Всего несколько месяцев — с момента отставки до нового назначения — Талейран отсутствовал в особняке Галифе. Но за это время и особенно после 18 брюмера в международной обстановке произошли крупные перемены. Россия вышла из войны. Австрия потерпела сокрушительное поражение при Маренго. Англия переживала глубокий социально-экономический и политический кризис.
Придя к власти, Бонапарт понимал необходимость хотя бы краткой передышки для создания и укрепления режима личной власти. Этого же требовали и интересы французской экономики, торговли, финансов. Вот почему вскоре после государственного переворота первый консул предложил монархам Англии, Австрии и России прекратить военные действия и начать мирные переговоры.
«Можно сказать без малейшего преувеличения, что в эпоху Амьенского мира франция пользовалась вовне такой властью, славой, влиянием, что самый честолюбивый ум не мог бы пожелать для своей родины ничего большего. Еще удивительнее была быстрота, с какой создалось это положение. Менее чем за два с половиной года, то есть с 18 брюмера (9 ноября 1799 года) до 25 марта 1802 года — дата заключения Амьенского мира, — Франция вышла из состояния унижения, в которое ее погрузила Директория, и заняла в Европе первое место».
Да, внешнеполитические позиции Франции к началу XIX века улучшились. В то же время нельзя забывать, что «власть, слава, величие» французской республики в период Директории и Консульства основывались на завоевательных войнах, а ее дипломатия являлась поистине дипломатией кулака, так как она стремилась освятить и закрепить территориальные захваты и непрерывное, по произволу французских государственных деятелей и генералов, перекраивание карты Европы.
Бонапарт остро нуждался в опытном, искусном, инициативном руководителе дипломатического ведомства — человеке, способном не только быть преданным и выполнять указания, но и самостоятельно мыслить. Первый консул умел находить способных людей, ценил их и не любил с ними расставаться, нередко сохраняя их при себе даже тогда, когда это становилось опасным. И при выборе министра внешних сношений у Бонапарта почти не было сомнений. По крайней мере, достоинства избранного им кандидата перевешивали, по мнению Бонапарта, его недостатки. Он считал, что у Талейрана «имелось многое из того, что необходимо для перего воров: светскость, знание дворов Европы, тонкость, если не сказать больше, неподвижность в чертах, которую ничто не может исказить, наконец, известное имя... Я знаю, что он принадлежал к революции только благодаря своему беспутству; он якобинец и дезертир из своего сословия в Учредительном собрании, и его интересы нам поручаются за него».
Прерогативу принятия основных дипломатических решений, особенно имеющих принципиальное значение, Бонапарт остав лял за собой. Фредерик Массон называет Талейрана «дове ренным советником, привилегированным исполнителем» намерений первого консула. Советник? Да. Исполнитель? Несом ненно. Однако картина остается неполной. «Талейран, возвы шающий Бонапарта, ежедневно с ним переписывающийся, обучающий его искусству и политике, дипломатии и вначале восхищенный успехами своего ученика, а затем ослепленный, раздавленный, падающий на колени от истинного им вое хищения». Это мнение, несколько преувеличивающее дружест венный характер отношений Бонапарта и Талейрана, принадлежит Леону Гамбетта, решительному противнику бонапартизма, республиканцу, депутату парламента, премьер-министру в 1881—1882 годах.
Не станем спорить с человеком, сердце которого покоится в парижском Пантеоне, способен ли был Шарль Морис на искренние чувства, когда речь шла о политике. Каждый день, если их не разделяли расстояния, первый консул и министр внешних сношений обсуждали дипломатические проблемы. Талейран имел право непосредственного доклада Бонапарту. Его указания получали право на жизнь в документах, подготовленных в особняке Галифе; их практически осуществляли французские представители за рубежом. И Талейран, хотя и переоценивал свою мудрость и свое влияние, имел некоторые основания написать: «Конкордат, Амьенский мир, политическая организация Италии, швейцарское посредничество, первые попытки восстановления федеральной германской системы свидетельствуют о деятельности, мудрости и влиянии администрации, которуя я создал и которой я руководил».
Министр неоднократно выступал с многочисленными предложениями по различным аспектам внешней политики страны, готовил записки, проекты соглашений и нот. В основе многих из этих документов лежали идеи первого консула. Многих, но далеко не всех. Бонапарт и Талейран редко вступали в полемику. Ни тот, ни другой — по разным причинам —не являлись сторонниками дискуссий.
