Великий князь московский и владимирский Дмитрий Иоаннович Донской родился 12 октября 1350 года, умер 19 мая 1389 года; великий князь Московский, старший сын великого князя Иоанна II Иоанновича Красного. Причислен к лику святых. Память его отмечается 19 мая, 6 июля — в Соборе Радонежских святых, в воскресенье перед 26 августа — в Соборе Московских святых, 22 сентября — в Соборе Тульских святых.
Отец Дмитрия Иоанновича скончался, когда ему было девять лет. Фактическая власть оказалась в руках советников покойного князя во главе с московским тысяцким В. В. Вельяминовым. Воспитание и обучение Дмитрия Иоанновича проходило, как мы знаем, под наблюдением святителя Алексия, митрополита Московского. В соборном определении Константинопольского Патриарха Антония IV говорится, что великий московский князь Иоанн, умирая, возложил на Алексия попечение, заботу и промышление о свое сыне Дмитрии.
Положение Московского княжества было нелегким. В 1360 году по решению хана Навруза (Ноуруза) ярлык на княжение был дан нижегородскому и суздальскому князю Андрею Константиновичу (†1365). Это был миролюбивый, набожный человек, равнодушный к власти. В силу своих личных, духовных причин он отказался от владимирского княжения, занимаясь укреплением Нижнего Новгорода, строя храмы, монастыри. Так, по нижегородским данным, им был построен Покровский монастырь и вместо деревянного Архангельского храма в кремле Андрей Константинович построил каменный. В 1364 году он перевел епископа Суздальского Алексея в Нижний Новгород. Он «соступися брату своему меньшему князю Дмитрею». Суздальский князь Дмитрий-Фома от ярлыка не отказался и по приходе на Русь 22 июня 1360 года был торжественно посажен на великокняжеский стол во Владимире. В дальнейшем Дмитрий Константинович выполнял волю ханов. Когда в конце того же 1360 года новгородские ушкуйники захватили и ограбили ордынский город Жукотин на реке Каме и «за то прогневалися погании бесермена», Дмитрий Константинович созвал съезд русских князей на Костроме «о разбоиницехъ». Состав съезда показывает, кто из северо-восточных князей поддерживал нового великого князя.
Это были брат Дмитрия Андрей Нижегородский и оба ростовских князя — Константин Васильевич, Андрей Федорович, Дмитрий Борисович Угличский и Галичский. Кроме того, Дмитрий был признан Новгородом. События более позднего времени свидетельствуют, что помошь новому избраннику Орды оказывал белозерский князь.
Возможно также, что в русле политики Дмитрия Нижегородского действовали стародубский и галицкий князья. Становится очевидным, что московское правительство лишилось не только контроля над значительными территориями, но и прежних своих союзников.Правда, Москва, видимо, несколько компенсировала эти потери. К Московскому княжеству было присоединено соседнее Дмитровское княжество, где, как отмечалось ранее, московские князья имели земельные владения еще в конце 40-х — начале 50-х годов XIV века. Дмитровская рать под командованием не местных князей, а московских воевод упоминается в летописи уже под 1368 годом. Следовательно, дмитровская территория была присоединена до 1368 года. Очевидно, это случилось около 1360 года, когда сын дмитровского князя выпросил в Орде ярлык не на свое отчинное (вероятно, уже занятое княжество), а на Галич. По-видимому, Дмитров стал собственностью одного Дмитрия, и тем самым московский великий князь по размерам своего домена стал превосходить остальных представителей московского княжеского дома.
Между тем расширяющаяся смута привела к расколу Орды. От Сарая в 1361 году отделилась орда Мамая, где правили ханы-марионетки, угодные этому могущественному темнику. Для русских княжеств открылась возможность при осуществлении своих планов тактически использовать эти противоречия. Но не это было главным. Ослаб общий контроль завоевателей над Северо-Восточной Русью, и ее князья теперь собственными силами могли решить вопрос о том, кому владеть великокняжеским столом во Владимире, кто в действительности способен возглавить процесс объединения русских земель.
