Когда у находившегося на далеком острове Святой Елены Наполеона спросили, какое время своей жизни он считал самым счастливым, он произнес в ответ лишь одно слово: «Тильзит». «Тильзитский мир явился самым большим триумфом французской политики»,— писал Меттерних.
Небольшие провинциальные города Пруссии — Тильзит на реке Неман и Фридланд на реке Лава — разделяло всего несколько десятков километров. Но словно две описанные Л. Н. Толстым эпохи стояли за ними: война и мир. Отгремел неслыханно тяжелый, кровопролитный бой. «Я хозяин всего Немана», — гордо писал император, приглашая своего министра приехать в Кенигсберг.
Прошло всего несколько дней, с тех пор как замолкли пушки и ружья, но по обе стороны Немана уже напряженно искали путей к миру. К французам направился русский парламентер майор Шеппинг, а в русскую ставку прибыл французский представитель Александр Эдмон Талейран-Перигор, племянник министра внешних сношений и адъютант маршала Бертье. Наполеон 20 июня сообщил Талейрану, что Л. Л. Беннингсен, главнокомандующий русской армией, передал маршалу Дюроку предложение царя о заключении мира в «самое ближайшее время». 21 июня Наполеон заявил, что он хотел бы вступить в союз с Россией.
И через несколько дней встреча двух императоров состоялась. «Я только что видел императора России посреди Немана, на плоту», — писал Наполеон Талейрану 25 июня. В тот день около 11 часов утра от противоположных берегов отчалили лодки и пристали к плоту. Наполеон стоял впереди сопровождавших его лиц в своей «исторической» позе —со скрещенными на груди руками, молча, не поворачиваясь. На нем был мундир старой гвардии и лента Почетного легиона. Царь приехал в Преображенском мундире.
Русско-французские переговоры начались. Стендаль приводит слова Наполеона: «В продолжение тех двух недель, что мы провели в Тильзите, мы едва ли не каждый день обедали вместе: мы рано вставали из-за стола, чтобы отделаться от прусского короля, который нам докучал. В девять часов император в штатском платье приходил ко мне нить чай. Мы не расставались до двух — трех часов утра, беседуя о самых различных предметах; обычно мы рассуждали о политике и философии».
Сближение двух императоров — «блестящий эпизод» (слова Талейрана) в жизни Наполеона. Казалось, он находился в зените своей славы. Но с высшей точки подъема уже начинался спуск вниз, хотя впереди было еще немало и побед, и поражений.
Талейран приехал в Тильзит только 29 июня. Выполняя поручение императора, глава французской дипломатии отправил курьера в Константинополь, чтобы сообщить султану о подписании перемирия с русскими, опасаясь «западни» со стороны России, император советовал султану укреплять турецкую армию. Более того, если в течение месяца русская сторона не проявила бы в Тильзите доброй воли, Наполеон обещал Порте перейти Неман и соединиться с войсками великого визиря.
Через несколько дней обстановка в Тильзите прояснилась. Русско-французские переговоры завершились, и Талейран получил от своего государя новые инструкции по турецкому вопросу. Он сообщил Себастиани, что Франция меняет свое отношение к Турции. «Прочная дружба существует между мной и Россией», и «я имею основания надеяться, что наш союз будет постоянным», — писал Наполеон.
Да, Наполеона переполняли радужные надежды. Переговоры в Тильзите прошли успешно. Всю практическую работу с французской стороны вел Талейран. Направляя 5 июля Наполеону текст союзного договора, он писал: «Я составил все статьи так, как ваше величество приказало мне сегодня утром». Подпись министра стояла под двумя русско-французскими договорами: о мире и дружбе (с секретным разделом) и о наступательном и оборонительном союзе. Оба они были помечены одной датой: 7 июля 1807 г.
Являясь убежденным сторонником сотрудничества с Австрией, министр подготовил союзный договор с Россией. Как и раньше, он считал, что политика новых территориальных захватов стала смертельно опасной для франции, но одобрил передачу ей города Котора на Адриатическом море (в настоящее время — территория Югославии) и Ионических островов.
