Веками накапливались замечательные культурные традиции Суздальской земли. Свой вклад внесла в них и наша первая героиня Феодулия-Евфросиния. Она привезла с собой из Киевского княжества не только богословские книги, но и трактаты античных авторов по философии, астрономии, математике и другим наукам, прочитанные ею еще в ранней юности. За мудрость свою, за глубокие познания, которыми молодая монахиня щедро делилась с прихожанами, они провозгласили ее святой.
На традициях, оставленных Евфросинией, воспитывалось не одно поколение суздальских девочек. Среди них, несомненно, была и наша вторая героиня — Евдокия-Евфросиния. Если Феодулия-Евфросиния в пятнадцать лет только прибыла в Суздаль, то Евдокия в таком же возрасте, правда через сто лет, его покинула. Юная княжна, дочь местного князя, она уезжала из родного дома, но не в монастырь, а в терем московского князя Дмитрия Ивановича, прозванного Донским, чтобы стать его супругой.
В отличие от нашей первой героини, Евдокия-Евфросиния оставила значительный след в летописях, хронографах, актах. Но житие этой женщины так и не было написано, поэтому для восстановления полной биографии княгини следовало собрать и обобщить все сведения о ней. Задача сложная и трудоемкая — настоящее историческое расследование.
В родном Суздале
Евдокия (Евфросинией она станет только под конец жизни) родилась приблизительно в 1350— 1352 годах в семье суздальского князя Дмитрия Константиновича и его жены Марфы. Точная дата появления на свет не известна, но ее можно вычислить, зная, что в 1366 году Евдокия стала женой пятнадцатилетнего князя Дмитрия. Ее возраст, по обычаям того времени, должен быть примерно таким же.
Интересно отметить, что суздальская княжна и московский князь приходились друг другу дальними родственниками, поскольку вели свое родословие от знаменитого полководца Александра Невского.
В XIV веке суздальские князья были достаточно могущественными и даже вступали в спор с московскими за право на великое Владимирское княжение, которое позволяло считаться старшим среди остальных князей.
В 1341 году дед Евдокии, Константин Васильевич, отправился в Орду и пытался выпросить у хана Узбека заветный ярлык. Однако доводы (а может, и подарки) сына Ивана Калиты Симеона Гордого оказались убедительнее. У себя же в княжестве суздальский князь остался полновластным хозяином ив 1350 году перенес свою столицу из далекого от крупных рек Суздаля в стратегически более выгодный Нижний Новгород. К концу XIV века новый стольный город на Волге превратился в важный торговый центр, через который шел обмен товарами с Ордой и странами Востока. В то время в Нижнем стояло более тридцати церквей, тогда как в Москве — всего лишь около двадцати.
Отец Евдокии, Дмитрий Константинович, остался княжить в Суздале, и именно в этом городе прошли детство и отрочество княжны. Старая столица была все еще вторым по значимости после Владимира культурным и религиозным центром. Здесь располагались великолепный пятиглавый собор Рождества Богородицы, резиденция епископа и несколько монастырей.
Местный белокаменный собор по красоте и величественности мог сравниться только с владимирскими храмами, а по древности их превосходил. Снаружи его украшали вырезанные из камня рельефы, человеческие маски; внутри — яркие красочные фрески, покрывавшие стены узорным ковром. Достопримечательность собора — чудные Златые врата, на которых методом золотого чернения были изображены сцены церковных праздников. Полы устилали красные плитки, похожие на цветной мрамор.
Маленькая Евдокия очень часто посещала главный суздальский храм и навсегда запомнила его великолепное убранство. Для нее он стал эталоном церковной красоты.
По большим праздникам службу вел сам епископ в блестящих золотых одеждах, окруженный остальным духовенством. Все было торжественно и парадно. Слушатели и участники литургии расходились по домам с просветленной душой. Среди них и Евдокия со своими родственниками.
Посещала юная княжна и расположенный неподалеку Ризположенский монастырь, где монахини показывали ей раку с мощами святой Евфросинии, рассказывали о ее замечательной жизни и чудесах.
Подобно святой Евфросинии, Евдокия познавала всевозможные науки под руководством отца и матери. Следует отметить, что семья Дмитрия Константиновича была очень благочестивой и образованной. В 1352 году по инициативе князя был основан мужской монастырь в честь Спаса. Потом он получит название Спасо-Евфимиевский (Евфимием звали первого игумена) и станет знаменитой на всю страну обителью. Брат Дмитрия Константиновича Андрей в 1364 году начал возведение другого, не менее известного монастыря — Покровского. Через много лет он превратится в место пострижения опальных государевых жен.
Основание женского монастыря особенно хорошо запомнилось уже взрослой Евдокии, она сама с ближайшими родственниками была участницей церемонии. Сперва князья, епископ и будущая игуменья выбрали место для обители — низкий берег реки Каменки у большого тракта. После того как в присутствии местных жителей епископ освятил его, братья-князья и их бояре засучили рукава, взяли в руки мотыги и лопаты и начали копать яму под фундамент монастырского собора. Вместе с епископом они заложили в его основание первые камни. Работу тут же продолжили землекопы и каменщики. Вскоре обитель заселили первые монахини, которые стали славить князя Андрея.
Видя, сколь важным и значимым событием для многих людей является основание монастыря, Евдокия уже тогда решила продолжить это богоугодное дело.
Дмитрий Константинович имел большую библиотеку, в которой хранил книги по истории Руси. Некоторые из них стали достаточно ветхими, и в 1377 году князь поручил переписать старинную летопись на новый пергамен монаху Лаврентию. Тот трудился с 14 января по 20 марта и создал новый список «Повести временных лет», который ныне называется Лаврентьевской летописью, самой древней из дошедших до нас.
В 1360 году в относительно спокойной жизни юной княжны и ее родственников произошло важное событие. После безвременной кончины великого князя Московского Ивана Ивановича Красного всем видным русским князьям следовало ехать в Орду за ярлыком на великое Владимирское княжение. От Нижегородского и Суздальского княжеств отправились отец Евдокии Дмитрий Константинович и его старший брат Андрей.
Первый и произвел на хана Ходыря самое благоприятное впечатление. Московский, тверской, рязанский, ростовский и нижегородский князья недоумевали. Особенно недоволен был Дмитрий Московский, полагавший, что только московские князья должны быть старшими. Ярлыком на великое княжение владели его отец Иван Красный, дядя Симеон Гордый и дед Иван Калита.
Евдокия вместе с матерью, братьями и сестрой очень радовалась за отца. Ему даже удалось вполне благополучно вернуться из Сарая, где вспыхнула очередная смута — хан Ходырь был убит, а власть захватил его сын с военачальником Мамаем. Меньше повезло брату Андрею и ростовским князьям: на обратном пути их ограбили татарские князьки.
Вскоре семья суздальского князя переехала во Владимир и поселилась в слегка обветшавшей, но все еще роскошной резиденции прежних владимирских князей. Особенно красиво было загородное Боголюбово с белокаменными дворцом и храмами, построенными много лет назад Андреем Боголюбским. Теперь великокняжескими соборами стали монументальный Успенский и изящный придворный Дмитровский. Они были богато украшены каменной резьбой и красиво расписаны фресками.
Однако Дмитрию Константиновичу почти не удалось насладиться великокняжеской властью. Подрастающий соперник, московский князь Дмитрий, не желал ему подчиняться. Не поддержал его и глава Православной Церкви митрополит Алексий. Он даже отправился в Орду и убедил очередного хана отдать ярлык на великое Владимирское княжение своему подопечному — двенадцатилетнему Дмитрию.
Поначалу Дмитрий Константинович не хотел сдаваться без боя. Но когда к Владимиру подошло большое московское войско во главе с юным Дмитрием и его взрослыми родственниками, он решил не доводить дело до кровопролития и вместе с семьей вернулся в родной Суздаль.
Отдав московскому князю Владимир без боя, Дмитрий Константинович приобрел в его лице верного союзника и хорошего помощника в борьбе за собственные владения. В 1364 году, после смерти старшего брата Андрея, ему пришлось вступить в распрю с младшим братом Борисом за Нижний Новгород и при содействии Дмитрия Московского отстоять его.
На радостях суздальский князь пригласил Дмитрия Московского на пир, в свою новую резиденцию в Нижний Новгород, где познакомил с семьей: женой, сыновьями и дочерьми. Истинно русская красавица, Евдокия сразу же приглянулась гостю. Невысокая, круглолицая, голубоглазая, с длинной русой косой, она напоминала нежный цветок незабудки.
Суздальская княжна также не осталась равнодушной к статному, черноволосому, с огненным взором московскому князю. Хотя жених и невеста были очень молоды, свадьбу решили надолго не откладывать. Рано осиротевший Дмитрий стремился поскорее стать взрослым.
Рядом с Дмитрием Московским
18 января 1366 года Евдокия стала женой будущего героя Куликовской битвы Дмитрия Донского. Из суздальской княжны она превратилась в великую княгиню Московскую.