Москва выжидала, накапливала силы и средства более двух лет, и в 1362 году Дмитрий Московский вступил в открытую борьбу с великим князем Дмитрием Суздальским и Нижегородским. «Князь Дмитреи Иванович Московьскый и князь Дмитреи Констянтинович Суждальскый сперъся о великомъ княжении, — записывал под 1362 годом летописец, — и послаша кто ж своихъ киличеевъ въ Орду къ царю Мурату и принесоша ярлыкъ княжение великое по отчине и по дедине великому Дмитрею Ивановичю Москвьскому». В период ордынских смут престиж ханской власти на Руси резко упал, и оба соперника уже не едут сами в Орду, что обязательно делали их предшественники, а посылают туда своих киличеев — полномочных послов, знавших татарский язык. Характерно, что и московский князь, и великий князь владимирский признавали по традиции того хана, который сидел в Сарае, в данном случае Мюрида (Мурата, или Амурата русских источников). Хана Мамаевой Орды и самого Мамая русские князья на первых порах просто игнорировали.
Процитированное известие о получении Дмитрием Московским ярлыка на великое княжение от хана Мюрида, несомненно, составлено московским летописцем. Этот летописец указал лишь единственную причину того, почему сарайский правитель предпочел из двух соперников московского князя: тот, оказывается, имел право на Владимирское княжество «по отчине и по дедине». В интерпретации средневекового хрониста оказались скрыты реальные мотивы, которыми руководствовался Мюрид. Зная предыдущую практику выдачи ярлыков русским князьям, едва ли можно сделать большую ошибку, утверждая, что тут, как и в некоторых аналогичных случаях, дело решили деньги и подарки, розданные в Орде. И тут возможности московского претендента на великое княжение оказались, очевидно, выше, чем у Дмитрия Суздальского.
Однако, несмотря на то что Дмитрий Московский получил ханский ярлык, нижегородский князь добровольно владимирский стол ему не уступил. Тогда Дмитрий Иоаннович со своими братьями (родным и двоюродным) и «со всеми боляры и собравъ воя многы своея отчины» зимой 1362 года подступил к Переяславлю, где в то время пребывал Дмитрий Суздальский. Последний, по словам промосковски настроенного летописца, «ратнаго духа сдрогнуся и, уразумевъ свое неизволение», бежал сначала во Владимир, а затем в свой вотчинный Суздаль. «Въ силе... тяжцъ въеха» во Владимир Дмитрий Московский.
Великокняжеский стол оказался в его руках. На стороне Дмитрия было не только преимущество в денежных средствах, но и перевес в военных силах, т. е. он пользовался широкой поддержкой церкви и бояр.
На следующий год к Дмитрию во Владимир приехал посол от хана Мамаевой Орды Абдуллаха (Авдуля русских летописей) и вручил ему ярлык на великое княжение еше и от своего хана — случай беспрецедентный в практике русско-ордынских отношений предшествующего времени. Правда, Дмитрий Нижегородский, опираясь на помощь хана Мюрида (князь Иван Белозерский привел ему 30 «татариновъ» «изъ Муротовы Орды»), сделал было попытку захватить Владимир силой, но сумел продержаться в столице только неделю. Дмитрий Московский вновь собрал войска и выгнал суздальского князя из города. «Не токмо же се, — добавляет летописец, — но и тамо иде на него ратию къ Суждалю», и только после стояния под Суздалем Дмитрий Иоаннович пошел на мир со своим тезкой. Владимирское великое княжество он объявил своей отчиной, т. е. наследственным владением, на которое не имели права посягать князья других княжеств, даже если бы они имели на него ярлыки от ордынских ханов.
1363 год стал годом больших политических успехов Москвы. Ликвидировав попытку суздальского князя вернуть себе владимирский стол, Дмитрий Московский привел под свою руку и те княжества, где правили недружественные ему князья. Краткое известие об этом помещено в Рогожском летописце: «...Тако же надъ Ростовьскымъ княземъ. А Галичьскаго Дмитрея изъ Галича выгнали».
