Мао Цзэдун – герой великой нации

Мао Цзэдун был одной из наиболее харизматических фигур XX в. наряду с Лениным, Сталиным, Гитлером, Муссолини. Мао Цзэдун возглавлял Коммунистическую партию Китая и в течение двадцати семи лет руководил значительной и глубокой трансформацией огромной нации.

Сейчас кажется, что время таких деятелей ушло навечно. Но мог ли кто-то еще в XIX в. предположить скорое появление этих фигур? Мао Цзэдун, быть может, больше других лидеров XX в. отвечал тем характеристикам, которые давал государям незабвенный Макиавелли.

Мао родился в 1893 г. в деревушке Шаошань провинции Хунань в семье зажиточного крестьянина. Его отец — Мао Жэньшэн — за годы военной службы скопил какую-то сумму денег и, вернувшись в родную деревню, стал мелким торговцем. Он скупал рис у крестьян, а затем перепродавал его в город купцам по более высокой цене. Отец Мао мало что мог дать своему сыну в отношении образования, поскольку сам учился в школе только два года и знал иероглифы лишь настолько, чтобы быть в состоянии вести книгу приходов и расходов. Мать Мао — единственный человек его детства, о котором он вспоминает с добрыми чувствами, — была неграмотной женщиной и глубоко верующей буддисткой. Она оказала большое влияние на сына, прививая ему буддистские убеждения. Кстати говоря, возможно, именно буддизму и даосизму Мао обязан первыми сведениями о наивно-диалектических категориях, в частности — о борьбе противоположных начал в природе и обществе, которыми он так охотно оперировал впоследствии.

В раннем детстве Мао учился бессистемно. Ему приходилось преодолевать сопротивление отца, который желал поскорее сделать его своим помощником для работы по хозяйству. В 8-летнем возрасте Мао стал посещать обычную школу, но в 13 лет по настоянию отца бросил ее. В школе обучение строилось на зазубривании канонических конфуцианских книг. Втайне от учителей Мао, как и многие другие школьники, на уроках читал старинные китайские романы. Для этого он пользовался маленькой хитростью: клал перед собой на парту классическое произведение, под которым прятался любимый роман.

В 13 лет Мао, оставив школу, стал работать в поле и помогать отцу вести денежные счета. Когда Мао минуло 14 лет, отец женил его на девушке, которая была старше его на шесть лет (о ее дальнейшей судьбе ничего не известно). Отец рассчитывал передать со временем свое торговое дело в руки сына. Но сын проявил характер. Он убежал из дому и стал брать уроки у безработного ученого-юриста. Так было полгода. Затем под руководством старого ученого он продолжал изучать китайских классиков, а также читать современную литературу.

В возрасте 17 лет Мао поступил в школу в Дуншане уезда Сянтянь провинции Хунань. Учителя отмечали его способности, знание китайских классиков, канонических конфуцианских книг. Он писал сочинения в классической манере, но увлекался не только классикой. Мао вспоминал о двух книгах, присланных ему двоюродным братом, в которых рассказывалось о реформаторской деятельности Кан Ювэя. Одну из них Мао даже выучил наизусть. Мао становится ярым поклонником Кан Ювэя.

Известный китайский писатель Эми Сяо, автор книги о Мао и Чжу Дэ, вспоминал о своей встрече с Мао в школьные годы: «Потом мы рассказали друг другу, какие книги читали... Тайком от отца и учителя ему удалось прочитать много старинных китайских романов: “Путешествие на запад”, “Троецарствие”, “Пират”, “Жизнь героя Юэ Фэй”, “Шо Тан”. Он начал мне рассказывать содержание этих романов (приключения их героев так захватили меня, что впоследствии я разыскал эти книги и прочел их). Но и я знал несколько романов, которых не читал Мао. В свою очередь, я принялся рассказывать их своему новому другу. Мао сказал, выслушав:

— Это хорошо, только больше всего я люблю читать про восстания.

Звонок. Надо идти в школу готовить уроки.

Держась за руки, мы пошли вместе к воротам. Мао заметил, что в руках у меня книга.