Шумную и пышную свадьбу сыграли в Коломне. Но почему именно там? Ведь, по обычаям того времени, венчание устраивали в том месте, где жила невеста, а пир — в доме жениха. Получалось, что Дмитрию с Евдокией следовало венчаться либо в Суздале, либо в Нижнем Новгороде. Но гордый московский князь не хотел ехать к будущему тестю, своему сопернику. Поэтому венчание и свадебный пир устроили в нейтральном городе, стоявшем на пути из Нижегородского княжества к Москве, — в Коломне.
Евдокия свято почитала то место, где произошло столь важное для нее событие. В 1379 году по ее инициативе в Коломне началось строительство Успенского собора, образцом для которого послужил Дмитровский собор во Владимире.
Приведенная дата опровергает мнение некоторых историков о том, что собор был возведен в память о Куликовской битве. Однако здесь действительно хранилась реликвия, напоминавшая прихожанам о величайшей победе московского князя, — написанная знаменитым живописцем Феофаном Греком икона Донской Богоматери. Заказчицей ее была Евдокия. В 1392 году, уже после смерти мужа, она попросила Феофана расписать собор в Коломне и создать для его иконостаса ряд икон, в том числе и Донскую Богоматерь.
На свадьбе Евдокии и Дмитрия произошло одно неприятное и мало кем замеченное событие, впоследствии послужившее причиной кровавой вражды между одним из их сыновей и внуком. По обычаям того времени, отец невесты должен был подарить жениху красивый и дорогой пояс-кушак — символ величия и знатности зятя. Дмитрий Константинович не поскупился и преподнес московскому князю роскошный, украшенный золотыми пластинками, цепями и драгоценными камнями пояс. Но главный распорядитель на свадьбе тысяцкий Вельяминов незаметно подменил кушак менее ценным, тем, что получил его сын от Дмитрия Константиновича, женившись на старшей дочери князя.
Возможно, окружение невесты и обнаружило подмену, но по ее просьбе не стало устраивать скандал, чтобы не омрачать радостное событие. Со временем неприятный случай забылся, а украденный пояс начал переходить из рук в руки — каждый раз его давали в приданое за очередной невестой. Казалось, следы пояса затерялись, однако он объявился в самое неподходящее время — на свадьбе внука Евдокии Василия Васильевича — и превратился в символ непримиримой вражды внутри великокняжеского дома. Но об этом позже.
Брак суздальской княжны и московского государя оказался очень удачным. Через год в их семье появился первенец Даниил, за ним родилась дочь Софья, а 30 декабря 1371 года на свет появился будущий наследник великокняжеского престола Василий. За ним, 26 ноября 1374 года, — ставший через несколько лет его непримиримым соперником — сын Юрий. Дети сыпались, как дары из рога изобилия: Семен (1379), Андрей (1382), Мария, Анастасия, Петр (1385), Иван (около 1387) и, наконец, последний сын — Константин (1389).
Семья была большой, шумной и беспокойной. Муж, занятый государственными делами и борьбой с татарами, редко бывал дома. Вся забота о детях лежала на плечах Евдокии, при этом она не забывала обустраивать свой дом — княжескую резиденцию в Кремле.
Москва хотя и считалась стольным городом, но во многом уступала и Владимиру, и Суздалю — Кремль окружали не слишком прочные дубовые стены, храмы были малы и грубоваты по сравнению с изящными, богато украшенными владимиро-суздальскими соборами. Великокняжеский дворец вообще мало отличался от жилищ простолюдинов. Он состоял из нескольких бревенчатых изб, соединенных открытыми переходами.
Под влиянием молодой жены Дмитрий Иванович занялся перестройкой Кремля. Дубовые стены постепенно заменили белокаменными. И, как показали последующие события, сделали это исключительно вовремя. Каменный Кремль защитил великокняжескую семью от внезапного набега великого князя Литовского Ольгерда, желавшего отомстить за обиды своего тестя, тверского князя Михаила, еще одного соперника Дмитрия Ивановича в борьбе за заветный ярлык.
Через два года Ольгерд вновь попытался проверить на прочность кремлевские стены и вновь был вынужден отступить. Но Евдокии с маленькими детьми пришлось натерпеться страха. Спас положение двоюродный брат московского князя Владимир Андреевич. Он ударил в тыл Ольгерда и заставил гордого литовца пойти на мировую. В ходе переговоров было даже решено скрепить мир семейными узами. Дочь Ольгерда Елена стала женой отважного серпуховского князя. На веселой и многолюдной свадьбе Дмитрий Иванович и Евдокия занимали одно из самых почетных мест.
Московская княгиня сразу же подружилась со свояченицей и часто навещала ее в Серпухове, где по примеру Москвы началось большое строительство. В частности, для литовской княжны возвели необычайно красивый терем, расписанный Феофаном Греком. На одной из его стен была изображена панорама Московского Кремля, вызывавшая удивление и восхищение современников.
Княгиня Евдокия также занялась переделкой своего дворца. На высокой набережной Москвы-реки появился новый терем с позолоченной крышей и витражными окнами, из которых можно было любоваться окрестностями города. Издали терем княгини напоминал чудесные сказочные чертоги. Внутреннее убранство стало декоративнее и пышнее. Стены были отделаны красным тесом и украшены росписями, на полу лежали яркие восточные ковры, на лавках — бархатные вышитые подушки, на столах — шелковые скатерти. Новое жилище очень отличалось от прежних достаточно аскетичных покоев московских князей.
Между мужем и отцом
Поглощенная заботами о доме и детях, великая княгиня почти не вмешивалась в дела мужа, но стремилась к тому, чтобы ее отец и братья были союзниками и верными помощниками Дмитрия Ивановича. Возможно, она состояла в переписке с родственниками и обсуждала с ними разные вопросы. До нас переписка, к сожалению, не дошла, однако гармоничные отношения между бывшими соперниками убеждают в реальности ее существования.
В 1371 году достигло апогея соперничество Дмитрия Ивановича с Михаилом Тверским. Московскому князю даже пришлось отправиться в Орду, чтобы еще раз доказать свои права на великое Владимирское княжение. Для Евдокии эта поездка превратилась в муку. Во-первых, она боялась за жизнь супруга, ведь в непредсказуемой Орде могло произойти всякое, во-вторых, тверской князь занялся грабежами и разорил несколько городов около Москвы: Дмитров, Переяславль, Торжок. К столице подойти не решился, но страху на всех нагнал предостаточно.
Вернувшись домой, Дмитрий Иванович созвал в Переяславле всех родственников, союзников и договорился с ними совместно бороться с врагами — не только с татарами и литовцами, но и с тверским князем. В итоге тот оказался в изоляции.
Союз русских князей не понравился темнику — военачальнику Мамаю. Он задумал стравить их и вызвать междоусобную борьбу. В 1374 году Мамай послал ярлык на великое Владимирское княжение Дмитрию Константиновичу, отцу Евдокии, надеясь, что тот ради власти пойдет на разрыв с зятем. Но нижегородский князь не пожелал идти на поводу у татар. По совету суздальского епископа Дионисия он сначала арестовал ханских послов, а потом и перебил их.
Тогда Мамай решил действовать через тверского князя Михаила и пообещал ему военную помощь для борьбы с Москвой. Честолюбивый князь начал собирать союзников, и в их число вошел могущественный Ольгерд.
В июле 1375 года Михаил объявил войну Дмитрию Ивановичу и начал против него военные действия. Закончились они для тверского князя неудачно: тот вынужден был сдаться и признать зависимость от Москвы.
В столице тем временем под руководством Евдокии готовился для победителей праздничный пир. Она была очень рада, что ее близкие родственники сражались бок о бок с горячо любимым мужем. Вместе с княгиней радостно приветствовали своего князя и москвичи.
Однако вскоре выяснилось, что Михаил Тверской не смирился. Он обратился к константинопольскому патриарху с просьбой поставить особого митрополита в Киеве для тех княжеств, которые находились в конфликте с московским князем. Обоснованием служил тот факт, что митрополит Алексий действовал только в интересах Дмитрия Ивановича и в ущерб другим князьям.
В Константинополе эти доводы были признаны убедительными, и вскоре в Киеве появился митрополит Киприан, серб по национальности. Ему стали подчиняться не только Черниговское и его удел — Северское княжества, но и Смоленск, Тверь, а позднее даже Нижегородское княжество Дмитрия Константиновича. Назначение Киприана внесло раскол в Русскую Церковь и обострило отношения между князьями. Все это очень беспокоило Евдокию и заставило со временем заняться миротворческой деятельностью, особенно важной потому, что под угрозой нападения татар вскоре оказалось княжество ее отца.
Поводом для выступления ордынцев стала активная наступательная политика московского и нижегородского князей. В 1377 году они напали на данницу Орды — Волжскую Булгарию и обложили ее налогами. Мамаю это показалось неслыханной дерзостью, и он начал готовиться к реваншу.
Летом того же года один из татарских князьков, по имени Арапша, вторгся для грабежей в Нижегородское княжество. Дмитрий Константинович тут же попросил помощи у зятя. Вскоре к нему направилось большое войско князей-союзников.