Другие летописные своды сохранили несколько более подробное описание событий. Так, в Софийской I летописи читаем сообщение, восходящее к ростовскому летописному источнику, согласно которому в 1363 году «князь Андрей Федоровичь приеха изъ Переяславля въ Ростовъ, а съ нимъ князь Иванъ Ржевский съ силою». В иных близких по тексту сводах добавлено «силою великою». Переяславль в 1362 году, как часть великокняжеской территории, был под контролем Дмитрия Ивановича, и приход оттуда в Ростов князей Андрея Ростовского и Ивана Ржевского ясно показывает, что их действия направлялись великим князем. Да и «сила великая» не могла быть самостоятельно собрана ни Андреем, до того времени владевшим незначительным Бохтюжским уделом в Ростовском княжестве, ни Иваном, вероятно вообще не имевшим тогда каких-либо самостоятельных владений в Смоленском княжестве. Его потомки владели землями по реке Ваге, он получил в удел эту удаленную часть Ростовского княжества.
Переход Ростова в руки московского ставленника должен был вернуть Дмитрию Московскому те территории в княжестве, которые принадлежали его предшественникам, в частности, село Богородицкое, которое, кстати, упоминается в Духовной грамоте Дмитрия Донского 1389 года, и Стретенскую половину города Ростова.
Ростовское летописание сохранило подробности не только относительно промосковских политических перемен в древнейшем княжестве Северо-Восточной Руси, но и некоторые детали московской операции против Галицкого княжества. Оказывается, на галицкого князя Дмитрия Борисовича обрушилась объединенная рать всех московских князей: Дмитрия и Ивана Ивановичей, а также Владимира Андреевича. Жена галицкого князя была захвачена в плен, а сам он изгнан из княжества. В Галиче была восстановлена власть московских Даниловичей. Такая же участь постигла и стародубского князя Ивана Федоровича. Под напором московской силы он вынужден был оставить Стародуб и уйти, как и Дмитрий Галицкий, в Нижегородское княжество к противнику Москвы Дмитрию Нижегородскому. Некоторые историки считают, что в результате этих событий Стародубское княжество утратило свою самостоятельность и было присоединено к Москве.
Несомненно, что в 1363 году стародубский стол перешел в руки сторонника великого князя Дмитрия Иоанновича. В этом небольшом княжестве Москва утвердила свое влияние.
Таким образом, через четыре года после смерти Ивана Красного московское правительство сумело не только восстановить все то, чем владел этот великий князь, но и упрочить эти владения за собой, объявив большую их часть собственностью своего князя.
Между тем утративший владимирский стол князь Дмитрий Суздальский и Нижегородский не думал так легко примириться с потерей. В это время старший брат Дмитрия — Андрей отказался от нижегородского стола, и Дмитрий решил прежде всего расширить свою власть в собственном княжестве. По старшинству именно он должен был наследовать Андрею. Но когда Дмитрий с матерью и суздальским епископом Алексеем приехал в Нижний Новгород, он застал там нового нижегородского князя, своего брата Бориса Городецкого. Тот не уступил ему нижегородского стола, и Дмитрию ни с чем пришлось вернуться в свой Суздаль. Предвидя неизбежную борьбу за главный стол княжества, Борис осенью 1363 года укрепил Нижний.
Московское правительство следило за развитием событий в Нижегородском княжестве. Захват Борисом нижегородского стола, видимо, вызвал опасения Москвы. Во всяком случае следует отметить, что создавалась потенциальная возможность образования на востоке русских земель крупного единого княжества, включающего в себя такие центры, как удельный город Бориса Городец и занятый им Нижний Новгород. Важное значение приобретали при этом родственные связи Бориса с великим князем литовским Ольгердом, которому он приходился зятем, и начатые Борисом дружественные контакты с Сараем, откуда ханские послы привезли ему ярлык на нижегородское княжение. В складывающейся в Нижегородском княжестве ситуации помог Москве митрополит Алексей. Дело в том, что когда в 1341 году в результате прямых действий Орды путем слияния Суздальского княжества с выделенными из Владимирского княжества территориями Нижнего и Городца было образовано Нижегородское княжество во главе с Константином Суздальским, в церковном отношении земли нового княжества оказались поделенными надвое. Суздальская территория осталась в ведении суздальского епископа, а волости Городца и Нижнего Новгорода, ранее относившиеся к Владимиру, остались в составе Владимирской епархии, которой управлял сам митрополит. Таким образом, над этой территорией в 1363 году установил свой контроль Борис Городецкий.
