспедиции толстые тетради в клеенчатых облож­ках, собственноручно ею озаглавленные: «Дневник матроса (фамилия) экспедиции Брусилова от Петер­бурга до Владивостока, которая имеет цель пройти Карским морем в Ледовитый океан, чтобы составить подробную карту в границах Азии и исследовать промыслы на тюленей, моржей и китов».

Но день за днем положение пленников Арктики стало осложняться: шхуну начало уносить на север все дальше и дальше... О том, что было потом, сви­детельствуют скупые записи. 16 октября ледяное поле со вмерзшей в него «Святой Анной» вдруг «ото­рвало от Ямала», и шхуна пустилась в дрейф. С это­го времени вся жизнь команды была подчинена толь­ко одному — выживанию в арктических условиях. На льду, возле корабля, устроили баню. Людей на жи­лье распределили по всем имеющимся на борту по­мещениям. Самыми привилегированными были обеспечены командир, штурман, «г-жа Жданко» и оба гарпунера — им отводились наиболее комфорта­бельные апартаменты на 1-й палубе, отапливаемые двумя печками. Часть команды из семи человек расположилась в кормовом отсеке, согреваемом камбу­зом, а восемь других — в носовом кубрике, при обо­греве одной печкой.

Экипажу пришлось полностью «обезобразить» шикарное убранство кают и палуб. На стенах и по­толках внутренних помещений они сделали допол­нительную обшивку из войлока с прокладками толя и парусины. Отполированная до зеркального блес­ка мебель из красного дерева и роскошные ковры начали гнить от сырости, а кроме того, все, что было внутри корабля, покрылось слоем копоти от горя­щих сальных светильников-коптилок, — уже давно вышел керосин, и для освещения люди пользовались жестяными баночками с тюленьим или медвежьим жиром. Воздух сделался сырым, а члены команды хо­дили чумазые от постоянной копоти. Свет от коп­тилок освещал пространство в радиусе полуметра, все остальное тонуло во мраке. По углам кают блес­тели идей и лед — это были самые чистые уголки. Но люди уже перестали замечать и плесень, и сы­рость, и копоть... Невероятно грязные моряки про­бовали варить мыло, но «насилу соскоблили с физио­номий эту замазку».

«Бедная наша барышня, теперь, если вы покрас­неете, то этого не будет видно под копотью, покры­вающей ваше лицо!» — острил В. Альбанов, еще не потерявший способности шутить.

Согласно записям, 28 ноября была проведена ревизия всего топлива; оказалось, что на судне оста­лось всего 320 пудов угля и 340 досок (!). Подведя «баланс топлива», расходдерева решили ограничить дневной нормой: на топку две доски.

8 декабря с борта убили первого белого медве­дя, и это принесло немалую радость, а 1 января 1913 года дрейфующая «Святая Анна» была уже чуть южнее бухты Ледяная Гавань, где на берегу в 1596— 1597 годы провели первую зафиксированную в ис­тории Арктики зимовку участники третьей голланд­ской экспедиции, руководимой Виллемом Баренцем. Наступила многомесячная полярная ночь, а вместе с ней и депрессия. Чего еще можно было ожидать, когда царит мороз и пурга, когда не видно ни звезд, ни луны. Даже полярное сияние, которое многие новички, в том числе и Ерминия, мечтали увидеть, уже не только не завораживало своей магической красотой, а только нервировало. С наступлением зимы, когда начался «полярный охотничий сезон», весь экипаж поразила странная болезнь, принятая сначала ими за цингу: в декабре поочередно заболе­ли Георгий Брусилов, Валериан Альбанов и семь че­ловек команды. Брусилов поправился только к лету. 3 марта он отметил в бортовом журнале: «Ходить и двигаться совсем не могу, на теле у меня пролежни, часто заговариваюсь; было время, когда опасались, что я вовсе не встану, и сделали список документов, хранящихся у меня». Он поправлялся медленнее всех; его запись в вахтенном журнале гласит:: «2 мар­та меня вынесли на стуле на лед, потом положили и обнесли вокруг судна и по палубе». Брусилов проболел около шести или семи месяцев, причем три с половиной из них лежал, превратившись в настоя­щий скелет, обтянутый кожей. Его нежно оберегала Ерминия Жданко. Она неустанно сидела около него, и ей больше всего доставалось, когда в приступах ярости больной «метал» в девушку тарелки и ложки, выплескивал еду и питье, грубо ругался, хотя в нор­мальном состоянии это был милейший человек. Надо признать, что только благодаря Ерминии Жданко на судне никто не умер. По прошествии многих десятилетий удалось установить, что экипаж «Святой Анны» поразил трихинеллез: за неделю до начала массового заболевания с борта судна удалось подстрелить близко подошедшего к нему белого медведя. Видимо, его мясо было недостаточно про­варено.