Стояла изнуряющая жара. Русские воины, не видя противника, сняли тяжелые доспехи и оружие, сложили их на телеги, а сами стали устраивать шумные привалы с обильными застольями или отправлялись на охоту. Они не знали, что зоркие глаза врагов постоянно наблюдают за ними.
2 августа в районе реки Пьяны татары внезапно напали на русские полки и начали их уничтожать. Без доспехов и оружия князья в страхе бросились к реке. Младший брат Евдокии, Иван, прямо на коне рухнул с обрыва в воду и утонул. Такой же конец ждал многих других воинов.
Разгромив княжеское войско, татары направились к Нижнему Новгороду, который уже некому было защищать. Дмитрий Константинович с семьей поспешил в родной Суздаль. Горожане на судах поплыли на другой берег. Татары ворвались фактически в пустой город, разграбили его и сожгли.
Все эти известия крайне опечалили Евдокию. Гибель младшего брата стала большим горем. Переживала она и за отца с матерью, которые лишились дома, имущества и уже в пожилом возрасте были вынуждены спасаться бегством от врагов.
Вернувшись в разоренный Нижний Новгород, Дмитрий Константинович по совету дочери и зятя занялся строительством. Он обнес свой город каменными стенами, восстановил главный городской собор и пригласил для его росписи прославленного иконописца Феофана Грека.
Злополучный Митяй
В молодости Дмитрий Иванович мало интересовался церковными вопросами. Но, когда умер наставник князя митрополит Алексий, встал вопрос о его преемнике. Видеть рядом с собой грека князь не желал. Наиболее близок ему был некий Митяй, священник из Коломны. Он заметно выделялся из церковной братии: был высок ростом, плечист, с красивым лицом и густой шевелюрой. На свои проповеди Митяй привлекал много народу, он умел говорить ярко и доходчиво, хорошо знал Писание.
Великокняжеская чета часто посещала Коломну, поэтому сразу же заметила красивого одаренного красноречием священника. Дмитрий Иванович пригласил Митяя в Москву и назначил своим печатником — секретарем и хранителем государственной печати. Кроме того, он стал священником придворного Благовещенского собора и великокняжеским духовником.
Воспитанной на почитании церковных традиций и общавшейся в Суздале с высокообразованными православными иерархами, Евдокии, видимо, не нравилось слишком большое влияние, которое оказывал на ее мужа простой священник. Княгиню, как и всех, возмутило желание Дмитрия Ивановича возвести Митяя на митрополичью кафедру. Она решила посоветоваться с отцом, а тот в свою очередь обратился к суздальскому епископу Дионисию, известному своей ученостью и хорошим знанием церковных правил.
Тем временем московский князь попытался возвысить своего любимца с помощью дряхлеющего митрополита Алексия и попросил того назвать Митяя своим преемником.
Но умный иерарх отказался под предлогом того, что мирянин (в данном случае представитель белого, не монастырского духовенства) не может получить высший духовный сан. Тогда Дмитрий самовольно поставил своего духовника архимандритом крупнейшего кремлевского монастыря — Спасского. По этому поводу современники злословили: «До обеда — белец, после обеда — архимандрит и старцам и монахам наставник, вождь и пастух».
Еще больше возмутило и поразило всех то, что после смерти Алексия Митяй надел на себя митрополичью мантию и белый клобук, взял митрополичий посох и поселился на митрополичьем дворе. Там в его распоряжении оказались церковная казна, множество слуг, и он сам стал вершить суд над всем духовенством.
Евдокия вместе со всеми возмущалась самоуправством мужа и его любимца. Но ее доводы Дмитрий считал неубедительными. Оставалась одна надежда на Дионисия Суздальского, который вскоре прибыл в Москву и вступил в спор с новоявленным митрополитом.
Суздальский епископ заявил московскому князю и Митяю, что без постановления в Константинополе от руки патриарха последний не может считаться главой Русской Церкви.
Однако бывшему попу ехать за море не хотелось, и он уверил своего покровителя, что может быть избран собором русских иерархов. Собрали церковный собор, но Дионисий Суздальский публично заявил, что его решения законной силы не имеют. Митяй страшно возмутился и повелел строптивому епископу прибыть к нему на поклон. На это гордый Дионисий заявил: «Ты не имеешь надо мной власти, напротив, ты сам должен мне поклониться и попросить благословение, поскольку я — епископ, а ты — поп».
Взбешенный Митяй пообещал, что спорет епископские регалии с мантии Дионисия, когда вернется из Константинополя законным митрополитом. Тогда суздальский иерарх решил сам отправиться к патриарху в надежде найти у него защиту от зарвавшегося священника.
Митяю тут же донесли о намерении Дионисия, и он попросил князя Дмитрия не выпускать епископа из страны. В итоге непокорный иерарх оказался в темнице.
Евдокия не могла смириться с подобной несправедливостью и стала умолять мужа отпустить узника домой, взяв с него обещание не ехать в Константинополь. Настоятельной просьбе жены московский князь отказать не смог, тем более что в глубине души осознавал свою неправоту.
Дионисия отпустили в Суздаль, где Дмитрий Константинович все-таки убедил его отправиться в Константинополь, дал денег и снарядил речное судно.
Устремился на встречу с патриархом и Митяй. Дмитрий Иванович снабдил его не только деньгами и ценными вещами для подарков, но и чистой грамотой со своей подписью, позволяющей занять у купцов большую сумму денег уже в самом Константинополе.
Долгим был путь московского ставленника — через Коломну, Рязань, южные русские города, татарские владения и Черное море. Вот уже показался на горизонте Константинополь. Вроде бы цель близка, но тут Митяю внезапно стало плохо, и он умер. Никто не испытывал добрых чувств к будущему митрополиту, а потому спутники сочли его смерть Божьим знамением. Не исключено, что кто-то из них его отравил.
По прибытии в Константинополь они долго не знали, что же им делать. Наконец переяславский архимандрит Пимен предложил избрать из членов делегации нового кандидата. После бурного голосования выбор пал на самого Пимена. По грамоте Дмитрия Ивановича он занял много денег для подкупа окружения патриарха и в итоге был рукоположен в новые московские митрополиты.
О событиях в Константинополе вскоре стало известно в Москве. Возмущенный Дмитрий заявил, что Пимена послали лишь как слугу Митяя, а не как кандидата на митрополичью кафедру. Стоило лишь новому митрополиту прибыть в пределы Московского княжества, как он тут же был арестован и отправлен в заточение в Чухлому. На его место пригласили серба Киприана, вновь объединившего все православные церкви русских земель.
Евдокия вместе с церковными иерархами с радостью встретила Киприана, славившегося своей ученостью и литературными талантами. Он был глубоким знатоком Священного Писания и мудрым собеседником — не чета доморощенному Митяю.
Мамаево побоище
Между тем противостояние Дмитрия Ивановича и Мамая продолжалось. Успех Арапши на реке Пьяне был воспринят в Орде с воодушевлением. Многие стали поговаривать, что следует проучить не только тестя московского князя, но и его самого. Под влиянием этих разговоров летом 1378 года Мамай отправил на Русь большое войско во главе со своим любимцем мурзой Бегичем.
Московский князь вовремя узнал о новом набеге и с 35-тысячным войском на реке Воже устроил татарам ловушку. Когда те попытались переправиться через реку, по ним ударили русские полки. Спастись удалось немногим. Со славной победой и богатой добычей Дмитрий Иванович вернулся домой.
Узнав о разгроме любимца, взбешенный Мамай начал основательную подготовку к мощному удару по непокорному князю. Не бездействовал и Дмитрий Иванович, главный защитник Русской земли, простых людей Москвы и своей уже многочисленной семьи.
Евдокия Дмитриевна верила в мужа и помогала ему собирать союзников для решительной схватки с Ордой. Она писала письма отцу, братьям, дяде и другим родственникам, убеждая не склонять головы перед безбожными кочевниками и дать им достойный отпор. Правда, в это время она тяжело переживала смерть сына Семена и в память о нем начала строить в Коломне Успенский собор.
Мамай также искал союзников. Одним из них стал новый великий князь Литовский Ягайло, не желавший вступать в союзнические отношения с Москвой. Вторым — рязанский князь Олег, вечный враг и соперник московских князей. Кроме того, Мамай нанял в свое войско половцев, булгар, армян, черкесов и даже итальянцев, живших в Крыму.
Летом 1380 года к Дмитрию Ивановичу прибыли союзники на военный совет. Московский князь сказал, что не стоит ждать врага на своей земле, его следует перехватить на пути. Наиболее подходящим местом признали истоки Дона. Около Коломны было решено собрать все войско.
Дмитрий не посвятил Евдокию в свои планы и лишь сказал, что отправится на Оку, чтобы не позволить поганым перейти через порубежную реку и беспрепятственно напасть на Москву.