В Нижний Новгород были направлены митрополитом Алексием послы — архимандрит Павел и игумен Герасим, которые пригласили Бориса на переговоры в Москву. Тот отказался. Тогда в Нижний Новгород послан был преподобный Сергий, который убеждал князя Бориса отказаться от притязаний на нижегородский престол. Борис стоял на своем.
В ответ митрополичьи представители закрыли местные церкви. Тогда Борис решил послать в Москву посольство из бояр, но по дороге туда на послов напал старший сын Дмитрия Суздальского Василий, который захватил в плен большинство бояр. Лишь один нижегородский боярин сумел добраться до Москвы и решил остаться там служить. Произошло это осенью или в начале зимы 1363 года.
Уже после этих событий Дмитрий Константинович Нижегородский отправил своего первого сына Василия в Орду за ярлыком на владимирское великое княжение. Василий вернулся на Русь в конце 1364 года. С ним пришел посол Урусманды от сарайского хана Азиза со столь желанным для Дмитрия ярлыком. Но обстоятельства изменились. Суздальский князь за это время так и не овладел нижегородским столом. Дмитрий Константинович, конечно, понимал, что если раньше он не смог продержаться против Дмитрия Московского, обладая всем Владимирским великим княжеством, то теперь, располагая силами лишь своего удела, он не имеет никаких возможностей закрепиться на владимирском столе. К тому же суздальские князья должны были тратить значительные силы на колонизацию среднего Поволжья, на борьбу с мордвой, владения которой подходили в то время к самой Оке.
Когда Дмитрий Иоаннович «смирил» князя Константина Ростовского, а князей Ивана Федоровича Стародубского и Дмитрия Галицкого изгнал из их владений, эти князья бежали к Дмитрию Константиновичу. Но времена, когда младшие князья с успехом составляли союзы против великого князя, прошли. Дмитрий Константинович не решился вступить в третий раз в борьбу с московским князем, он отказался от нее. И когда в 1365 году сын его Василий привез ему ярлык из Орды, Дмитрий Нижегородский отказался от всяких притязаний на великое княжение в пользу Дмитрия Московского и передал ярлык Азиза Дмитрию Иоанновичу, а сам «испросилъ и взялъ собе у него силу къ Новугороду къ Нижнему на брата своего князя Бориса». Когда не помогло дипломатическое вмешательство великого князя о «поделе» Нижегородского княжества между братьями, он дал свои полки старшему из них. Дмитрий Константинович собрал много воев и в своем Суздальском уделе. Объединенная рать выступила к Нижнему. Борис вынужден был смириться. У Бережца, близ впадения реки Клязьмы в Оку, Борис со своими боярами встретил брата, «кланяяся и покоряяся и прося мира, а княжениа ся съступая».
Дмитрий наконец-то получил Нижний Новгород. Борис вернулся в свой Городецкий удел. Смерть 2 июня 1365 года бывшего нижегородского князя Андрея Константиновича укрепила положение внутри княжества Дмитрия. Однако стабильность этого положения зависела от великокняжеской поддержки. И почти до конца своей жизни нижегородский князь не нарушал союза с Москвой. Этот союз упрочился после женитьбы Дмитрия Московского на младшей дочери Дмитрия Константиновича благочестивой Евдокии в январе 1367 года. Свою старшую дочь благочестивую Марию Дмитрий Нижегородский выдал за сына первого из московских бояр, тысяцкого В. В. Вельяминова — Николая (Микулу).
Ни у кого из наших знаменитых старых историков — ни у Карамзина, ни у Соловьева с Ключевским — не найдем мы в главах, посвященных Дмитрию Донскому, объяснения, почему великий князь Московский венчался с нижегородской княжной Евдокией не у себя дома, на Москве, и не у нее дома, в Нижнем Новгороде, а в достаточно удаленной и от Москвы, и от Нижнего Коломне. Сами эти сведения в пересказе или в выдержке из летописи приводят, но никто не указывает причину странного, не в обычаях тех времен, поступка — устроить свадьбу далеко в стороне от собственного стола.
