Ноябрь 1804 года выдался в Западной Европе пасмурным и холодным. Но плохая погода не помешала жителям Флоренции, Пармы, Турина встречать папу Пия VII, который в сопровождении большой свиты (108 человек, среди них 7 кардиналов и 4 епископа) направлялся в Париж на коронацию Наполеона Бонапарта. Поездка была грудной и утомительной. Император французов не давал наместнику Святого Петра ни дня покоя, настаивал, требовал, торопил. Не обошлось и без потерь. В дороге от воспаления легких скончался кардинал Борджна.
Двор нового французского монарха и он сам находились под Парижем, во дворце Фонтенбло. Встреча с папой, по замыслу Наполеона, должна была поднять престиж рождавшейся династии.
25 ноября кортеж, следовавший из Ватикана, выехал на дорогу в Немюр. Неожиданно появилась группа наездников с собаками. Один из них, в охотничьем костюме, в сапогах со шпорами, спешился и направился к карете папы. Пий VII в белой сутане решил выйти навстречу Наполеону. На дороге лежал слой липкой грязи. Папа было заколебался, но затем быстро направился к карете императора, обе дверцы которой уже были открыты. Оба одновременно заняли свои места по соседству друг с другом. Цель тем самым оказалась достигнутой. Монарху не пришлось уступать первенство папе.
Но Пия VII ожидали новые испытания. Во дворце Фонтенбло его встречал Шарль Морис Талейран. Встречал по долгу службы. За несколько месяцев до этого, 11 июля, он получил свой первый придворный титул — титул великого ка мергера. Обязанность? Находиться при особе императора и обеспечивать внутреннюю службу его апартаментов. Талейран теперь имел туда свободный доступ в своем официальном костюме: фрак из красного бархата, такого же цвета пальто на белой подкладке, вытканный золотом воротник, отвороты, обшлага; кружевной галстук, белый шарф, шпага. Вскоре великий камергер получил знак высшего отличия — орден Почетного легиона.
Но какое значение все эти чины и награды могли иметь для Пия VII? Встреча с епископом-расстригой, изменившим католической вере и женившимся вопреки ее догматам и формальному запрещению Святого престола, была ему крайне неприятна. Впрочем, она была неизбежной, и Пий VII не мог от нее уклониться. Переговоры с ним об участии в коронации Бонапарта вел тот же Талейран. Он долго и упорно убеждал главу католической церкви приехать на поклон к французскому императору.
Задача была не из легких. Ближайшие сотрудники Пия VII считали его поездку в Париж унизительной. Даже Карл Великий сам посетил Рим, чтобы пасть к ногам Льва Ш. Но у министра внешних сношений имелись более убедительные и реальные доводы. Он доказывал, что приезд папы в Париж отвечал интересам католической церкви. В одном из своих писем в Ватикан Талейран напомнил о том, что сделал для католицизма французский правитель. Во франции открылись соборы, семинарии. Делами религии занималось специально созданное министерство. Государство выделило 20 миллионов франков для выплат неимущим.
Благоприятные для Святого престола перемены произошли и в Италии. Неаполитанцы ушли из Рима. К Ватикану вернулись его владения: Беневенте, Понте-Корво, Пезаро, форт Сен-Лео, родина Рафаэля — герцогство Урбино. Итальянский конкордат был подписан. Велись переговоры о германском конкордате. Иностранные церковные миссии восстановлены. Католики на Востоке получили защиту от преследований турок. «Таковы благодеяния, которые совершил император во имя римской церкви. Какой монарх смог бы предложить столь значительные, столь многочисленные добрые дела на протяжении короткого промежутка времени в два или три года?
Талейран подчеркивал, что Наполеон и впредь намерен поддерживать Святой престол. А если папа не посчитается со всеми доводами разума, то это едва ли улучшит его ситуацию. У власти в Париже стоял человек, железная воля и беспощадная решимость которого были хорошо известны в Риме. Не следует давать императору французов еще одну возможность щюявить свой характер.
Согласие Пия VII на «визит» во Францию явилось крупным успехом французской дипломатии. Папа поселился в Фонтенбло в павильоне флери, где, по замыслу великого камергера, для него подготовили точную копию комнаты в Квиринале. Заботы о папе были не напрасными. За день до коронации Жозефина призналась папе, что она не находилась с Бонапартом в церковном браке. Пий VII, проявлявший твердость в вопросах католической ортодоксии, заявил, что он не примет участия в коронации, если положение не будет немедленно исправлено. Император был взбешен, но сдержал себя и отступил. Спектакль, намеченный на следующий день, уже просто немыслимо было откладывать. И вечером 1 декабря кардинал феш, французский посланник в Ватикане, обвенчал супругов в одном из помещений Тюильрийского дворца.
Холодным утром 2 декабря 1804 г.— ночью шел снег — Пий VII в карете, запряженной восьмеркой серых лошадей, прибыл в собор Парижской богоматери. Трон для него поставили у алтаря. Около двух часов глава римской церкви, неподвижный, с закрытыми глазами, дрожащий от ледяного озноба, ожидал прибытия императора. Он сидел в глубине кареты; рядом с ним — Жозефина, напротив — братья Луи и Жозеф. Мантию Наполеона, весившую 80 фунтов, поддерживали четверо придворных. Но он, казалось, не замечал ее веса. Знаменитая картина Луи Давида, прошедшего путь от члена Конвента до придворного художника, воссоздает церемонию коронации во всей бесконечной гамме ее ярких красок. Поблизости от алтаря находился Шарль Морис Талейран, занявший место между Луи Бертье и Евгением Богарне, сыном Жозефины.