— Что это у тебя?

— Биографии великих людей мира.

— Дай почитать, — попросил Мао.

Через несколько дней он вежливо и виновато вернул мне книгу.

— Извини, пожалуйста, я запачкал.

Я открыл книгу и увидел, что вся книга исчерчена значками и испещрена пометками, сделанными черной тушью. Особенно пострадали страницы, на которых шла речь о Наполеоне, Петре Великом, Веллингтоне, Вашингтоне... Мао сказал мне:

— И Китай должен бы иметь таких людей. Нужно, чтобы страна была богатая и чтобы у нее была сильная армия. Только тогда с нами не повторится то, что случилось с Индокитаем, Кореей, Формозой. Знаешь, как у нас говорят: “Передняя телега свалилась, второй стоит призадуматься”».

Большинство учащихся в этой школе были детьми помещиков; они были хорошо одеты и отличались особыми манерами. Куда было крестьянскому сыну тягаться с ними! Он имел только один приличный костюм, который берег для торжественных случаев. Кроме того, он пришел в школу после длительного перерыва и был на несколько лет старше своих одноклассников. Мао возвышался над всеми в классе, как Гулливер среди лилипутов. Плохо одетого высокого «новенького» встретили насмешками и презрением. Он не нашел общего языка со своими сверстниками и учителями и в начале 1911 г. ушел из этой школы.

Довольно любопытный образ рисует Эми Сяо. Юноша настойчиво ищет себя, свой путь (даже если Эми Сяо задним числом несколько приукрасил Мао). Но кое-что все же настораживает, когда вглядываешься ретроспективно в духовный облик молодого Мао. Это — чрезмерное увлечение военной героикой, независимо от того, идет ли речь об императорах, жестоких завоевателях или бунтовщиках-крестьянах.

В 1911 г. вспыхнул бунт против династии Цин, которая правила Китаем с XVII в. За несколько месяцев правительство было сброшено, и Китай объявил себя республикой. К несчастью, лидеры революции не смогли создать стабильное, объединенное правительство. Начался долгий период беспорядков и гражданской войны, который длился фактически до 1949 г.

В молодости Мао придерживался левых политических взглядов, в 1920 г. увлекся марксизмом. В 1921 г. он был одним из двенадцати основателей Коммунистической партии Китая. Однако его подъем к вершине власти в партии оказался довольно медленным, и лидером он стал лишь в 1935 г.

Тем временем Коммунистическая партия Китая вступила в длительный, с переменным успехом, период борьбы за власть в государстве. В 1927 и 1934 гг. она испытала ряд серьезных ударов, но смогла справиться с ними.

После 1935 г. под руководством Мао сила партии начала постоянно укрепляться. К 1947 г. коммунисты уже были готовы к открытой войне против националистического правительства, возглавляемого Чан Кайши. В 1949 г. они победили и установили контроль над всей страной.

Китай, которым Мао как глава партии должен был теперь управлять, разрывала почти постоянная на протяжении тридцати восьми лет война. Китай являлся бедной, неразвитой страной, населенной сотнями миллионов неграмотных крестьян. Самому Мао было 56 лет, и, казалось, основная его карьера уже позади. На самом же деле период величайшего влияния Мао только начинался, и ко времени смерти лидера в 1976 г. его политика совершенно изменила Китай.

Конечно, Мао Цзэдун установил тоталитарный режим. По меньшей мере 20 миллионов человек, а по некоторым данным, больше 30 миллионов погибли при режиме Мао, сделавшего свое правление чуть ли не самым кровавым за всю историю человечества. (Только Гитлер, Сталин и Чингисхан могут посоревноваться с ним за это первенство.)

Многие исследователи считают, что «Большой скачок вперед» в конце 1950-х гг. — с уклоном в сторону мелких сельских коммун — оказался неудачным проектом. Вторым проектом, который, несмотря на возражения других китайских лидеров, поддерживал Мао, была «Великая пролетарская культурная революция» в конце 1960-х гг. В некотором смысле это была война между Мао и его сторонниками с одной стороны и коммунистической бюрократией — с другой.

