Трагическая судьба шхуны «Святая Анна» послужила историческим прототипом романа В.А. Каверина «Два капитана», а потом мюзикла «Норд-Ост», ставшего печально знаменитым из-за теракта в Москве.
Если освежить в памяти содержание книги, то буквально сразу читателя захватывает история дрейфа в полярных льдах шхуны «Святая Мария» и судьба штурмана Климова, которому вместе с несколькими матросами удается спастись и вынести па ближайшую землю письма. Правда, этим письмам так и не суждено было дойти до адресатов... Обо всем этом услышал в детстве герой романа Саня Григорьев, и разгадка тайны гибели «Святой Марии» стала целью его жизни. Ну а как было на самом деле ?
Роман, и уж тем более мюзикл, известны многим, но мало кто знает о действительных событиях, связанных с дрейфом во льдах шхуны «Святая Анна» с членами экспедиции Георгия Львовича Брусилова на борту. Именно ее весной 1914 года покинула группа матросов во главе со штурманом Валерианом Ивановичем Альбановым. Три месяца люди продвигались по дрейфующим льдам к Земле Франца-Иосифа. Спастись удалось только двоим: самому Альбанову и матросу Конраду. Благодаря им, копия судового журнала и материалы научных наблюдений почти за два года полярного дрейфа шхуны по совершенно неизвестным районам Северного Ледовитого океана попали к людям. Однако до сих пор остается неизвестной судьба оставшихся членов экспедиции и самой «Святой Анны», бесследно исчезнувшей в белом безмолвии буквально накануне Первой мировой войны. История обросла легендами и гипотезами и продолжает возбуждать человеческую фантазию.
Надо сказать, что судьба экспедиции Г.Л. Брусилова была событием, что называется, в духе времени, равно как и двух других — Г.Я. Седова и В.А. Русанова, снаряжавшихся почти одновременно с ней. В начале XX века во всем мире возрос интерес к Арктике и полюсам Земли, и старт этому процессу дал легендарный дрейф во льдах Северного Ледовитого океана норвежского полярника Фритьофа Нансена. Затем последовали знаменитые походы к Северному и Южному полюсам Роберта Пири, Руала Амундсена, Роберта Скотта. Снаряжались арктические экспедиции даже из стран, географически весьма далеких от Арктики, и только Россия, чей «фасад» граничил с Северным Ледовитым океаном, оставалась в стороне от охватившей весь мир полярной лихорадки. Наконец «русский медведь» проснулся, ив 1910 году приступила к работе гидрографическая экспедиция Северного Ледовитого океана на ледокольных транспортах «Таймыр» и «Вайгач». Пресса раздувала интерес к Северу: в печати высказывались горечь и недоумение по поводу отставания России в полярных исследованиях. В этой атмосфере Седов, Русанов, Брусилов по своей инициативе, на частные или общественные средства решили снарядить полярные экспедиции для исследования Арктики, во славу России. К сожалению, все три экспедиции готовились наспех, ощущалась нехватка средств, они не имели радиостанций, в то время уже достаточно широко распространенных на зарубежных морских судах, а многие купцы нажили неплохой капитал, поставив им недоброкачественные продукты. В результате все три экспедиции закончились трагически: на пути к Северному полюсу умер Г.Я. Седов, у берегов Таймыра целиком погибла экспедиция В.А. Русанова, а со шхуны Г. Л. Брусилова возвратились лишь двое. Кстати, на фатальный исход повлияла и тяжелая обстановка 1912—1913 годов — это были самые суровые и «ледовитые» годы за несколько десятилетий.
ВСЕ ВЫГЛЯДЕЛО КАК СВЕТСКИЙ РАУТ, А НА САМОМ ДЕЛЕ...
Итак, в июле 1912 года у причала на Неве стояла белоснежная красавица «Святая Анна». На нее грузили продовольствие и полярное снаряжение. Упаковок с продуктами было много (с расчетом на полтора года для 30 человек), подбор их тоже казался грамотным и продуманным: помимо пяти сортов мяса, десяти сортов муки и круп, пяти сортов масла, брали много консервированных фруктов и овощей, свыше двух тысяч банок сгущенного молока, четыре тысячи свежих яиц, 50 бутылок клюквенного экстракта, много сладостей. Праздная публика, прогуливаясь по набережной, обсуждала судно и его капитана, 28-летнего Георгия Брусилова, аристократа и баловня судьбы. А когда по столице пошел слух, что на шхуну приглашаются туристы, чтоб прокатиться до Александровска, — начался настоящий ажиотаж. Впрочем, суммы за «прогулку» были объявлены не малые, да и путешествие предстояло не к южным широтам, так что многим маменькам удалось отговорить своих чад от такого весьма опасного вояжа. Счастье улыбнулось только троим: двое из них были весьма состоятельными дамочками, ну а третья... Впрочем, о ней потом. Сначала — о начальнике экспедиции.
Начальник экспедиции на «Святой Анне» лейтенант русского флота Георгий Львович Брусилов был сыном прославленного адмирала и организатора первого Морского генерального штаба, а кроме того, он доводился племянником известному полководцу Первой мировой войны генералу А.А. Брусилову, то есть был, можно сказать, потомственным военным.
Георгий Львович родился в 1884 году, окончил Морской корпус, принимал участие в военно-морских операциях Русско-японской войны, служил на миноносцах, затем на крейсере «Богатырь», а вскоре приобрел и хорошую научно-практическую подготовку: в 1910—1911 годах он работал в составе гидрографической экспедиции на «Таймыре» и «Вайгаче» и производил съемки берегов Чукотки. Кстати, обозначенный на морских картах первый маяк на мысе Дежнева — «Знак Брусилова». Возможно, тогда же, увидев еще не тронутые промысловые богатства Северного Ледовитого океана, молодой моряк задумал осуществить самостоятельное плавание по Северному морскому пути с запада на восток навстречу «Таймыру» и «Вайгачу»: пройти на Чукотку, потом во Владивосток, но не традиционным путем — вокруг Европы и через Суэцкий канал, а более коротким — по Северному Ледовитому океану из Александровска (ныне город Полярный) во Владивосток и тем самым убить, как говорится, двух зайцев — доказать возможную судоходность арктических вод и провести их научное изучение. Короче говоря, он хотел Северным морским путем пройти из Атлантики в Тихий океан. Расходы на покупку подходящего судна и снаряжения он надеялся покрыть попутной охотой на тюленей, белух, моржей и медведей. Однако сначала надо было решить вопрос с приобретением плавательного средства. И вскоре такой шанс подвернулся...