Новый 1913 год встречали торжественным зас­тольем, устроенным на верхней палубе, в «офицер­ской» кают-компании, а ровно через месяц, 31 янва­ря 1913 года, после полярной ночи измученные люди увидели первый раз солнце, ну а 8 апреля они порадовались появлению первой птицы — пуночки... Казалось, что скоро все будет хорошо. С наступлением весны начался охотничий сезон, и на столе эк­спедиции появилось свежее мясо медведей, тюле­ней, — больные стали быстро поправляться. В мар­те — апреле настреляли аж 25 медведей, соорудили на льду коптильню и сделали заготовки копченых колбас. Но эта радость омрачились тем, что 16 июля вышел весь запас дров. С наступлением лета нача­лись попытки освобождения «Святой Анны» из ле­дового плена. Люди попытались проделать канал во льду, чтобы судно экспедиции вырвалось наконец-то из плена: лед взрывали, пилили и вырубали куска­ми, — все было тщетно. С трудом пробитая щель тут же затягивалась новым льдом. 18 августа экипаж «Святой Анны» убедился в бесплодности этого за­нятия, что и было отмечено и в судовом журнале. Грозила вторая зимовка. Брусилов издал распоряжение собирать все возможное топливо. В кучу несли то, что вообще могло гореть: и мусор, и разбросан­ные вокруг корабля на льду деревяшки. Лампы «Мол­нии» приспособили для топки медвежьим жиром. Из парусиновых обвесов сшили новые брюки, из шкур убитых тюленей обувь. К 28 августа зигзагообразный путь дрейфующего льда со вмерзшей в него «Святой Анной» достиг 80 градусов северной широты. Поз­же скорость дрейфа возросла.

СТЫЧКИ ДВУХ КАПИТАНОВ И РАСКОЛ КОМАНДЫ

30 октября зимовщики закрыли световой люк и закидали его снегом. С этого времени внутренние помещения шхуны освещались лишь горящими лампами-коптилками, которые делали из пустых консервных банок и заправляли тюленьим и медве­жьим жиром. Предчувствуя неизбежность второй зи­мовки, экипаж «Святой Анны» впал в полнейшее уныние. Вектор дрейфа ушел сначала немного на север, а затем перекинулся на запад. Тогда же нача­лись и крупные разногласия между Брусиловым и Альбановым. Пришло Рождество. Но настроение у моряков было не самое праздничное, хотя Ерминия и пыталась изо всех сил привнести хоть немного счастья в их обреченное существование. Рождество и встречу Нового года отмечали общим обедом в большом верхнем салоне. Однако при всех старани­ях девушке так и не удалось сгладить разгорающий­ся конфликт между двумя лидерами на корабле: ка­питаном и главным штурманом. Стычки Альбанова и Брусилова можно было сравнить со склоками на коммунальной кухне, затем у обоих после очередно­го выяснения отношений начиналась одышка, голо­вокружение, спазмы, удушье, — тогда за дело бралась судовая медсестра, хотя мужчины и петушились, ста­раясь отмахнуться от ее услуг. Как вспоминал позже штурман «Святой Анны» Валериан Альбанов, после сентября 1913 года между ними не было ни одного «мирного» разговора. Обстановка на судне постепен­но достигла такого накала, что зимой 1913/14 года штурман попросил освободить его от выполнения своих прямых обязанностей. После некоторого раз­думья Георгий Брусилов «принял его отставку». Та­кой поворот событий был вполне предсказуем. Люди, по сути, оказались в замкнутом пространстве, пусть даже оно было ограничено просторами ледя­ных полей и полярной ночи, это во-первых. Ну а во-вторых, больше полутора лет они ничем серьезным не занимались, а попросту выживали: выполняли работы по поддержанию шхуны в порядке, охоти­лись. Совсем как первобытные предки. Чтобы окон­чательно не отупеть, многие члены команды приня­лись постигать морские науки, занялись изучением иностранных языков. Экспедиция была запланиро­вана как своего рода «круиз» по Арктике, и ее задача была простой — пройти северные моря и заняться промыслом на Дальнем Востоке. Но вышло так, что почти два года путешественники бездействовали, вмерзнув вместе со шхуной в лед, а болезни, голод, холод делали свое дело: люди начали опускаться, разменивая себя на дрязги, выяснения отношений и прочую шелуху житейскую. Каково было а таких условиях единственной женщине, молодой роман­тически настроенной выпускнице самаритянских сестер милосердия, можно только догадываться. Чтобы как-то избежать стычек с капитаном, бывший штурман залезал в «воронье гнездо» на грот-мачту, в обсервационную бочку, из которой обычно наблю­дают за состоянием льдов, и просиживал там часа­ми, слушая арктическую «музыку».