Перед походом московский князь вместе с женой и детьми отслужил в Успенском соборе молебен, а затем объединенное войско Дмитрия Ивановича и Владимира Андреевича Серпуховского отправилось в Троицкий монастырь, чтобы получить благословение от святого игумена Сергия Радонежского.
Евдокии же не оставалось ничего другого, как с малыми детьми вернуться в свой златоверхий терем и, глядя в стекольчатое окошко, загрустить. Она чувствовала, что на этот раз поход мужа много важнее и труднее его частых сражений с врагами — никогда еще в Москве не оставался столь мощный заслон от возможного нападения ордынцев.
Вскоре в Коломне собралось небывало огромное русское войско. На помощь пришли даже князья Ольгердовичи: Андрей Полотский и Дмитрий Брянский. На Дон были отправлены разведчики, которые сообщили, что там уже появились передовые отряды Мамая. Они ожидали подхода войск Ягайло и Олега Рязанского.
20 августа русские полки перешли Оку и направились к Дону. Узнав об этом, княжеские жены горько заплакали. Ока всегда служила хорошей защитой для Московского княжества, а в донских степях их мужья могли стать легкой добычей кочевников. Особенно безутешной была Евдокия. На ее руках остались малолетние дети. Кто их защитит, кто спасет от безжалостного Мамая?!
Но княгини волновались зря. Русское войско было многочисленно и прекрасно вооружено. Золоченые доспехи воинов сверкали на солнце, мечи были булатные, пики — немецкие, копья — итальянские, щиты — московские, шлемы — черкасские. Воеводы — опытные и закаленные в битвах, ратники — умелые и отважные. Все они горели одним желанием — дать бой коварному и безжалостному врагу.
Дмитрий Иванович отправил вперед разведчиков, и те вскоре нашли удобные броды на реках и хорошие пути для русской конницы. Это позволило быстро двинуться вперед. На подступах к Дону был созван военный совет. На нем обсуждался только один вопрос: переправляться через Дон или нет? Дмитрий Иванович предложил перейти, чтобы внезапно оказаться перед Мамаем и не позволить ему соединиться с литовцами. Этот план удался. В канун праздника Рождества Богородицы русское войско подошло к Куликову полю.
Утро 8 сентября выдалось на редкость туманным. Только к часу дня прояснилось. Одновременно появились татарские полки, ведомые Мамаем. Оба войска остановились. Битва началась схваткой русского богатыря Пересвета и татарина Челубея. Оба проткнули друг друга копьями и упали замертво. После этого противники ринулись в бой.
Впереди русских полков скакал Дмитрий Иванович. Другие князья советовали ему отойти назад и не подвергать свою жизнь опасности. Но полководец ответил, что не сможет посылать простых воинов на битву, если сам будет хорониться. Дмитрий заявил: «Я хочу быть впереди всех не только словом, но и делом. Хочу всем показать пример, как надо сражаться за свою братию, за свою семью, за всех христиан и за Русскую землю».
Через несколько часов сражения золоченые доспехи полководца были изрублены, конь под ним пал. Еле живой князь добрался до кустов и упал у березы. Силы покинули его, сознание помрачилось.
В это время оставшиеся без своего предводителя русские воины начали ослабевать. Но на выручку им поспешили засадные полки Владимира Серпуховского и Дмитрия Волынского. Они набросились на ордынцев и очень скоро обратили их в бегство.
Мамай пытался задержать своих воинов, сулил награды и чины. Но все оказалось напрасным. Пришлось и ему самому спасаться бегством. Добычей русских воинов стало множество коней, верблюдов, волов, кибиток с одеждой, доспехами, оружием и прочим добром.
Еще через два часа странное безмолвие опустилось на Куликово поле. Совсем недавно здесь стоял грохот и треск от ломающихся копий, ударов мечей, топота копыт; храпели кони, кричали люди: кто от радости, кто в смертной тоске. И вдруг все охватила ватная тишина. На поле остались лишь трупы, наваленные, будто снопы, да бродящие по колено в крови лошади без седоков.
Владимир Андреевич в знак победы над безбожным Мамаем и его поганым воинством высоко поднял над головой черное великокняжеское знамя с образом Спаса и приказал трубить в трубы, чтобы собрать князей. Прошел час, но, кроме князей Ольгердовичей, никто не откликнулся. Вместе начали объезжать поле битвы, и от былой радости не осталось и следа. Всюду лежали тела погибших товарищей. Нашли убитого Михаила Бренка, надевшего шлем и латы великого князя, чтобы ввести в заблуждение врагов. Обнаружили погибшего князя Федора Белозерского, похожего на Дмитрия Ивановича. Самого же полководца нигде не было. Горько, тягостно стало у всех на душе.
Вдруг один из воинов вспомнил, что видел, как князь после сражения сразу с четырьмя татарами, раненный, с трудом скрылся в дубраве. Бросились туда и вскоре обнаружили Дмитрия, истекающего кровью, но живого. Князья подняли героя и сказали ему: «Радуйся, князь, честь победы принадлежит тебе». В ответ Дмитрий со слезами на глазах воздал хвалу Богу и всем святым. Ему подвели коня и помогли сесть: князь желал лишь одного — осмотреть поле боя.
Кровавое зрелище вызвало у полководца только тоску и слезы жалости по погибшим русским воинам. К каждому своему товарищу князь подошел, поклонился и оплакал. Ходить по полю пришлось до глубокой ночи. После этого Дмитрий распорядился отправить гонцов-сеунщиков в Москву, чтобы сообщить жене радостную весть о победе.
Евдокия пребывала в тоске и страхе. Она даже перестала выходить из своего терема и лишь с надеждой смотрела вдаль из окна. Получив грамоту мужа, княгиня приказала звонить во все колокола и объявить москвичам о славной победе их князя. Вскоре радостное ликование охватило весь город. Многие еще не знали, что овдовели и осиротели.
Восемь дней «стоял на костях» — на поле битвы Дмитрий Иванович, пока не предал земле всех воинов-христиан. Тела героев было решено привезти в Москву и положить в храме Всех Святых на Кулишках. Татар хоронить не стали и бросили их трупы зверью и птицам на растерзание.
Возвращение домой оказалось и радостным, и печальным. Кто ликовал и пел песни, кто воздавал хвалу Богу, кто оплакивал погибших. По пути местные жители приветствовали героев. Для многих князь-богатырь, могучий красавец Дмитрий Иванович стал легендарным витязем.
Куликовская битва прославила имя московского князя по всем русским землям. Никто уже не осмеливался оспаривать его старшинство и первенство. За свою славную победу он получил прозвище Донской, которое носили даже его сыновья. С этого времени Дмитрий Донской стал считаться главным защитником страны от полчищ кочевников. Однако после легендарного сражения Московское княжество заметно обезлюдело, и не скоро выросли новые воины-богатыри. Появилась даже новая традиция — в Дмитровскую субботу (26 октября) поминать павших.
Участь побежденного Мамая оказалась трагической. В Сарае он потерял и власть и авторитет. Этим воспользовался хан Синей Орды из Средней Азии Тохтамыш и в битве на реке Калке разбил неудачливого полководца. В страхе Мамай бежал в Крым, где местные купцы узнали его и убили.
Пострадал и союзник Мамая рязанский князь Олег. На обратном пути войско Дмитрия Ивановича разграбило его земли, а самого князя вынудило бежать с женой и детьми. Жители Переяславля Рязанского послали московскому князю дары и согласились «быть под его рукой», но тот не решился присоединить к своим владениям княжество вечного недруга.
Не посмел напасть на русские земли и другой союзник ордынцев — великий князь Литовский Ягайло. Узнав об исходе Куликовского сражения, он в спешном порядке вернулся в Литву.
В Москве победителей радостно приветствовали все жители. Они вышли за ворота Кремля с дарами, крестами и иконами. На Соборной площади их ожидали духовенство, бояре, а также счастливая Евдокия с сыновьями. С любовью и гордостью смотрели они на главу семейства, героя и чудо-богатыря. Во дворце устроили праздничный пир, на который пригласили не только знать, но и простых воинов. Каждый получил из рук Дмитрия чарку с вином и щедрый подарок. Красивые одежды, дорогие ткани и кубки были заранее приготовлены Евдокией.
Сожжение Москвы
Почти два года Русская земля пребывала в тишине и покое. Дмитрий Иванович перестал платить Орде дань и уменьшил простым людям подати. Всем стало казаться, что страна наконец-то сможет залечить свои раны.
Однако летом 1382 года в небе над столицей появилось странное небесное тело — хвостатая звезда в виде копья, комета. Люди восприняли это событие как предвестник скорого несчастья. К сожалению, их опасения сбылись.
Новый золотоордынский хан Тохтамыш решил опять поставить Русь на колени. Так получилось, что сразу после появления кометы он предпринял марш-бросок на Москву. Первыми на пути ханских войск оказались нижегородские и рязанские земли. Дмитрий Константинович и Олег Рязанский сражаться с Тохтамышем не посмели. Они даже выразили ему, как своему сюзерену, верноподданнические чувства и послали дары. Нижегородский князь, чтобы выведать планы хана, отправил к нему своих сыновей Василия и Семена. Те с трудом нагнали ордынцев, которые быстро продвигались к Москве. Предупредить Дмитрия Ивановича об опасности удалось слишком поздно. Ни у него самого, ни у союзников-князей не было достаточно войска для отпора грозному врагу.
