Утро 19 мая 1798 г. Во французском порту Тулон жизнь била ключом. Два месяца собиралась здесь морская армада: 55 боевых кораблей и 280 транспортных судов. На их палубы поднялось 54 тысячи человек. И вот дан сигнал к отплытию, флотилия двинулась в путь.
Египетская экспедиция! Сказочная фантазия, неожиданно ставшая реальностью. «Не было, конечно, случайностью, что почти одновременно два крупных политических деятеля — Бонапарт и Талейран пришли каждый своим умом к мысли о необходимости овладения Египтом. Лишний раз это доказывало, насколько идея овладения Египтом отвечала интересам французской буржуазии того времени», — писал советский историк А. 3. Манфред.
Каковы были цели египетского похода? Министр внешних сношений считал, что африканская страна должна стать базой для создания на Востоке и в Азии колониальной империи Франции. Он надеялся нанести сокрушительный удар по английскому могуществу, вытеснив Англию прежде всего из Индии. «Покушение» на Египет имело, по замыслу Талейрана, и антирусскую направленность. Оно также неизбежно подорвало бы Оттоманскую империю.
Расчеты Талейрана отнюдь не ограничивались интересами большой политики. Он преследовал и свои личные цели. А они уже отчетливо замыкались на одном имени: Наполеон Бонапарт. Талейран твердо взял курс на тесное сотрудничество с молодым генералом. Не только безошибочная интуиция, но и многочисленные факты политической и дипломатической истории подтверждали, что это решение правильное. И министр энергично поддерживал полководца, веря в его звезду.
Идея завоевания Египта не была новой. Герцог Этьен Франсуа де Шуазель еще во времена Людовика XV считал, что после Семилетней войны завоевание Египта компенсировало бы Франции потери ее колоний в Америке и Индии. Замысел Шуазеля Талейран вспомнил в своей лекции о значении колониальных владений для франции, прочитанной в Академии наук З июля 1797 г., за несколько недель до его назначения министром внешних сношений Директории.
Какую роль сыграл Талейран в подготовке египетской аванпоры, так дорого стоившей французскому народу? Он, несомненно, являлся одним из главных авторов проекта Уже 23 августа 1797 г. в одном из своих писем министр подчеркивал, что Египет будет для франции «очень полезен», так как, став ее колониальным владением, он заменит Антильские острова и откроет дорогу для торговли с Индией. Именно Талейран 27 января 1798 г. писал директорам, что «египетская экспедиция» очень легко осуществима; после того как Египет будет занят и освоен, «из Суэца в направлении Индии отправится корпус численностью в 15 тысяч человек, чтобы изгнать из этой страны англичан».
Несомненно, наиболее важным документом, позволяющим правильно оценить ответственность министра внешних сношений перед историей, является его записка от 14 февраля 1798 г., озаглавленная «Доклад исполнительной Директории о завоевании Египта». Это «выражение мыслей самого Талейрана», — пишет автор крупного исследования, посвященного египетской экспедиции, Жонкьер. Критические заметки Бонапарта на полях «Доклада» бесспорно свидетельствуют о том, что он был подготовлен без его участия.
«Я могу гарантировать в соответствии с утверждениями людей, хорошо знающих Египет, что его завоевание почти не будет стоить французской крови». И далее: «Успех этой экспедиции несомненен. Расходы не могут быть значительными». В этих высказываниях — суть позиции Талейрана Конкретизируя ее, он пришел к выводам, что покорение Египта явится «справедливой репрессией» в отношении Турции; операция эта «легкая и даже верная»; расходы — «умеренные»; Французская республика получит «неисчислимые выгоды».
Любопытно, что Шарль Морис не делал из своих планов тайны и рассказал о них Сандос-Роллину. А 22 февраля прусский посланник сообщил в Берлин слова Талейрана: «Я доверяю вам проекты, которые мне лично принадлежат. В самом деле, я предложил предприятие, которое сможет расширить сферу наших колоний и стать светлым началом для истории мира: использовать 40 000 человек, оставшихся в Италии, для завоевания наиболее процветающей части Египта. Я предвижу небольшие расходы и огромные ресурсы для нашей торговли, сокровище для науки». Через 2 месяца министр вновь вернулся к этой теме. «Талейран признал, что он вместе с Магаллоном, консулом в Египте, был автором этого великого предприятия (египетская экспедиция), от которого ждал большого успеха», — сообщал прусский посланник в Берлин.
