Талейран: по дороге в Балансе

По пути в Балансе — бывшее поместье князя Шарля Мориса Талейрана-Перигора — из Парижа по юго-западной автостраде мы проехали в Тур и остановились в Сомюре.

Здесь была назначена встреча автора книги, в то время советника посольства СССР во Франции, с Максом Эльбронном, одним из крупнейших французских коммерсантов, совладельцем торговых объединений «Галери Лафайет» и «Монопри», и его супругой Полетт. Они уже ждали нас в гостинице.

В тихом отеле «Бюдан» на набережной Карно многочисленные гравюры на стенах напоминали о событиях прошлого. Сорок пять лет назад, в июне 1940 года, в этом небольшом городке на Луаре офицеры и кадеты знаменитой кавалерийской школы в течение трех дней сдерживали натиск германских войск.

В годы второй мировой войны Макс, убежденный антифашист, занимался диверсиями на железных дорогах. Он закончил войну полковником, кавалером ордена Почетного легиона и других знаков воинской доблести. Эльбронн неизменное искренним интересом и сердечностью относится к Советскому Союзу. Он хорошо знает и любит русскую культуру, перевел ряд книг советских авторов на французский язык.

Увлеченность историей сблизила нас. Макса особенно интересуют декабристы. С пылкостью юноши этот седовласый человек готов был выехать куда угодно, даже в грозную для теплолюбивого француза Сибирь, лишь бы узнать что-нибудь новое о Марии Волконской или Екатерине Трубецкой. Меня волновали события периода французской революции, Директории, Консульства и Империи. Мы часто говорили о людях той поры и в их числе — о Талейране. В этих беседах родилась идея совместной поездки в Балансе.

Ранним мартовским утром мы покинули Сомюр. До Балансе недалеко — около 160 километров. Машина бежит по гладкому асфальтовому шоссе, ведущему через тихие, ухоженные городки и поселки. Остался позади средневековый Лош, город «дамы красоты» Анес Сорель, фаворитки короля Карла VII, захороненной в башне замка, и родина писателя-поэта Альфреда де Виньи. Еще через четверть часа мы в селении Нуан-ле-Фонтен, где в небольшой церквушке находится одно из известнейших произведений французской живописи конца XV века —необычная для той эпохи по своим размерам (более двух с половиной метров в высоту и более полутора — в ширину) картина «Снятие с креста», написанная на дереве...

Но ни любование пейзажами, ни осмотр достопримечательностей не могли прервать нашу беседу, продолжавшуюся в машине все время, пока мы ехали от Сомюра до Балансе.

— Скажите, Юрий, почему все-таки вы решили написать о Талейране? Ведь ему посвящены десятки книг. В моей библиотеке есть работа и русского ученого, академика Тарле.

— С Евгением Викторовичем Тарле мне посчастливилось быть близко знакомым. Под его редакцией вышла моя первая книга — «Русско-французские отношения после франкфуртского мира». Это был выдающийся ученый, глубочайший знаток французской истории. А каким личным обаянием он обладал! Я высоко ценю книгу Тарле о Талейране. Она написана непрев зойденным мастером исторического повествования. Но с тех пор прошло около 40 лет. Появились новые исследования, из государственных и личных архивов извлечены новые документы. Они дают возможность многое уточнить, дополнить, а иногда и переосмыслить. Это одна из причин, побудивших меня взяться за перо.

— Вместе с новыми данными появляются и новые интерпретации, не правда ли?

— Конечно, Макс! Во франции число книг, посвященных князю-дипломату, растет особенно заметно. Вот, например, два объемистых тома, почти по 800 страниц каждый, которые написал Мишель Понятовский, —«Талейран в Соединенных Штатах» и «Талейран и Директория». Книги вышли в академическом издательстве Перрен. Они хорошо документированы и оформлены.

— Да, эти книги известны.

Но, скажите, Макс, зачем эта затея, требующая времени и сил, понадобилась,Понятовскому? Бывший министр внутренних дел в правительстве В. Жискар д'Эстэна не похож на человека, просто развлекающегося историей. Может быть, он отошел от политической жизни и у него нет других забот? Ничего подобного, Понятовский по-прежнему видный общественный деятель и публицист...

Вы ведь знаете, Юрий, что у клана Пбнятовских существуют родственные связи с семьей Талейранов-Перигоров.

— Да, это так. Но мне кажется, что Понятовский, политик-реалист, не способен вдохновляться семейными преданиями. Его главная цель состоит в том, чтобы представить Талейрана отцом современного «европеизма» и «атлантизма», поборником объединения Европы против «варварства». И я нисколько не удивлюсь, если на полках парижских магазинов появятся новые книги Понятовского, рассказывающие о подвигах Талейрана во славу объединенной Западной Европы на Венском конгрессе 1815 года или на посту посла Луи-филиппа I в Лондоне в 1830—1834 годах.

— Что же, Юрий, я также считаю князя Беневентского «человеком Запада». Не знаю, однако, имелась ли у него «европейская» внешнеполитическая концепция. Но он не раз отстаивал необходимость союза Франции с Австрией, с Англией, а иногда — с обеими этими странами.

— По моему мнению, Макс, идейные основы талейрановской дипломатии — абсолютная беспринципность и жесткий прагматизм, обслуживавший интересы тех общественных сил, которые в данный момент стояли у власти. Отсюда и потрясающая гибкость принципов: сегодня оправдание и закрепление дипломатическими средствами территориальных захватов Бонапарта; завтра — признание святости идей легитимизма, законности монархических режимов, осуждение вмешательства во внутренние дела соседей и несоседей; послезавтра — призыв к вооруженной интервенции по образу и подобию крестовых походов Священного союза.