У Талейрана имелись свои методы скрытой, «тихой» подрывной работы в тех случаях, когда, не выступая открыто против решений, принятых Бонапартом, он считал необходимым дать поработать времени. «И важных делах упрек в медлительности удовлетворяет всех; он придает тем, кто упрекает, вид превосходства, и тому, кого упрекают, — вид осторожности», — писал министр в инструкции французскому послу в Лондоне генералу Андреосси. Для затягивания переговоров, советовал Талейран своим подчиненным, можно сослаться на отсутствие инструкции и необходимость проконсультироваться со своим правительством. Поступать таким образом следует и в том случае, если посол не вполне уверен в своей правоте. При тогдашнем состоянии Европы, замечал Талейран, имелось немного политических соглашений, для которых отсрочка могла бы представлять опасность. Он советовал французским дипломатам никогда не давать прямого ответа на адресованные им заявления, предложения и непредвиденные просьбы.
Как работал Талейран? Сам он именовал себя лентяем. Так обычно говорят «великие люди», по мнению которых само их появление на свет божий движет горами, и ... школьники, якобы познающие все и вся с первого звука голоса своего учителя. Сразу же скажем, что в случае с Талейраном это была стопроцентная неправда, хотя она и получала широкое распространение в мемуарной и исторической литературе. Прежде всего имеется огромное количество документов различного жанра — от полуофициальных до личных, написанных рукой Талейрана и бесспорно ему не продиктованных. И это не только рукописи времен пребывания в Лондоне, в Соединенных Штатах Америки или на курорте в Бурбон-Ларшамбо, но многочисленные материалы, подготовленные в Париже, Лионе, Варшаве, Тильзите, Эрфурте, Вене.
Министр никогда не работал за своих подчиненных. Свою личную редакционную правку он сводил до минимума. Доверенные лица получали указания главы ведомства, которые затем им предстояло сформулировать и изложить на бумаге, добавив к ним подходящие аргументы. Шеф просматривал эти наброски, делал замечания и высказывал свое мнение: «Это не годится»; «Не совсем то, что нужно»; «Вот теперь я с вами согласен». Он любил говорить: «Я прощаю людям, которые не разделяют мое мнение; я не прощаю им, если они имеют свое».
Талейран являлся мастером переговоров и дипломатической беседы. Его отличали умение выбрать тему и доводы, способность выражать свою точку зрения немногими словами. При этом существо проблемы, если этого требовали обстоятельства или его личные цели, нередко отодвигалось в сторону, на задний план. Он обладал и даром внимательно слушать собеседника, хорошо запоминая услышанное. «Вы король бесе ды в Европе. Каким же секретом вы владеете?» —спросил однажды Наполеон у Талейрана. Тот ответил: «Когда вы ведете войну, вы всегда выбираете ваши поля сражений?.. И я вы бираю почву для беседы. Я соглашусь только с тем, о чем я могу что-либо сказать. Я ничего не отвечаю... В общем, я не позволю задавать себе вопросы никому, за исключением вас. Если же от меня требуют что-то, то это именно я и подсказал вопросы».
Но метод переговоров, дипломатические беседы отнюдь не являлись единственными формами межгосударственных отношений. Дипломаты всех без исключения государств Европы пользовались подкупом, насилием и даже убийством для получения информации. Талейран возродил это ремесло, став предшественником некоторых нынешних буржуазных «дип ломатов», которые под прикрытием дипломатического иммуни тета получают секретные сведения запрещенными способами Во времена Талейрана его секретные агенты, чаще всего с негласного согласия государственного чиновника — директора почт, задерживали курьеров, платили им, знакомились с доне сениями, а затем, скрепляя их печатями, отправляли дальше в тех же пакетах. У французских представителей в Регенсбурге и Касселе в качестве таких «соловьев-разбойников» выступали жандармы. Полученные бандитскими способами сведения поступали в особняк Галифе. Сообщая их первому консулу, Талейран никогда не ссылался на источник. Но его прогнозы, как правило, подтверждались событиями, постепенно закрепляя за Талейраном репутацию пророка.
