Небольшая улочка Гарансьер — ее длина немногим более 200 метров — затерялась в шестом округе Парижа. Она существовала уже в начале XV века. Вот дом номер четыре. Неоднократно перестраивавшийся, он и сейчас шжмерно такой же, каким был 2 февраля 1754 г., в день, когда здесь родился Шарль Морис Талейран-Перигор.
Семья Талейрана принадлежала к одной из старейших дворянских фамилий Франции. Его предки служили еще Каролингам. Талейраны были воинственны и непокорны. Со щита их родового герба хищно взирают три золотых орла в лазурных коронах и с раскрытыми клювами.
Рассказывали, что в годы Столетней войны Талейраны из французского лагеря перебежали к англичанам. По поручению англичан один из них пытался в Париже подкупить Карла V. При этом из полученных от Англии денег он оставил себе 10 тысяч золотых ливров в качестве личного вознаграждения. Кто знает, не стали ли эти предания одним из тех примеров, на которых формировалось отношение Шарля Мориса к честности в политике?
Отцу новорожденного — Шарлю Даниэлю Талейрану князю Шале, графу Перигору и Гриньоль, маркизу Экседей, барону де Бовиль и де Марей —минуло только 20 лет. Его жена Александрина-Мария-Виктория-Элеонора Дама-Антиньи была на шесть лет старше своего мужа Талейраны были людьми знатными, но небогатыми. Александрина принесла своему мужу только небольшую ренту — всего 15 тысяч ливров. Не имел состояния и Шарль Даниэль. Супруги были всецело поглощены своей службой при дворе. Граф Перигор являлся одним из воспитателей дофииа, его жена исполняла обязанности придворной дамы. Они постоянно находились в разъездах между Парижем и Версалем.
Шарля Мориса крестили в церкви Сен-Сюльпис. Крестным отцом был его дядя по отцовской линии Александр Анжелик, будущий кардинал-архиепископ Парижа. По выходе из церкви кормилица увезла ребенка к себе в предместье Сен-Жак.
В ту пору многие дворянские семьи отдавали своих детей кормилицам. Платили им за это мало. Дети болели, нередко умирали. «Я потерял двоих или троих детей у кормилицы», — отмечал философ Мишель Монтень. Детская смертность в те времена была высока; такие факты, при всей их трагичности, не считались необычными, в семьях к этому относились как к своего рода «естественному отбору». Безграмотные женщины нередко месяцами не сообщали родителям о судьбе малышей. И к этому привыкали.
«Если бы я вам сказал, как я провел мои юные годы, вы бы меньше удивлялись многому», — писал впоследствии Талейран одной из близких к нему женщин — мадам де Ремюза. Ссылка на «безрадостное детство», видимо, служит оправданием жесткости характера, страсти к деньгам, склонности к праздности, развлечениям. (Шарль Морис тем самым как бы «компенсировал» недостаток нежности, любви, внимания, от которого, по его словам, страдал на заре своей жизни.)
Его детская жизнь действительно оказалась нелегкой. Однажды кормилица оставила ребенка на комоде. Он упал и серьезно повредил правую ногу. Родители долго об этом не знали. Необходимого лечения не было, ступня искривилась — и Шарль Морис на всю жизнь остался хромым.
В замке Балансе и в парижском музее Карнавале можно увидеть кожаный ботинок с металлической арматурой, напоминающей ногу слона. Ортопедическая система была сложна и несовершенна, и Талейрану почти всю жизнь приходилось пользоваться палкой.
Старший брат Шарля Мориса рано умер, а два младших — Аршамбо и Бозон воспитывались в семье. Может быть, Талейран и завидовал им, но никогда в жизни он этого не показывал. Он сохранял хорошие отношения с братьями. Оставался и хорошим сыном, питая глубокую любовь к матери. Она была строга и недостаточно внимательна к нему? Да, пожалуй. Но не забудем, что в те времена «чрезмерные» родительские чувства рассматривались как проявление недостойной слабости.