Стоявшие у Коломны дозорщики донесли в Москву, что Олег Рязанский показал татарам броды на Оке и те вскоре подойдут к столице. Дмитрию Ивановичу предстояло решить: либо с горсткой храбрецов защищать Москву, либо спасать свою семью, жену, готовившуюся в очередной раз стать матерью, и маленьких детей. Князь выбрал второе, считая близких самым дорогим для себя сокровищем. Сначала отправились посуху в Переяславль, потом — в Ростов. На берегу Волги сели на суда и добрались до сравнительно безопасной Костромы. Здесь Евдокия вскоре родила сына Андрея. В благодарность Богу за спасение она подарила местному собору древнюю икону Федоровской Богоматери, завещанную ей отцом.
Убедившись, что жена и дети в безопасности, великий князь отправился собирать войско по северным городам. Он надеялся, что успеет прийти на помощь москвичам, имевшим возможность отсидеться за крепкими крепостными стенами. Но события стали развиваться по другому сценарию.
В Москве оставался митрополит Киприан, который должен был укреплять дух защитников и руководить обороной города. Но серб струсил и бежал в Тверь. Среди жителей началась паника. Одни решили уехать на север, другие — обороняться. Нашлись и такие, которые занялись грабежами и насилием. Летописец писал: «Город волновался, как море в великую бурю. Никто не видел спасения, все ожидали неминуемую гибель».
Успокоение началось только тогда, когда в Москву прибыл посланный Владимиром Серпуховским литовский князь Остей, племянник его жены Елены Ольгердовны. Он навел порядок, вернул беглецов, собрал гарнизон, установил на стенах самопалы и ободрил маловерующих.
23 августа у Кремля появились первые татарские отряды. Узнав, что Дмитрия Ивановича в крепости нет, они начали искать в ней слабые места. Стоявшим на стенах москвичам это не понравилось, и они принялись насмехаться над ордынцами, заявляя, что с их луками и саблями не разбить каменных стен и не сломать железных ворот. Иные из горожан даже стали стрелять по врагам из луков. В ответ на них обрушился град стрел, которые попадали прямо в цель.
Наконец по приказу Тохтамыша его воины принесли длинные лестницы и попытались взобраться на кремлевские стены. Только тогда защитники города опомнились и бросились варить смолу, кипятить воду и все это вместе с камнями и тюфяками обрушивать на головы врагов.
Так прошло три дня. Тохтамыш понял, что без артиллерии и стенобитных орудий Кремль не взять. Не одолеть было город и измором — со дня на день мог подойти Дмитрий Иванович с сильным войском. Поэтому хан решил обмануть москвичей с помощью нижегородских князей, братьев великой княгини Евдокии. Василию и Семену он велел начать переговоры с Остеем и городской верхушкой и убедить их с почетом встретить хана и открыть для него ворота. (Якобы Тохтамыш вовсе не намерен наказывать своих подданных, даже готов их жаловать, а претензии он имеет только к Дмитрию Донскому.)
Слова великокняжеских шуринов показались Остею и властям убедительными, они знали о самых теплых и дружественных отношениях между родственниками (думается, что Василий и Семен были обмануты Тохтамышем). 26 августа москвичи открыли ворота Кремля и с иконами, крестами и дарами вышли встречать хана. Для него же это стало сигналом для атаки. Первыми под татарскими саблями пали князь Остей, бояре, архимандриты и священники. По их трупам и упавшим в грязь иконам и крестам захватчики бросились в город, где начались резня и грабежи.
Москвичи в страхе метались по улицам, но нигде не находили спасения. Дома поджигались, у каменных церквей выбивались окна и двери. Повсюду слышались вопли ужаса и стоны умирающих. Татары разграбили все: великокняжескую казну, дворец, соборы, дома знати и торговые лавки. Святые места были осквернены, книги сожжены.
Всего за один час погибла чудесная столица, превосходившая многие русские города красотой и богатством. Когда отяжелевшие от добычи ордынцы покинули Москву, в ней остались лишь обугленные руины да горы трупов, которые некому было погребать.
Обрадованный успехом Тохтамыш распустил рать и позволил грабить все окрестные города: Звенигород, Можайск, Переяславль, Юрьев, Владимир. Однако в районе Волока татары наткнулись на полки Владимира Серпуховского и были перебиты. Это напугало хана, и он предпочел поскорее вернуться в степи. На обратном пути было разорено и Рязанское княжество. Такой стала плата за измену Руси.
Братья Евдокии оказались заложниками ханской воли. Семен был отпущен к отцу в качестве ордынского посла, а Василию пришлось ехать на службу в Сарай.
Для Дмитрия Константиновича события в Москве стали страшным ударом. Особенно тяготило то, что родные сыновья оказались главными виновниками московского разорения и невольно принесли большое горе любимой дочери и зятю. От всех этих переживаний нижегородский князь тяжело заболел и поправиться уже не смог.
Дмитрий Иванович, узнав о разгроме своей столицы, поспешил в город. Жену и детей он с собой не взял, желая оградить от страшного зрелища. Евдокия после родов и волнений была еще очень слаба и нуждалась в покое.
Долго бродил князь по обугленным руинам — вот и все, что осталось от его дворца и чудесных соборов. Оплакав погибших, он повелел собрать окрестных крестьян для их похорон. За 80 погребенных платил по рублю. Всего потратил 300 рублей, значит, умерших было 24 тысячи — для небольших по численности городов того времени огромная цифра.
Евдокия вернулась в Москву только тогда, когда была отстроена великокняжеская резиденция. От былой красоты златоверхого и расписного терема не осталось и следа. Новые хоромы оказались просто-напросто бревенчатой избой с тремя маленькими комнатками. Для старших сыновей построили отдельные избушки, соединенные с остальными помещениями крытыми переходами. Лишь у Дмитрия Ивановича деревянные палаты были попросторнее, ведь ему приходилось собирать на совет бояр и воевод и устраивать многолюдные пиры.
Евдокию, как и всех, возмутило поведение братьев. Но она решила, что те не могли быть изменниками и стали вместе с москвичами жертвами ханского коварства. В этом убеждало и известие о тяжелой болезни отца. Поэтому она уговорила мужа не наказывать ее родственников без выяснения их вины.
Весь своей гнев Дмитрий Иванович обрушил на рязанского князя Олега, разграбив его земли, и митрополита Киприана. Последний не только оказался трусом, но и поспешил укрыться у врага Москвы Михаила Тверского. Когда Киприан вернулся, великий князь заявил, что не желает видеть его подле себя и не считает больше московским митрополитом. Пришлось иерарху снова отправиться в Киев.
В Москву из ссылки по указанию Дмитрия был привезен опальный Пимен. Он и стал главой Церкви, но ненадолго. В 1385 году по дороге в Константинополь многострадальный иерарх умер.
Печальной оказалась и участь Дионисия Суздальского. В Константинополе он произвел самое благоприятное впечатление на патриарха, и тот рукоположил его в митрополиты. Но по дороге домой в Киеве по указанию местного князя новый митрополит был арестован и брошен в тюрьму. Там он и умер.
И опять официально единственным русским митрополитом стал считаться Киприан. Но в Москву он смог приехать только после смерти Дмитрия Донского, питавшего к сербу крайнюю неприязнь.
Нашествие Тохтамыша имело для великокняжеской семьи много печальных последствий. Во-первых, большая часть имущества была утрачена. Во-вторых, хану следовало выплатить огромную дань в 8000 рублей. В-третьих, в Орде вознамерились отдать ярлык на великое Владимирское княжение Михаилу Тверскому. Значит, Дмитрию Ивановичу требовалось ехать в Сарай для прений с соперником. Но для московского князя такая поездка была подобна смерти. Поэтому по совету бояр решили отправить в Орду старшего княжича — двенадцатилетнего Василия: первенец Даниил к этому времени умер.
Новые удары судьбы
Для Евдокии расставание с сыном стало очередным испытанием. Она еще не успела оправиться от разорения Москвы, создать сносные условия жизни для детей, а тут новое несчастье. Великая княгиня хорошо знала, как коварен и жесток Тохтамыш, как он ненавидит ее мужа и в отместку может расправиться с их сыном-наследником. Одна надежда оставалась — на отца и братьев, которые служили хану и пользовались его покровительством.
Княгиня написала отцу письмо. Она просила позаботиться о Василии и помочь ему избежать опасностей, которые могут встретиться в Орде. Однако в ответ получила печальное известие — Дмитрий Константинович Нижегородский скончался от тяжелой болезни. Пока его вдова, мать Евдокии, оплакивала мужа, сыновья вступили с дядей Борисом в тяжбу за княжество. Бедами сестры они интересоваться не желали.