Но у французского дипломатического ведомства имелась своя ахиллесова пята. Некоторые его служащие являлись иностранными агентами. Их интересовали только деньги. В 1801—1802 годах фуше установил, что секретные документы переправлялись в Англию. «Я хотел бы, господин министр, чтобы вы задерживали все письма, направляемые из Англии по вашему адресу Лабори или для мадам Смит», — писал Бонапарт Талейрану. (Его секретарь Ру-Лабори был сослан, разоблаченный Фуше.)
За те несколько месяцев, на протяжении которых Шарль Морис отсутствовал в своем особняке, не произошло каких-либо существенных перемен ни в структуре министерства, ни в его кадрах. Первый отдел фондов возглавлял все тот же Бриссон, к которому министр направлял сотрудников, удостоившихся наградных. Отделом южных стран по-прежнему руководил Отерив. Шефом отдела «Север» был Дюран де Марей. Главой канцелярии министра и его доверенным лицом являлся Осмон. В его подчинении находилось 3—4 дипломата. Функционировали отделы по консульским отношениям, по вопросам торговли и торговой политики.
Бразды правления в особняке Галифе находились в твердых руках. «Власть Талейрана в его министерстве оставалась безусловной до того дня, когда император потребовал его отставки». Это мнение Фредерика Массона вполне справедливо.
Пользуясь в своей вотчине почти абсолютной властью, Талейран был бесконечно далек от бескорыстия. Однако он позаботился и о материальных интересах сотрудников своего ведомства. По предложению министра консулы установили должностные оклады для секретаря второго класса — 1000 франков, первого класса — 2400, посланника — 6000, посла — 10000 франков. Это было заметное увеличение бюджета французских дипломатов.
А от них в это время требовалось многое. Развернулась серия переговоров. Основная цель первого консула состояла в том, чтобы закрепить свои военные успехи и обеспечить вирную передышку. Имелись у него и идеи длительного, стратегического значения. Среди них на первом плане стоял замысел союза с Россией.
Талейран всегда оставался сторонником равновесия сил в Европе, принципы которого изложил еще в своей записке Дантону. Эта концепция не исключала заключения и использования французской республикой союзов с другими государствами, среди которых министр отдавал предпочтение Австрии. К Российской империи он относился с недоверием, утверждая даже, что «следует остерегаться русских: они будут стремиться завоевать мир». Примечательно, что эти слова принадлежат человеку, который активно, хотя нередко вопреки собственным убеждениям, содействовал созданию империи, захватившей почти всю Европу. Однако министр внешних сношений понимал, что не знающая удержу агрессивная политика неизбежно порождает новые войны и в конечном счете приводит ее инициаторов к полному краху. Пройдет несколько лет консульского правления, и он выскажет свои опасения Бонапарту.
А пока Талейран решал актуальные дипломатические задачи. 30 сентября 1800 г. в Париже состоялось подписание договора о дружбе и союзе с США. Франко-испанский договор от 29 марта 1801 г. обязал испанцев оккупировать Португалию, закрепляя за Францией Луизиану, и создавал коро левство Этрурию во главе с инфантом Пармским.
Договоренности с американцами и испанцами были достигнуты сравнительно легко, без трудных споров и тупиковых ситуаций. Совсем иная ситуация сложилась на переговорах с Австрией. Поражение при Маренго не остудило горячие головы в Вене. Через несколько дней после этого сражения австрийская монархия подписала соглашение с Англией о продолжении военных действий при условии выплаты 2 миллионов фунтов стерлингов. Австрийская дипломатия упорно, но без успешно добивалась Помощи Павла I. Но Тугут и другие государственные деятели Австрии рассчитывали не только на дипломатические средства борьбы. В Вене со дня на день ожидали известий об успехе антибонапартистского заговора во Франции.
В Париж для переговоров с Талейраном приехал 21 июля 1800 г. генерал-лейтенант граф Сен-Жюльен. Главное его поручение состояло в том, чтобы выиграть время. Но опытный мастер, Талейран «артистически довел партию до конца и заставил Сен-Жюльена 28 июля от имени императора подписать прелиминарное условие мира», —пишет А. 3. Манфред. Искусство французского дипломата дорого обошлось графу: его отозвали, дезавуировали, а по возвращении в Вену арестовали.
Австрийцы оказались в трудном положении. Прелиминарии не только повторили, но и ухудшили условия Кампоформио. В роли спасителя выступил Людвиг Кобенцль. Он рассчитывал использовать те отношения, которые сложились у него с Бонапартом в 1797 году. Но слишком много воды утекло с того времени. Кобенцль даже не подозревал, какой спектакль готовит ему первый консул.