Князь Беневентский не являлся сторонником бездумной раздачи тронов родственникам императора. Он лишь разделял взгляды Наполеона, говорившего: «Моя семья — мне не помощник; у моих родных безумное честолюбие, расточительные вкусы и никаких талантов». Тем не менее в Тильзите при участии министра внешних сношений Жером был признан королем вестфальским, а Жозеф — королем сицилийским (в до полнение к его титулу короля неаполитанского).
Известно, что Талейран всегда опасался конфликтов с Англией. И тем не менее подписанные им в Тильзите документы имели антианглийскую направленность. Россия и Франция обязались «действовать сообща как на суше, так и на море» (полное признание континентальной блокады!); они решили — в случае отказа британского правительства — заключить мир, призвать Данию, Швецию, Португалию и Австрию «закрыть их порты англичанам, отозвать их послов из Лондона и объявить Англии войну».
И наконец, французская дипломатия долго и упорно налаживала сотрудничество с Турцией. А в Тильзите Талейран собственной рукой подписал союзный договор, по которому обе стороны взяли на себя обязательство действовать сообща против турок, если в течение трех месяцев русско-турецкие мирные переговоры при французском посредничестве не будут успешно завершены.
Итак, разрыв между убеждениями и действиями министра внешних сношений являлся несомненным. Если бы у Талейрана существовало понятие принципов, то ему следовапо немедленно покинуть Тильзит. Но Галейран не хотел и не мог открыто ссориться с Наполеоном.
Для этого он был слишком осторожен, осмотрителен и эгоистичен. Министр до последнего момента оставался в Тильзите, хотя его пребывание в этом городе не принесло ему ни славы, ни денег. Одновременно Талейран вел переговоры с представителями прусского короля, для которого речь шла о жизни и смерти его государства. Пруссия была представлена Августом Гольцем, посланником в Петербурге, и Фридрихом Калькрейтом, стоявшим во главе прусских войск, оборонявших Данциг. Они рассчитывали до говориться с Талейран ом. «Единственный человек, который может быть нам полезен», — сообщал Гольц в Вену. Но он ошибался. Учитывая опыт Пресбурга, Наполеон поручил об суждение вопроса о контрибуции более надежному, чем Талейран, человеку — маршалу Бертье.
В результате военных поражений у Пруссии осталась не оккупированной лишь узкая полоска ее территории на востоке страны, у Кенигсберга. И Наполеон предложил разделить прусское государство между Россией, Францией и Варшавским герцогством. Но Фридрих-Вильгельм III неожиданно нашел надежного союзника в лице царя. Александр I не испытывал особых симпатий к берлинскому двору. Да и не в чувствах было дело. Исчезновение Пруссии с карты Европы привело бы к новому соотношению сил, еще более благоприятному для франции и опасному для России. Дружбу с царем в это время Наполеон ценил превыше всего. Он уступил. К Пруссии вернулась значительная часть потерянных владений.
О какой уж там благодарности министру внешних сношений могла идти речь! Фридрих-Вильгельм потерял все земли как по левому берегу Эльбы, так и полученные им в результате разделов Польши. А через год Наполеон вынудил Пруссию присоединиться к континентальной блокаде, уплатить 41 миллион талеров контрибуции и взять обязательство содержать в течение 10 лет 42 тысячи французских солдат. Но за все это Талейран уже не нес никакой ответственности: 9 августа он покинул пост главы французской дипломатии.
Император был в зените своей славы, а его министр ушел в отставку. Что же произошло? Объяснения Наполеона весьма противоречивы: «Короли Баварии и Вюртемберга столько раз жаловались мне на его жадность, что я отобрал у него портфель». Эти слова сказаны императором уже в годы изгнания на острове Святой Елены: таким образом, причина отставки — вымогательство министра, которое якобы его повелитель не мог и не хотел терпеть. Но это неправда. Он знал и терпел. «Пока вы были во главе внешних сношений, я стремился закрывать глаза на многое», — писал Наполеон Талейрану в августе 1810 года. Бесспорно, кипучая деятельность аристократа-взяточника была известна французской полиции, а следовательно, и императорскому двору. Но коррупция настолько глубоко проникла в плоть и кровь новой французской знати, что финансовые подвиги великого камергера сами по себе не могли служить основанием для его отставки.