В беседе с Эдгаром Сноу, которому Мао впервые изложил свою биографию, он сообщил следующий весьма любопытный эпизод своего детства. Когда ему было 13 лет, он как-то ушел из школы, за что дома в присутствии гостей отец обозвал его лентяем. Юноша в ответ нагрубил отцу и убежал из дому. Отец побежал за ним и догнал около пруда. Мао Цзэдун не умел плавать, но пригрозил, что, если отец приблизится к нему, он прыгнет в воду. Старший Мао (Жэньшэн) приказал, чтобы сын встал перед ним на колени в знак подчинения. Сын отказался, однако сказал, что встанет на одно колено, если отец не будет его бить. Отец согласился с условиями сына. «Война закончилась, — рассказывал Мао, — и я понял, что, когда я защищал свои права, выступая открыто, мой отец уступал мне. Но, когда я был тихим и послушным, он только ругал и бил меня еще больше».

В самом эпизоде много характерного, прежде всего непокорность и бунтарство юноши. Надо представить себе китайскую семью и китайские традиции, чтобы оценить всю необычность этого поведения. Конфуцианские каноны, которым неукоснительно следовали многие поколения китайцев, требовали трех видов покорности: сына — отцу, подданного — императору и всех — церемониалу и традициям. И уже с ранней юности Мао покусился на одну из них — едва ли не самую важную (впрочем, Мао не любил отца и впоследствии не раз говорил об этом).

Не лишена известной символики и другая деталь: юноша все же становится на одно колено перед отцом. Если воспользоваться образным сравнением Мао, то уже в юные годы он учился владеть и силой тигра, и ловкостью обезьяны. Мао часто приходилось идти на компромиссы: и с колеблющимися сторонниками, и с соперниками в борьбе за власть, и с иностранными деятелями.

Постоянные идеологические колебания Мао Цзэдуна особенно ясно обнаружились в его практической деятельности. Знал ли Мао Цзэдун, какой должна была быть структура власти в Китае, механизм управления, формы и методы планирования и руководства и т. д.? Начало «культурной революции» как будто бы показывало намерение ее инициаторов полностью заменить существовавшие институты политической системы другими институтами. Выражалось недоверие ко всем представительным формам правления, а также к партии, к государственному аппарату, общественным организациям. Одна армия оставалась вне институциональной критики. А какие органы создавать взамен? Это и было неясно. Шел какой-то поиск с неопределенными целями, как будто человек бросается вплавь в реку, но не ведает, к какому берегу плыть.

Если говорить о психологических предпосылках многих идеологических и политических кампаний, инспирированных Мао Цзэдуном, то своим истоком они нередко имели его собственный весьма своеобразный опыт. На всю жизнь для него идеалом оставалась деревня, с которой были связаны его детские и юношеские впечатления, и армия, которая обеспечила успех всей его политической карьеры. Мао Цзэдун был глубоко предан нравам, укладу жизни, характеру отношений, присущим армии.

Ни «коммуны», ни «культурная революция» не привели к осуществлению идеалов военного коммунизма армейского типа, о возврате к которому мечтал Мао Цзэдун. Страна стала другой, время стало другим, задачи стали другими, чем в яньаньский период или в период гражданской войны.

Вполне понятно, что во главе Китая уже не мог стоять человек, который не выдвигал какую-либо программу реформ, направленную на преодоление отсталости страны. Крах Чан Кайши был обусловлен не столько военными причинами (слабостью армии, продажностью или бездарностью ее руководства), сколько социально-политическими: реакционное правительство Чан Кайши не предлагало китайскому народу никакой программы экономических и социальных преобразований, направленных на превращение Китая в развитую индустриальную державу.

Мао Цзэдун еще в 1930-х гг. понял, что он может преуспеть как политический руководитель лишь при условии, если сумеет выступить одновременно в роли крупного идеолога, способного наметить пути экономического и социального возрождения Китая. И даже тогда, когда предлагаемые им идеи оказывались явно ложными или неэффективными («скачок», «коммуна», «культурная революция»), их общая внешняя направленность на преодоление вековой отсталости, на обеспечение новой роли Китая давала Мао Цзэдуну в глазах широких масс в самом Китае индульгенцию: недостаточность, неэффективность и даже бесчеловечность средств оправдывались величием целей.