После коронации отношения между императором и министром стали особенно близкими. Наполеон и Талейран встречались почти ежедневно. Они подолгу разговаривали, обсуждая вопросы как внешней, так и внутренней политики. Для этих бесед ведомство Талейрана в самые сжатые сроки готовило письменные доклады.
К началу 1805 года накопилось много дипломатических и военных проблем, нуждавшихся в рассмотрении и решении. В Булонском лагере шла активная подготовка ко вторжению на Британские острова. Командующий флотом вице-адмирал Пьер Шарль Вильнев должен был освободить Брест, блокированный англичанами, объединить французские эскадры и войти в Ламанш. «Англия наша. Мы совершенно готовы», — писал Наполеону Вильнев 22 августа 1805 г.
Между тем международное положение Франции осложнилось. Складывалась третья и самая могущественная антифранцузская коалиция. Подписанный в Петербурге 11 апреля 1805 г. англо-русский союзный договор предусматривал объединение европейских государств, способных двинуть против Наполеона 500 тысяч солдат. Австрия присоединилась к Англии и России. К ним примкнули Швеция, Дания и королевство Обеих Сицилий, находившееся в союзных отношениях с Российской империей, Турция, правительство которой подписало с Россией союзный договор.
Наполеона страшила перспектива русско-английского сотрудничества. 26 мая 1805 г. он приказал фуше опубликовать письма, якобы поступившие из Петербурга, в которых говори лось о хорошем отношении к французам в России и об «английской жадности, являющейся подлинной причиной продолжения войны». Мнимые «корреспонденты» утверждали, что проект создания антифранцузской коалиции провалился и «в любом случае Россия ни во что не вмешается».
Через три дня император вернулся к той же теме, фактам вопреки он писал фуше: «Договор Англии с Россией — ложь; это хитрость английского кабинета; его интриги полностью провалились». Даже в том случае, если это соглашение опубликуют газеты и Питт скажет о его существовании в парламенте, — даже эти факты, по мнению Наполеона, следовало отрицать.
Дезинформация была одним из важных элементов подготовки захватов Бонапарта в Европе. Его советником являлся Талейран. Министр выступил в сенате с докладом о создании Итальянского королевства. Это была дипломатическая увертюра к очередному спектаклю, который состоялся в знаменитом мраморном Миланском соборе 26 мая 1805 г., — второй коронации Наполеона, на голову которого возложили железную корону ломбардских королей. «Бог мне ее дал, несчастье тому, кто ее коснется!». По старинной традиции эти слова прозвучали под сводами исторического собора.
На этот раз на коронации не было Пия VII, хотя от Рима до Милана расстояние значительно меньшее, чем от Рима до Парижа. О приезде папы не могло быть и речи: ему пришлось бы признать не только Итальянское королевство с французским императором на престоле, но и недавнее присоединение к Франции Генуи и Лукки.
В Италии — успехи, в других районах Европы — неудачи. План вторжения французских войск в Англию оказался нереальным. Корабли Вильнева не смогли вырваться из Кадикса и достигнуть Ламанша. Тем временем армии третьей коалиции двинулись к французским границам. Наполеон решил опередить их, не дать возможности русским и австрийским силам объединиться. 20 октября 1805 г. австрийцы, окруженные в Ульме, капитулировали, французы вступили в Вену.
Казалось, победа Наполеона была полной. Но на следующий день после сражения при Ульме, 21 октября, у мыса Трафальгар, расположенного на северо-западе от Гибралтарского пролива, эскадра адмирала Нельсона разгромила объединенный франко-испанский флот. Международное значение этого события было огромным. Англия надолго стала неуязвимой для французского вторжения. Историческая битва стоила жизни обоим флотоводцам. Нельсон погиб, а Вильнев покончил жизнь самоубийством.
А Талейран в своих письмах по-прежнему льстил императору, писал о своей уверенности в его победах и, в сдержанных тонах сообщая о разгроме под Трафальгаром, замечал: «Гений и удача находились в Германии». В тот же самый день он откровенно, в совсем ином тоне, писал своему другу Отериву: «Какая ужасная новость из Кадикса!».
Именно Талейран способствовал провозглашению Бонапарта первым консулом, а затем и императором французов. Он же осуществлял и его захватнические планы. Однако теперь министр все чаще испытывал колебания и сомнения, все более опасался, что новые победы неизбежно будут порождать новые войны, а попытка создания «Западной империи», какой бы грандиозной она ни была, в конечном счете закончится полным крахом. Шарль Морис знал историю и помнил о судьбах завоеваний Александра Македонского и Карла Великого. Он, дипломатическими средствами содействуя провозглашению Наполеона итальянским королем, отдавал себе отчет в том, что никогда европейские монархи не примирятся с объединением Франции и Италии под одной ксюоной. По оценкам министра и его сотрудников из особняка Галифе, перспективы Наполеона не являлись безоблачными. Третья коалиция обладала огромными военными и материальными возможностями, и победа англичан под Трафальгаром отчетливо показала это.