Когда Талейран возглавил французскую дипломатию, он быстро нашел общий язык с Бонапартом и по «египетскому вопросу». Между ними шла оживленная переписка Генерал выдвинул несколько военно-стратегических идей. Для завоевания Египта по его мнению, требовалось 25 тысяч человек, эскортируемых 8 или 10 военными кораблями или венецианскими фрегатами. Через несколько месяцев, в марте 1798 года, Бонапарт конкретизировал свой план. Он говорил уже также о захвате Египта и Мальты силами 20—25 тысяч пехотинцев и 2—3 тысяч каватеристов, называл даже воинские части, которые могли участвовать в экспедиции. Генерал подсчитал и сумму расходов — 8—9 миллионов франков. Предприятие являлось настолько неизведанным и сложным, что выдумывать трудности, стоявшие на его пути, не приходилось. Международная обстановка была для франции неблагоприятной. Переговоры в Раштадте не увенчались успехом. Италия бурлила. В Швейцарии французам пришлось прибегнуть к оружию. Австрия сохранила свои вооруженные силы.
Переговоры с Россией и Пруссией не увенчались успехом. С Англией продолжалась воина Ребель, например, считал, что в таких условиях не следовало гнать французскую армию в пустыню, рисковать ее последними кораблями. Ларевельер выходил из себя, когда выслушивал предложения Бонапарта. Большие сомнения имелись и у других директоров — Антуана Мерлена (бывший якобинец, ставший термидорианцем, владелец огромного состояния) и Франсуа де Нефшато. Баррас считал, что все военные средства франции следовало сохранить внутри страны.
Убедить Директорию мог только Бонапарт. И он «работал» с каждым из ее членов в отдельности, активно используя их личные интересы и склонности. Директоры побаивались умного, смелого, решительного молодого генерала и с радостью отправили бы его подальше, в жару, в пески, к черту на рога, лишь бы самим чувствовать себя спокойно в Париже. Наконец, 5 марта 1798 г. Директория дала согласие на египетскую экспедицию. Бонапарт собственноручно подготовил необходимые правительственные документы. Он полностью держал в своих руках все военные приготовления к изнурительному походу.
Но был и другой важный аспект египетской кампании — дипломатический. За него нес ответственность Талейран: не только официальную — как министр внешних сношений, но и личную — как союзник Бонапарта Задачи французской дипломатии были сложными, а времени в ее распоряжении слишком мало — всего несколько месяцев.
Исходная посылка Талейрана состояла в том, что «Египет — одна из тех османских провинций, где власть Порты самая непрочная. Можно даже сказать, что там не существует и тени власти». Турецкий паша в Каире являлся якобы «первым рабом» местных властителей — беев. Он уже многие годы не получал от них дали. Поэтому завоевание Францией Египта не нанесет Турции «никакого серьезного ущерба». Наоборот, она получит немалые выгоды, в частности от сокращения торговли Англии с индийцами, и даже могла бы изгнать аш личан из этого района, направив свои войска через Каир и Суэц в Индию.
Каковы же цели франции? Министр заверял Порту, что ее права в Египте будут полностью соблюдены. У Директории нет «никакой идеи завоевания». Власть останется у султана. Сохранится свобода культов. Караваны в Мекку и христиан ские паломники, направляющиеся в Иерусалим, не встретят на своем пути никаких препятствий. Истинная цель пребывания французов на египетской территории состоит в том, чтобы «нанести в Индии смертельный удар Англии, нашему непримиримому врагу». Такова была открытая, официальная аргументация Талейрана.
Зато в инструкциях, предназначенных для французского посланника в Константинополе Рюффена министр отбрасыват всякую маскировку и называл вещи своими именами. Он писал: «Средиземное море должно стать исключительно французским морем. Вся его торговля будет нам принадлежать». А господство Франции станет столь прочным, что ей не придется «больше бояться ни врагов, ни соперников». Невероятные амбиции!
Египет нужен был Бонапарту как база для создания новой колониальной империи Франции. Речь шла о политике, рассчитанной на длительную перспективу. «Намерение исполни тельной Директории состоит в том, чтобы не эвакуировать Египет. Она решила утвердиться там всеми возможными средствами», — писал Талейран 3 августа 1798 г. Рюффену. И выдвигая политическую линию, ущемлявшую интересы Турции, министр тем не менее намерен был заключит», договор об оборонительном союзе с этой страной.