За несколько лет до того лорд Джон Франклин, отправившийся на завоевание Северо-западного арктического прохода на двух кораблях, пропал без вести вместе со всеми матросами. На его поиски было отправлено более 50 полярных экспедиций, а также специально построен корабль, способный выдержать длинные арктические переходы. По сути, это была укрепленная китобойная шхуна: длина 44,5 метра, ширина 7,65 метра, общее водоизмещение — тысяча тонн. Судно также было снабжено паровой машиной, способной придать ему скорость до пяти узлов. Кроме всего прочего, оно имело укрепленный «арктический корпус» и прочный стоячий такелаж, способный нести не только большие паруса, но и бочку на грот-мачте, откуда впередсмотрящий мог увидеть морского зверя или землю на горизонте. Вдобавок на носу корабля стояли две гарпунные кит обойные пушки. Сначала шхуна называлась «Ньюгюрт», но после того, как стало ясно, что лорд Франклмн и остатки его экспедиции умерли от голода на острове Кинг Вильям, арктическое судно, исчерпав свое прямое назначение, долгое время плавало как китобой. Любопытно, что после всех поисковых неудач ему дали новое имя — «Пандора».
Брусилову корабль приглянулся, несмотря на зловещее имя, а американское правительство с радостью согласилось его продать для нужд экспедиции. Его стоимость составляла 20 тысяч рублей да плюс ещ;е 12 тысяч пошлины как за иностранное плавательное средство — и это все без учета найма команды и оснащения всей экспедиции, которая должна была длиться более двух лет. Короче, при смете экспедиции 90 тысяч, общая сумма упиралась в 133 тысячи, — огромные деньги! Брусилов и его компаньон лейтенант Николай Андреев стали думать, как выйти из положения. Андреев был человеком галантным и словоохотливым, а также мастером общения с прессой, поэтому он занялся «пиаром» предприятия! Он смог максимально разрекламировать экспедицию, ее будущие открытия и перспективу «глобальной пушной концепции» для России. Это, конечно, способствовало сбору пожертвований, привлечению внимания властей, отчасти снижению пошлин, но не решило основные проблемы. Тогда Георгий Брусилов обратился к семье. Его дядя, статский советник Борис Брусилов, прекрасно понимал выгоду от торговли пушниной, но в состоянии был оценить и риск. Однако тут на помощь пришла его жена — баронесса Анна Николаевна, урожденная Паризо де Ла Валет, Она была хозяйкой большого состояния и согласилась выкупить судно, а также профинансировать экспедицию.
Племянник чувствовал себя на седьмом небе от счастья: он был близок к воплощению своей мечты, и в порыве признательности усмотрел в этом не только щедрость «доброй» тетушки, но и волю Божью, а потому и переименовал корабль. Теперь он стал зваться «Святая Анна». Как корабль назовешь — так на нем и поплывешь! Брусилов верил в свою счастливую звезду и в то, что зловещее имя «Пандора» осталось в печальном американском прошлом. Увы!..
Это только сначала казалось, что все проблемы решены — на самом же деле их прибавилось. Управляющим всего проекта от имени баронессы Анны Николаевны выступил дядя, составивший для Георгия Брусилова условия контракта. Он назначался лично ответственным как перед тетушкой, так и перед царскими властями за все: экспедицию, промысел и торговлю, должен был предоставлять регулярно отчеты обо всех расходных суммах и не предпринимать никаких операций без согласования предварительных смет. Кроме всего вышесказанного, Брусилов нес личную ответственность за сохранность судна и всей добычи, но при этом от всех доходов будущей пушной концессии ему причиталась лишь четверть. Но самое ужасное, что нужды экспедиции дядя Борис Алексеевич согласился оплачивать только по частям и при предоставлении смет, а компенсировать затраты надо было уже сейчас. Рекламная кампания Андреева тем временем дала результаты: пресс-конференции следуют одна за другой, СМИ захлебываются от восторга. Наиболее лестные отзывы дают журнал «Русское судоходство» и газета «Новое время». Правда, больше всего комплиментов достается на долю судна: «Шхуна производит отменно благоприятное впечатление в смысле основательности всех деталей корпуса. Материал первоклассный, обшивка тройная, дубовая. Подводная часть обтянута листовою медью»... «Корабль первоклассно приспособлен для сопротивления давлению льдов, и в случае последней крайности он может только быть выброшен на поверхность льда».
Но что делать? Где искать средства? — Голова Брусилова трещит от поиска вариантов. Он должен улыбаться репортерам и считать каждую копейку, поскольку все необходимые суммы дядя выплачивает с огромным опозданием. Судно простаивает неделями, тем самым выбиваясь из намеченного графика, а нанятые матросы с симметричной задержкой не получают денег. И тут в голове Георгия Львовича рождается почти авантюрный план: начать арктический переход как светское мероприятие, при большом стечении народа, и не откуда-то, а прямо из Санкт-Петербурга, затем совершить переход из столицы в Александровск (Полярный), вокруг Скандинавии с посещением европейских портов. Совместить приятное с полезным? Нет, вернее будет сказать: запланированное дело с вынужденным экспромтом ради извлечения дополнительных средств. Так «Святая Анна» превратилась на короткий срок в круизное судно. Брусилов надеялся, что найдется много желающих прокатиться на ветеране прошлых арктических походов и будущем покорителе Северо-Восточного морского пути. А затем, уже из Александровска, начнется основная работа — полярный и исследовательский этап экспедиции до самого Владивостока.
Николай Андреев дал последнюю пресс-конференцию прямо в кают-компании «Святой Анны». Виски с содовой, сигары. Ему удалось убедить прессу, что мероприятие носит не только коммерческий, но и патриотический характер. Такого еще не было ни в российской, ни в мировой практике, — так что экспедиция привлекла внимание даже лично императора. Уступив нажиму общественного мнения, чиновники, с позволения императора Николая II, который обожал красивые жесты, на треть снизили пошлину за корабль. Брусилову стало легче дышать. Можно было готовиться к отплытию. Идея с привлечением туристов тоже получила развитие: раздули помпу, правда, результат (в смысле прибыли) вышел почти что никакой. Однако деваться уже было некуда, не отказываться же от собственных красноречивых предложений. Зрители ходили по набережной вокруг да около, поглядывали на белоснежную красавицу-шхуну, любопытствовали, завидовали на словах и, быть может, в мечтах, но превращаться в пассажиров не торопились. Так что пожелавших снять каюты, оказалось всего трое — и все дамы.