Безграничные завоевательные планы Бонапарта уже давно вызывали тревогу у Талейрана. Министр был далек от мыслей о святости принципов уважения суверенитета других народов и невмешательства в их внутренние дела. Он мыслил вне этих «идеологических» категорий, если только интересы французской внешней политики не требовали их использования. Иными словами, политический реализм, строго учитывающий перспективы развития международных событий, — вот что определяло взгляды Шарля Мориса.
Еще на заре наполеоновской эры, в июне 1800 года, Талейран говорил крупному капиталисту Габриэлю Уврару, поставщику французской армии, что Бонапарту следовало бы пойти по пути создания федеральной европейской системы, дающей каждому монарху возможность и после завоевания его территории французами оставаться хозяином у себя дома. Речь шла о восстановлении власти короля Сардинии, великого герцога Тосканского и других правителей. Но первый консул хотел, «наоборот, объединить, присоединить; в таком случае он вступает на путь, который не имеет конца».
Талейран учитывал и особенности внутреннего положения Франции. Политический режим в стране не отличался стабильностью. На протяжении пяти лет основные государственные и общественные институты неоднократно менялись. Экономическая обстановка была тяжелой, финансовые крахи следовали один за другим. Из банков вкладчики торопливо брали золото. А боевые действия крупного масштаба, которые французская армия развернула в Европе, требовали все новых и новых расходов.
По мнению академика Эмиля Дарда, со времени разрыва Амьенского мира Талейран «начал отдаляться от Наполеона». Эта точка зрения не противоречит фактам. Однако открытое беспокойство министр начал проявлять несколько позже. В августе 1804 года, например, он писал императору, что рост численности французских войск в Германии, не учитывающий особенности этой страны, представляло собой «угрозу». Представить взгляды Талейрана на задачи французской дипломатии в их единстве, целостности, взаимосвязях дает возможность записка, написанная им Наполеону в Страсбурге 17 октября 1805 г.
Автор этого важного дипломатического документа прежде всего учитывает особенности характера императора, его привычку к лести и поэтому говорит о военных победах, напоминает о великодушии, с которым Бонапарт всегда стремился «предложить мир своим врагам». «Я размышлял над будущим миром», — писал Талейран о главной идее своей записки.
В Европе существуют четыре великие державы во главе с Францией, «более сильной, чем каждая из трех остальных, способной даже противостоять всем им вместе». К ним не относится Пруссия. Она является лишь «первой среди государств второго порядка», франко-прусский союз Талейран считал невозможным. Великий камергер являлся сторонником сближения с австрийским государством. Он писал: «Австрия, естественный враг русских, должна иметь своим естественным союзником францию». Это главная, ведущая идея министра. По его мнению, Наполеону следовало заявить австрийскому двору: «Уже в настоящее время союз может быть заключен, я заложил все его основы».
План Талейрана предусматривал отказ Австрии от Венецианского государства, от Триеста и Тироля, от всех ее владений в Швабии, Линдау (город в Баварии), от острова Мейнау, откуда австрийцы могли угрожать Швейцарии. Со своей стороны Наполеон, по замыслу Талейрана, взял бы на себя обязательства разделить короны франции и Италии, не увеличивать территорию итальянского государства, восстановить Венецианскую республику, присоединив к ней Триест. Но и это не все. Талейранн предлагал передать австрийскому монарху земли вдоль Дуная, разрешить ему оккупировать Молдавию, Валахию и Бессарабию. Иными словами, во имя франко-австрийского союза бросить перчатку Турции и России! «Я вмешаюсь, чтобы Оттоманская Порта уступила вам (австрийцам) эти провинции, а если русские нападут на вас, я буду вашим союзником». Такие заверения должен был дать император французов правительству Австрии. В этом случае удалось бы якобы решить проблему «самого длительного мира, на который разум может позволить себе надеяться».
Концепция не была новой. Она означала возврат к внешней политике Бурбонов, которые находились в союзе с Австрией на протяжении длительного периода времени — с 1756 по 1792 год и явно не отвечала духу времени, и прежде всего стремлению Бонапарта к сотрудничеству с Россией, в значительной мере определявшему его внешнеполитическую программу. Вместо этого Талейран предлагал укреплять Австрию против России, рассматривал австрийскую монархию в качестве «главного оплота Европы» против Российской империи. «Русские, зажатые в их пустынях, направят свою тревогу и свои усилия на юг Азии, где развитие событий столкнет их с англичанами, в настоящее время их союзниками».
Так писал хозяин особняка Галифе, замышляя дипломатическую изоляцию как России, так и Англии. С помощью франко-австрийского союза он рассчитывал полностью закрыть перед русским государством двери Западной Европы, отбросить «варваров» на бесконечные азиатские просторы, сохранить за Францией все ее территориальные захваты. Легко и просто решался и вопрос о судьбах Турции: «Оттоманская Порта пожертвовав своим идеальным суверенитетом, купила бы свою безопасность и надежду на долгое будущее».