Вместе с тем, пока Наполеон находился у власти, он утверждал, что Талейран покинул особняк Галифе по собственной инициативе. «Этот человек наилучшим образом знал Францию и Европу. Если бы он этого желат, он и сейчас оставался бы министром», — так говорил император Коленкуру. И он возвращался к той же теме: «Талейран поступил безрассудно, покинув министерство, так как он продолжал бы вести дела до сих пор, а теперь его ничтожество убивает его. В глубине души он жалеет, что он больше не министр, и интригует, чтобы заработать деньги».
И еще один мотив выдвигал император: он приписывал Талейрану манию величия, желание стать государственным архиканцлером, ведущим лицом режима. Самолюбие и честолюбие, несомненно, были присущи бывшему главе дипломатического ведомства. Он болезненно воспринимал нотации, которые приходилось получать от Наполеона, хотя неизменно сохранял полнейшую внешнюю невозмутимость. 29 февраля 1806 г. император, например, упрекал своего министра за недостатки в его работе и сообщил, что отныне он будет сам читать донесения послов и переводы иностранных газет. Прошло всего две недели, и последовали новые замечания: «Я не могу понять вашу манеру вести дела»; «вы не даете себе труда читать документы и взвешивать слова». В августе Наполеон упрекнул Талейрана в том, что прусский посланник Джироламо Люккезини его «постоянно обманывал» и «вообще нет ничего более легкого, чем его обманывать». Нетрудно представить себе негодование человека, которого все считали образцом дипломатической проницательности (и он сам придерживался того же мнения!).
Бросается в глаза, что в своих объяснениях Наполеон ни единым словом не упоминает о тех расхождениях в дипломатических концепциях, которые были у него с министром внешних сношений. Они, разумеется, не принимали формы открытых споров и конфликтов. Крутой нрав императора был хорошо известен. Но уже записка от 17 октября 1805 г. отчетливо раскрывала проавстрийскую ориентацию Талейрана, в то время как Наполеон являлся сторонником русско-французского союза. Имелись разногласия в оценках целей и методов французской политики в отношении Англии, Пруссии, участников Рейнской конфедерации, хотя Талейран выполнял указания своего шефа, давая аргументы для оправдания континентальной блокады, смиренно поставив свою подпись под документами, принятыми в Тильзите. «Все то время, что на меня было возложено руководство иностранными делами, я верно и ревностно служил Наполеону. В течение длительного периода он соглашался с теми взглядами, которые я считал свои долгом защищать перед ним. Они направлялись двумя соображениями: создание во Франции монархических учреждений, которые бы обеспечивали авторитет монарха, ставя ему надлежащие границы; осторожная политика в от ношении Европы, которая заставила бы ее простить франции ее счастье и славу. Нужно сказать, что к 1807 году Наполеон уже давно покинул тот путь, на котором я старался всеми силами удержать его».