Однако невнимание со стороны родителей все же ранило душу Шарля Мориса А боль, перенесенная в детстве, как правило, не проходит бесследно. Душевные переживания усугублялись физическим недостатком, который выталкивал юного Перигора из накатанной жизненной колеи дворянской семьи. Прадед Шарля Мориса был военным и погиб при осаде Барселоны, дед — при осаде Турне. Отец еще молодым человеком был полковником гренадеров. А Шарлю Морису подобрали единственно возможную для него в тех условиях — весьма доходную — духовную профессию. Двери были открыты: дядя Александр Анжелик был коадъютером (заместителем и наследником) герцога-архиепископа Реймса. Придет время, и он начнет продвигать своего племянника по ступеням церковной иерархии. Но все это впереди, а пока мальчик не знал о том, что его ждет в будущем.
В 1758 году кормилица рассталась с четырехлетним малышом, и гувернантка посадила Шарля Мориса в дилижанс (более дешевого способа передвижения не нашли), направлявшийся в Бордо. Родители сына не провожали. Отец находился в армии в Германии, мать была поглощена своими придворными обязанностями.
Первое путешествие будущего дипломата продолжалось 17 дней. Дорога вела в небольшой городок Шале. Здесь в замке Талейранов-Перигоров жила прабабушка Шарля Мориса по отцовской линии —Мария Франсуаза де Рошешуар, внучка знаменитого Кольбера, крупного государственного деятеля эпохи Людовика XIV. Ей уже было 72 года.
Все в ее доме оказалось новым и необычным для ребенка. Суровый средневековый замок, построенный в конце XVI века, имел свою мрачную историю. Одна из ее страниц связана с графом Анри де Талейраном, любимцем Людовика XIII, участвовавшим в заговоре против кардинала Ришелье. Король, как всегда, уступил своему могущественному премьер-министру, и граф лишился головы. Кто знает, может быть, эта история, услышанная в детстве, навсегда вселила в сердце Шарля Мориса страх перед заговорами.
Ни кормилица, ни гувернантка не баловали ребенка вниманием. А вот прабабка любила своего внука. Полтора года, которые он провел в Шале, оставили у него яркие воспоминания. «Впервые член моей семьи проявил ко мне нежность, впервые мне дали вкусить счастье любить», — писал впоследствии Талейран. Для его образования пребывание в Шале тоже не прошло бесследно. Он научился читать и писать. В сентябре 1760 года дорожный экипаж после утомительного пути вернул мальчика в столицу, но не в родительские объятия, а прямо в коллеж Аркур.
Это было одно из старейших и известнейших учебных заведений Парижа, основанное в 1280 году каноником Раулем д'Аркуром и достроенное его братом епископом Робером. Здесь учились многие люди, имена которых прочно вошли в энциклопедии всего мира: философ Дени Дидро, поэт и драматург Жан Расин, писатели и поэты Никола Буало, Пьер Николь, Антуан Прево, член Комитета общественного спасения Мари Эро де Сешель. Коллеж просуществовал до 1793 года, затем был закрыт, а вскоре и разрушен.
Шарль Морис поселился в квартире своего двоюродного брата графа де ла Сюз. Занятия начинались рано — в половине шестого. Ученики скрипели гусиными, лебедиными или вороньими перьями. Были в ходу уже и металлические перья для чернил. Следы карандаша дети стирали хлебным мякишем, а вскоре для этих целей начали употреблять и каучук.
Режим в учебном заведении был строгим. Прилежание учеников возбуждали энергичной поркой. Однажды Шарль Морис, взволнованный, прибежал в родительский дом. Ему грозило наказание. Но отец не проявил никакого сочувствия к сыну и вернул его в коллеж. Такие нравы сохранялись во Франции долго. Только Луи-Филипп отменил телесные наказания в учебных заведениях. Это решение было принято после того, как в коллеже Мазарини ученик перочинным ножом зарезал своего мучителя.
Неизлечимая хромота лишила юного Талейрана подвижности и приучила к спокойному, хладнокровному наблюдению. У него было много свободного времени для размышления. Он задумывался над историей франции, которую преподаватель Ланглуа сводил к описанию придворных балов и праздников. Изучали Цицерона и греческий язык. «Революционным» нововведением явилось чтение современных текстов. Монтескье, автор «Духа законов», лишь недавно ушел из жизни. Дидро со своими друзьями уже несколько лет работал над «Энциклопедией или Толковым словарем наук, искусств и ремесел». Вольтер находился в зените славы.