ПОДАРОК ДЛЯ ЕРМИНИИ
Одной из них и стала героиня этого рассказа Ерминия Жданко — дочь генерала Жданко, давнего друга семьи Брусиловых. На днях ей исполнялся 21 год. Когда-то Георгий Львович приглашал ее «прокатиться до Архангельска», конечно же бесплатно, а тут вдруг подвернулся шанс — какое-то просто мистическое совпадение... Она приехала в столицу без какой-либо определенной цели. Просто, после болезни доктор порекомендовал ей отдохнуть, подышать морским воздухом и сменить обстановку. Там она встретилась с давней подругой и сестрой Брусилова Ксенией, а уже 22 июля писала отцу в Нахичевань-на-Дону: «...Предложили они мне одну экскурсию, которую мне ужасно хотелось проделать, но только если ты не будешь недоволен. Дело вот в чем: Ксенин старший брат... купил пароход, шхуну, кажется... Он устраивает экскурсию в Архангельск № приглашает пассажиров. Было даже объявление в газетах, так как довольно много кают. Займет это» недели две-три, а от Архангельска я бы вернулась по железной дороге. Тебе это, конечно, сразу покажется очень дико, но ты подумай, отчего бы в самом деле упустить такой случай, который, может быть, больше никогда не представится. Теперь лето, значит холодно не будет, здоровье мое значительно лучше... Затем они попробуют пройти во Владивосток, но это уже меня не касается. Ты поставь себя на мое место и скажи, неужели ты бы сам не проделал бы это с удовольствием».
В общем, дело сделано, решение принято, а письмо? Не более чем жест вежливости... Генерал знал свою дочь, и то, что вступать с ней в прения бесполезно. Смелая и решительная, Ерминия уже в тринадцать лет попыталась сбежать из дома на русско-японский фронт, чтобы помогать раненым. Для этого она даже закончила курсы сестер милосердия. И вот прелестная юная Мима, как ласково называли Ерминию близкие, поднялась по трапу на борт «Пандо...», — ах, нет, теперь это была уже «Святая Анна»...
НАДЕЛАЛИ ШУМУ НА ВСЮ РОССИЮ
Если вопросы снабжения экспедиции припасами решились удовлетворительно, то перед самым отплытием возникли трудности с командным (Составом. Планы Брусилова начали рушиться еще на берегу: сначала он задумал иметь две вахты — каждую из офицера флота и штурмана, как было принято на военных кораблях, где офицер командует маневрами судна, прислушиваясь к совету штурмана, ведущего счисление пути. Штурманами были назначены В. Альбанов и В. Бауман, а офицером на вторую вахту — Н. Андреев, ставший пайщиком организованного товарищества. Однако незадолго до отплытия «Святой Анны» из Петербурга тетушка А.Н. Брусилова потребовала, чтобы мелкие акционеры вышли из дела, оставаясь наемными служащими. Лейтенант Андреев и его друзья-пайщики к отплытию судна не явились, пообещав присоединиться к экспедиции на Мурмане, то есть в Александровске. Георгия Львовича это сообщение, мягко говоря, не обрадовало, но медлить было уже нельзя...
Наконец, 28 июля 1912 года (10 августа по новому летоисчислению) «Святая Анна» снимается с якоря и под магниевые вспышки репортеров и крики «Ура!» берет курс на Копенгаген. Молоденькая Ер- миния была просто счастлива, — она оказалась в числе избранных счастливцев. Толпа ликует. Пресса захлебывается радостными воплями. Все встречные суда поднимают приветственные флаги... В их числе даже оказалась яхта «Стелла», на которой в Россию приехал почетный гость, будущий президент Франции Пуанкаре. После приветствия Пуанкаре спросил своих спутников:
— А как раньше назывался корабль?
— «Пандора».
— Да уж... Женщина, которая неосторожно открыла шкатулку со всеми несчастьями...
В Копенгагене высадили первую женщину-пассажирку и должны были простоять два часа, но вышло — почти двое суток. В это время на рейде оказалась «Полярная звезда» — яхта императорского дома Романовых. В Дании «Святую Анну» посетила сама вдовствующая императрица, мать Николая II, а согласно другим записям, и сам царь лично пожелал видеть Брусилова, чтобы сказать тому напутственные слова. По воспоминаниям, Брусилов после встречи с царем сокрушенно покачал головой: «Вот наделали же шуму на всю Россию». Встреча прошла так, как и положено в подобных протокольных случаях, а вечером того же дня Брусилов отправил письмо домой: «Мама, есть у меня просьба к тебе, не можешь ли ты проконтролировать дядю в следующем. Он обязан семьям моих служащих выплачивать ежемесячно. Я же боюсь, что он уморы их с голоду».
Да, на душе у капитана было тревожно. Вскоре выяснилось, что его опасения были не напрасными.
На следующей стоянке в Тронхейме на судно не вернулся норвежский механик, передавший только, что «экспедиции удачи не будет, а риск большой». Какие странные люди... Только и оставалось удивляться: еще вчера, в первый день стоянки, этот человек принимал команду у себя дома, угощал и даже организовал поход в лес за грибами! Впрочем, с машиной могут справиться и мотористы, но такой поступок — сам по себе неприятный сигнал. Зато в Тронхейме на корабль нанялся бывалый гарпунер Денисов. Надо было спешить: в Карском море вот- вот могли встать серьезные ледяные поля, а «Святая Анна» еще не дошла и до Александровска, где к команде должны были присоединиться Андреев, гидролог Севастьянов и судовой врач. Там же предстояло высадить двоих оставшихся пассажирок.
Но в Александровске Брусиловаждал пренеприятнейший сюрприз. Николай Андреев, узнав, что ему от экспедиции не причитается ничего, хотя всю рекламу сделал именно он, и в том числе добился снижения пошлин, — просто не приехал в порт. Вместе с ним отказались идти гидролог и доктор, списались с судна по болезни старший механик, штурман Бауман и несколько матросов. Из офицеров на «Святой Анне» остались капитан Брусилов, штурман Альбанов и два гарпунера.