К своей записке министр приложил проекты двух документов — франко-австрийского договора о мире и дружбе и дополнительной конвенции о распределении территорий. Договор закреплял за Францией захваченные ею территории Европы, навечно разделял французскую и итальянскую короны, определял границы Австрии, восстанавливал независимую республику Венеции, обязывал императора французов получить согласие Турции на передачу под власть австрийской монархии Валахии, Молдавии, Бессарабии и части Болгарии. «Ао этому проекту приобретения франции в Италии, еще не признанные и оспариваемые Австрией, признаются и одобряются ею. Сама Австрия отказывается от всего, что, по нашему мнению, ей не следует сохранять», — писал Талейран.
«Право диктата» оставалось бы по-прежнему за Парижем. Это должно было понравиться Наполеону.
Предложения министра обсуждались с участием Наполеона на специальном совете, собранном в Мюнхене в конце октября 1805 года. Ход прений нам неизвестен. Но он был явно неблагоприятным для Шарля Мориса, констатировавшего 27 октября: «Договор о союзе с Австрией, предусматривающий передачу ей Валахии и Молдавии, а также Бессарабии и Болгарии, был отвергнут, несмотря на десятки тысяч поводов в его пользу. Предпочтение отдается договору с Россией, после того как Австрия будет ослаблена». Талейран считал, что новые военные успехи подавили в Наполеоне «все, кроме желания идти на Вену, спешить навстречу новым удачам и издавать декреты, помеченные императорским Шенбрунским дворцом».
Разумеется, выигранные сражения всегда кружили голову талантливого полководца, иногда лишали его чувства реальности, слабевшего с каждым завоеванным городом. И тем не менее дело не только в головокружении от успехов: франко-австрийские противоречия были объективно непримиримыми. Завоевательные войны наполеоновской франции, ее политика в Италии и в Германии подрывали сами основы существования Священной Римской империи германской нации. Наполеон отдавал себе в этом отчет. Его дипломатические приоритеты были иными, чем у Талейрана: на первом месте стояло русско-французское сотрудничество, и на втором — сближение с Пруссиеи. Записка от 17 октября впервые сделала очевидными и масштабы, и значение расхождений между императором и его министром по коренными внешнеполитическим вопросам. Шарль Морис продолжал своеобразную двойную игру: он думал не так, как его император, но действовал в соответствии с его указаниями, делал все, чтобы ему угодить. Но взгляды министра постепенно становились известными. А не в привычках французского самодержца было мириться с инакомыслием своих подданных, тем более самых близких.
Талейран даже после поражения австрийских и русских войск 2 декабря 1805 г. у селения Аустерлиц (сейчас город Славков, поблизости от Брно) упорно стоял на позициях «друга Австрии». Через три дня после кровопролитной битвы он писал Наполеону, что теперь можно было или «разбить австрийскую монархию, или восстановить ее». Но в первом случае уже не удастся «собрать раскинутые обломки и заново создать единое государство. А его существование необходимо. Министр указывал на слабость австрийской монархии с ее многообразием языков, нравов, религий и предлагал победителю протянуть Австрии «великодушную руку». Только лри таких условиях эта страна смогла бы стать оплотом против «варваров» (Россия не названа, но явно имеется в виду она).
Смелый документ! Ведь глава дипломатического ведомства отвечал на письмо Наполеона, который писал после Аустерлица, что Австрия проиграла битву и условия мира «больше не могут быть теми же, что и раньше». Победитель требовал самого сурового наказания побежденных. А в ответ Талейран советовал Наполеону перечитать «Записку», написанную им 17 октября в Страсбурге, которую считал «лучшей и самой спасительной». Концепция министра предусматривала не разгром австрийского государства, а союз с ним.
После «битвы трех императоров» под Аустерлицем не могло быть и речи о франко-австрийском союзе. Но Талейран на переговорах с австрийцами о мирном договоре в Пресбурге (теперь Братислава) согласился на некоторые уступки. Размеры австрийской контрибуции были уменьшены. По его словам, он принял меры, чтобы не допустить «ложных толкований» отдельных статей, избежать «всяких двусмысленностей» (и неизменно — в пользу Австрии!). Клеменс Меттерних, вскоре назначенный австрийским послом в Париже, а затем ставший канцлером Австрии, был доволен действиями министра внешних сношений. Иного мнения придерживался Наполеон. Он заявил Талейрану: «Вы заключили в Пресбурге очень стеснительный для меня договор». Вполне естественно поэтому, что и награду — 60 тысяч флоринов и бриллианты — Шарль Морис получил не из Парижа, а из Вены, от Франца II Габсбурга.
Пресбургский договор, однако, означал крушение дипломатической стратегии Талейрана, который вынужден был его подписать. Какая уж там снисходительность к разгромленным австрийцам! «Благоприятные нюансы» (слова Меттерниха), явившиеся результатом усилий французского министра, не меняли главного — австрийская монархия потерпела сокрушительный разгром. Она признала Итальянское королевство во главе с Наполеоном и передала ему Адриатическое побережье (кроме Триеста) — Венецию, Истрию, Далмацию. Она согласилась с французскими захватами в Италии (Пьемонт, Генуя, Парма, ьяченца и др.). Австрия признала Баварию и Вюртемберг королевствами, а Баден — великим герцогством, франция получила 40 миллионов флоринов контрибуции (благодаря Талейрану на 10 миллионов меньше, чем требовал Бонапарт).