Талейран не принадлежал к числу лучших учеников коллежа. Трудно сказать, насколько его чтение выходило за определенные программой рамки. Но ко времени окончания занятий, к 1768 году, четырнадцатилетний юноша получил все традиционные для дворянина знания. Многие черты характера уже сложились: внешняя сдержанность, умение скрывать свои мысли. «Осторожность, то есть искусство показывать только часть своей жизни, своей мысли, своих чувств, — вот первое из всех качеств». Это искусство Талейран постиг еще в школьные годы.
Пришла пора окончательно определить судьбу юноши. Собственно говоря, выбора не было. Военная карьера исключалась. Для покупки выгодной административной должности денег у родителей не было. Оставался только один путь — карьера священнослужителя. Это вовсе не считалось среди придворного дворянства непрестижным и невыгодным. Митра и посох епископа и тем более кардинальский пурпур могли дать доходы куда большие, чем шпага. Арман де Ришелье, укрепивший абсолютную власть короля и создавший французскую академию, Джулио Мазарини, долгие годы являвшийся фактическим владыкой французского королевства, Андре Флёри, сумевший укрепить финансы Людовика XV, — все они могли служить примерами и для родителей мальчика, и для самого Шарля Мориса.
Как правило, сыновей тогда не спрашивали, какую профессию они предпочитали бы избрать, а дочерей — за кого они хотят выйти замуж. «Как выглядит мой будущий муж?» — задает вопрос невеста своей матери. «Дочь моя, занимайтесь, пожалуйста, тем, что вас непосредственно касается», — отвечает мать. Это не просто анекдот, а описание нравов того времени.
Шарля Мориса в год окончания коллежа родители отправили в Реймс, к дяде Александру Анжелику. Юноша предвкушал приятную поездку, своего рода компенсацию за «школьные муки». Но его ожидало нечто иное. Когда Шарлю Морису предложили надеть сутану, он был поражен. Молодой Перигор выдержал удар, приняв его холодно и сдержанно, хотя чувство горечи и не покидало его. Смирившись с судьбой, он в 1770 году поступил в семинарию Сен-Сюльпис. На исходе жизни Талейран писал: «Вся моя молодость была посвящена профессии, для которой я не был рожден».
Молодой человек мечтал о другом. О государственных делах. Об участии в политической жизни. О приключениях. Об активной деятельности где угодно и когда угодно. Об этом он читал в книгах, которые любил. В семинарии была хорошая библиотека. И юный аристократ увлекался рассказами о путешествиях, сражениях, восстаниях. «Я искал и запоем читал самые революционные книги, которые я только мог найти. Они рассказывали мне об истории, мятежах, бунтах, потрясениях во всех странах». Потомственный дворянин, увлекающийся историей революционных бурь? Возможно ли это? Да, если учесть настроения 70-х годов XVIII в. и амбиции самого юноши.
Кстати, книги никогда не представляли для Талейрана только духовную ценность. Ведь собрание книг могло быть и капиталом. Его интересовали и редкие, дорогие издания с мастерски выполненными переплетами. Впоследствии о библиотеке Талейрана говорили: «Странная подборка разнообразных книг как светских, так и священных, как скептических или атеистических, так и христианских и ортодоксальных; полки, переполненные произведениями благочестивыми и легкомысленными, здесь и Град божий и Град земной, сатана и политика».
Смирившись с судьбой, Талейран, однако, глубоко ощущал, что карьера священнослужителя не удовлетворяла его. физические и моральные компенсации могли дать, по мнению Шарля Мориса, лишь деньги и женщины. Духовная профессия день ото дня становилась менее доходной и нисколько не льстила честолюбию молодого человека. И приобретению денег, и связям с женщинами сутана мешала. Она мешала увлечению игрой в карты, любви к роскоши.
В итоге вся абсурдность ситуации выразилась в одной фразе Галейрана: «Зачем учиться в семинарии, если хочешь быть министром финансов». Но пост министра финансов был сладкой, недостижимой мечтой, а занятия в семинарии — реальностью. Четыре года находился он в этом учебном заведении, а закончил свое образование в Сорбонне в 1778 году. Через полтора года Шарль Морис стал священником.