СВОЕНРАВНАЯ ЕРМИНИЯ
...И тут всех поразила Ерминия Жданко. С детства она ездила вместе с отцом-генералом по гарнизонам и не боялась никакой работы. К тому же девушка закончила курсы медсестер и мечтала учиться на врача. Поэтому она заявила, что на берег не сойдет, а останется в экспедиции в качестве судового доктора. Возражать ей никто не стал, тем более что за время первого этапа плавания она неоднократно помогала команде, причем не только как доктор. Тому есть пример. Брусилов писал с дороги домой: «Деньги дядя опять задержал, а я стою тут почти третий день даром, когда время так дорого! Если бы не она (Ерминия Жданко), то я совершенно не представляю, что бы я тут делал со всею экспедицией и без копейки денег. Она получила 200 рублей и отдала их мне, чем я и смог продержаться, все выплатить и закупить, не оскандалив себя и экспедицию».
27 августа 1912 года Ерминия пишет отцу и мачехе: «Дорогие, милые мои папочка и мамочка! Если бы знали, как мне больно было решиться на такую долгую разлуку с вами. Да вы и поймете, так как знаете, как мне тяжело было уезжать из дома даже на какой-нибудь месяц. Я только верю, что вы меня не осудите за то, что я поступаю так, как мне подсказывает совесть. Поверьте, ради любви к приключениям я бы не решилась вас огорчать. Объяснить вам мне будет довольно трудно, нужно быть здесь, чтобы понять. Начать рассказывать надо с Петербурга. Вы, должно быть, читали в «Новом времени», что кроме Юрия Львовича (так Георгия Брусилова называли близкие) участвует в экспедиции и лейтенант Андреев... он действительно страшно подвел. Дело в том, что в последнюю минуту ему приспичило вдруг жениться, и он с этой целыо после нашего отплытия из Петербурга уехал в Одессу, обещая присоединится в Александровске... С Андреевым должны были приехать в Александровск ученый Севастьянов и доктор. С доктором сговорились еще в Петербурге, но вдруг накануне отхода оказалось, что ему мама не позволила, а попросту, он струсил. Найти другого не было времени, и потому это было поручено тому же Андрееву. Сначала все шло благополучно, затем в Трандгейме (Тронхейме) сбежал механик. Потеря была невелика, так как наши машинисты прекрасно справляются и без него, но все-таки было неприятно. В Александровск мы пришли с порядочным опозданием, так как задержались в Копенгагене и Трандгейме, и теперь каждый день дорог, так как льды Карского моря проходимы только теперь. Конечно, Андрееву это было прекрасно известно, и он должен был давно дожидаться нас в Александровске. Вы не можете себе представить, какое тяжелое было впечатление, когда мы вошли в гавань и оказалось, что не только никто не ожидает нас, но даже известий никаких нет. Юрий Львович такой хороший человек, каких я редко встречала, но подводят его самым бессовестным образом, хотя со своей стороны он дает все, что может. Самое наше опоздание произошло из-за того самого дяди, который дал деньги на экспедицию. Несмотря на данное обещание, он не мог их вовремя собрать, так что из-за этого одного чуть дело не погибло. Между тем, когда об экспедиции знает чуть ли не вся Россия, нельзя допустить, чтобы ничего не вышло. Довольно уж того, что экспедиция Седова, по всему вероятному, кончится печально. Здесь на местах мы узнали о ней мало утешительного... Когда мы пришли в Александровск, положение было довольно печальное, а тут еще один из штурманов заболел, и доктор здешний говорит, что ехать ему нельзя. Трех матросов пришлось тоже отпустить. Аптечка у нас большая, но медицинской помощи, кроме матроса, который когда-то был ротным фельдшером, никакой. Все это произвело на меня такое удручающее впечатление, что я решила сделать, что могу, и, вообще, чувствовала, что если я тоже сбегу, как и все, то никогда себе этого не прощу. Юрий Львович сначала, конечно, и слышать не хотел об этом, хотя, когда я приступила с решительным вопросом, могу я быть полезной или нет, сознался, что могу. Наконец согласился, что я телеграфирую домой. Вот и вся история, и лично чувствую, что поступила так, как должна была, а там — будь что будет... Прощайте, мои милые, дорогие!.. Ведь я не виновата, что родилась с такими мальчишескими наклонностями и беспокойным характером. Правда? Много-много раз всех вас целую и буду еще писать, а сейчас очень уж мне грустно растягивать прощание. Простите вашу Миму»...
Из этого последнего письма родным видно, что свое решение пойти с экспедицией Ерминия Жданко приняла из романтически благородных и патриотических соображений, а не из желания отправиться на поиски приключений. Есть версия, что она могла увлечься кем-то из членов команды либо самим капитаном, — утверждать, равно как и отрицать что-либо трудно, а доказательств тому у нас нет. Генерал Жданко знал характер своей дочери. Она рано осталась без матери и действительно получила, странствуя с отцом по гарнизонам, несколько более аскетическое воспитание, чем требовалось для благородной девицы на выданье, да плюс еще ее упрямый характер, — в общем, отец, как ни тяжело было ему смириться с таким решением дочери, возражать не стал. Ну а если бы даже и стал — что бы это могло изменить? Рубикон был перейдет еще в тот самый миг, когда дочь ступила на палубу злополучного судна.
ЗАЛОЖНИКИ ОБЯЗАТЕЛЬСТВ И ОБСТОЯТЕЛЬСТВ
Команда подобралась довольно разношерстная — были там и искатели приключений и те, кто решился пуститься в плавание ради наживы и только. Накануне отплытия в Александровске команда ушла в загул, в то время как необходимо было торопиться закончить погрузку угля, дополнительной провизии, теплой одежды. Быть может, у многих появились дурные предчувствия — кое-кто из моряков сам не вернулся на борт, а троих списал капитан. Пришлось Брусилову отвести шхуну на рейд. И тут пришел на помощь штурман Валерьян Альбанов — человек решительный и опытный, он доукомплектовал команду промысловиками. Вскоре и Ерминия получила по телеграфу согласие отца. Так она стала полноправным членом экипажа. Постепенно все страсти улеглись, и «Святая Анна» вышла навстречу своей судьбе, обернувшейся двухлетней борьбой с арктическими льдами, которая закончилась таинственно и непредсказуемо.