Главный итог Пресбургского мира состоял в том, что Австрия оказалась вытесненной из Германии, Франц II отказался от титула германского императора Разве возможен был теперь франко-австрийский союз? Мог ли Наполеон отказаться от плодов своих военных побед? «Никогда франция не диктовала, никогда Австрия не подписывала ничего подобного. Примите, государь, мои поздравления». Эти слова написаны человеком, который делал прямо противоположное тому, во что верил и к чему призывал.
Не оправдался прогноз Талейрана и относительно франко-прусского сотрудничества. Он писал в своей страсбургской записке от 17 октября 1805 г.: «В настоящее время союз с Пруссией невозможен». Через две недели, 3 ноября, Пруссия присоединилась к антифранцузской коалиции. 14 ноября прусский министр Христиан Гаугвиц выехал из Берлина, чтобы вручить ультиматум Наполеону; 180-тысячная прусская армия была готова к немедленным боевым действиям. Однако осторожный дипломат не торопился. В Вене он вначале вступил в переговоры с Талейраном, сообщившим 1 декабря императору: «Сегодня я видел Гаугвица в течение многих часов. Я доволен». Прусский дипломат рассыпался в похвалах Наполеону. Он всеми силами хотел понравиться французам и целый день не снимал с сюртука орден Почетного легиона.
Когда в Вену пришла весть о битве под Аустерлицем, Гаугвиц бросился в Шенбруннский дворец к Наполеону с поздравлениями и с предложениями заключить договор, по которому прусский король готов был взять на себя обязательства не вмешиваться в дела Италии, признать владениями Баварии Тироль, Аншпах. Со своей стороны император обещал передать Пруссии Ганновер, который она фактически оккупировала с октябра 1805 года От такой перспективы отказаться было невозможно. Гаугвиц поставил свою подпись под срочно подготовленным французской стороной документом.
Талейран писал Наполеону, что последствия договора будут громадными «главным образом для мира», так как французская империя станет обладательницей не только юга, но и севера Германии. Однако Бонапарт не был склонен доверять Пруссии. Уже через несколько недель после встречи с Гаугвицем он сообщал Талейрану, что не хочет значительного увеличения территории Пруссии, так как это сделало бы ее «более опасной» не только для России, но и для Франции. Пройдет всего лишь полгода, и Пруссия вновь (в какой уж раз!) переметнется в лагерь противников императора французов, тем самым полностью доказав правоту его опасений.
Франко-прусский договор подвел черту под бурным 1805 годом. Он был необычным и трудным для Шарля Мориса, которому пришлось надолго покинуть Париж с его удобствами, развлечениями, салонами, друзьями, ночными бдениями, с картами (игральными, разумеется) в руках. Все это, казалось, ушло в прошлое за восемь месяцев блужданий по дорогам, отнюдь не похожим на современные автострады. Лион, Милан, Страсбург, Мюнхен, Вена, Брюнн, Пресбург... Многочисленные города промелькнули перед глазами.
После долгих странствии в январе 1806 года Талейран вернулся в Париж. Столичная передышка оказалась довольно длительной — почти девять месяцев, франция в это время находилась в состоянии войны с Англией и Россией. Но после Аустерлица наступило временное затишье. Затишье в боевых операциях, но не в дипломатии. И срочных дел у министра внешних сношений прибавилось. Он вел мирные переговоры, участвовал в создании Рейнской конфедерации. И даже знаменитая континентальная блокада была задумана и осуществлена не без его участия.
Как зло шутит иногда судьба над государственными деятелями! Она вынуждает их действовать вопреки их воле и разуму. Талейран являлся сторонником мира с Англией, но по приказу Наполеона выдвигал явно неприемлемые для англичан условия. Он по долгу службы искал сближения с Россией, а был горячим поборником союза с Австрией. Министр видел будущее Европы в союзе независимых государств, но положил связанную по рукам и ногам Германию к ногам императора французов. Мудрые головы в особняке Галифе и его хозяин понимали, что никому и никогда не удастся разорвать складывавшиеся веками хозяйственные и торговые связи между Британскими островами и европейским континентом. Но Талейран тем не менее нашел аргументы для оправдания континентальной блокады, хотя и являлся ее убежденным противником.
«Больше не будет германского императора! Три императора в Германии: франции, Австрии и Пруссии». Эти слова написаны 27 октября 1805 г. в Мюнхене. Возможно, они и были правильными в то время. Но после Пресбургского мира ситуация на немецкой земле коренным образом изменилась. Австрийская монархия, потеряв 1100 квадратных миль территории и 2785 тысяч населения, оказалась вытесненной не только из Италии, но и в значительной мере из Германии. Прусского короля уже именовали в Европе вассалом Наполеона. В итоге не три императора, а один — император французов— диктовал свою волю германским князьям, менял границы их владений, обогащал и разорял феодатьных владык, обеспечивая прежде всего военно-стратегические и экономические интересы франции.
Задача министра внешних сношений состояла в том, чтобы придать планам Наполеона правовую форму, объединить немецкие государства под французским протекторатом, закрепить новую систему отношений в Европе международным соглашением. Саму идею полтора века назад — в качественно иных, разумеется, условиях — выдвинул кардинал Мазарини, пытавшийся сплотить вокруг Людовика XIV западногерманских князей.