Наконец, молодой человек приобрел самостоятельность, и у него появились свои деньги! Но их ему требовалось все больше и больше. «Кто не жил в годы, близкие к 1789-му, не знает, что такое радость жизни». Его расходы — на женщин, на карты, на дорогую одежду, на встречи с друзьями, на дом и книги росли очень быстро. Едва надев черную сутану, молодой аббат понял, что она «жмет в плечах» и ее надо как можно скорее заменить более свободной и доходной — лиловой, епископской.
Но получить сан епископа оказалось делом непростым. Говоря современным языком, «моральный облик» юноши был несовместим с официальными догмами церкви. Однако Талейран пустил в ход связи, и в 1786 году ассамблея духовенства рекомендовала его на епископский пост. Представлял кандидатов на высшие церковные должности епископ Отена Александр де Марбеф, который не счел Шарля Мориса достойным митры и посоха и не предложил его кандидатуру королю.
Но вскоре де Марбеф стал архиепископом Лиона, и место епископа в Отене оказалось вакантным. Отец Шарля Мориса призвал сына к себе и просил его изменить образ жизни. После того как обещания были даны, Перигор-старший обратился к Людовику XVI с просьбой о назначении сына епископом Отенским. Король помнил старшего Талейрана, принимавшего участие в его коронации в Реймсе, и дал согласие. И хотя в дело неожиданно вмешалась благочестивая мать Шарля- Мориса, которая также считала его недостойным высокого цер ковного сана, король со словами: «Это его исправит» — подписал назначение. Папа римский утвердил решение в конце 1788 года. В 34 года Талейран получил епископскую мантию и обеспеченный доход — 52 тысячи ливров в год (свыше 400 тысяч современных франков).
Но еще не получив епископский сан, Талейран, мечтавший стать министром короля, стал «министром финансов» церкви, заняв в 1780 году пост генерального агента духовенства.
Духовенство в то время испытывало серьезные финансовые трудности. Оно не хотело платить налоги королю и соглашалось лишь на добровольные «дары», благотворительность. Талейран энергично защищал «неотчуждаемые права священнослужителей». С этой целью он разослал во все епископства Франции анкету с вопросами о функциях духовенства, его отношении к больницам, приютам, школам; его расходах и доходах; движимом и недвижимом имуществе. В 1785 году ассамблея французского духовенства заслушала доклад своего генерального агента. Архиепископ Бордо Шампион де Сисе высоко оценил труд Талейрана. От ассамблеи за ревностную службу интересам церкви Талейран получил еще более ощутимую похвалу — вознаграждение в 31 тысячу ливров.
Проблемы политической экономии и финансов, по словам Талейрана, были «полны очарования». По долгу службы он вынужден был заниматься и анализом внутренней политики правительства Людовика XVI, Талейрана интересовали идеи Тюрго. Жака Неккера, парижского банкира немецкого происхождения, накануне революции дважды занимавшего пост генерального директора финансов, аббат Перигор не считал «ни хорошим министром финансов, ни хорошим государственным деятелем; у него было мало идей». Неприязнь была взаимной, и Талейран, имевший близкие отношения с дочерью Неккера, писательницей Жерменой де Сталь, никогда не появлялся в доме ее отца.
Реформы Неккера не дали результатов, финансовый кризис накануне революции обострился. Королевская семья, придворная аристократия опустошали государственную казну. За несколько лет, предшествовавших революционной буре, только брату короля графу д'Артуа было выплачено казначейством 23 миллиона ливров. На пенсии ежегодно затрачивалось 28 миллионов ливров. В итоге государственный долг к 1789 году составил огромную сумму — 4,5 миллиарда ливров. Необходимо было платить проценты по долгам, но банкиры отказывались предоставлять новый займы, французское государство оказалось на грани банкротства.
Последнюю попытку спасти положение, к которой аббат Перигор имел непосредственное отношение, предпринял генеральный контролер финансов Шарль Калон, который, по мнению Талейрана, «обладал легким, блестящим умом, тонкой и живой мыслью». По предложению Калона король решил созвать в 1787 году собрание нотаблей: принцев, герцогов, пэров и других представителей высшей знати. Выполняя поручение Калона, Шарль Морис подготовил записки об уплате долгов духовенства, о барщине, о реформе торговли зерном. Увы, все усилия оказались напрасными. Как только Калон предложил свои меры: упразднение барщины, внутренних таможен, некоторых податей, уменьшение соляной пошлины, созыв провинциальных собраний, — он вызвал гнев аристократии и высшего духовенства и отправился в ссылку в Лотарингию.