В разгар зимы 1913/1914 года у Валериана Альбанова родилась идея покинуть корабль и попытать­ся добраться до земли. К этому времени обстановка была уже критической. Он ввел в курс дела Брусило­ва и попросил капитана дать ему для постройки кая­ка и саней необходимые материалы. Но Брусилов сначала принялся его отговаривать, мотивируя, что скоро они, может быть, все вместе отправятся по льду искать спасения на каком-нибудь острове. Од­нако на «Святой Анне» не было ни нормальных шлю­пок, ни саней, поскольку никто не предполагал дрей­фовать. Сначала Альбанов решил уйти один, но нео­жиданно узнал, что к нему в напарники вызвалось еще тринадцать добровольцев. Итак, команда раско­лолась: часть ее членов решили пробиваться к зем­ле со штурманом, остальные вместе с капитаном ос­тались на «Святой Анне», единственная женщина была среди них. Многие исследователи считают, что конфликт, возникший между Брусиловым и Альбановым, имел классическую форму любовного треу­гольника, но доказать это или опровергнуть пока что не удалось никому. Возможно, полюбив Альбанова, она, будучи судовым врачом, принципиально оста­лась с больным Брусиловым на обреченном судне, — тогда ее поступок иначе, чем героическим, считать нельзя. Однако более вероятно, что причина раздо­ра была в другом, кстати, этой же версии в одном из своих интервью придерживался и автор «Двух капи­танов» В. Каверин: «...Брусилов, надеясь, что рано или поздно судно выйдет на чистую воду, тянул, был категорически против ледового похода. Альбанов же, как полярный штурман, понимал, что единственное их спасение — как можно скорее уходить с судна, пока сравнительно недалеко Земля Франца-Иосифа. Бру­силов был против похода и по той причине, что ему тогда пришлось бы отчитываться перед родственни­ками, финансировавшими экспедицию, за погибшее судно. Но Альбанов уходил, не бросая товарищей на произвол судьбы, он надеялся вернуться с помощью».

Увы, правду знает только Арктика.

«Видит Бог, как тяжело мне было уйти, оставив его в тяжелом, почти безнадежном положении... Гла­за болят от мучительного, нестерпимого света... Как в забытьи, идем мы, механически переставляя ноги и налегая грудью на лямку... Он болен, я оставил его только что вставшим с постели... Но не возвращать­ся же назад» — это не воспоминание Альбанова, а цитата из книги В. Каверина «Два капитана», одна­ко как все похоже на драму, разыгравшуюся в коман­де «Святой Анны».