Бонапарт принял Кобенцля в Тюильри, в гостиной, расположенной у входа в прежний королевский кабинет. Большую часть мебели из салона заранее вынесли. В углу поставили небольшой стол, за которым должен был сидеть Бонапарт. В глубине комнаты, достаточно далеко от стола, находились две или три кушетки. Было уже 9 часов вечера. Гостиную освещала лишь лампа на столе первого консула. Австриец вошел в сопровождении Талейрана. Бонапарт, сидевший со своими бумагами за столом, быстро встал и затем сразу же вновь сел. У Кобенцля, растерявшегося от такого приема, оставалось две возможности: либо отойти к дальним кушеткам, либо стоять. Впрочем, выбора не было — оставалось только последнее. Как писал Талейран, каждый был поставлен «на свое место или по крайней мере на место, предназначенное каждому первым консулом». А тот не собирался церемониться с посланцем австрийского императора!
Переговоры были затем продолжены в Люневилле, «маленьком Версале» бывшей резиденции лотарингских герцогов. Это место было связано со многими историческими событиями. Здесь в 1766 году умер польский король Станислав Лещинский. Вел переговоры Жозеф Бонапарт, который, действуя в соответствии с инструкциями первого консула и Талейрана, отстаивал жесткие условия мирного договора. Кобенцль, однако, делал все возможное для того, чтобы их немного смягчить. Наконец, в Париже сочли, что переговоры слишком затянулись, и решили прибегнуть к крайним средствам. Командующий Рейнской армией генерал Жан Моро получил приказ перейти в наступление. 3 декабря 1800 г. астрийские войска потерпели поражение в битве у баварской деревни Гогенлинден.
Возможности маневра у австрийской дипломатии оказались равными нулю. 8 февраля 1801 г. Жозеф Бонапарт и Людвиг Кобенцль подписали мирный договор, условия которого являлись для Австрии более тяжелыми, чем по соглашению в Кампоформио. Франция получила полностью левый берег Рейна, Бельгию и Люксембург. Австрия признала Гельветическую, Батавскую, Лигурийскую и Цизальпинскую республики. Французы оккупировали Пьемонт. Великое герцогство Тоскан ское стало именоваться королевство Этрурия. Мог ли такой неравноправный мир, неизбежно чреватый войнами, не пугать осторожного Талейрана?
Напряженными и длительными были и англо-французские мирные переговоры. Они проходили в два этапа. Прелими нарии обсуждались летом и осенью 1801 года Отто, французским комиссаром по обмену пленными, и лордом Гоуксбери. Дискуссии в Лондоне постоянно находились в поле зрения первого консула. Он поручил Талейрану, не стараясь быть особенно деликатным, напомнить англичанам, что 6 тысяч солдат находились в Рошфоре, 20 тысяч — на кораблях в Бресте. Другая часть французского флота могла принять еще 15 тысяч человек в Голландии; с войсками на борту стояли готовые к отправке эскадры в Тулоне и Кадиксе.
Еще один пример «дипломатии кулака» — указания, данные Бонапартом Талейрану 17 сентября. Бескомпромиссность. Диктат. Ультимативные требования, не предусматривающие ни ком пенсаций, ни вариантов. Первый консул заявил, что франция никогда не уступит ни одно из своих островных владений в Америке. Она не отдаст не только Тобаго, но «даже какую-нибудь скалу, если бы такая существовала и на ней имелась бы всего лишь одна деревня со 100 жителями».
Первый консул подчеркивал, что его уступки достигли «последнего предела» и идти дальше означало бы «бесчестье для французской нации». И если англичане будут настаивать на передаче им Тобаго, голландских или испанских владений, переговоры следует прекратить. Или немедленное подписание прелиминариев, или разрыв, гласили инструкции. И последняя угроза: англичане «рискуют потерять все, как император (Австрии), если они захотят получить больше». Это был ультиматум.
Подобные методы дипломатии нередко дают непосредственный выигрыш тем, кто их применяет. Но достигнутые таким образом преимущества неизбежно оказываются шаткими, временными, неустойчивыми, так как слишком грубо попира ются интересы одной из сторон. Именно такой точки зрения придерживался Талейран. Избегая вступать в открытые кон фликты с Бонапартом, он в директивных письмах в Лондон смягчал тон, находил свои аргументы и варианты дипломатических решений.
