Мария Магдалина: «Черная, но пригожая...»

Для человека верующего, искренне отвергающего все легковесное и поверхностное, покажется необычным то обстоятельство, что вопрос о внешним облике Марии Магдалины может оказаться решающим фактором при анализе значения ее как личности — и, может быть, даже позволит понять смысл молчания Церкви относительно ее истинной роли.

Некоторые христиане и все члены движения Новый Век считают Марию Магдалину образцом зрелой женс­кой красоты и — не без причины — личностью божест­венной, поскольку, судя по запрещенным текстам, сам Иисус несомненно считал ее, по меньшей мере, полубогиней: считал «Всем» и ассоциировал с Софией, олицет­ворением мудрости, всячески поднимал свою koinonos, или интимную партнершу, над уровнем обычной женщи­ны.

Хотя считается, что она была еврейкой из Таричеи, стоит посмотреть, как трактовали ее образ христианские художники в процессе веков. Естественно, воспаленное воображение одевало ее, как правило, только частично, в красные одежды — фирменный знак сексуального гре­ха, чувственной страсти и готовности к боли, что соответ­ствует такому «падению». Иногда (хотя и редко) она изо­бражена прикрытая только спутанными волосами и/или шкурой (трудно сказать, где кончается одно и начина­ется другое) и выглядит как Иоанн Креститель в жен­ском обличье, вида дикого и шаманствующего, граница между обычной женщиной и мифическим существом из тех мест, где властвует Пан, размыта. Но в большинст­ве случаев христианское искусство изображает святую покровительницу кающихся в образе блондинки любого оттенка — от мышиного до ярко-белого — которая, пре­бывая в агонии ненависти к самой себе, все же нахо­дит силы сквозь слезы дотянуться до бутылочки с пере­кисью.

Хотя полагают, что у нее могут быть те же самые кор­ни, что у Давида, Исаака и Симона Петра, — все они ред­ко считаются темными.

Как мы уже упоминали, в день ее праздника 22 июля по улицам южного французского города Сен-Максимин перед экзальтированной толпой проносят страшный че­реп, который, как все верят, является черепом самой Ма­рии Магдалины. Для того чтобы представить ее перед людьми в более пристойном облике, на череп надета зо­лотая маска, а сверху — обязательный парик блондинки. Это очень странно, поскольку светлый цвет волос Марии Магдалины — традиция давняя: еще в Средние века заро­дился обычай изображать знаменитых иностранцев как местных жителей. Вместе с тем женщины Южной Фран­ции должны быть столь же черноволосы, как и еврейские женщины из Палестины. Почему священники из Сен-Максимина решили сделать Марию Магдалину блондин­кой? Только ли потому, что хотели подчеркнуть экзотичность ее натуры? Возможно, но особый упор на такую поразительную и маловероятную блондинистость вызывает некоторые подозрения: не слишком ли далеко зашли в своем протесте церковники? Может быть, они знают или знали, что эта женщина была прямой противоположностью блондинки, и отчаянно пытаются скрыть этот весьма неудобный для них, но очень важный факт?

Аббат Соньер тоже изображал свою, столь любимую им Магдалину как прекрасную юную блондинку — на ал­тарном барельефе, который он раскрасил лично, ее никак нельзя назвать типичной красавицей средиземноморского типа. Возможно, это говорит всего лишь о его личных пристрастиях: несомненно, в центре его симпатий была Магдалина, которая ему, нормальному мужчине, нрави­лась. (Хотя он и был священником-целибатом, по всей вероятности, он был любовником и Эммы Кальве, и Мари Денарно, а это означает — ему не были чужды удовольствия плоти.) Видимо, в этом отношении Соньер следо­вал вековой церковной традиции. Магдалина никогда не была представлена в образе экзотической темной жен­щины.

Такая трактовка касается не только образа Марии: практически в каждой церкви на Западе сам Иисус изоб­ражен блондином или рыжеватым, с тонким, очень белым лицом. (Влиятельные прерафаэлиты написали лицо, по­хожее на лицо голодающей девушки с приклеенной боро­дой, что, по всей видимости, является отражением той модели, которой они пользовались.) В некоторых церк­вях люди видят образ рослого голубоглазого арийского героя с белыми волосами: таков предпочтительный об­раз, например, в церквях Иисуса Христа Святых Последнего Дня, члены которых известны как мормоны, где нет папских украшений в виде статуй или витражей, но тако­го рода картины висят в каждом вестибюле.