А жизнь на дрейфующем судне шла своим чере­дом. 27 февраля 1914 года сократили расход сухарей и хлеба. Так что уход части экипажа, быть может, для остающихся был в какой-то степени облегчением. Те, кто уходил, сделали семь каяков и семь нарт. Каж­дый каяк ставили на сани, в лямки должна была впря­гаться пара полуживых людей, — увы, это была един­ственная тягловая сила — и волочь по льду поклажу массой в 10—10,5 пуда. Для похода были собраны не­хитрые пожитки: продовольствие, палатка, спаль­ные мешки, самодельная печка. Накануне выхода на этот маршрут к Большой земле Брусилов зачитал Альбанову список переданного ему оружия и снаря­жения. Самым ценным оказались две винтовки «Ре­мингтон», одна винтовка норвежская, одно дву­ствольное дробовое ружье центрального боя, две магазинки шестизарядные, механический лаг, два гарпуна, два топора... и так далее. Любопытно, что Брусилов взял с Альбанова обязательство вернуть ему все, причем под расписку. Все это выглядит пол­ным абсурдом: больной и полуживой капитан спра­шивает с таких же, как он, «доходяг» расписку за имущество, которое они могут потерять в пути вме­сте с жизнью. Но кто из экипажа знал, что по усло­виям договора с тетушкой Анной Брусиловой, урож­денной Паризо де Ла Валет, он, Брусилов Георгий Львович, материально отвечал за судно и все снаряжение экспедиции, и в случае их потери обязан бу­дет покрывать все убытки? Раз он так поступил, зна­чит, все-таки надеялся выжить...

А разве бывает иначе? Разве люди не теряют на­дежду только вместе с самой жизнью?

При определении запаса продовольствия для группы Альбанова исходили лишь из того, сколько продуктов вообще оставалось в тот момент на судне, — словом, поделились по-братски. Альбанов решил идти в сторону Земли Франца-Иосифа, до которой было около ста километров. Из книги Нансена «Среди льдов во мраке ночи» он знал о существовании на юге этой земли заброшенных домов английской экспеди­ции. Чтобы ориентироваться на местности, штур­ман в качестве карты использовал рисунок с изобра­жением Земли Франца-Иосифа из русского издания этой книги норвежского полярника.

Уход группы Альбанова 13 апреля совпал с Пас­хой. На три часа был назначен общий прощальный обед, который приурочили к великому христианско­му празднику. Устроить такое пышное прощание Брусилова уговорили стюард Ян Регальд и повар Игнатий Калмыков, по утверждению Альбанова, слывущий неунывающим поэтом и певцом.

«Наконец-то сходит вниз и Георгий Львович. Начинается обед: Ерминия Александровна разлива­ет суп и угощает. Все сильно проголодались, так как привыкли обедать в 12 часов, а сейчас уже скоро 16 часов. Иногда кто-нибудь вымолвит слово, попро­бует шутить, но, не встретив поддержки, замолкает. Остающиеся особенно предупредительны с нами, уходящими, и усердно угощают нас то тем, то дру­гим. Ведь это наш последний обед на судне, за сто­лом, как следует сервированным. Придется ли ухо­дящим еще когда-нибудь так роскошно обедать, а если и придется, то всем ли?» — это строки воспо­минаний Валериана Альбанова. И поразительно, что эти люди, изможденные, отчаявшиеся, вдруг устра­ивают себе праздник за сервированным столом. Они думают о том, кто и когда еще будет так обедать, — и о том, что у них впереди. А впереди у одних — тяже­лейший переход, а у других? Они вросли в лед и уже стали с ним практически одним целым: скоро, быть может, они и вовсе сожгут корабль для обогрева, ну а потом?.. После обеда все высыпали на палубу — и уходящие, и остающиеся: кто из них спасется, а кто сгинет в вечности, — Бог знает...

Валериан Альбанов вспоминал: «Все стоят и чего-то ожидают... Я снял шапку и перекрестился... Все сделали то же. Кто-то крикнул «ура», все подхва­тили, налегли на лямки, и мы тихо тронулись в путь».

Они были последними, кто видел капитана Геор­гия Брусилова, «барышню» Ерминию Жданко и ос­тающихся на шхуне членов экипажа.