Прелиминарии были подписаны 1 октября 1801 г. Англия сохраняла Тринидад, принадлежавший ранее Испании, Цейлон, захваченный у Голландии, и делила с последней мыс Доброй Надежды. Англичане возвращали все другие колонии Франции и ее союзников. Мальта передавалась ордену Иоан на Иерусалимского. Признавалась независимость республики Семи (Ионических) островов и целостность Португалии. Египет возвращался Турции.
Несмотря на несомненный успех французской дипломатии, министр прибыл в Мальмезон — дворец Жозефины в плохом настроении, которое он, правда, тщательно скрывал за мае кой своей обычной невозмутимости. Он, одно из главных действующих лиц только что закончившейся в Лондоне дипломатической битвы, узнал об ее исходе лишь после того, как об этом «информировал» парижан выстрел орудия у Дома инвалидов. А Бонапарт, напротив, веселый, радостный, всячески пытался сгладить возникшую в их отношениях неловкость.
Переговоры Франции (а также Испании и Батавской республики) с Англией были продолжены в Амьене. Их вел Жозеф Бонапарт. Инструкции, которые он получил 15 ноября, предусматривали в качестве гарантов независимости Мальты Испанию или Неаполитанское королевство. Первый консул хотел получить выгодные условия для французской торговли и навигации в Индии. Но главная задача французского представителя состояла в том, чтобы сохранить завоевания, закрепленные в прелиминариях. «Правительство не хочет слышать ни о сардинском короле, ни о штатгальтере (глава правительства в Нидерландах), ни о том, что касается внутрен них дел Батавии, Германии, Гельвеции и итальянских республик. Все эти проблемы не имеют абсолютно никакого отношения к нашим дискуссиям с Англией». Так определил Талейран границы круга, в пределах которых Жозеф должен был вести переговоры.
Переговоры начались 5 декабря. Продвигались вперед они медленно. В Лондоне были обеспокоены Лионской консультой, французской экспедицией в Санто-Доминго, приготовления к которой начались осенью 1801 года, просьбой, обращенной из Парижа к Испании, об уступке Луизианы, сведениями об обмене герцогства Пьомбино на остров Эльбу. Талейран старался ускорить события и не хотел выходить за рамки прелиминариев. «Кончайте, кончайте, наконец», — нервозно восклицал министр. Еще через два месяца, 27 марта 1802 г., Амьенский договор был наконец подписан.
Подтверждая основные условия прелиминариев, договор обязывал Францию вывести ее войска из Неаполя, Рима и с острова Эльба, а Англию — освободить все порты и острова, занятые ею в Средиземном море и в Адриатике. Независимость и нейтралитет Мальты гарантировали франция, Англия, Россия, Австрия, Испания, Пруссия. Турецкого султана пригласили присоединиться к договору.
...Бонапарт с нетерпением ждал сообщения о подписании мира с Англией. Но министр внешних сношений не забыл о пушечном выстреле, сообщившем ему о подписании прелиминариев. Он дождался получения текста документа, взял его с собой и направился в Тюильри. Там в это время обсуждались последние новости. Но вот обсуждение дел закончено. Только тогда с улыбкой на лице Талейран обратился к первому консулу: «А сейчас я доставлю вам большое удовольствие: договор подписан, вот он». Бонапарт остолбенел. «Почему же вы мне этого сразу не сказали?» — «А! Потому что вы бы не слушали всего остального. Когда вы счастливы, вы недоступны», — ответил министр.
Амьенский мир явился важным звеном в цепи диплома тических переговоров периода «мирной передышки». Для министра это было время напряженной работы не только в интересах французского государства, но и во имя собственного кошелька. Доходы его необычайно возросли. Как правило, история редко сохраняет для потомков документы, под тверждающие стяжательство и спекуляции государственных деятелей. Для Талейрана же особенно были характерны осто рожность и осмотрительность. Однако многие его сотрудни ки, — как друзья, так и враги скрупулезно занимались учетом взяток министра, получаемых им от многих правительств самыми разнообразными способами.