В плавание вместе с капитаном Брусиловым отправились старший штурман В. Альбанов, врач Е. Жданко, гарпунеры В. Шленский и М. Денисов, боцман И. Потапов, рулевой П. Максимов, матросы А. Конрад, Г. Мельбарт, И. Парапринц, А. Шпаковский, О. Нильсен, Луняев, Пономарёв, Баев, Шахнин, Смиренников, Анисимов, Архиереев. Однако в палубной команде профессиональных моряков было всего пятеро, а остальные матросы ранее на судах не ходили. В машинном отделении трудились машинисты Я. Фрейберг, В. Губанов и кочегар М. Шабатура. Повар Игнат Калмыков и стюард Ян Регальд под руководством Ерминии Жданко обеспечивали питание команды.
Сделав короткую остановку в проливе Югорский Шар, чтобы передать последние письма на стоявшие там пароходы телеграфной экспедиции, которые так и не отважились войти в Карское море, белевшее льдами, «Святая Анна» смело двинулась на восток. В последнем письме Брусилов писал: «...плавания осталось всего две недели, а зима — очень спокойное время, не грозящее никакими опасностями». Непроходимый лед, встреченный почти сразу после выхода из Югорского Шара, заставил шхуну уклониться к югу в Байдарацкую губу, из которой «Святая Анна» почти месяц пробивалась в смерзающихся льдах к берегам Ямала. Свободное плавание «Святой Анны» продолжалось до октября, — Карское море полностью оправдывало свое прозвище — «мешок со льдом», и в нескольких десятках километров севернее мыса Харасавэй шхуна вмерзла в неподвижный береговой припай, недалеко от полуострова Ямал.
С этого момента и началась трагическая история ее экипажа. Первое время он был настроен вполне оптимистично: шхуна казалась надежной, голод не страшил — продовольствия было припасено из расчета на полтора года, хотя Брусилов надеялся дойти до Владивостока всего за несколько месяцев. По вечерам команда собиралась в уютной кают-компании. «Хорошие у нас у всех были отношения, бодро и весело переносили мы наши неудачи, — вспоминал то время участник экспедиции, старший штурман Валериан Иванович Альбанов. — Много хороших вечеров провели мы в нашем чистеньком еще в то время салоне, у топившегося камина, за самоваром, за игрой в домино... Оживление не оставляло нашу компанию, сыпались шутки, слышались неумолкаемые разговоры, высказывались догадки, предположения, надежды... Поносит нас немного взад-вперед в продолжение зимы, а придет лето, освободит нас, и мы пойдем в Енисей...». Душой этих вечеров была единственная женщина на корабле, Ерминия Александровна. Она не только отвечала за медицинское обслуживание, но и заведовала продовольствием и фотографированием. Девушка раздала всем членам экспедиции толстые тетради в клеенчатых обложках, собственноручно ею озаглавленные: «Дневник матроса (фамилия) экспедиции Брусилова от Петербурга до Владивостока, которая имеет цель пройти Карским морем в Ледовитый океан, чтобы составить подробную карту в границах Азии и исследовать промыслы на тюленей, моржей и китов».
Но день за днем положение пленников Арктики стало осложняться: шхуну начало уносить на север все дальше и дальше... О том, что было потом, свидетельствуют скупые записи. 16 октября ледяное поле со вмерзшей в него «Святой Анной» вдруг «оторвало от Ямала», и шхуна пустилась в дрейф. С этого времени вся жизнь команды была подчинена только одному — выживанию в арктических условиях. На льду, возле корабля, устроили баню. Людей на жилье распределили по всем имеющимся на борту помещениям. Самыми привилегированными были обеспечены командир, штурман, «г-жа Жданко» и оба гарпунера — им отводились наиболее комфортабельные апартаменты на 1-й палубе, отапливаемые двумя печками. Часть команды из семи человек расположилась в кормовом отсеке, согреваемом камбузом, а восемь других — в носовом кубрике, при обогреве одной печкой.
Экипажу пришлось полностью «обезобразить» шикарное убранство кают и палуб. На стенах и потолках внутренних помещений они сделали дополнительную обшивку из войлока с прокладками толя и парусины. Отполированная до зеркального блеска мебель из красного дерева и роскошные ковры начали гнить от сырости, а кроме того, все, что было внутри корабля, покрылось слоем копоти от горящих сальных светильников-коптилок, — уже давно вышел керосин, и для освещения люди пользовались жестяными баночками с тюленьим или медвежьим жиром. Воздух сделался сырым, а члены команды ходили чумазые от постоянной копоти. Свет от коптилок освещал пространство в радиусе полуметра, все остальное тонуло во мраке. По углам кают блестели идей и лед — это были самые чистые уголки. Но люди уже перестали замечать и плесень, и сырость, и копоть... Невероятно грязные моряки пробовали варить мыло, но «насилу соскоблили с физиономий эту замазку».
«Бедная наша барышня, теперь, если вы покраснеете, то этого не будет видно под копотью, покрывающей ваше лицо!» — острил В. Альбанов, еще не потерявший способности шутить.
Согласно записям, 28 ноября была проведена ревизия всего топлива; оказалось, что на судне осталось всего 320 пудов угля и 340 досок (!). Подведя «баланс топлива», расходдерева решили ограничить дневной нормой: на топку две доски.
8 декабря с борта убили первого белого медведя, и это принесло немалую радость, а 1 января 1913 года дрейфующая «Святая Анна» была уже чуть южнее бухты Ледяная Гавань, где на берегу в 1596— 1597 годы провели первую зафиксированную в истории Арктики зимовку участники третьей голландской экспедиции, руководимой Виллемом Баренцем. Наступила многомесячная полярная ночь, а вместе с ней и депрессия. Чего еще можно было ожидать, когда царит мороз и пурга, когда не видно ни звезд, ни луны. Даже полярное сияние, которое многие новички, в том числе и Ерминия, мечтали увидеть, уже не только не завораживало своей магической красотой, а только нервировало. С наступлением зимы, когда начался «полярный охотничий сезон», весь экипаж поразила странная болезнь, принятая сначала ими за цингу: в декабре поочередно заболели Георгий Брусилов, Валериан Альбанов и семь человек команды. Брусилов поправился только к лету. 3 марта он отметил в бортовом журнале: «Ходить и двигаться совсем не могу, на теле у меня пролежни, часто заговариваюсь; было время, когда опасались, что я вовсе не встану, и сделали список документов, хранящихся у меня». Он поправлялся медленнее всех; его запись в вахтенном журнале гласит:: «2 марта меня вынесли на стуле на лед, потом положили и обнесли вокруг судна и по палубе». Брусилов проболел около шести или семи месяцев, причем три с половиной из них лежал, превратившись в настоящий скелет, обтянутый кожей. Его нежно оберегала Ерминия Жданко. Она неустанно сидела около него, и ей больше всего доставалось, когда в приступах ярости больной «метал» в девушку тарелки и ложки, выплескивал еду и питье, грубо ругался, хотя в нормальном состоянии это был милейший человек. Надо признать, что только благодаря Ерминии Жданко на судне никто не умер. По прошествии многих десятилетий удалось установить, что экипаж «Святой Анны» поразил трихинеллез: за неделю до начала массового заболевания с борта судна удалось подстрелить близко подошедшего к нему белого медведя. Видимо, его мясо было недостаточно проварено.