ПЕРЕХОД АЛЬБАНОВА

После праздника Святой Пасхи 1914 года мож­но было бы поставить точку на всей истории «Свя­той Анны» и тех, кто остался на ее борту. Все, что происходило потом с оставшимися на шхуне людь­ми, — не более чем версии.

Весной 1914-го злополучная шхуна пересекла меридиан самого северного из островов архипела­га Земли Франца-Иосифа, а потом бесследно исчез­ла в белом безмолвии.

Ну а группа Альбанова унесла с собой все доку­менты и письма, все свидетельства о жизни экипа­жа, начиная с того самого дня 15 октября 1912 года, когда «Святая Анна» оказалась вовлеченной в дрейф по морям Арктики, проделав за 546 суток более двух тысяч морских миль.

Одни оставались, чтоб разделить судьбу кораб­ля, а для тех, кто уходил, начиналась новая полная драматизма эпопея. И не все выдержали это испытание достойно. Путники рассчитывали на санях добраться до берегов Земли Франца-Иосифа. Но на одиннадцатый день три матроса сдались и отправи­лись обратно, решив, что не выдержат перехода. Ну а 17 июня, когда, наконец, показалась земля, про­изошло совсем уж непредвиденное: двое из путеше­ственников тайком покинули своих товарищей, заб­рав все лучшее из продовольствия, одежды... заод­но прихватив письма и документы. Быть может, одуревшие от холода и ветра, эти люди не сомнева­лись в том, что спасутся именно они. Дней через десять преданные ими товарищи случайно наткну­лись на беглецов. Те с плачем и просьбами о проще­нии бросились товарищам в ноги, и Альбанов про­стил их... Невыносимо было всем.

В дневнике штурмана осталась запись о том пе­реходе: «Казалось, так просто бороться: не слуша­ются, запинаются ноги, — а я вот возьму и нарочно буду за ними следить и ставить в те точки, куда я хочу. Не хочется шевелиться, хочется покойно поси­деть, — нет, врешь, не обманешь, нарочно встану и пойду. Разве это трудно?»

Но преодолеть этот путь многие не смогли. Умер­ли матросы Архиреев и Нильсен, утонули в море, унесенные штормом, матросы Луняев и Шпаковский. От этого шторма чудом спаслись только сам Альбанов и матрос Конрад. Им удалось достичь обе­тованного мыса Флора, где остались домики для зи­мовки, в которых сохранились продуктовые припа­сы. Правда, радость спасения для Альбанова и Кон­рада омрачалась пропажей на леднике острова Земля Георга четырех товарищей... Изможденных людей случайно нашло пришедшее к мысу Флора за топливом судно «Святой Фока» экспедиции Седова (сам Седов к тому времени уже умер). Это был вто­рой такой случай в истории освоения Арктики, ког­да на мысе Флора произошла удивительная встреча: двумя десятилетиями ранее там также встретилась английская экспедиция Джексона с Нансеном.

В общем, из этого испытания живыми вышли только двое: сам Альбанов и матрос Александр Кон­рад. Альбанов вынес копию судового журнала и ма­териалы научных наблюдений почти за два года по­лярного дрейфа шхуны по совершенно неизвестным районам Северного Ледовитого океана. Эти матери­алы имели для науки большую ценность. По ним было предсказано существование открытых уже в советское время островов на севере Карского моря, выявлена глубоководная впадина, названная жело­бом Анны, доказано отсутствие северо-западнее Зем­ли Франца-Иосифа мифических островов Оскара и Петермана и наличие «реки в океане» — мощного Восточно-Шпицбергенского течения. Одних только этих научных результатов было бы достаточно, что­бы имя В.И. Альбанова запечатлели в летописи географических открытий в Арктике. Но главным де­лом его короткой жизни стала книга о том ледовом походе «На юг, к Земле Франца-Иосифа!», которая была издана в конце 1917 года в Петрограде в виде приложения к журналу «Записки по гидрографии».