Все эти «финансовые битвы» подвели Талейрана к главному выводу: его собственный класс не мог и не хотел найти выход из острейшего экономического и финансового кризиса, охватившего страну. Королевский режим клонился к закату. Нужно было определить свою политическую позицию. Но переход в другой лагерь следовало подготовить, заручиться поддержкой «общественного мнения». И епископ выдвинул проект улучшения материального положения сельских священников, настаивал на том, чтобы в Бретани жены пропавших без вести матросов получили право на второй брак.
Этим Талейран не ограничился. Поклонник азартных игр, проигрывавший за короткое время доходы нескольких епархий, он в период революционной ситуации во франции опубликовал брошюру, в которой назвал королевскую лотерею «отвратительной несправедливостью», «противозаконным средством привлечения денег народа, насмешкой над его легковерием». Он с пафосом писал о «достойной сожаления страсти к игре», открыто оскорбляющей «общественные нравы». И делал вывод: королевские лотереи необходимо упразднить.
Такие выступления получали широкую общественную огласку. Они отвечали духу времени. А за ходом событий Шарль Морис следил самым внимательным образом. Следил не один, а вместе со своими друзьями, находившимися в Париже. В последние годы существования королевского режима он поселился на улице Бельшас. Эта улица появилась на городской карте только в 1652 году, заняв место между улицами Сен-Доминик и Университета Это был район парков, частных особняков, садов, монастырей. Двухэтажный дом, в котором жил молодой епископ, по его словам, «маленький, но удобный», был обставлен дорого и со вкусом.
Что за люди встречались на завтраках и обедах в доме Талейрана? Одним из наиболее близких его друзей («человек, которого я любил больше всех») был Огюст Шуазель-Гуфье. Они познакомились еще в коллеже Аркур. Шуазель, широко образованный человек, в 31 год стал членом королевской Академии наук. «У Шуазеля благородный, добрый, доверчивый и искренний характер. Он любвеобилен, покладист и незлопамятен», — писал Талейран.
Постоянным гостем в доме епископа стал и граф Луи де Нарбон, внебрачный сын Людовика XV, который легко менял как любовные привязанности, так и государственные посты. Нарбон являлся министром Людовика XVI, а затем послом императора Наполеона. Талейран писал, что «его характер не внушал доверия, которого требуют близкие отношения». Всегда холодный, расчетливый, сдержанный Шарль Морис учил своего быстро и легко увлекавшегося друга: «В политику, как и в другие области.никогда не следует вкладывать все свое сердце. Чрезмерная любовь мешает».
Часто появлялся на улице Бельшас герцог Арман де Гонто-Бирон. Он был на шесть лет старше хозяина дома, успел повоевать в Америке против англичан. Этот авантюрист с романтическими взглядами отличался безрассудной смелостью. Закончил он свою жизнь на эшафоте 31 декабря 1793 г.
С присущей ему удивительной способностью распознавать людей задолго до того, как они раскроются, Талейран завязал знакомство с графом Оноре де Мирабо. Мирабо вечно нуждался в деньгах. И по рекомендации Талейрана Калон в июле 1786 года отправил мятежного графа с дипломатической миссией в Берлин, где он находился в течение года. Шарль Морис играл роль «доброго гения» Мирабо. Он получал его донесения, расшифровывал их, редактировал и передавал Калону. Затем они поступали к министру иностранных дел Вержену и королю. Вначале Мирабо был в восторге от своего друга Он писал о нем Калону: «Вы никогда не смогли бы выбрать более надежного человека, более благоговейно относящегося к культу признательности и дружбы, более внимательного к добру, менее жадно стремящегося к разделу славы с другими, более убежденного в том, что она принадлежит и должна принадлежать полностью человеку, который умеет думать и осмеливается действовать».
И вдруг Мирабо обрушивает на своего «друга», «утешителя», «руководителя» поток ругательств. 28 апреля 1787 года в одном из писем он жаловался на «бесчестное поведение аббата Перигора», называя его «подлым, жадным, низким интриганом», способным за деньги продать и свою честь, и своего друга. Но уже через несколько месяцев Мирабо сообщает своей приятельнице, что четыре экземпляра его работы «Прусская монархия» предназначены ей, аббату Перигору, Гонто-Бирону и банкиру Паншо — людям, «самым для него дорогим в мире». Таким был несдержанный, буйный и непоследовательный Мирабо!