Новый 1913 год встречали торжественным застольем, устроенным на верхней палубе, в «офицерской» кают-компании, а ровно через месяц, 31 января 1913 года, после полярной ночи измученные люди увидели первый раз солнце, ну а 8 апреля они порадовались появлению первой птицы — пуночки... Казалось, что скоро все будет хорошо. С наступлением весны начался охотничий сезон, и на столе экспедиции появилось свежее мясо медведей, тюленей, — больные стали быстро поправляться. В марте — апреле настреляли аж 25 медведей, соорудили на льду коптильню и сделали заготовки копченых колбас. Но эта радость омрачились тем, что 16 июля вышел весь запас дров. С наступлением лета начались попытки освобождения «Святой Анны» из ледового плена. Люди попытались проделать канал во льду, чтобы судно экспедиции вырвалось наконец-то из плена: лед взрывали, пилили и вырубали кусками, — все было тщетно. С трудом пробитая щель тут же затягивалась новым льдом. 18 августа экипаж «Святой Анны» убедился в бесплодности этого занятия, что и было отмечено и в судовом журнале. Грозила вторая зимовка. Брусилов издал распоряжение собирать все возможное топливо. В кучу несли то, что вообще могло гореть: и мусор, и разбросанные вокруг корабля на льду деревяшки. Лампы «Молнии» приспособили для топки медвежьим жиром. Из парусиновых обвесов сшили новые брюки, из шкур убитых тюленей обувь. К 28 августа зигзагообразный путь дрейфующего льда со вмерзшей в него «Святой Анной» достиг 80 градусов северной широты. Позже скорость дрейфа возросла.
СТЫЧКИ ДВУХ КАПИТАНОВ И РАСКОЛ КОМАНДЫ
30 октября зимовщики закрыли световой люк и закидали его снегом. С этого времени внутренние помещения шхуны освещались лишь горящими лампами-коптилками, которые делали из пустых консервных банок и заправляли тюленьим и медвежьим жиром. Предчувствуя неизбежность второй зимовки, экипаж «Святой Анны» впал в полнейшее уныние. Вектор дрейфа ушел сначала немного на север, а затем перекинулся на запад. Тогда же начались и крупные разногласия между Брусиловым и Альбановым. Пришло Рождество. Но настроение у моряков было не самое праздничное, хотя Ерминия и пыталась изо всех сил привнести хоть немного счастья в их обреченное существование. Рождество и встречу Нового года отмечали общим обедом в большом верхнем салоне. Однако при всех стараниях девушке так и не удалось сгладить разгорающийся конфликт между двумя лидерами на корабле: капитаном и главным штурманом. Стычки Альбанова и Брусилова можно было сравнить со склоками на коммунальной кухне, затем у обоих после очередного выяснения отношений начиналась одышка, головокружение, спазмы, удушье, — тогда за дело бралась судовая медсестра, хотя мужчины и петушились, стараясь отмахнуться от ее услуг. Как вспоминал позже штурман «Святой Анны» Валериан Альбанов, после сентября 1913 года между ними не было ни одного «мирного» разговора. Обстановка на судне постепенно достигла такого накала, что зимой 1913/14 года штурман попросил освободить его от выполнения своих прямых обязанностей. После некоторого раздумья Георгий Брусилов «принял его отставку». Такой поворот событий был вполне предсказуем. Люди, по сути, оказались в замкнутом пространстве, пусть даже оно было ограничено просторами ледяных полей и полярной ночи, это во-первых. Ну а во-вторых, больше полутора лет они ничем серьезным не занимались, а попросту выживали: выполняли работы по поддержанию шхуны в порядке, охотились. Совсем как первобытные предки. Чтобы окончательно не отупеть, многие члены команды принялись постигать морские науки, занялись изучением иностранных языков. Экспедиция была запланирована как своего рода «круиз» по Арктике, и ее задача была простой — пройти северные моря и заняться промыслом на Дальнем Востоке. Но вышло так, что почти два года путешественники бездействовали, вмерзнув вместе со шхуной в лед, а болезни, голод, холод делали свое дело: люди начали опускаться, разменивая себя на дрязги, выяснения отношений и прочую шелуху житейскую. Каково было а таких условиях единственной женщине, молодой романтически настроенной выпускнице самаритянских сестер милосердия, можно только догадываться. Чтобы как-то избежать стычек с капитаном, бывший штурман залезал в «воронье гнездо» на грот-мачту, в обсервационную бочку, из которой обычно наблюдают за состоянием льдов, и просиживал там часами, слушая арктическую «музыку».
В разгар зимы 1913/1914 года у Валериана Альбанова родилась идея покинуть корабль и попытаться добраться до земли. К этому времени обстановка была уже критической. Он ввел в курс дела Брусилова и попросил капитана дать ему для постройки каяка и саней необходимые материалы. Но Брусилов сначала принялся его отговаривать, мотивируя, что скоро они, может быть, все вместе отправятся по льду искать спасения на каком-нибудь острове. Однако на «Святой Анне» не было ни нормальных шлюпок, ни саней, поскольку никто не предполагал дрейфовать. Сначала Альбанов решил уйти один, но неожиданно узнал, что к нему в напарники вызвалось еще тринадцать добровольцев. Итак, команда раскололась: часть ее членов решили пробиваться к земле со штурманом, остальные вместе с капитаном остались на «Святой Анне», единственная женщина была среди них. Многие исследователи считают, что конфликт, возникший между Брусиловым и Альбановым, имел классическую форму любовного треугольника, но доказать это или опровергнуть пока что не удалось никому. Возможно, полюбив Альбанова, она, будучи судовым врачом, принципиально осталась с больным Брусиловым на обреченном судне, — тогда ее поступок иначе, чем героическим, считать нельзя. Однако более вероятно, что причина раздора была в другом, кстати, этой же версии в одном из своих интервью придерживался и автор «Двух капитанов» В. Каверин: «...Брусилов, надеясь, что рано или поздно судно выйдет на чистую воду, тянул, был категорически против ледового похода. Альбанов же, как полярный штурман, понимал, что единственное их спасение — как можно скорее уходить с судна, пока сравнительно недалеко Земля Франца-Иосифа. Брусилов был против похода и по той причине, что ему тогда пришлось бы отчитываться перед родственниками, финансировавшими экспедицию, за погибшее судно. Но Альбанов уходил, не бросая товарищей на произвол судьбы, он надеялся вернуться с помощью».