ТАЙНЫ И ВЕРСИИ

Однако до конца жизни выжившие моряки хра­нили молчание о причинах размолвки на шхуне. Один только раз Конрад после осторожного вопро­са, что связывало их командира с Ерминией Ждан­ко, тихо сказал: «Мы все любили и боготворили на­шего врача, но она никому не отдавала предпочте­ния. Это была сильная женщина, кумир всего экипажа. Она была настоящим другом, редкой доб­роты, ума и такта...». И, сжав руками виски, резко добавил: «Прошу вас, ничего больше не спрашивайте!». Но видно так устроены люди, что им приятно домысливать романтические истории, а ужтайна «двух капитанов», оказавшихся с экипажем в столь трагической ситуации, тем более породила массу предположений.

В книге Н. Северина и М. Чачко «Дальние гори­зонты» приводится романтическая версия: Ершиния Жданко отдала уходящему со «Св. Анны» Альбанову пакет с просьбой вскрыть его, когда тот доберется До земли, и отправить лежащее внутри письшо са­мому дорогому ей человеку. Она также якобьн уточ­нила, что адрес указан на внутреннем конверте... Спас­шийся штурман выполнил данное обещание, но ког­да разорвал внешний пакет, обнаружил, что письмо адресовано ему самому... Кто знает, как было на са­мом деле? «Если же все-таки Ерминия Александровна любила Альбанова, то тогда ее подвиг еще выше, — рассматривает эту версию биограф Альбанова Ми­хаил Чванов. — Если она все-таки любила Валериа­на Ивановича! И, несмотря на это, осталась,, зная, что нужна здесь, на судне».

Судьба оставленных на шхуне товарищей терза­ла сердце самого Альбанова всю его недолгую жизнь. Так, когда А. В. Колчак стал Верховным правштелем Сибири и Дальнего Востока, штурман, некогда уча­ствовавший с ним в одной экспедиции, отпраавился в Омск. И есть предположение, что ему вроде бы удалось убедить Колчака организовать поиски! «Свя­той Анны». Злой рок вмешался и здесь: на обратной дороге Валериан Иванович погиб в железнодорож­ной катастрофе.

Но почему же он все-таки надеялся найти това­рищей? По его подсчетам продовольствия на кораб­ле должно было хватить до конца 1915 года. А даль­ше «Святую Анну» могло вынести к Гренландскому морю и протащить на юг, или — к восточному побе­режью Гренландии.

Конечно, с той же степенью вероятности она имела шанс погибнуть от торпеды или снарядов не­мецкой подводной лодки при попытке выйти через Датский пролив в Атлантический океан. Впрочем, надежда ведь самая живучая штука на свете. Не зря же среди документов Главного гидрографического управления за 1915—1917 годы, которое занималось исследованием Арктики, оказались запросы и про­шения родственников участников брусиловской эк­спедиции. Вот и отец Ерминии Жданко просил уве­домить его, «считается ли как судно «Святая Анна», так и личный состав экспедиции погибшими», — он, быть может, тоже на что-то надеялся? А вдруг не зря?.. К примеру, знаменитый полярный авиаштур­ман В.И. Аккуратов рассказывал, что в 1938 году в одном из проливов Земли Франца-Иосифа видел дрейфующую трехмачтовую шхуну, очень похожую по описанию на «Святую Анну».

Следует упомянуть и еще одну — самую, пожалуй, невероятную гипотезу: якобы в году 1938—1939-м в Ригу из Франции приезжала... Ермина Брусилова не то с сыном, не то с дочерью... А если все-таки в 1915-м, как предсказывал Альбанов и как показыва­ли расчеты, шхуна освободилась ото льдов? В то вре­мя уже шли боевые действия, и домой вернуться пу­тешественники уже не могли. А потом — революция, гражданская война...

Но что же на самом деле случилось с оставши­мися на «Св. Анне», которая так никогда и не при­шла во Владивосток? Тайну судна и его своенравной и отважной «пассажирки» Ерминии Жданко (1891— 1914?) знает только полярная ночь.

В 1953 году именем Ерминии Жданко был назван мыс на острове Брюс архипелага Земля Франца-Иосифа.