Убеждая свое правительство в необходимости сближения с Турцией, Талейран не жалел аргументов. По его мнению, султан Селим III, царствовавший с 1790 года и его министры являлись друзьями франции; они не мог ли забыть о том, что Директория оказала помощь Порте в улучшении ее военной тактики, в укреплении крепостей, приобретении легкой артиллерии. Для этого французская республика, затратив большие средства, направила в Константинополь артиллеристов, канониров, инженеров, литейщиков. Правда, «великодушие оказалось бесполезным», как признавал министр, турки предпочитали свою допотопную «варварскую технику».
Талейран хотел предложить султану союз с Францией, направленный одновременно против Англии, Австрии и России, французская дипломатия готова была обеспечить австрийский нейтралитет ценой, например, продажи занятых Францией островов в Адриатическом море. Но в Константинополе именно этого и боялись. Поэтому министр поручил Рюффену сообщить турецким властям, что у Директории якобы никогда не было подобного намерения.
Согласно плану Талейрана, Бонапарт, закрепившись в Египте, часть своих сил направит против англичан в Индии, французский флот войдет в Черное море, объединится с турецким, и они совместно атакуют Крым. Разрушение Херсона и Севастополя облегчило бы переговоры с турками «с целью получения всего того, что могло бы укрепить наши (французские) позиции в Африке».
Талейран сам поставил вопрос о своем назначении в Константинополь в качестве посла Было условлено — и с Директорией, и с Бонапартом, — что он отбудет в Турцию через сутки после того, как французский флот покинет Тулон. Бонапарт придавал переговорам с султаном огромное значение. Он еще плохо знал своего союзника, верил ему и не сомневался в том, что тот сдержит слово. Генерал уже 23 мая 1798 г. сообщил в Париж, что в распоряжение министра передан фрегат «Ла Бадин» и через несколько дней к нему присоединятся два вооруженных венецианских корабля. Талейрану следовало как «можно скорее направиться в Тулон».
Однако сам Талейран думал иначе. Положение в стране изменилось. В мае подлежал очередному переизбранию один из членов Директории. Ушел в отставку Франсуа де Нефшато. Бывшему директору предложили портфель министра внешних сношений. Но он предпочел пост министра внутренних дел. Талейран, положение которого в какой-то момент стало шатким, все же остался хозяином особняка Галифе. Теперь у него не было никакого желания покидать Францию, где напряженная политическая обстановка могла неожиданно открыть для него и новые перспективы.
К тому же турецкое понимание дипломатического иммунитета, допускавшее тюремное заключение неугодного иностранного посла, вызывало дрожь у министра. «Бросать доходнейшее и высокое место в Париже и ехать к туркам, которые сажают под сердитую руку иностранных послов в Семибашенный замок и держат их там годами (как они держали русского посла Якова Булгакова), Талейрану никакого личного расчета не было, тем более при таких щекотливых условиях: Бонапарт сражается с турками и их вассалами в Египте, а Талейран должен в это же время отводить глаза туркам в Константинополе и уговаривать их ласково, что французы, отнимая у султана Египет, в сущности хотят ему добра», — так объяснял Е. В. Тарле причины, по которым Шарль Морис остался в Париже, хотя он и страшился, разумеется, гнева Бонапарта.
Генерал действительно негодовал. Тем не менее в июне он послал за Талейраном новый корабль — «Ла Сансибль». Но его перехватили англичане. Тогда с присущей ему напористостью Бонапарт решил сам вступить в переговоры с турками. 22 августа 1798 г. он направил великому визирю письмо, в котором предлагал «продолжить старое и доброе согласие» и оказать Порте помощь «против ее естественных врагов». В том случае, если бы Талейран не приехал в Константинополь, генерал готов был послать в этот город своего представителя. Он так и попытался сделать.
Бонапарт поручил Жозефу Бошану, известному ученому и дипломату (тот работал в Персии, занимал пост консула в Маскате), заявить турецким правителям, что Франция стремится к дружественным отношениям с Турцией, а цели экспедиции в Египет состоят лишь в том, чтобы «наказать мамелюков, англичан и помешать разделу Османской империи». Окончилась эта миссия бесславно. Бошан попал под «сердитую руку» разгневанного действиями высадившихся в Египте французов султана и оказался в зловещей тюрьме «Семь башен».