Увы, правду знает только Арктика.
«Видит Бог, как тяжело мне было уйти, оставив его в тяжелом, почти безнадежном положении... Глаза болят от мучительного, нестерпимого света... Как в забытьи, идем мы, механически переставляя ноги и налегая грудью на лямку... Он болен, я оставил его только что вставшим с постели... Но не возвращаться же назад» — это не воспоминание Альбанова, а цитата из книги В. Каверина «Два капитана», однако как все похоже на драму, разыгравшуюся в команде «Святой Анны».
А жизнь на дрейфующем судне шла своим чередом. 27 февраля 1914 года сократили расход сухарей и хлеба. Так что уход части экипажа, быть может, для остающихся был в какой-то степени облегчением. Те, кто уходил, сделали семь каяков и семь нарт. Каждый каяк ставили на сани, в лямки должна была впрягаться пара полуживых людей, — увы, это была единственная тягловая сила — и волочь по льду поклажу массой в 10—10,5 пуда. Для похода были собраны нехитрые пожитки: продовольствие, палатка, спальные мешки, самодельная печка. Накануне выхода на этот маршрут к Большой земле Брусилов зачитал Альбанову список переданного ему оружия и снаряжения. Самым ценным оказались две винтовки «Ремингтон», одна винтовка норвежская, одно двуствольное дробовое ружье центрального боя, две магазинки шестизарядные, механический лаг, два гарпуна, два топора... и так далее. Любопытно, что Брусилов взял с Альбанова обязательство вернуть ему все, причем под расписку. Все это выглядит полным абсурдом: больной и полуживой капитан спрашивает с таких же, как он, «доходяг» расписку за имущество, которое они могут потерять в пути вместе с жизнью. Но кто из экипажа знал, что по условиям договора с тетушкой Анной Брусиловой, урожденной Паризо де Ла Валет, он, Брусилов Георгий Львович, материально отвечал за судно и все снаряжение экспедиции, и в случае их потери обязан будет покрывать все убытки? Раз он так поступил, значит, все-таки надеялся выжить...
А разве бывает иначе? Разве люди не теряют надежду только вместе с самой жизнью?
При определении запаса продовольствия для группы Альбанова исходили лишь из того, сколько продуктов вообще оставалось в тот момент на судне, — словом, поделились по-братски. Альбанов решил идти в сторону Земли Франца-Иосифа, до которой было около ста километров. Из книги Нансена «Среди льдов во мраке ночи» он знал о существовании на юге этой земли заброшенных домов английской экспедиции. Чтобы ориентироваться на местности, штурман в качестве карты использовал рисунок с изображением Земли Франца-Иосифа из русского издания этой книги норвежского полярника.
Уход группы Альбанова 13 апреля совпал с Пасхой. На три часа был назначен общий прощальный обед, который приурочили к великому христианскому празднику. Устроить такое пышное прощание Брусилова уговорили стюард Ян Регальд и повар Игнатий Калмыков, по утверждению Альбанова, слывущий неунывающим поэтом и певцом.
«Наконец-то сходит вниз и Георгий Львович. Начинается обед: Ерминия Александровна разливает суп и угощает. Все сильно проголодались, так как привыкли обедать в 12 часов, а сейчас уже скоро 16 часов. Иногда кто-нибудь вымолвит слово, попробует шутить, но, не встретив поддержки, замолкает. Остающиеся особенно предупредительны с нами, уходящими, и усердно угощают нас то тем, то другим. Ведь это наш последний обед на судне, за столом, как следует сервированным. Придется ли уходящим еще когда-нибудь так роскошно обедать, а если и придется, то всем ли?» — это строки воспоминаний Валериана Альбанова. И поразительно, что эти люди, изможденные, отчаявшиеся, вдруг устраивают себе праздник за сервированным столом. Они думают о том, кто и когда еще будет так обедать, — и о том, что у них впереди. А впереди у одних — тяжелейший переход, а у других? Они вросли в лед и уже стали с ним практически одним целым: скоро, быть может, они и вовсе сожгут корабль для обогрева, ну а потом?.. После обеда все высыпали на палубу — и уходящие, и остающиеся: кто из них спасется, а кто сгинет в вечности, — Бог знает...
Валериан Альбанов вспоминал: «Все стоят и чего-то ожидают... Я снял шапку и перекрестился... Все сделали то же. Кто-то крикнул «ура», все подхватили, налегли на лямки, и мы тихо тронулись в путь».
Они были последними, кто видел капитана Георгия Брусилова, «барышню» Ерминию Жданко и остающихся на шхуне членов экипажа.
ПЕРЕХОД АЛЬБАНОВА
После праздника Святой Пасхи 1914 года можно было бы поставить точку на всей истории «Святой Анны» и тех, кто остался на ее борту. Все, что происходило потом с оставшимися на шхуне людьми, — не более чем версии.
Весной 1914-го злополучная шхуна пересекла меридиан самого северного из островов архипелага Земли Франца-Иосифа, а потом бесследно исчезла в белом безмолвии.
Ну а группа Альбанова унесла с собой все документы и письма, все свидетельства о жизни экипажа, начиная с того самого дня 15 октября 1912 года, когда «Святая Анна» оказалась вовлеченной в дрейф по морям Арктики, проделав за 546 суток более двух тысяч морских миль.
Одни оставались, чтоб разделить судьбу корабля, а для тех, кто уходил, начиналась новая полная драматизма эпопея. И не все выдержали это испытание достойно. Путники рассчитывали на санях добраться до берегов Земли Франца-Иосифа. Но на одиннадцатый день три матроса сдались и отправились обратно, решив, что не выдержат перехода. Ну а 17 июня, когда, наконец, показалась земля, произошло совсем уж непредвиденное: двое из путешественников тайком покинули своих товарищей, забрав все лучшее из продовольствия, одежды... заодно прихватив письма и документы. Быть может, одуревшие от холода и ветра, эти люди не сомневались в том, что спасутся именно они. Дней через десять преданные ими товарищи случайно наткнулись на беглецов. Те с плачем и просьбами о прощении бросились товарищам в ноги, и Альбанов простил их... Невыносимо было всем.