За подписание в сентябре 1800 года договора между Францией и США американский посланник в Париже уплатил 2 миллиона франков. После битвы при Маренго от графа Сен-Жюльена Талейран получил 7,5 миллиона франков. Люне вильский договор подписал Жозеф Бонапарт. Но Талейрану было известно, что Австрия обязалась полностью оплатит проценты по государственным займам, выпущенным в Бельгии и Голландии. То, что было известно министру, не знали, разумеется, держатели ценных бумаг, считавшие, что в результате французской оккупации они превратились в ничто. Под ставные лица за бесценок приобрели облигации. Талейран «заработал» на этом деле 7 миллионов франков. Это был не первый случай такого рода операций. До переворота 18 брю мера агенты бывшего епископа приобрели бумаги государствен ной ренты, а через несколько дней выгодно перепродали их.
Деньги «прилипали» к рукам Талейрана самым неожиданным образом. Когда Бонапарт продал Луизиану Соединенным Штатам, ее первоначальная цена составляла 80 миллионов долларов. Американцы упорно торговались. Договорились о 60 миллионах. Но государственная казна Франции получила только 54 миллиона.
Сложная ситуация на Пиренейском полуострове открывала широкие возможности для обогащения хозяина особняка Галифе. Так, со времени Базельского договора 1795 года Испания обязалась выплачивать франции 5 миллионов фран ков ежемесячно. После Маренго Бонапарт решил освободить испанцев от этого финансового бремени. Но Талейран предложил вначале лишь уменьшить выплаты вдвое. Первый консул согласился с министром. Французские финансовые власти немедленно были информированы о столь значительном сокращении государственных доходов, а вот в Мадрид радостную весть «забыли» сообщить. И вплоть до Люневильского договора Талейран и министр испанского короля Карла IV, фаворит королевы Марии-Луизы Альварец де Фариа («князь мира»), в течение двух с половиной лет делили 30 миллионов в год пополам.
Не осталась без внимания Талейрана и соседка Испании — Португалия. Францию представлял в Лиссабоне Жан Ланн, впоследствии маршал Империи. Он постоянно конфликтовал с министром иностранных дел Хуаном Альмейдой. Португальцы требовали в Париже у Талейрана замены посла. Свои просьбы они «подкрепили» 4 миллионами франков. Вот только после этого Ланна и отозвали. В чей карман попали деньги? «Это не было тайной ни для кого», — замечает известный историк Лакур-Гайе.
Но источником крупных и постоянных взяток, настоящим «золотым дном» явилось для министра внешних сношений перераспределение земель на правом берегу Рейна, продолжавшееся несколько лет. Это была «самая фантастическая торговля», —пишет Жан Орье. Поддерживая одних германских властителей и принося в жертву других, министр получал бесконечные взятки и неутомимо обогащался. Самые крупные дела начались после Люневильского мира 1801 года и продолжались до 1803 года.
Считают, что ко времени 18 брюмера состояние Талейрана исчислялось в сумме 18 миллионов франков (т.е. не менее 180 миллионов современных франков). На протяжении мирной передышки начала XIX века сумма еще более возросла. Делец от дипломатии торопился. Он прекрасно понимал, что условия мирного урегулирования и мира являлись наиболее благоприятными для обогащения. Талейран знал, что терпение Бонапарта, вновь готовившегося к территориальным захватам в Европе, быстро шло на убыль.
В 1802 году первый консул присоединил к Франции остров Эльба и Пьемонт. Вопреки Люневильскому договору французские войска оставались в Голландии. Политика Бонапарта на Востоке все более тревожила английские правящие круги. В июне 1802 года генерал Декан был назначен командующим экспедиционным корпусом, цель которого состояла в том, чтобы в союзе с враждебными англичанам магараджами вернуть французские владения в Индии. Через два с половиной месяца полковник Себастиани с «частной миссией» отправился в Египет. Его доклад прозвучал как своего рода вызов Англии. Бонапарт приказал опубликовать его в официальном «Мониторе». Пост посла в Константинополе занял генерал Гийом Брюн. Первый консул поручил ему изучить положение в Персии, дав указание собрать данные об этой стране, имев шиеся в английских и русских источниках. В Тегеран выехал французский представитель. Бонапарт предложил персам свой союз и помощь.
Обстановка становилась грозовой. Приближался новый европейский конфликт. Из всех крупных европейских государств франция в это время стремилась установить отношения широкого и взаимовыгодного сотрудничества только с Россией.