Николай Андреевич Римский-Корсаков великий композитор не потому, что написал 15 опер и бесчисленное количество симфонических и инструментальных сочинений, а потому еще, что его немыслимо ни с кем спутать, хотя он часто сам на себя не похож, ибо он — истинный музыкальный реформатор, в сравнении, скажем, с его "Золотым петушком", все новации "тяжелого рока" неграмотное музыкальное шуршание.
И еще потому велик Корсаков, что, находясь в центре музыкальных потасовок своего времени, не был ни "белым", ни "красным", за что не раз осуждали его и "левые", и "правые". Он остро переживал разрывы, казалось бы, столь прочных дружеских уз, но всегда оставался при своем мнении, — увы, очень немногие люди способны себе это позволить. Обладая таким качеством, не обязательно быть гением, но гений не может им не обладать...
Родился 6 марта 1844 года. Последыш: отцу тогда было уже 60 лет. Древний дворянский род его поставлял России моряков: два его брата были адмиралами, и судьба Ники, — как звали его в семье, — была предрешена: морской корпус. Он и сам смотрел на себя только как на моряка, но когда стоял на вахте, все время слышал какую-то музыку. В 16 лет писал родителям: "Я теперь окончательно сочинитель", а в 18 — ушел гардемарином на корвете "Алмаз". Это было самое долгое (2,5 года) и самое увлекательное путешествие в его жизни: Лондон, Нью-Йорк, Ниагарский водопад, тропические чащи Бразилии. В молодые годы такой поход — радостный дар, но он печален и задумчив. Пишет домой: "... Я музыкально отупел... На музыкальном поприще мне делать нечего..." Не понимал, что музыка — в каждой клетке его тела, что он погибнет, если убьет ее в себе...
Оглядываю наше культурное пространство сегодня. Разрубленные МХАТ и Таганка. Нищие кинематографисты на папертях банков и офисов. Бесконечные литературные "разборки", — честно признаюсь, я уже запутался, в каком я союзе писателей. Истинно русская, тупая непримиримость ко всему для тебя лично непонятному, а, стало быть, для всех вредному. Друзья мои, оборотимся к Корсакову! Все это уже было! Ужели не столь уж отдаленная история культуры нашей не может ничему нас научить? "Чайка" Чехова с треском провалилась в Петербурге, хотя главную роль играла великая Комиссаржевская. "Садко" Корсакова провалился в Вене, — музыкальной столице мира, — хотя дирижировал оперой Антон Рубиншейн. И что? Ужели не очевиден обязательный конечный итог всех споров: их решают не люди, а только время и всегда безошибочно в пользу таланта.
Молодой Римский-Корсаков — в музыкальном стане Балакирева, Кюи, Бородина, Даргомыжского, под всевидящим оком Стасова, который всегда изрекает истины абсолютные, никакого обсуждения не предполагающие. Дружит с Мусоргским, которого поначалу мало кто понимает, в компанию к себе не зовут. Мусоргский пишет Корсакову: "...надо сделаться самим собой. Это всего труднее, то есть реже всего удается, но можно".
Корсакову удалось. Получив благословение А. Н. Островского он создает странную оперу "Снегурочка". "Кто не любит "Снегурочки", — пишет Николай Андреевич, — тот не понимает моих сочинений вообще и не понимает меня". И оказывается, что как раз единомышленники и не понимают, все, кроме, пожалуй, Бородина, в оценках весьма сдержаны. О "Царской невесте" Балакирев прямо говорит, как о неудаче, да и "вообще за последнее время Римский-Корсаков поисписался". Кюи тоже считает, что "нового в ней нет ничего". А "ретроград" Чайковский, о котором тот же Кюи писал, что он "совсем слаб", все понял. "Из него, наверное, выработается капитальнейший симфонист нашего времени", — пишет Петр Ильич о Корсакове, а ему самому: "...Из-под пера Вашего должны выйти сочинения, которые далеко оставят за собой все, что до сих пор было написано в России".
Кто же были главными музыкальными оппонентами молодого Корсакова? Берлиоз, Лист, особенно Вагнер. "Вагнеризм" — слово ругательское. И Корсаков тоже пишет, какой "вред" нанес Вагнер музыке "всякими гармоническими и модуляционными безобразиями... которые уложат в фоб музыкальное искусство". Но уже через год спрашивает себя: "Примирим ли Глинка с Вагнером?" Он должен был задать этот вопрос, потому что утверждал: "В каждой новой вещи я ищу сделать что-нибудь новое для меня". А раз так, ясен итог его раздумий: "... В искусстве дурно только уродливое, напротив, не уродливое, а только КРАЙНЕЕ именно и желательно, оно-то и двигает искусство вперед. Лист был крайний, Берлиоз тоже, Вагнер — тоже, и мы были такими же..."
В этом этюде много цитат. Цитатой из Николая Алексеевича я и кончу: "... Дела в России мне представляются весьма дрянными. У нас нет согласия, единства, все вразброд идет, поэтому нет успеха. Укорять, обвинять друг друга мы умеем, а сделать что-либо толком нам не удается".