План создания Рейнского союза и все связанные с ним дипломатические документы были подготовлены под руководством Талейрана. Ознакомившись с его проектом урегулирования германских дел, Наполеон одобрил его: «Не будет больше сейма в Регенсбурге, так как Регенсбург перейдет во владение Баварии; не будет Германской империи». Констатируя эти перемены, Наполеон предложил министру созвать конгресс полномочных представителей Баварии, Вюртемберга, Бадена, Клеве, Гессен — Дармштадта, других немецких княжеств, на котором бы они объединились в новый союз германских государств.
Итак, какие же основные принципы положил Талейран в основу своего плана создания Рейнского союза? В Пресбурге была похоронена Священная Римская империя германской нации. Франц II стал именоваться императором Австрии и королем Венгрии и Чехии (Богемии, как тогда говорили). Его власти над Германией был положен конец. Ганновер по-прежнему оставался призом Наполеона. Он разжигал алчность прусского короля, но рассматривал при этом Ганновер как компенсацию англичанам в случае примирения с ними (дело, однако, кончилось тем, что Ганновер стал в 1810 г. составной частью французской империи). Возможности вмешательства Пруссии в общегерманские дела оказались практически сведенными к нулю. Опорой французов в Рейнском союзе стали курфюрсты Баварии и Вюртемберга, провозглашенные королями, и курфюрст Бадена, получивший титул великого герцога.
Все они в качестве союзников Франции взяли на себя обязательства участвовать в войнах, которые она вела, мобилизуя 63 тысячи солдат. Как можно больше войск — так ориентировал император своего министра. Он писал Талейрану: «Территория (Рейнской конфедерации неприкосновенна; ни одно государство, каким бы оно ни было, не может вступить — вооруженное или безоружное — на эту территорию, не развязав войну с конфедерацией; ни один из членов конфедерации не может предоставить право прохода хотя бы одному вооруженному человеку или направить к конфедератам иностранные державы». Какая уж тут национальная независимость! Суровый режим военного завоевания, который на словах Талейран осуждал, а на деле сам неутомимо его в Европе насаждал.
Для ведения сложных дипломатических переговоров по германским делам Талейран имел своих людей, с которыми поддерживал тесные личные отношения. Среди них дядя и племянник Дальберги. Дядя — Карл Дальберг — являлся архиепископом в Регенсбурге. Принадлежавшая ему крупная земельная собственность — семейная и церковная — осталась нетронутой в результате усилий бывшего епископа Отена, занимавшегося индемнизацией в 1803 году. Дальберг тайно послал немецким дворам письмо с призывом к сопротивлению французским завоевателям, и в то же время безмерно льстил Бонапарту, сравнивая его с Карлом Великим, называя императором Запада. Наполеон не остался безучастным к столь откровенным выражениям преданности. Он встречался с дядей, пригласил и его, и племянника на свою коронацию в собор Парижской богоматери.
Особенно близок Талейран был к племяннику — Эммериху Дальбергу, посланнику Бадена в Париже. Баденский дипломат обладал такими качествами, как настойчивость, энергичность и, главное, необычайная хитрость. Он умел ладить с совершенно разными людьми. Дальберг поддерживал дружеские отношения с известным политическим агентом Людовика XVIII Витролем, вместе с тем считаясь сторонником Наполеона. Жан Орье в своей уже упоминавшейся книге называет Эммериха «наиболее официальным и самым организованным шпионом в Париже», якобы находившимся на службе у царя. Орье утверждает, что А. И Морков через молодого Дальберга отправлял свою секретную корреспонденцию в Петербург, хотя не приводит никаких подтверждающих это документов.
К своим немецким друзьям министр внешних сношений относился самым внимательным образом. Карл стал принцем-примасом Франкфурта-на-Майне, а Эммерих получил французское гражданство и пост государственного советника с жалованьем 200 тысяч франков. Со своей стороны Дальберги оказали Талейрану большую помощь в переговорах с немецкими князьями. Они снабдили его ценнейшей информацией о состояниях, родственных связях, интересах и возможностях каждого из титулованных германских посетителей особняка Галифе. Здесь же 12 июля 1806 г. представители 16 германских государств поставили свои подписи под договором с Францией, оформившим создание Рейнского союза. Через два года союз насчитывал уже 37 участников. Талейран утверждает в своих «Мемуарах», что «пытался спасти» мелкие немецкие государства, но удалось ему это «только в отношении очень немногих».
Добавим, что счастливчикам пришлось дорого заплатить своему благодетелю. Ко времени создания наполеоновской империи Талейран, по признанию его друга, финансиста Эрваса, уже обладал огромным состоянием. «Рейнское дело» открывало безграничные возможности для обогащения, становясь поистине «золотом Рейна». С каждым германским «гостем» Талейран встречался отдельно. И принцы, и князья, чувствуя себя на краю пропасти, платили. Платили широко, как правило, не торгуясь. Итог был астрономическим — в карман министра поступило 2 700 000 тысяч франков. И на этот раз операция прошла для ее героя безнаказанно. Правда, через несколько лет император потребует от своего бывшего министра, чтобы он вернул взятки на сумму 680 тысяч франков, полученные им от городов Гамбург, Бремен и Любек в 1806 году. В случае неуплаты Талейрану грозили суд и конфискация имущества.