— О, вы слишком суровы в своих оценках, Юрий!

— Нет, Макс. Я просто стремлюсь быть объективным. Вы затронули вопрос о французских внешнеполитических союзах. Помните, Наполеон называл своего министра внешних сношений «австрийцем»? И заслуженно! Добавлю, что он часто являлся «англичанином», и нередко даже «пруссаком». Вот только «русским» он никогда не был.

— И тем не менее, Юрий, Талейран — талантливый политик и дипломат, а не просто прагматик и приспособленец.

— Я с этим и не спорю. Действительно, новые данные свидетельствуют о том, что Талейран был одним из основоположников дипломатии буржуазной эпохи. Наиболее яркие примеры его дипломатической деятельности — Венский конгресс и лондонские переговоры относительно судеб Голландии и Бельгии как независимых национальных государств. На этих наиболее ярких этапах своей дипломатической карьеры официальный французский представитель действовал самостоятельно, без повседневного «монаршего контроля».

Тактика Талейрана неизменно являлась гибкой, изощренной, нередко —даже коварной. Он легко создавал и разрушал временные союзы, охотно вступал в компромиссы по частностям во имя достижения своих главных целей, опирался на малые европейские страны в борьбе против ведущих держав. Талейрановские методы и в наши дни не потеряли своего значения для дипломатических служб западных стран.

— Что же, это интересно. Я, уважаемый профессор, один из тех французов, которые не считают, что Талейран принадлежит к бесталанным людям, примитивным исполнителям, неспособным к самостоятельной и тем более творческой мысли. Сказанное вами в известной мере подтверждает мое мнение.

— Конечно, Макс, Талейран являлся орудием в руках фактического руководителя Директории Барраса, первого консула, а затем и императора Наполеона, Людовика XVIII и Луи-филиппа I. Однако сложная машина французской дипломатической службы и трудности связи создавали практически неограниченные возможности для такого исполнения принятых владыками решений, которое могло ускорить или затормозить их претворение в жизнь и даже фактически свести на нет. Глава дипломатического ведомства повлиял — и серьезно — на результаты многих ответственных переговоров.

— Да, Юрий, Наполеон не мог, например, простить Талейрану слишком легких для Австрии условий Пресбургского мира. Да и новых идей, хотя не всегда до конца продуманных, многоопытный дипломат выдвинул немало: план завоевания Египта, записки о главных ориентациях французской внешней политики. Можно ли сказать о таком государственном деятеле, что он не умел самостоятельно мыслить?

— Замечу, Макс, что некоторые идеи нашего героя имели и большое практическое значение; многие из них, например, нашли свою реализацию при создании буржуазного дипломатического аппарата. По-новому стали рассматриваться вопросы торгово-экономических связей, консульской службы, информации и другие. При Талейране сложился и новый подход к организации всей дипломатической работы в соответствии с потребностями буржуазной эпохи.

— Что ж, позвольте мне, капиталисту, сказать, что Талейран, несомненно, был типичным представителем, как вы говорите, буржуазной эпохи — дельцом, а не только дипломатом, и, обладая даром предвидеть развитие событий, умел заставить их служить своим личным целям. Годы эмиграции в США были неплохой школой для него как для делового человека. Он попытался разбогатеть на коммерческих связях с Индиеи, но потерпел неудачу. Талейран имел деловые отношения с крупными банками франции, Англии, германских и других европейских государств. Это был один из немногих французских диплсматов, понимавших значение торговли и колонии для экономики Франции.

— Да, Макс. Он, как никто другой, не только понимал, но и чувствовал связь между политикой и экономикой. Как марксист добавлю, что Талейран создавал буржуазную дипломатическую школу в период, когда буржуазия завоевывала власть и еще играла прогрессивную роль в общественной жизни. Но смена одних общественных порядков другими никогда не представляла собой дорогу с односторонним движением.

— Этот человек был очень противоречив. Впрочем, Юрий, этого сказать мало. Противоречивость его личности отражала реальные противоречия жизни и всей той эпохи крутых и быстрых социально-экономических, политических перемен. Талейран приспосабливался к ним: словно переваривая их в самом себе, он оставался на авансцене событий.

— Мне кажется, Макс, что ваши слова объясняют причины полярности мнений о Талейране.

— О да. Гюго писал, что в Талейране все «хромало, как и он сам». Шатобриан замечал, что когда князь Беневентский «не готовит заговоры, он торгует». По словам Жорж Санд, бывший министр внешних сношений представлял «школу лживой политики и постыдной дипломатии».

— А вот Герцен считал Талейрана образцом высокоодаренного дипломата. Гёте именовал его «первым дипломатом века». А ваш соотечественник Бальзак своими устами и устами своих героев объявил Талейрана «гениальным политиком, чье имя войдет в историю», человеком, которого следовало «забросать венками», государственным деятелем, обладающим «железным умом». Где же истина, Макс?

— Личность Талейрана уже очень давно ни у кого не вызывает сомнений. Его интеллектуальные способности общеизвестны, как и его моральный облик. Беззастенчивый честолюбец. Не знающий пределов эгоист.

— Это верно, Макс. Но я бы не ограничился этим. Талейран представляет собой нечто вроде зеркала, отражающего характерные черты буржуазного строя и его дипломатической службы. В современных условиях в иных формах, в других масштабах, качественно отличными от прошлого средствами буржуазная дипломатия верно служит своему классу. Современный «талейранизм» создает в наши дни серьезные трудности в международных отношениях. И мы должны хорошо знать его истоки.

...Я делаю последний поворот руля, и наша машина останавливается у высокой дворцовой ограды.

Добавить комментарий