Но что же все-таки произошло? Французские авторы единодушно считают, что дело в ревности: Талейран слишком пристально поглядывал на некую мадам Нера. Такие объяснения несколько примитивны и вызывают сомнення. Бесспорно одно: «революционный граф» нуждался в поддержке аббата, помогавшего ему наладить отношения с сильными мира сего. И Мирабо не переставал бывать в гостеприимном доме на улице Бельшас.
В гостиной Талейрана не было запретных тем. Кризис в промышленности и торговле. Угроза государственного банкротства. Неурожай 1788 года. Крестьянские восстания. Выступления городского плебса. Созыв Генеральных штатов. Ни один из аспектов складывавшейся во франции революционной ситуации не ускользал от обсуждения. Аристократы, развлекавшиеся поэзией, музыкой, изысканном едой и старыми винами, строили прогнозы на ближайшее будущее.
Темой бесед посетителей дома на улице Бельшас был и англо- французский торговый договор 1786 года, выгодный для виноделов франции, но разорительный для ее промышленности, так как он открывал дорогу на французский рынок дешевым английским товарам. Талейран, защищая договор, подготовил и передал Мирабо записку, в которой высказал мысль о том, что торговые соглашения необходимы для сохранения мира Англию он считал страной, «либеральные принципы которой наиболее подходят великим нациям».
Интерес Талейрана к политике постоянно усиливался. Важным источником информации служили для него парижские салоны герцогинь фиц-Джемс, де Линь и де Нолиньяк, виконтессы де Лаваль-Монморанси, княгини Луизы де Роан, графини де Брионн, мадам де Монтессон и др. В этих салонах, где в канун 1789 года уже говорили обо всем откровенно, не опасаясь «глаз и ушей государевых», можно было узнать последние новости и о любовных похождениях высших сановников, и о делах государственных. «Сила того, что называют во Франции светом в годы, предшествовашие революции, была необычайной». Эти слова Талейрана соответствуют истине. В салонах, разумеется, не решали судеб государства, но устанавливали важные политические связи.
В парижских салонах завязывал связи и Талейран, не только деловые, но и романтические. Нередко они перерастали в дружбу, сохранявшуюся в течение многих лет. «Пускать вперед женщин» — к этому лозунгу Шарль Морис не раз прибегал на протяжении своей политической карьеры. Но он всегда стремился следовать «золотому мужскому правилу»: никогда не превращаться в игрушку в руках женщин.
Знатное происхождение, воспитание, образованность, ироничный тонкий ум привлекали к Шарлю Морису взгляды многих представительниц прекрасного пола. Он умел следить за своей внешностью и научился скрывать свой физический недостаток. Неторопливо передвигаясь по гостиной, он рассыпал приветствия налево и направо, время от времени останавливался, изящно облокачиваясь на ручку кресла или на спинку стула и демонстрируя полное отсутствие утомления или боли. Шарль Морис, высокий — 177 сантиметров — и хорошо сложенный, всегда сохранял аристократическую осанку, спокойные манеры.
Густые светлые волосы и светлые брови. Ясный взгляд серо- синеватых глаз — холодных, напряженных, испытующих, в которых иногда появлялось что-то пугающее, вызывающее у собеседника робость. Высокий воротник заставлял прямо держать голову, немного откидывал ее назад. Профиль несколько портил общее впечатление — курносый, короткий нос, большое расстояние между верхней губой и основанием носа придавало лицу агрессивно-надменное выражение. С этого ракурса как бы проступало другое лицо Талейрана: с выражением фамильных черт Перигоров — хитрости, высокомерия, сарказма, жесткости и недружелюбия. Таким смотрит на нас Талейран с портрета работы Луи Давида.