Но время для сведения счетов еще не пришло. Пока, в период создания Рейнской конфедерации, императора и его министра связывали отношения доверия. Монаршие милости сыпались на Талейрана как из рога изобилия. Деньги шли к деньгам, титулы к титулам... 5 июня 1806 г. Наполеон подписал декрет, передававший во владение министра княжество Беневенто и объявлявший его князем и герцогом Беневентским. Это было сделано по-наполеоновски — грубо, с размахом, без соблюдения дипломатических норм. Княжество, находившееся в 50 километрах от Неаполя и насчитывавшее 40 тысяч жителей, принадлежало Святому престолу. Но папа узнал о том, что он лишен своей собственности только из сообщения официального издания «Монитор». Протест, поступивший из Рима, не произвел в Париже никакого впечатления, а в Беневенто вошли французские войска. Через месяц после подписания декрета Наполеон потребовал от Талейрана, чтобы тот принял власть в своей вотчине и направил туда для ее осуществления своего представителя. Министр так и поступил, но его подданные так ни разу и не увидели данного им императором французов правителя!
К осени 1806 года стало, однако, очевидным, что французской дипломатии не удастся договориться о мире ни с Россией, ни с Англией. Прусский двор, напуганный созданием Рейнской конфедерации, вновь примкнул к антифранцузской коалиции и 1 октября направил в Париж ультиматум с требованием в десятидневный срок отвести войска Франции за Рейн. Наполеон ответил стремительным наступлением. 14 октября в двух сражениях — под Иеной и Ауэрштадтом — прусские войска потерпели поражение. 27 октября французская армия вступила в Берлин.
Комендантом города был назначен генерал Юлен, участник расправы над герцогом Энгиенским.
Талейран последовал за императором и 7 октября прибыл в Майнц. Через два дня он написал письмо, в котором вновь вернулся к любимой теме — франко-австрийскому союзу. «Австрия сознает цену союза с Францией и желает его»; тем самым будут обеспечены австрийский нейтралитет в «нынешней войне» и гарантии того, что Австрия займет анти русскую и протурецкую позиции. Этот привычный для министра панегирик в адрес венского двора сопровождался обычной лестью Наполеону. «Победы Вашего величества превратили наше беспокойство в ликование; мы здесь радуемся вашему триумфу и вашей славе». Через несколько дней после отправки письма Шарль Морис прибыл в Берлин.
В прусской столице Наполеон завершил подготовку знаменитого декрета, объявившего континентальную блокаду. Это была грандиозная попытка «завоевать море мощью земли» — так оценил Наполеон свой план в письме брату, королю Голландии Жозефу. Ахиллесова пята этого плана состояла в том, что он подрывал экономику не только Англии, но и других европейских стран, в том числе Франции. Свои жизненные интересы независимые буржуазные государства Европы, складывавшиеся в то время, должны были под угрозой вооруженного насилия подчинить воле одного человека — императора французов. Вот почему континентальная блокада представляла собой здание, построенное на песке. Никакие силы на земле не могли задержать ее крушения.
В своих «Мемуарах» Талейран упоминает о «гигантской и гибельной континентальной системе». И вместе с тем за день до императорского декрета, 20 ноября, Талейран подии сал доклад, основная аргументация которого полностью совпа дала с опубликованным на следующий день документом. Однако Эмиль Дард утверждает, что этот доклад был написан не рукой Талейрана — «он противоречит всем его идеям и ни в коей мере не возлагает на него ответственность». Дард не прав. Под этой запиской стоит подпись главы дипломатического ведомства Даже если она подготовлена одним из сотрудников особняка Галифе, за ее содержание перед историей отвечает Талейран. Как и всегда, он поступился принципами ради своих интересов.
Талейран обвинял англичан в «несправедливых и жестоких» действиях морских каперов, в нарушении принципов международного права, запрещающих применение военных методов в отношении мирных безоружных граждан, их жилищ и собственности, товаров и мест их хранения, транспортных средств, невооруженных судов, гаваней, коммерческих центров. Англия, писал министр, прикрываясь понятием «право на блокаду», «попрала все идеи справедливости и все человеческие чувства». Вывод Талейрана: франция — «единственная держава, которая располагает для этого средствами», имеет право на оборону, так как «справедливость между нациями — это безусловная взаимность».
«Британские острова объявляются в состоянии блокады» — эти слова декрета означали экономическую войну против Англии. Министр внешних сношений дал Наполеону все необходимые исторические и правовые аргументы для такого решения. Теперь дела в прусской столице были закончены, и Наполеон покинул ее 25 ноября. Талейран выехал из Берлина через несколько дней, сначала — в Познань, а затем — в Варшаву. Его «польское сидение» оказалось продолжительным — около шести месяцев, до мая 1807 года.