Во время похорон отца великой княгине все-таки удалось убедить братьев поехать в Орду вместе с Василием и по возможности помочь ему. Правда, надежда на них была плохая, те отправлялись к хану по своим делам.
Наконец сборы закончились. Для подарков Тохтамышу и его окружению Евдокия купила множество роскошных сосудов, мехов и драгоценностей — они должны помочь Василию произвести в Сарае хорошее впечатление и отстоять права отца на владимирский ярлык.
Провожать юного княжича вышли все москвичи. С печалью смотрели они на пышную процессию, направлявшуюся к пристани на реке Яузе. На судах Василию предстояло дойти до переправы на Клязьму, потом по Оке доплыть до Нижнего Новгорода, там встретиться с дядьями и вместе с ними добраться до Сарая. По мнению Евдокии, это был самый безопасный путь для ее сына.
Все давно обговорили и обсудили. Оставалось обнять и поцеловать родную кровинушку. Но Евдокия словно окаменела, лишь из глаз лились горючие слезы. Опечален был и Василий — дальняя дорога в неведомую страну пугала его. Самообладание сохранял только глава семейства. Он обнял сына, перекрестил и сказал доброе напутственное слово. Будущий государь должен мужественно переносить все испытания, посланные судьбой, и смело смотреть вперед.
Только после отъезда Василия Евдокия смогла наконец-то оплакать горячо любимого отца. Для нее он всегда был мудрым наставником и советчиком. Даже после замужества дочери Дмитрий Константинович продолжал о ней заботиться и помогать в важных делах.
Ради нее из соперника превратился в союзника московского князя и участвовал с сыновьями в военных походах зятя. Более того, он позволил самым талантливым своим воеводам перейти на службу к Дмитрию Ивановичу. В их числе оказался известный полководец Дмитрий Боброк — один из главных героев Куликовской битвы. Еще одну свою дочь он выдал замуж за сына московского тысяцкого Вельяминова и этим укрепил связи великого князя с московским боярством. Кстати, сын тысяцкого-изменника не бежал с отцом в Тверь, а остался верно служить Дмитрию.
В отличие от московского князя, Дмитрий Константинович был хорошо образован, покровительствовал зодчим, иконописцам, книжникам, постоянно заботился о сохранности и пополнении своей богатой библиотеки.
Нижегородский князь ладил с церковными деятелями. Суздальский епископ Дионисий пользовался расположением князя и всегда получал от него помощь в разных делах.
Евдокия очень любила и уважала отца и стремилась во всем ему подражать. Во время замужества это ей удавалось не всегда — горячий и резкий московский князь был полной противоположностью нижегородского. Лишь в конце жизни она смогла выполнить многие заветы родителя...
В Орде юному Василию пришлось провести несколько лет, но в споре за великое княжение он и его окружение одержали верх. Михаил Тверской вернулся домой ни с чем и так же был вынужден оставить при ханском дворе сына. Вероятно, хитрый Тохтамыш заранее стремился воспитать в будущих государях покорность и уважение к его власти.
Только в 1385 году московскому княжичу удалось бежать из Сарая. После многих приключений он вернулся домой, и счастливые родители с радостью обняли сына. Теперь Василий был уже возмужавшим, много повидавшим и вполне самостоятельным молодым человеком. Для Дмитрия он стал надежным помощником, для Евдокии — опорой в будущем.
«Жизнь моя, почему ты оставил меня?»
В заботах и делах проходила жизнь великокняжеской семьи. Дмитрий Иванович совершал военные походы, наказывал вероломных соседей, в частности новгородцев. Евдокия вновь ждала прибавления, уже одиннадцатого ребенка. Ничто не предвещало несчастья.
Болезнь обрушилась на главу большого семейства совершенно внезапно. Еще вчера его громкий голос слышался во всех покоях дворца, статную фигуру видели то в конюшне, то в оружейной мастерской, то на кремлевских стенах. А сегодня, в один из чудесных весенних дней 1389 года, он метался по постели в нестерпимом жару и стонал от мучительных болей, терзавших его внутренности. Некогда блиставшие глаза погасли, слипшиеся от пота черные кудри разметались по подушке.
Таким Евдокия никогда не видела мужа, и смертная тоска сжала ей сердце. Хуже всего то, что она даже не могла ухаживать за ним, поскольку вот-вот должна была родить и боялась заразиться неведомой болезнью. (У Дмитрия же мог оказаться банальный перитонит.)
Узнав о недуге князя, москвичи впали в уныние. Ведь он был, как писал автор жития Дмитрия Донского, «отец миру, око слепым, нога хромым, огонь нечестивым, баня отмывающимся от скверны, венец победе, плавающим пристань, оружие на врагов, злоумышленникам сеть, князьям опора, вельможам защитник». Даже духовные лица, с которыми князь порой вступал в конфликты, говорили о нем только хорошее: был милостив к просящим; церковные наставления всегда носил в сердце, хотя и не был начитан (читать книги полководцу было просто некогда); 22 года прожил в любви и чистоте с единственной женой Евдокией Дмитриевной; сыновей и дочерей воспитал в благочестии и послушании (последнее скорее заслуга великой княгини, поскольку глава семьи бывал дома нечасто).
Рано, слишком рано Дмитрий Иванович покидал этот мир, ему не минуло и 39 лет. Впереди ждали великие дела: окончательные сражения со слабеющей Ордой, объединение русских земель под крепкой рукой Москвы. Но судьба распорядилась иначе.
Через несколько дней, когда Дмитрий совсем ослабел и всем казалось, что конец его близок, внезапно наступило улучшение. Больной пришел в себя и захотел увидеться с близкими.
К этому времени Евдокия родила сына, названного Константином. Больному сказали о радостном событии, и он пожелал посмотреть на жену и ребенка. Великой княгине это показалось добрым предзнаменованием — появилась надежда, что ее дорогой супруг скоро выздоровеет. С радостью направилась она в его покои, но вид Дмитрия ужаснул ее: смертельная бледность уже покрывала тело, черты лица осунулись и заострились.
Действительно, вскоре болезнь усилилась. Приступы нестерпимой боли участились. Мужественный воин понял, что его душа просится к Богу и пора прощаться с этим миром. Он приказал вновь позвать жену, взрослых детей и бояр. Первое его слово было обращено к Евдокии: «Ты, дорогая моя княгиня, будь чадам нашим и отец, и мать. Наказывай их и укрепляй, делай все по заповедям Бога. Учи их быть послушными и покорными, чтобы Бога боялись, родителей почитали и любили их всем сердцем до конца своих дней».
Детям умирающий сказал: «Вы, сыновья мои, плод мой, Бога бойтесь, помните Писание о почитании родителей своих. Благо будет, если между собой вы будете хранить мир и любовь. Я передаю вас Богу и матери вашей. Не выходите из ее воли, заповеди мои повесьте на шею свою, положите мои слова в свое сердце. Клянитесь не разрушать дом отцов своих и хранить материнское дыхание. Если будете послушными, долго будете жить на земле, в благе пребудет душа ваша. Умножится слава дома нашего, враги падут к ногам, а иноплеменники при виде одного лишь вашего лица убегут прочь. Облегчайте тяготы земли вашей, тогда умножится и обильна будет ваша нива. Любите бояр, воздавайте им достойную честь за службу, без воли их ничего не творите. Будьте приветливы к слугам вашим. Но, главное, не поступайте без совета с родительницей вашей».
Снова и снова напоминал Дмитрий Иванович детям о том, что главой семьи остается мать, они обязаны ее любить, почитать и не выходить из ее воли.
Евдокия становилась попечительницей очень большой семьи. Хотя наследнику Василию исполнилось уже семнадцать лет, но до женитьбы он не считался самостоятельным человеком. Остальным сыновьям было и того меньше: Юрию — четырнадцать, Андрею — шесть, Петру — четыре, Ивану — два, Константину — лишь несколько дней. Взрослой была только дочь Софья, которая в 1387 году стала женой рязанского князя Федора. Две ее сестры, Мария и Анастасия, были еще крошками. Помощи вдова могла ожидать только от бояр и приближенных Дмитрия Ивановича.
Это прекрасно понимал умирающий, поэтому он обратился к своим соратникам и слугам с такими словами: «Я родился на ваших глазах, при вас вырос и правил. Вы знаете мой обычай и нрав, вы хорошо меня знаете. С вами я ходил в походы на соседние государства, с вами громил врагов и был им страшен. Вы — источник моей смелости и отваги. Вы помогли мне усмирить поганых и тишину принести Русской земле. С вами я сохранил отчину, то, что мне оставили родители. Я дарил вам честь и любовь, с вами охранял города и имел над ними власть. Я любил ваших чад, никому не делал зла, не грабил, не отнимал, не укорял, не бесчестил. С вами и веселился, и скорбел. Вы для меня не слуги, вы — мои государи, князья моей земли. Теперь прошу вас, служите моим детям и головы за них сложите. Будьте верны моим детям и моей княгине. Во время радости веселитесь с ними, во время скорби не оставляйте их. Перемените их скорбь в радость — и Бог, и мир будут с вами».