Женщин наружность молодого священника не отталкивала. Семнадцатилетним юношей он однажды предложил после мессы место под зонтиком очаровательной девушке. Ее звали Доротея Доренвиль, она была актрисой, и ее имя впоследствии вошло в историю французского театра — ее бюст и сейчас находится в муниципальной библиотеке Версаля. Возможно, молодых людей сблизила общая судьба: и она, и он получили свои профессии по принуждению родителей, против собственной воли. Они полюбили друг друга и не скрывали своих чувств. Их всегда видели вдвоем. Несомненно, руководители семинарии должны были бы отчислить из нее Шарля Мориса. Но они хорошо знали о его происхождении, семье, связях и опасались гнева его дяди, архиепископа Реймса. «Преступление» семинариста осталось безнаказанным.
Первое увлечение молодости вскоре прошло. Длительные связи появились позже. В 29 лет Талейран встретился с графиней Аделаидой де Флао. Они были вместе почти десять лет. Аделаида жила отдельно от мужа (который был старше ее на 35 лет), хотя и не была с ним в разводе. Мадам Флао имела квартиру в Лувре. Ее салон стал одним из наиболее известных в Париже.
В результате этой почти семейной связи в 1785 году у Талейрана родился сын — Шарль Жозеф. Он стал генералом, адъютантом Наполеона, а затем, при Луи-Филиппе, — послом. Не менее известной была и политическая карьера внука епископа Отенского герцога Шарля де Морни. Легенда рассказывает, что дедушка Талейран предсказал ему судьбу государственного человека, министра. Морни вошел в историю как один из организаторов государственного переворота 2 декабря 1851 г.
Приближались революционные события 1789 года. За несколько месяцев до взятия Бастилии епископ впервые переступил порог собора Святого Лазаря в Отене. 25 марта он отслужил праздничную мессу. Но что это было за зрелище! Новый епископ не знал обрядов! Он постоянно сбивался, делал ошибки. Некоторые каноники улыбались, другие —словно оцепенели. Прихожане были в недоумении. А Талейрана все это как будто мало волновало.
У епископа была другая цель: он во что бы то ни стало хотел стать депутатом от местного духовенства в Генеральные штаты. Талейран подготовил наказ епископства Отена. это была программа ограниченных реформ, ведущих к буржуазной монархии. Она предусматривала определение прав каждого гражданина, признание любого общественного акта законным в королевстве только с согласия нации, которой принадлежит и контроль над финансами. Основы общественного порядка — «вечно священная» собственность и свобода: никто не может быть лишен свободы, кроме как по закону, и никогда —по произвольному приказу. Наказания должны были стать одинаковыми для всех граждан. Наказ предусматривал и равенство всех перед налоговой системой; предлагалось провести инвентаризацию имуществ в королевстве и создать единый национальный банк.
Требования, уже недостаточные для революции, которая стремительно набирала силу и не могла остановиться на реформах, предложенных в «отенском наказе». А сам Талейран, вступивший в политическую жизнь, отнюдь не был склонен окончательно порывать со своей классовой средой, так и оставшись на перепутье между аристократией и буржуазией. В его личности отразились все противоречия переходной эпохи. Он всегда сохранял мосты и внимательно следил за тем, чтобы их хрупкие конструкции не обрушились. Но в момент, когда приближалась могучая революционная гроза, Талейран всем своим существом понял ее неотвратимость и решительно примкнул к новой политической силе — буржуазии, неудержимо стремившейся к господству.
Недолго пробыл епископ в своей епархии — всего 30 дней. Его не привлекали роскошные покои епископского дворца. Митра и апостольский посох представляли для него едва ли не музейные ценности. Важны были практические результаты действий, радовали решенные задачи. А 2 апреля 1789 г. его избрали депутатом Генеральных штатов от духовенства Отена. 12 апреля, в день пасхи, когда епископу полагалось снова служить мессу, он отбыл в Париж...
В карете, направлявшейся в столицу, сидел молодой человек, которому два месяца назад исполнилось 35 лет. Образованный и уже искушенный в интригах, он хорошо знал ситуацию во Франции и был убежден в неизбежности глубоких перемен. Перед епископом, едва начавшим свою карьеру, революция открывала новую перспективу: сбросить лиловую сутану и целиком погрузиться в политическую жизнь, из которой он был несправедливо исключен. Перед глазами стоял уютный дом на тенистой улице Бельшас, с изысканной обстановкой, с оживленным салоном, со всеми возможными «радостями жизни». Но и другое занимало мысли Талейрана — еще не вполне ясные и отчетливые: в его голове зрели планы завоевания места под солнцем.