Путешествие было очень утомительным. Карета тонула в грязи. Ее неоднократно часами вытаскивали солдаты, открыто ругавшие войну, усталые от недоедания, холода и болезней, поминали недобрым словом даже дипломатов, которым нечего было делать в далекой и разоренной Польше. Но в ее столице министра встретили наилучшим образом. Он поселился, как недавно доказали польские историки, в доме Пепперов (а не в особняке Радзивиллов, как считали раньше) и сразу же установил связи с аристократическими семьями Понятовских, Валевских, Тышкевичей, Потоцких. Балы и приемы, званые обеды и ужины не помешали Талейрану решить ряд важных дипломатических вопросов. Среди них на первом месте стояли встречи с генералом Карлом Винцентом, лота- рингцем по происхождению, после Пресбургского мира представлявшим Австрию в Париже.
Опять переговоры с разгромленными и потерявшими веру в себя австрийцами? В самом деле, совсем недавно император отверг записку своего министра от 17 октября 1805 г., а теперь, выходит, возвращается к ее основным идеям?
И после Аустерлица, после создания Рейнской конфедерации Француя не вышла из состояния дипломатической изоляции. Добиться мира с Англией и Россией французской дипломатии не удалось. «Я не могу иметь реальный союз ни с одной из великих держав Европы; союз, который я имею с Пруссией, основан на страхе», — написав эти строки Талейрану 12 сентября 1806 г., Наполеон не мог предвидеть, что через месяц французские войска померяются силой с прусской армией под Иеной и Ауэрштадтом.
Пруссия потерпела сокрушительное поражение, и дипломатическая обстановка в Европе изменилась. На следующий день после приезда Винцента в Варшаву, 9 января 1807 г., Наполеон его принял и заявил: «Мы закончим союзом». Разумеется, более реалистичным он был со своим министром: «Австрия не объявит нам войну, она чувствует, что у нее сложное положение, она лавирует между нами и Россией, а нам большего и не нужно».
В такой обстановке Талейран чувствовал себя как рыба в воде, его идеи вновь обрели силу! Он предложил австрийскому дипломату подписать союзный договор при условии соблюдения целостности и независимости Турции. «Талейрана все больше и больше рассматривали в Вене как друга, почти как союзника против Наполеона», — замечает Эмиль Дард. Но тем не менее австрийский министр иностранных дел Иоган Стадион-Вартхаузен решил проявить осторожность. Он предложил посредничество Австрии на следующих условиях: урегулирование германских дел; неприкосновенность турецкой империи; сохранение раздела Польши; участие английских представителей в переговорах. Шарль Морис продолжал настаивать на союзе. Он даже выбрал Прагу для будущего конгресса. Но Наполеон принял иное решение: он согласился с посредничеством Вены, явно рассчитывая выиграть время и в случае новых военных успехов реализо вать свой план — вступить в союз с Россией.
27 мая французы взяли Данциг, 14 июня нанесли пора жение русским войскам при фридланде (ныне советский город Правдинск). Талейран из Данцига направил письмо Наполеону, в котором рассматривал победу под фридландом «как предвестник, гарантию мира». Об австро-французском союзе уже не могло быть и речи. Наполеон твердо взял курс на союз с Россией.
Итак, последняя и, казалось, такая реальная надежда друга Австрии на осуществление идей его «политического романа» (так Шарль Морис именовал свою ноту от 17 октября) рухнула. Расхождение между дипломатическими концепциями императора и его министра стали особенно очевидными. Это, несомненно, ускорило решение Талейрана об отставке. Но пока, находясь в Варшаве, в последние месяцы своего пребывания у власти он вынужден был заниматься далеким от дипломатии вопросом — снабжением французских войск. «То, что я вам поручаю, более важно, чем все переговоры о мире», «свершите чудеса», — писал Наполеон министру. И со свойственным ему высокомерием добавлял: «Разбить русских, если я буду иметь хлеб, —это детская забава». В пылу бездумного самовосхваления император французов, видимо, забыл о своих собственных высказываниях по поводу силы русской армии и беспримерного мужества ее воинов.
Изо дня в день Талейран занимался покупкой и отправкой продуктов, вина, организацией транспорта. Он писал: «Я заботился об обмундировании войск, ведал их передвижениями, закупал продовольствие, посещал госпитали, присутствовал при перевозках раненых, раздавал награды и должен был даже помогать губернатору в составлении приказов по войскам. «Этот род занятий, чуждый моим привычкам, был бы для меня очень тягостен, если бы я не нашел в доме князя Понятовского и его сестры, супруги графа Винцента Тышкевича, всяческой помощи и поддержки».
Но связи министра с польской аристократией отнюдь не являлись только деловыми. Он и в Варшаве являлся организатором балов и приемов. Приходилось ему исполнять и свои обязанности камергера, среди которых были и весьма деликатные. Именно он познакомил Наполеона с польской графиней Марией Валевской. В результате этой любовной связи появился на свет внебрачный сын Александр, ставший впоследствии министром Наполеона III.
...3 мая 1807 г. Талейран навсегда покинул Варшаву. Много воспоминаний сохранилось у него от пребывания в этом городе. Разных. Необычных. Даже неправдоподобных. Он вернул, например, польским магнатам полученную от них огромную сумму, так как понял, что Наполеон никогда не решится ссориться сразу с тремя императорами во имя независимости Польши. Талейран, добровольно возвращающий взятку? Трудно поверить. И тем не менее и такое с ним случалось.
А впереди было заключение русско-французского союза. Путь к нему был длительным и трудным. И начался он вскоре после разрыва дипломатических отношений между Францией и Россией.