В дневнике штурмана осталась запись о том переходе: «Казалось, так просто бороться: не слушаются, запинаются ноги, — а я вот возьму и нарочно буду за ними следить и ставить в те точки, куда я хочу. Не хочется шевелиться, хочется покойно посидеть, — нет, врешь, не обманешь, нарочно встану и пойду. Разве это трудно?»
Но преодолеть этот путь многие не смогли. Умерли матросы Архиреев и Нильсен, утонули в море, унесенные штормом, матросы Луняев и Шпаковский. От этого шторма чудом спаслись только сам Альбанов и матрос Конрад. Им удалось достичь обетованного мыса Флора, где остались домики для зимовки, в которых сохранились продуктовые припасы. Правда, радость спасения для Альбанова и Конрада омрачалась пропажей на леднике острова Земля Георга четырех товарищей... Изможденных людей случайно нашло пришедшее к мысу Флора за топливом судно «Святой Фока» экспедиции Седова (сам Седов к тому времени уже умер). Это был второй такой случай в истории освоения Арктики, когда на мысе Флора произошла удивительная встреча: двумя десятилетиями ранее там также встретилась английская экспедиция Джексона с Нансеном.
В общем, из этого испытания живыми вышли только двое: сам Альбанов и матрос Александр Конрад. Альбанов вынес копию судового журнала и материалы научных наблюдений почти за два года полярного дрейфа шхуны по совершенно неизвестным районам Северного Ледовитого океана. Эти материалы имели для науки большую ценность. По ним было предсказано существование открытых уже в советское время островов на севере Карского моря, выявлена глубоководная впадина, названная желобом Анны, доказано отсутствие северо-западнее Земли Франца-Иосифа мифических островов Оскара и Петермана и наличие «реки в океане» — мощного Восточно-Шпицбергенского течения. Одних только этих научных результатов было бы достаточно, чтобы имя В.И. Альбанова запечатлели в летописи географических открытий в Арктике. Но главным делом его короткой жизни стала книга о том ледовом походе «На юг, к Земле Франца-Иосифа!», которая была издана в конце 1917 года в Петрограде в виде приложения к журналу «Записки по гидрографии».
ТАЙНЫ И ВЕРСИИ
Однако до конца жизни выжившие моряки хранили молчание о причинах размолвки на шхуне. Один только раз Конрад после осторожного вопроса, что связывало их командира с Ерминией Жданко, тихо сказал: «Мы все любили и боготворили нашего врача, но она никому не отдавала предпочтения. Это была сильная женщина, кумир всего экипажа. Она была настоящим другом, редкой доброты, ума и такта...». И, сжав руками виски, резко добавил: «Прошу вас, ничего больше не спрашивайте!». Но видно так устроены люди, что им приятно домысливать романтические истории, а ужтайна «двух капитанов», оказавшихся с экипажем в столь трагической ситуации, тем более породила массу предположений.
В книге Н. Северина и М. Чачко «Дальние горизонты» приводится романтическая версия: Ершиния Жданко отдала уходящему со «Св. Анны» Альбанову пакет с просьбой вскрыть его, когда тот доберется До земли, и отправить лежащее внутри письшо самому дорогому ей человеку. Она также якобьн уточнила, что адрес указан на внутреннем конверте... Спасшийся штурман выполнил данное обещание, но когда разорвал внешний пакет, обнаружил, что письмо адресовано ему самому... Кто знает, как было на самом деле? «Если же все-таки Ерминия Александровна любила Альбанова, то тогда ее подвиг еще выше, — рассматривает эту версию биограф Альбанова Михаил Чванов. — Если она все-таки любила Валериана Ивановича! И, несмотря на это, осталась,, зная, что нужна здесь, на судне».
Судьба оставленных на шхуне товарищей терзала сердце самого Альбанова всю его недолгую жизнь. Так, когда А. В. Колчак стал Верховным правштелем Сибири и Дальнего Востока, штурман, некогда участвовавший с ним в одной экспедиции, отпраавился в Омск. И есть предположение, что ему вроде бы удалось убедить Колчака организовать поиски! «Святой Анны». Злой рок вмешался и здесь: на обратной дороге Валериан Иванович погиб в железнодорожной катастрофе.
Но почему же он все-таки надеялся найти товарищей? По его подсчетам продовольствия на корабле должно было хватить до конца 1915 года. А дальше «Святую Анну» могло вынести к Гренландскому морю и протащить на юг, или — к восточному побережью Гренландии.
Конечно, с той же степенью вероятности она имела шанс погибнуть от торпеды или снарядов немецкой подводной лодки при попытке выйти через Датский пролив в Атлантический океан. Впрочем, надежда ведь самая живучая штука на свете. Не зря же среди документов Главного гидрографического управления за 1915—1917 годы, которое занималось исследованием Арктики, оказались запросы и прошения родственников участников брусиловской экспедиции. Вот и отец Ерминии Жданко просил уведомить его, «считается ли как судно «Святая Анна», так и личный состав экспедиции погибшими», — он, быть может, тоже на что-то надеялся? А вдруг не зря?.. К примеру, знаменитый полярный авиаштурман В.И. Аккуратов рассказывал, что в 1938 году в одном из проливов Земли Франца-Иосифа видел дрейфующую трехмачтовую шхуну, очень похожую по описанию на «Святую Анну».
Следует упомянуть и еще одну — самую, пожалуй, невероятную гипотезу: якобы в году 1938—1939-м в Ригу из Франции приезжала... Ермина Брусилова не то с сыном, не то с дочерью... А если все-таки в 1915-м, как предсказывал Альбанов и как показывали расчеты, шхуна освободилась ото льдов? В то время уже шли боевые действия, и домой вернуться путешественники уже не могли. А потом — революция, гражданская война...
Но что же на самом деле случилось с оставшимися на «Св. Анне», которая так никогда и не пришла во Владивосток? Тайну судна и его своенравной и отважной «пассажирки» Ерминии Жданко (1891— 1914?) знает только полярная ночь.
В 1953 году именем Ерминии Жданко был назван мыс на острове Брюс архипелага Земля Франца-Иосифа.