Слабеющей рукой Дмитрий Иванович подозвал старшего сына Василия и сказал, что передает великое Владимирское княжение именно ему, как своему главному наследнику. Остальные города были распределены между младшими сыновьями, хотя самостоятельно править в них никто еще не мог. Распоряжаться имуществом семьи предстояло Евдокии Дмитриевне. Фактически она становилась правительницей страны и опекуншей несовершеннолетних детей. Прежде такой высокой чести удостаивалась только княгиня Ольга.
Некоторые бояре предложили умирающему принять постриг, но Дмитрий заявил, что воину негоже умирать иноком. Перед Богом он готов ответить за свои деяния без всяких уловок.
К вечеру 19 мая великий князь окончательно ослабел, с трудом поцеловал жену и детей, благословил их и умер.
Увидев неподвижно лежащего мужа, Евдокия не сразу осознала, что бессмертная душа уже покинула его. Только через минуту она поняла, что рассталась с ним навсегда. Слезы рекой потекли по ее лицу, грудь сотряслась от рыданий. Упав на бездыханное тело супруга, она запричитала: «Жизнь моя, почему ты оставил меня, почему я не умерла раньше тебя? Померк свет в моих очах. Кто его зажжет? Где ты, сокровище мое? Почему не отвечаешь? Почему не смотришь на меня и своих деток? Или ты уже забыл нас? На кого ты оставил нас? Солнце мое, почему рано заходишь? Месяц мой ясный, почему рано меркнешь? Звезда моя восточная, почему к западу клонишься? Царь ты мой, как мне служить тебе? Господин мой, где власть твоя, где честь и слава? Многие страны покорил ты, много побед одержал. Ныне сам смертью побежден. Вместо дорогих одежд одеваешь бедные ризы, вместо венца худым платком голову покрываешь, вместо богатых палат ждет тебя гроб. Вместе с тобой жила, вместе и умереть хочу. Юность нас не покинет, старость не настигнет. Почему я не умерла раньше тебя? Тогда бы не увидела твою смерть. Не слышишь ты моих слез и слов. На кого оставил ты нас? Кем я должна стать? Осталась я за государя одна».
День смерти Дмитрия Ивановича Донского стал днем скорби для всех москвичей. Весь город пришел проститься со своим князем. Погребение состоялось 20 мая в Архангельском соборе. Медлить с похоронами не стали из-за ранней весенней жары.
Вдова и мать
Едва оправившись от горя, Евдокия Дмитриевна постаралась украсить могилу мужа. Одному из известных живописцев она заказала большую икону Архангела Михаила, считавшегося покровителем московских князей. Ее повесили рядом с ракой Дмитрия. На иконе небесный воин, победитель сатаны, изображен грозным и энергичным, с широко распахнутыми крыльями и угрожающе поднятым мечом. Глаза Архангела смотрят сурово и твердо, губы сжаты, брови нахмурены. Именно так, видимо, выглядел сам князь, когда готовился к битвам с врагами. Кроме того, Евдокия попросила одного из талантливых книжников написать «Слово о житии Дмитрия Донского», прославляющее великого полководца.
По завещанию мужа Евдокия оказалась владелицей весьма значительного имущества, приносящего большие доходы. От земельных угодий каждого сына ей выделялась определенная часть, в которую входили не только отдельные села, но и небольшие городки, слободы, уезды с различными промыслами: добычей соли у Галича, мельницами на реках, рыбными озерами. Сыновья могли получить все это только после смерти матери. Кроме того, у великой княгини были личные владения, подаренные Дмитрием при жизни или купленные ею самой. Ими она могла распоряжаться по собственному усмотрению. Все вместе позволяло ей быть полностью независимой от сыновей, заниматься благотворительностью и вести активное церковное строительство.
Евдокия Дмитриевна никогда не отличалась властолюбием, поэтому не стала пользоваться правами, данными ей по завещанию мужа. Она постаралась поскорее женить старшего сына Василия, чтобы его начали воспринимать как взрослого и самостоятельного человека. Здесь сложностей не возникало, уже давно его невестой считалась дочь великого князя Литовского Витовта Софья. С ней Василий познакомился во время своих скитаний по европейским странам после бегства из Орды. За невестой были отправлены видные бояре. 9 января 1391 года в Москве состоялась пышная и многолюдная свадьба. После этого Василий Дмитриевич стал самостоятельным и полновластным государем.
По мере возмужания остальных сыновей Евдокия Дмитриевна заботилась о том, чтобы они получали завещанные им уделы. С одной стороны, это было справедливо, ведь мать любила всех детей одинаково, с другой — деление страны на части ослабляло позицию главного наследника, великого князя. В будущем между удельными князьями возникла настоящая война, каждый стремился стать главным и получить великокняжеский престол.
Первым выделился на удел Юрий. Столицей своего княжества он сделал Звенигород и с помощью матери стал его обустраивать. Вскоре на высоком холме вырос Успенский собор, стройный и изящный, похожий на построенный Евдокией коломенский храм. Для его росписи пригласили лучших иконописцев во главе с Андреем Рублевым. Неподалеку по инициативе князя был основан монастырь, названный позднее Саввино-Сторожевским. В нем на средства князя был также возведен каменный собор. Уже после смерти матери Юрий дал деньги на сооружение Троицкого собора в Сергиевом монастыре в память о своем крещении в этой обители. Не меньше для своих удельных княжеств сделали и другие сыновья великой княгини, возможно, вдохновительницы их активной строительной деятельности. Она и сама вкладывала много средств в возведение храмов, а потом и Вознесенского монастыря в Кремле.
После смерти мужа великая княгиня стала главной покровительницей Православной Церкви. По ее инициативе из Киева пригласили митрополита Киприана, благодаря которому в Москве был составлен первый Летописный свод.
В жизни великой княгини происходили и радостные и печальные события. В 1393 году умер сын Иван, видимо не отличавшийся крепким здоровьем. Под конец жизни он принял постриг в кремлевском Спасском монастыре, где его и похоронили, вопреки обычаю. В 1397 году подросшая дочь Анастасия стала женой одного из наиболее знатных князей, Ивана Холмского. На веселой свадьбе Евдокия Дмитриевна занимала самое почетное место. У младшей дочери, Марии, судьба оказалась более печальной — в 1399 году она умерла. К этому времени великая княгиня полностью освободилась от забот о своем многочисленном семействе. Все дети стали самостоятельными и жили своими домами.
Святая Евфросиния
У читателей может возникнуть вопрос: а за что же вдову Дмитрия Донского провозгласили святой? Ведь добродетельных и многодетных княгинь было много, но никого из них не канонизировали.
Чтобы ответить на этот вопрос, обратимся к высказываниям о великой княгине ее современников. Летописцы отмечали, что Евдокия Дмитриевна прославилась христианскими добродетелями, была мудра и ревностно занималась церковным строительством и украшением храмов. В этом отношении она была похожа на жену владимиро-суздальского князя Всеволода Большое Гнездо Марию. Последняя родила много детей, была инициатором возведения Дмитровского собора во Владимире, поражавшего своим необычайным изяществом и богатым декоративным убранством. В конце жизни Мария тяжело болела и, желая выздороветь, основала женский Успенский монастырь, прозванный Княгининым. В нем перед смертью она приняла постриг под именем Марфа и там же была похоронена.
Великий князь Всеволод долго был неутешен и в память о жене основал в Суздале Ризположенский монастырь, в котором через несколько лет приняла постриг наша первая героиня Феодулия-Евфросиния. Так судьбы трех выдающихся женщин оказались тесно переплетенными.
Жизнь и дела Марфы-Марии, несомненно, были хорошо известны Евдокии Дмитриевне. Не случайно именно Дмитровский собор стал образцом для возведенного в Коломне Успенского собора. Следующей постройкой великой княгини стал храм Рождества Богородицы с приделом Лазаря. Летописцы по этому поводу писали: «В 1393 году княгиня Авдотья, вдова Дмитрия Донского, построила церковь каменную, чудную. Украсила ее сосудами из золота и серебра так, как никто не украшал. Церковь эта сравнима по красоте только с храмом, построенным Марией, женой Всеволода, во Владимире. Названа в честь праздника Рождества Богородицы».
Название выбрали не случайно — этому же церковному празднику был посвящен главный собор в Суздале, где прошло детство Евдокии Дмитриевны.
Занимаясь строительством и украшением церквей, княгиня познакомилась с самыми знаменитыми иконописцами своего времени. По ее инициативе Феофан Грек был приглашен из Нижнего Новгорода в Москву, где ему поручили расписать новый храм Рождества Богородицы.