Слов нет, в судьбе героя Куликовской битвы много и других загадочных или невнятных мест, неснятых вопросов. Имелись среди них и куда более крупные, чем наше недоумение насчет Коломны. Историки вправе были в первую очередь на них обращать свое внимание. А уж где женился и почему там-то, а не там, где по всем правилам было бы положено, — это ли главное в недолгой и бурной жизни князя-воина?
Сегодня, кажется, можно у коломенской загадки задержаться, потому что за нею кроются более значимые в жизни князя события.
В летописях, вплоть до татишевской «Истории Российской», встречается одно и то же, предельно краткое, почти дословно повторяющееся упоминание. Привожу его здесь по тексту никоновского летописца: «Тое же зимы (1366 г.), месяца Генваря в 18 день, женился князь велики Дмитрий Ивановичь у великого князя у Дмитреа Констянтиновича у Суздальского и у Новагорода Нижнего, поя дщерь его Евдокею, а свадба бысть на Коломне».
Установление мира между недавними соперниками вовсе не было поводом для того, чтобы каждому из них позабыть о своем достоинстве. Не повез Дмитрий Константинович дочь свою прямо в Москву? Пусть тезка московский и отнял у него великокняжеский ярлык, но не по чину нынешнему, так по весу прожитых годов он куда «тяжелее» своего будущего зятя... И юный жених вполне мог тогда думать схожую думу: ему ли, первому князю всей Руси, ехать на женитьбу в Нижний? Это и впрямь будет выглядеть неким унижением... А возможно, на выбор места свадьбы повлиял великий московский пожар 1366 года. Вот и договорились оба выбрать местом свадьбы промежуточную Коломну.
Но можно и иначе объяснить выбор Коломны. Она по значению была вторым после столицы городом во всем Московском княжестве, а кроме того, это был первый его, Дмитрия, город, так как именно Коломну великие московские князья обычно завещали в удел старшим сыновьям, и Дмитрий еще в малолетстве при княжении батюшки своего, Ивана Ивановича Красного, знал твердо: Коломна его добро, его особая забота на целую жизнь, сколько бы еще ни народилось у него братьев и как бы мелко ни пришлось им делить в будущем отчую землю. Когда-то, лет уже шестьдесят тому, Дмитриев прадед Данило Александрович, как мы знаем, взял да отнял Коломну у рязанцев, чтобы не запирала московским ладьям выход в Оку. Справить теперь свадьбу в Коломне значило лишний раз подчеркнуть исключительную значимость для Москвы этого порубежного с рязанской землей города.
Венчал юного Дмитрия Иоанновича видный образованный священник, будущий кандидат в Московские митрополиты, духовник князя Дмитрий, в монашестве Михаил-Митяй (†1379).
Так были закреплены связи между Москвой и Нижним Новгородом. После этого великий князь мог приступить к активным действиям в отношении другого великого княжества Северо-Восточной Руси — Тверского.
В истории Тверского княжества 60-е годы XIV века, особенно их первая половина, стали временем перелома в его внутреннем развитии. Ослабление ханского контроля над Русью коснулось и его, вызвав там подъем национальных устремлений.
Начавшаяся при Калите «тишина великая» подходила к концу. За те без малого сорок лет, когда татарские рати не вторгались в срединные области Залесской Руси, когда военные столкновения случались лишь на окраинах, а внутренние усобицы решались малой кровью или вовсе бескровно, главный созидатель богатства страны, ее кормилец — русский крестьянин смог освоить новые угодья, накопить и внедрить новый трудовой опыт. Неуклонно росло сельское население. Крестьяне, в большинстве своем тогда вольные общинники, жившие на государевых «черных землях», платили подати князьям, исполняли в их пользу повинности. Все шире распространялась «боярщина» — частное землевладение на правах наследственной «вотчинной» собственности. Князья, бояре, митрополичий дом стали также жаловать земли своим людям на условиях службы и на время службы. Богатея трудом крестьян и холопов, бояре могли крепить и свою ратную силу — «сажать на конь» больше людей, лучше вооружать их. Тем самым возрастал военный потенциал Руси.
Несмотря на посещения моровой язвы в 1353 году, росли и полнились богатством русские города. Развивались ремесло и торговля. Медленно, но неуклонно преодолевалась хозяйственная замкнутость областей, а значит, усиливалась тяга и к единству Руси.