Разумеется, «верно и ревностно» Талейран служил всегда только одному человеку — самому себе. Но тем не менее бес спорно, что он хотел «осторожной политики в отношении Европы» и уже со времен Амьенского мира опасался побед и территориальных захватов императора, которые неизбежно вели к новым битвам и новым перестановкам пограничных столбов, тем самым отодвигая на задний план противоречия между европейскими монархиями и сплачивая их в составе все более мощных антифранцузских коалиции. Талейран твердо придерживался много раз проверенного на опыте истории урока: все попытки утвердить мировое господство той или иной державы всегда кончались крахом для властителей. Такая судьба ожидала и Наполеона. Его министр неоднократно высказывался против новых французских завоеваний. Так было в канун Аустерлица. Он призывал к умеренности в период переговоров в Пресбурге. Победа французов при Фридланде должна была стать, по мнению Шарля Мориса, «предвестником» мира. Но все эти усилия оказались напрасными. Честолюбие императора французов, по словам Коленкура, все еще не было удовлетворено. Вопросы самосохранения и личной карьеры требовали от Талейрана решительных действий. «Он начал отделять свою судьбу от судьбы Наполеона, который, по его мнению, слишком зарвался; он начал думать о том, чтобы избавиться от ответственности, чтобы позаботиться о своем будущем, и с этой целью прилагал все старания отделить свой политический путь от пути, по которому упорно, неистово и без удержу шел император. В присутствии лиц своего круга, при иностранных министрах он порицал начатые или подготавливаемые предприятия и выражался с сожалением и строго о необузданном честолюбце, стремившемся в пропасть. Как скрытно ни велась эта игра она не ускользнула от Наполеона», — писал известный французский историк Альберт Вандаль.
...Корабль императорской Франции, украшенный победными знаменами, с шумными оркестрами на палубах, шел по спо койному морю, казалось, к новым победам. Ничто не пред вещало ни грозных бурь, ни тем более окончательной катастрофы. Но кое-кто ее уже предвидел и покидал сияющее яркими красками судно. Среди них — Талейран. Его расставание с Наполеоном состоялось в самой достойной форме. 14 августа 1807 г. император в своем послании сенату объявил о назначении князя Беневентского великим вице-электором (в Священной Римской империи германской нации так именовались принцы или епископы, назначавшие императора). В сановной французской иерархии это был высокий пост — третий по счету — после архиканцлера (руководитель правовых учреждений и администрации) и архиказначея. Пост великого электора, созданный специально для Жозефа Бонапарта, стал вакантным после получения им неаполитанской короны. На значение Талейрана вызвало много толков повсюду. Жозефу Футе приписывали такую ироническую реплику: «Ему не хватало только этого порока» (игра слов: «вис» по-французски означает и «вице», и порок).
К злобной иронии министра полиции Талейран привык давно. Она его мало беспокоила. Важным являлось то, что новое назначение принесло большой доход, не требующий дополнительных усилий: 330 тысяч франков в год. Должность великого камергера стоила казначейству 40 тысяч франков. От своих земельных владений бывший епископ Отена получал 120 тысяч франков. Орден Почетного легиона давал ему еще 5 тысяч. Итого 500 тысяч франков ежегодно — манна небесная, поступавшая из рук императора французов.
Официально Талейран отошел от дел. Но это вовсе не означало, что повелитель полностью отказался от услуг своего бывшего министра. Иностранные дипломаты в Париже продолжали поддерживать с ним тесные связи, и о своих беседах с ними он регулярно информировал Наполеона. «Я получил ваши письма относительно высказываний послов в Париже», — писал Талейрану император в апреле 1808 года. Его, например, возмущала антифранцузская позиция царского посла генерала П. А. Толстого. А сам Толстой, не зная о том, как использует князь Беневентский доверительные беседы с иностран цами, сообщал в Петербург о его новом «возвышении», которое считал «очень позитивным» фактом.
Нужные Наполеону контакты с дипломатическим корпусом были не единственным занятием Талейрана. Он принял участие и в так называемом испанском деле. Оно после Тильзита приобрело важнейшее значение во французской внешней политике.
Со времени Базельского мирного договора 1795 года Испания, став союзницей франции, снабжала ее деньгами, предоставила в распоряжение французов свои корабли и 20 тысяч солдат. Но на испанском престоле сидели ненавистные Наполеону Бурбоны. После потери неаполитанского королевства это был их последний оплот в Европе. Но как избавиться от королевской семьи, стоявшей к тому же во главе дружественного государства? Даже привыкший к сомнительным и опасным авантюрам император французов долго находился в состоянии колебаний и нерешительности. В конечном счете он пришел к трагическому для себя и для своего режима выводу: Испания должна быть завоевана и подчинена французскому правлению. И уже в декабре 1807 года Наполеон предложил своему «мятежному» брату Люсьену (он категорически отказывался разойтись со своей второй женой, неугодной главе клана Бонапартов), в знак примирения, на выбор троны во Флоренции, Лиссабоне или Мадриде. Правда, для этого надо было лишить испанского трона Карла IV. Но к такого рода безделицам уже давно привыкли в официальном Париже.