В июне 1395 года Феофан вместе с Симеоном Черным принялся за дело. Евдокии очень нравилось наблюдать за работой мастеров. Феофан никогда не копировал готовые образцы. Его кисть легко порхала по сырой штукатурке, создавая летящие и экспрессивные образы святых. При этом он любил вступать в беседы с присутствующими. Глубокий ум и чувствительная душа грека привлекали к нему многих, и недостатка в слушателях никогда не было. Часто находилась среди них и Евдокия Дмитриевна, главная заказчица творений иконописца, философа и мудреца. Возможно, она даже симпатизировала Феофану и старалась в его присутствии выглядеть привлекательно: надевала яркие, украшенные жемчугом и бисером наряды, казалась веселой и оживленной.
В итоге среди придворных поползли слухи о том, что вдова-княгиня забыла мужа и не прочь завести любовника-иконописца (Феофан, правда, был уже в весьма почтенном возрасте). Домыслы недоброжелателей дошли до сыновей Евдокии, и те очень обеспокоились за мать. Юрий решил прямо поговорить с ней и сообщить измышления сплетников.
Великая княгиня внимательно выслушала сына и молча стала снимать многослойные одежды. Когда на ней осталось последнее платье, Юрий с удивлением увидел, что от былой пышности материнского тела не осталось и следа. Он понял, что она ежедневно изнуряла себя самыми строгими постами и ни о чем фривольном никогда не помышляла. Она лишь не хотела публично демонстрировать свою набожность и целомудрие. Сыну великая княгиня сказала: «Кто любит Христа, должен сносить клевету и благодарить Бога за оную».
Вскоре роспись храма Рождества Богородицы была прервана из-за тревожных известий с южных границ. К Москве двигались полчища нового хана-завоевателя Тимура (Тамерлана). Он разбил Тохтамыша, разорил Золотую Орду и собирался напасть на русские земли. Великий князь Василий Дмитриевич спешно собирал войска и хотел встретить врага на берегу Оки у Коломны. Но надежд на победу было мало. Москвичи пребывали в страхе и унынии.
Евдокия, хорошо знавшая историю владимиросуздальских святынь, посоветовала митрополиту Киприану организовать торжественный перенос в Москву чудотворной иконы Владимирской Богоматери. Когда-то именно она помогла Андрею Бого- любскому победить волжских булгар.
26 августа 1395 года толпы москвичей собрались у Владимирской дороги и, стоя на коленях, приветствовали чудотворный образ. На Кучковом поле отслужили молебен о даровании великому князю Василию Дмитриевичу победы над «безбожными агарянами». Вместе с митрополитом Киприаном, престарелым князем Владимиром Андреевичем Серпуховским и боярами молилась и Евдокия. Она, как и все, просила Богоматерь спасти Русскую землю от новых безжалостных врагов.
Позднее на Кучковом поле в память об этом событии был основан Сретенский монастырь.
Горячая молитва всех русских людей не осталась без ответа. Простояв две недели на берегу Оки напротив русских полков, Тимур вдруг повернул свое войско и навсегда покинул Русь. Имелись на то и земные прцчины: ранние осенние холода и бескормица испугали хана. Кроме того, на этот раз никто не показал татарам броды на широкой и полноводной Оке, а попытаться перейти ее под обстрелом русского войска было крайне рискованно.
Образ Владимирской Богоматери установили в кремлевском Успенском соборе. С этого времени он стал главной московской святыней. Владимирцам же пришлось ограничиться копией. Легенда гласит, что произошло это так. Когда жители города потребовали вернуть икону, Василий Дмитриевич приказал изготовить точную ее копию и предложил владимирцам выбрать из двух любую. Те ошиблись и указали на копию.
Когда опасность разорения Москвы миновала, работы по украшению кремлевских соборов продолжились. В 1399 году под руководством Феофана Грека был расписан Архангельский собор, усыпальница великих князей. В 1405 году по заказу Евдокии Дмитриевны была начата роспись Благовещенского придворного храма.
На этот раз к греческому иконописцу присоединились известные русские мастера: старец Прохор из Городца и довольно молодой чернец Спасо-Андроникова монастыря Андрей Рублев. Под руководством греческого живописца искусство русских мастеров становилось все более совершенным. Кроме фресок, они созд!али великолепный иконостас. Часть икон до нас дошла, а фрески того времени — нет: кремлевские соборы через сто лет были перестроены.
Глядя на шедевры, созданные Феофаном Греком, Андреем Рублевым и другими мастерами, следует помнить, что их могло и не быть, если бы Евдокия Дмитриевна не заказала эти работы и не оплатила их выполнение.
Только благодаря материальной поддержке княгини, а потом и ее сына Юрия Дмитриевича, талант иконописцев расцвел с наибольшей силой. В первую очередь это относится к Андрею Рублеву, творившему по их заказу.
Заботясь об украшении Архангельского собора, Евдокия Дмитриевна, несомненно, задумывалась о том, что у женщин великокняжеского рода нет своей усыпальницы, нет у них и достойной обители, где они могли бы принять перед смертью постриг. Поэтому в 1407 году у Фроловских ворот Кремля (ныне Спасских) по ее инициативе был основан Вознесенский женский монастырь. Одной из первых его послушниц стала сама великая княгиня. Отныне она звалась Евфросиния, как уже отмечалось, в память о знаменитой суздальской монахине Феодулии-Евфросинии.
Став монахиней, великая княгиня еще больше полюбила общество иконописцев. Их душа и мысли всегда были направлены к небесному и возвышенному. Ничто земное и суетное никогда их не интересовало. Вместе с ними она могла часами любоваться древними иконами и наслаждаться беседами о духовном.
Во время одной из таких бесед Андрей Рублев напомнил великой княгине, что в Успенском соборе Владимира фрески уже поблекли и осыпались, ведь их писали еще при Всеволоде Большое Гнездо. Княгиня немедленно приняла решение вновь расписать этот замечательный храм, долгие годы считавшийся главным на Русской земле.
К этому времени Феофан Грек уже умер, поэтому всеми работами было поручено руководить Андрею Рублеву, помощником которого стал монах Троице-Сергиева монастыря Даниил Черный. Но осуществил задуманное уже великий князь Василий Дмитриевич, и сделал он это в память о матери.
Дождливым и холодным днем 7 июня 1407 года Евдокия Дмитриевна умерла. Все летописцы сообщили о кончине великой княгини и добавили, что она была славна умом, христианскими добродетелями и церковным строительством. Позднее Православная Церковь провозгласила княгиню святой и стала отмечать ее память 17 мая (30 мая по новому стилю).
Похоронили великую княгиню в основанном ею Вознесенском монастыре, где она покоилась до 1929 года. После закрытия монастыря ее останки в каменной раке перенесли в подвальную пристройку к Архангельскому собору. Здесь они хранятся и поныне.
Вот и закончен рассказ о жизни великой княгини Евдокии Дмитриевны. Но возникает вопрос: не ей ли мы обязаны мощным суздальским влиянием на искусство и архитектуру ранней Москвы? Ведь писал же известный искусствовед И. Грабарь, что «ранняя Москва была еще вполне суздальской, даже более суздальской, чем сам Суздаль. Ранние московские памятники — это поздние суздальские. Это относится и к памятникам зодчества, и к живописи». Он отмечал такие отличительные черты суздальского искусства, как изящность, изысканность, стройность, аристократизм, тонкость и причудливость пропорций, декоративность, более свойственные женскому началу, нежели мужскому.
Да и в летописях сведений о строительной деятельности Дмитрия Донского нет. По его инициативе возводились лишь кремлевские стены. Знаменитый князь был скорее суровым и грубоватым воином, чем покровителем книжников и людей искусства. Не хватало времени и у великого князя Василия Дмитриевича, занятого собиранием русских земель и борьбой с ордынцами. Митрополит Киприан долго конфликтовал с великим князем и вряд ли имел значительные средства для возведения храмов. Кроме того, едва ли этот серб, получивший образование в Византии, стал подражать именно суздальскому искусству. Для Евдокии же Дмитриевны, воспитанной в Суздале и Владимире, было естественным считать искусство и архитектуру этих городов самыми красивыми и достойными подражания.
Евдокия Дмитриевна не оставила завещания, хотя ей должны были принадлежать ценные вещи: посуда, украшения и т. д. Где же они? Вероятнее всего, были подарены церквям и монастырям, как, например, знаменитая икона Федоровской Богоматери. Через несколько столетий именно ею благословили на царство первого государя из династии Романовых Михаила Федоровича. Вот как тесно переплетена вся история Руси и какую важную роль сыграла в ней наша героиня.
Подарками Евдокии Дмитриевны могли стать и несколько икон XIV века в Покровском монастыре Суздаля. Это Рождество Богоматери и Богоматерь с младенцем, несомненно написанные великими мастерами.
Таким образом, вспоминая большие заслуги перед Русью мужественного князя-полководца Дмитрия Донского, не следует забывать, что не менее значимым был вклад и его жены Евдокии Дмитриевны. Как и ее предшественница Феодулия-Евфросиния, она стала хранительницей культурного наследия Русской земли. Глубоко впитав в себя дивную красоту владимиро-суздальского искусства, Евдокия-Евфросиния постаралась развить ее на новой почве — в крепнущем и возвышающемся Московском княжестве. Так из века в век замечательные русские женщины передавали умение творить прекрасное.