Увы, расчеты Талейрана и Бонапарта оказались построенными на песке. После подписания мира в Кампоформио в Константинополе с возрастающей тревогой следили за французской экспансией в Средиземноморье, французы оккупировали острова Корфу и Кефалония. Они явно стремились утвердиться в Албании, Греции, Македонии. Захват Мальты явился тяжелым ударом по Османской империи. Разговоры о защите от беев и мамелюков воспринимались окружением султана с бешенством. «Египетская экспедиция вызвала здесь, в Константинополе, самую неприятную сенсацию. Английский и русский посланники (а возможно, и другие) используют все, чтобы склонить Порту к разрыву с Республикой», — сообщал в Париж 9 августа Рюффен. Тем не менее турецкая политика все еще окончательно не определилась. Конец колебаниям наступил в Константинополе после разгрома британским флотом под командованием адмирала Нельсона французской эскадры Брюйеса, которая доставила экспедиционный корпус Бонапарта в Египет. Сражение произошло вблизи мыса Абукир, расположенного к северо-востоку от Александрии. «Это несчастное сражение при Абукире, —писал Талейран, — закрыло в Константинополе всякий путь для объяснений, дало англичанам перевес, из которого они поторопились извлечь пользу, бросило ослепленных турок в объятия России».
Английская дипломатия энергично перетягивала Турцию на сторону второй антифранцузской коалиции. «Не теряя ни минуты, разъясните османскому правительству, что ему необходимо принять немедленные и активные действия с целью отбросить захватчиков и особенно объявить войну Франции. И вы используете в полной мере все свои возможности, чтобы добиться согласия между Россией и Портой» — такие инструкции получил английский посланник в Константинополе. Одна из его задач состояла в том, чтобы убедить правителей Турции в готовности русского императора всемерно помочь ей военными и финансовыми средствами, если только Порта разрешит «прямой проход русского флота из Черного моря в Средиземное море». В официальном Лондоне, как всегда, спешили использовать любую возможность, чтобы таскать жар из огня чужими руками.
Одновременно шли русско-турецкие переговоры. «Турки, быв весьма испуганы замыслами французскими, заговорили о нашей помощи и о союзе с приступлением к тому Англии и Пруссии. Мы им предложили готовность морской помощи, требуя некоих предварительных удостоверений в пропуске па сей раз нашего флота через Дарданеллы в Средиземное море и безпрепятственном его возвращении в Черное», — сообщал канцлер А. А. Безбородко русскому посланнику в Берлине.
В январе 1799 года был подписан русско-турецкий союзный договор. Россия обязалась направить для оказания помощи Турции 12 военных кораблей, выставить армию численностью от 75 тысяч до 80 тысяч человек. Русский флот впервые получил право прохода через проливы. Эскадра адмирала Ушакова вошла в Босфор. «Эти славные турки, я их люблю все больше и больше», и «пусть бог благословит этих добрых мусульман!» В такой необычной форме выражал свою радость русский посол в Лондоне граф С. Р. Воронцов.
Итак, «восточная концепция» Талейрана потерпела крах. Основные ее посылки оказались несостоятельными. Экспансия Франции создавала смертельную угрозу для самого существования Османской империи. Страх Порты оказался сильнее, чем вековые противоречия с царским режимом. Перед лицом республиканской франции Российская и Османская империи объединились. «Противоестественный союз» стал реальностью. Его заключение укрепило международные позиции Англии, всей антифранцузской коалиции. Было ли это поражением французской дипломатии? Бесспорно. Не вызывает сомнений и тот факт, что ее руководитель ни до начала египетской экспедиции, ни в ее ходе не принял активных и действенных мер для глубокого изучения позиций Турции и переговоров с правительством султана.
Талейран не поехал в Константинополь. Он и на этот раз проявил благоразумную осторожность. А вот Рюффену и другим пришлось туго. В начале сентября весь персонал французской миссии во главе с посланником был заключен в тюрьму «Семь башен». Здесь же оказались и все французские торговцы. Помещение миссии заняли турецкие солдаты. Они произвели обыск, опечатали архивы. Здание было отдано английскому послу Спенсеру Смиту, который буквально его ограбил.
В 1799 году армии франции терпели поражения на всех фронтах. Весной и летом в результате наступления русских войск под командованием А. В. Суворова все завоевания Бонапарта в Италии были потеряны. Английские и русские войска высадились в Голландии. Батавская республика пала.
Армия Бонапарта в Египте в результате абукирской катастрофы теряла свой боевой дух. Однако в начале 1799 года французы двинулись в Сирию. Они захватили Палестину. Старинная крепость Сен-Жан д'Акр преграждала путь на Дамаск, Алеппо, а оттуда к Евфрату, Багдаду и в Индию! 62 дня осады и штурма оказались безрезультатными. Крепость взять французам не удалось. Они были вынуждены вернуться в Каир.