«Император много раз беседовал со мной относительно своего проекта захвата Испании. Я всеми своими силами боролся против этого проекта, раскрывая аморальность и опасность подобного предприятия», — пишет Талейран в своих «Мемуарах». Иную точку зрения высказывали приближенные императора: его секретарь Меневаль, Жозеф Фуше и Савари, канцлер Этьенн Паскье. Сам Наполеон говорил: «Испанское дело? Талейран в течение двух лет меня терзал, чтобы я его осуществил! Он утверждал, что для этого мне нужно было только 20 тысяч человек. Не знаю, какое количество записок он мне представил, чтобы доказать это». «Он толкал к войне с Испанией», — говорил Бонапарт, уже находясь на острове Святой Елены. Где же истина?
В то время Талейран являлся решительным противником Бурбонов. Он еще не допускал возможности примирения с ними. Именно такую позицию министр занимал и в период ареста и казни герцога Энгиенского. О своих взглядах он неустанно твердил Наполеону. Талейран, например, выступал за оккупацию французами Каталонии до тех пор, пока не удастся заключить мир с англичанами, настаивал на «перемещении» испанских Бурбонов, как это произошло в Этрурии. «Никто не был более убежден, чем он, в том, что сотрудничество Испании и Португалии против Англии и даже частичная оккупация этих стран моими войсками являлась единственным средством для того, чтобы вынудить лондонское правительство к миру»20. Эти слова были сказаны Наполеоном Коленкуру.
После своей отставки князь Беневентский недолго исполнял обязанности архиканцлера и визировал все подписанные представителями французского государства международные соглашения. Как раз в это время, 27 октября 1807 г., в Фонтенбло был заключен секретный договор, предусматривавший совместное завоевание Португалии армиями Франции и Испании. Талейран утверждал, что он ничего не знал об этом важном дипломатическом документе. А по словам императора, именно бывший министр внешних сношений лично вел переговоры с доверенным лицом Мануэля Годоя, испанского временщика, фактически в то время управлявшего страной. С Годоем — «князем мира» — Шарля Мориса связывали тесные личные и деловые отношения, приносившие обоим немалые выгоды. Баррас утверждал, что эта дружба пополнила кассу Талейрана 18—19 миллионами франков.
В своих захватнических целях Наполеон решил использовать острый конфликт между королем Карлом IV и его сыном Фердинандом, принцем Астурийским. («Очень глупый, очень злой, злей ший враг Франции», — писал император о Фердинанде.) И вот вся семья — король, королева, их наследник и князь Годой, — удивительной сатирической силой изображенная Франсиско Гойей на знаменитой картине, по собс твенной воле приехала в Байонну для встречи с Наполеоном, взявшим на себя роль арбитра. Он прибыл в этот город раньше, чем представители испанской династии, и ожидал их приезда.
Официально Талейран не принимал никакого участия в подготовке байоннского свидания. Но Бонапарт сделал его соучастником подготовленного им заговора. Он держал экс-министра в курсе всех событий. «Король и королева (испанские) будут здесь через два дня. Князь мира прибывает сегодня вечером. Этот несчастный человек заслуживает жалости». В том же письме от 25 апреля 1808 г. Наполеон приказывал Талейрану подготовить для газет статьи, изобличающие народные беды в Испании. Через несколько дней он предложил Талейрану разъяснить дипломатическому корпусу в Париже, что Карл IV и его жена погибли бы, если бы испанский король не отрекся от престола. Разумеется, император не намерен был признавать Фердинанда новым правителем Испании. Письма Фердинанда перехватывались. В них много раз повторялись слова: «Эти проклятые французы», 6 мая Наполеон сообщил экс-министру, что Карл IV «уступил ему все свои права на испанскую корону». Талейран должен был в беседах с иностранными дипломатами подчеркивать, что в Испании «честные люди» счастливы, получив «сильную защиту» (в лице французов, разумеется). «Испанские дела идут хорошо и скоро будут полностью закончены» — к такому выводу пришел император. Жизнь показала, как далеки от реальности были его оценки.