Очевидно, Мао Цзэдуну мало подходит модель идеального правителя, которую разработали Конфуций и конфуцианцы. Эта модель рисует образ просвещенного и добродетельного монарха, благородной личности, которая управляет народом, опираясь на культурный слой аристократии.

Куда ближе к характеристике Мао стоят модели политического руководства, выработанные теоретиками легистской школы, прежде всего Хань Фэйцзы. В основу своей концепции он положил государственный интерес абсолютной монархии, которому должны быть подчинены интересы всех групп населения, всего народа. В управлении народом он предлагал исходить из дурных качеств людей, считая, что хорошие, благородные люди являются скорее исключением, чем правилом.

Мао Цзэдун презирал конфуцианский принцип «жэнь», изгонял книжников и интеллектуалов из числа своих помощников, приближал к себе жестких военных и твердых администраторов. Его тезис о великих потрясениях в Поднебесной перекликается с суждением Хань Фэйцзы о напряженных эпохах, а его стремление к идеологической и внешнеполитической экспансии также сродни утверждениям Хань Фэйцзы о том, что «быть властелином Поднебесной (означает) иметь возможность нападать на других».

Что по-настоящему удивительно, так это сходство политического портрета Мао с теми образцами, которые 500 лет назад запечатлел Никколо Макиавелли. Его модель государя исходит из власти как самоцели. Главное для государя — завоевание и укрепление власти, все остальное подчинено этой задаче. По его словам, государь «должен взять примером лисицу и льва, так как лев беззащитен против сетей, а лисица беззащитна против волков. Следовательно, надо быть лисицей, чтобы распознать западню, и львом, чтобы устрашать волков. Однако необходимо уметь хорошо скрыть в себе это лисье существо и быть великим притворщиком и лицемером: ведь люди так просты и так подчиняются необходимости данной минуты, что тот, кто обманывает, всегда найдет такого, который даст себя обойти. Наконец, он должен быть всегда готов обернуться в любую сторону, смотря по тому, как велят ветры и колебания счастья. И, как я говорил выше, не отклоняться от добра, если это возможно, но уметь вступить на путь зла, если это необходимо». И еще: «Князь не должен бояться, что его ославят безжалостным, если он будет держать своих подданных в единстве и верности... гораздо вернее внушить страх, чем быть любимым, если уж без чего-нибудь одного пришлось бы обойтись. Ведь о людях вообще можно сказать, что они неблагодарны, изменчивы, лицемерны, трусливы перед опасностью, жадны до наживы».

Любопытное совпадение: Макиавелли рассказывал в «Истории Флоренции» о том, что в древние времена ее руководители раз в шесть-семь лет осуществляли то, что называлось новым захватом власти. Они подвергали избиению людей, которые могли стать конкурентами в борьбе за руководство городом, и тем предотвращали опасность государственного переворота и заговоров. Разве не напоминает это идеи Мао Цзэдуна о том, что раз в семь-восемь лет необходимо осуществлять «культурную революцию»?

Макиавеллиева модель имеет много общих черт с портретом абсолютного монарха, нарисованного Хань Фэйцзы. Оба они исходили из посылки о дурной природе человека; оба они полагались прежде всего на силу в управлении государством; оба они советовали государю не гнушаться никакими средствами, коль скоро речь идет о единстве, безопасности и величии государства. И если идеальным монархом такого типа для Макиавелли был Чезаре Борджиа, то легисты нашли свой образец в лице Цинь Шихуана, методы правления которого значительно ближе стоят к практике Борджиа, чем к конфуцианскому идеалу. Мы видим, что традиции имперской власти, хотя и имеют, разумеется, свою специфику в разных цивилизациях, тем не менее достаточно близки во всех странах и на всех континентах. И как раз в русле таких традиций, несомненно, находились многие стороны деятельности Мао Цзэдуна, когда речь шла о методах и формах осуществления власти.

Добавить комментарий