Пришла пора и Талейрану подводить итоги египетского похода. 3 сентября 1799 г. он представил Директории доклад, который любым уважающим себя правительством был бы с негодованием отвергнут при первом же ознакомлении. Министр начал с описания катастрофического положения экспедиционного корпуса, французские войска покинули Сирию. У них нет флота. Они заперты в Египте, где подвергаются нападениям турок, арабов, англичан. Оборваны связи с родиной. Смерть несут французам климат и болезни. «Генерал Бонапарт может лишь рано или поздно погибнуть перед лицом стольких врагов».
Казалось бы, человек, явившийся одним из двух главных организаторов египетской авантюры, прежде всего взвесит материальные и дипломатические возможности, укажет достойный выход из тяжелого положения. Но Талейран встал на иной путь. Он считал необходимым одновременно начать переговоры с Англией и Турцией о возвращении из Египта с их помощью французской армии. Причем министр понимал, разумеется, что англичане потребуют от французских генера-лов, офицеров и солдат обещания больше не участвовать в военных действиях. Практически речь шла о капитуляции перед Англией, так как только ее флот мог вывезти войска Бонапарта из Африки.
Невероятный план! И тем не менее Директория готова была поддержать его. Но 28 июля Бонапарт сообщил о победе ранцузов на суше над турками (под тем же Абукиром), то было свидетельство боеспособности французских войск. Угроза их капитуляции отпала.
Таким образом, в период подготовки египетской экспедиции Талейран беспрекословно поддерживал все предложения Бонапарта и добивался одобрения их Директорией. Верил ли он в возможность покорения Египта французами? На начальном этапе — возможно. Но скоро министр понял, что сил и средств у генерала явно недостаточно. «Мудрецы» из особняка Галифе не могли, разумеется, предвидеть разгром французского флота под Абукиром. Однако, упоминая в письме Сийесу в Берлин 15 сентября 1798 г. об этом «ужасном деле», министр упорно выгораживал главного инициатора: «Прежде всего — Бонапарт в Египте. Цель экспедиции достигнута».
Слова, не имеющие ничего общего с истиной! Французские войска в Северной Африке попали в безнадежное положение. Их связи с метрополией оказались полностью прерванными. Не только военная, но и дипломатическая ситуация вопреки предсказаниям Талейрана сложилась крайне неблагоприятно для франции. Турция не только не вступила с ней в союз, а, наоборот, объединилась со своими «естественными врагами» — Россией и Англией. Рассчитывать на успех переговоров с Портой было опасной иллюзией, если не абсурдом. Это, наконец, поняли и министр внешних сношений, и Бонапарт. Вот почему он сравнительно легко простил Талейрану его измену, первое, но далеко не последнее нарушение слова, отказ от миссии в Турцию в качестве французского посла. Насторожился ли генерал? Усомнился ли в надежности своего союзника? Видимо, нет. Слишком мало еще было у него оснований для этого.
Последовавшее за роковым для французского флота морским сражением у Абукира развитие событий в Египте взволновало Францию. Популярность и репутация «героя пустыни» защищали Бонапарта от критики. Зато бывший епископ, неисправимый картежник и взяточник Талейран явился прекрасной мишенью и для монархистов, и для якобинцев, и для тех, кто именовал себя «либеральными республиканцами». Да и члены Директории радовались возможности свалить на министра внешних сношений всю ответственность за провал египетской авантюры, которую они одобрили.
Талейран решил публично выступить в свою защиту. В июле 1799 года он опубликовал «Разъяснения», в которых попытался ответить на обвинения, брошенные в его адрес. Однако его аргументы явно расходились с истиной. Например, министр утверждал, что египетская экспедиция была подготовлена до его прихода в особняк Галифе. При этом Талейран не забыл, разумеется, упомянуть о «гении Бонапарта», его личной славе и его победах. Другой важный вопрос: почему не состоялись франко-турецкие переговоры? Ответ: если бы посол франции выехал в Константинополь до начала вторжения французов в Египет, то он раскрыл бы военную тайну. Приезд же французского дипломата в Турцию сразу после отплытия войск из Тулона в Африку создал бы для него лишь неизбежные опасности. Игра в слова, скрывавшая обман! Ведь Талейран обещал генералу, что он направится в Константинополь через 24 часа после начала похода!
Неопровержимые факты свидетельствуют о том, что Талейран — один из главных организаторов египетского похода. Его ответственность за поражение французской армии в Египте несомненна. Но правильно ли считать, что лично для министра «египетское дело» означало только неудачу, только проигрыш? Нет, Талейран выиграл для себя главное — он сблизился с Бонапартом. А это была дорога в будущее.