Деву Марию тоже часто изображают блондинкой — иногда даже глуповатого вида, как на любопытном гобе­лене, который висит над алтарем церкви Нотр-Дам де Франс в Лондоне. Здесь такой образ не может быть объяснен даже невежеством: блондинки были в моде, когда украшали и освящали эту церковь в 1960 году. В ней нет и следа семитского.

Разумеется, в обычае людей лепить Бога по своему образу и подобию, и если общепринятый образец женс­кой красоты — тонкая блондинка, то, естественно, что Мать Бога — не говоря уже о его подружке — должна соответствовать принятому стандарту привлекательности. Но такой подход работает только в одном направлении: никто не требует от церкви, чтобы внешность женщин, связанных с Христом, была западной, но изображения с ярко выраженными еврейскими чертами считаются безвкусными. (Подруга, любовно нарисовавшая прекрас­ную, но очень еврейскую Деву в школе искусств при мо­настыре получила отпор: монахиня в ярости разорвала рисунок, обвинив ее в «богохульстве». Это случилось совсем недавно, в 1980 году.)

Как мы упомянули — и вернемся к этому еще, — есть четкие показания к тому, что Магдалина не имеет отно­шения к Таричеи, но пришла из-за границ Палестины, ве­роятно из отдаленной и экзотической земли. Она, веро­ятно, оскорбляла расовую чувствительность Церкви не только из-за того, что была женщиной, была умной, неза­висимой и близка к Иисусу, но из-за своей внешности тоже. Политкорректность позволяет — и даже требует — чтобы актриса, играющая Марию Магдалину в мюзикле «Иисус Христос — суперзвезда», была чернокожей. Цер­ковь позволяет африканским христианам изображать Иисуса и его семью по своему подобию. Однако же существует отчетливый оттенок снисходительности, под­спудное ощущение, что им позволено, пока никто на са­мом деле не верит — никто из тех, с кем считаются, — что живые святые были кем-то иным, а не людьми белой расы. Отчаянные попытки Майкла Джексона стать белым мо­гут вызывать насмешки или сочувствие, но его усилия ничто по сравнению с тем громадным трудом, который проделала Церковь, чтобы отмыть добела Марию Магда­лину, женщину, чье имя — парадокс — она же и очернила. Есть свидетельства —- признаем, фрагментарные и разбросанные по разным источникам, — что она, возможно, была не женщиной левантийского типа с оливковой кожей, но цветной. (Африканской женщине, конечно, трудно высушить ноги мужчине своими волосами, но ничего невозможного в этом нет.) Следствия этой, пусть даже гипотетической идеи, по меньшей мере, интересны. Была ли Мария Магдалина, женщина, которую целовал Иисус и устрашал Симон Петр, по происхождению егип­тянкой или эфиопкой, выходцем с Черного континента? Может ли это объяснить то, что она стала предметом столь безжалостного искажения образа и почему ее связь с Иисусом затушевывали и отрицали так долго? Что ка­сается Церкви, то ей невыгоден Иисус, который столь сильно любил Марию, что сделал ее Апостолом Апосто­лов и соединился с ней в священном сексуальном обряде, но если в результате такого смешения рас были еще и отпрыски, то об этом страшно даже подумать. Африканцы могут изображать на иконах чернокожего Иисуса, но есть предел терпения Церкви в этом отношении. У Церк­ви всегда была заноза в боку из-за того, что Иисус не был чистых белых кровей — что дало повод для бесконечных погромов «убивших Бога евреев», — поэтому даже предположение, что он мог пренебречь негласными правила­ми апартеида и полюбить черную женщину, есть идея, за которую надо немедленно сжечь. Но была ли Мария Маг­далина на самом деле чернокожей? Каковы же намеки и свидетельства этого, рассеянные по уцелевшим жемчу­жинам еретической литературы?

Добавить комментарий