Итак, отставной министр стал фактическим участником заговора, приведшего к отречению испанских Бурбонов от фона. Он не только был полностью в курсе событий, происходивших в Байонне, но и выполнял поручения Наполеона распространял благоприятную для него информацию в Париже. Замок Балансе с согласия Талейрана в течение почти шести лет являлся местом заключения для принца Астурийского и сопровождавших его лиц.
Каким образом владелец Балансе стал тюремщиком? 9 мая 1808 г. Наполеон сообщил князю Беневентскому, что в этот день Фердинанд, его дядя и брат выехали из Байонны в его поместье. Он советовал принять их «без внешнего блеска, но прилично». Главное, испанских гостей надо было «развлекать и занимать». С этой целью следовало пригласить артистов. Приехала в далекий от Парижа дворец и мадам Талейран, игравшая на фортепиано. Ее сопровождало несколько женщин. Император писал, что если принц увлечется одной из них, то это «не создаст никаких затруднений, так как появится лишь дополнительное средство для присмотра за ним». Наполеон поручил Талейрану остаться на 8—10 дней в Балансе и выяснить, что думают испанцы и как следует себя с ними вести. Разумеется, фуше имел своих агентов в окрестностях замка, среди прислуги. 40 жандармов, по его приказу, заботились о том, чтобы «гостей» не украли или они сами не сбежали.
Принц Астурийский, ставший жертвой шантажа и насилия, оказачся в заточении у человека, который перед лицом истории пытался представить себя в качестве поборника гуманизма и справедливости, невмешательства во внутренние дела Испании. Но это была заведомая ложь. Талейран беспрекословно и быстро выполнил приказания Наполеона.
Итак, проблему похищения и заточения членов испанской королевской семьи удалось решить сравнительно просто. Но это была отнюдь не самая сложная задача. Правда, Талейран в своем обычном придворном рвении пытался выдать желаемое за действительное. Он писал Наполеону 8 мая, через несколько дней после скандального шантажа в Байонне, потрясшего все королевские дворы в Европе: «Здесь все восхищаются развитием событий, развитием столь счастливым, что невозможно было надеяться на большее». Как далеки были эти слова от реальности!
Именно в мае 1808 года начались народные восстания в Мадриде, Картахене, Сарагосе, Мурсии, Астурии, Гренаде, Балахосе, Валенсии. 6 июня хунта Севильи от имени всей Испании объявила франции войну. И вскоре французы потерпели ряд тяжелых поражений. В Кадиксе сдалась на милость победителей эскадра адмирала Росийи. Под Байленом в Андалузии капитулировали французские войска — 22 тысячи человек, находившиеся под командованием генерала Дюпона де Летана
Разгром при Байлене нанес сокрушительный удар по мифу о непобедимости императорской армии. Освободительное движение в порабощенной Европе активизировалось. Восстала Португалия, на территории которой высадились английские войска. Корпус одного из друзей Бонапарта — Андоша Жюно, сражавшегося вместе с ним в Италии и Египте, капитулировал в августе в Синтре (к западу от Лиссабона).
Возможно, что в это время Бонапарт особенно нуждался в своих испытанных советниках. И именно в начале августа он пригласил Талейрана в Нант. Казалось, монаршая милость вновь вернулась к бывшему министру. Он остатся доволен встречей с императором и беседами с ним. Талейран получил приглашение отправиться в Эрфурт.
События в Эрфурте решительно и навсегда изменили отношения между главой французского государства и первым дипломатом Франции.