В один из осенних вечеров 1797 года гражданин-министр вернулся в особняк Галифе поздно. Он был в плохом настроении: счастье за карточным столом ему изменило. Шарль Морис поднялся уже в свою комнату, когда слуга сообщил, что в салоне находится дама, приехавшая по срочному делу и имеющая рекомендательное письмо. Час был позднии, и Талейран не испытывал желания видеться с кем бы то ни было. Тем не менее из любопытства он спустился вниз.
В глубоком кресле, набросив на голову капюшон короткого широкого пальто, какие носили в то время элегантные парижанки, спала женщина. Шум разбудил гостью. Она поднялась и грациозным жестом откинула капюшон, открыв смущенно покрасневшее лицо. Женщина оказалась красивой настолько, что интерес министра сразу же сосредоточился на ней самой, а не на цели ее визита. Но как в тот момент был он далек от мысли, что перед ним стоит его будущая жена!
Так один из личных секретарей Талейрана описал появление в особняке Галифе Катрин Гран. Но это не единственная версия легенды об их знакомстве. Утверждали также, что Катрин и Шарль Морис впервые встретились в Лондоне или, возможно, в Нью-Йорке или Филадельфии, а может быть, и в Гамбурге, когда наш герой возвращался из изгнания домой. Известно только то, что в сентябре 1797 года на обеде в министерстве внешних сношений появилась очаровательная незнакомка с изящной фигурой, пышными светлыми волосами и голубыми глазами. Кто же была эта женщина?
Катрин Ноэль Ворле родилась в ноябре 1762 года в Индии, в Транкебаре, торговом порту, принадлежавшем Дании. Ее отец, француз, был там капитаном порта. Воспитанием и тем более образованием девочки никто не занимался. Она обладала поистине «энциклопедическим невежеством» и росла под жгучим южным солнцем как прелестный благоухающий цветок. Женская красота никогда не остается незамеченной. Катрин не исполнилось и пятнадцати лет, когда она 10 июля 1777 г. вышла замуж за Жоржа Франсуа Грана, работавшего в английской администрации, и поселилась с ним в Калькутте. Она принесла супругу более чем скромное приданое: несколько тысяч рупий.
Увы, ранние браки нередко чреваты неожиданностями. И молодая семья не представляла собой исключения. Среди поклонников юной Катрин оказался судья из Бенгалии Филипп Фрэнсис. После нескольких попыток ухаживания сэр Фрэнсис по бамбуковой лестнице проник в комнату мадам Гран, муж которой находился на званом обеде. Начавшись столь решительно, атака завершилась поражением. Незадачливого судью схватили слуги хозяина. На следующий день оскорбленный муж вызвал Фрэнсиса на дуэль, от которой джентльмен уклонился, и в марте 1779 года дело рассматривалось в суде. Ответчика признали виновным и приговорили к уплате возмещения за ущерб, причиненный репутации семьи, в сумме 50 тысяч рупий. Большего супруг и не требовал. Он заявил, что «полностью удовлетворен и доволен и хорошо вознагражден».
Трагикомическая история закончилась для молодой женщины большими жизненными переменами. Сначала она отправилась к родителям в Транкебар, но пробыла там недолго. Ее попытки чем-нибудь заняться результата не дали — скоро выяснилось, что Катрин не хватало не только образования, но и элементарной грамотности. Однако ей нельзя было отказать в смелости и практической сметке. Индия для нее уже исчерпала себя, и 18-летняя дама 2 декабря 1780 г. отбыла в Лондон на голландском корабле. А поскольку она не любила одиночества, в путешествии ее сопровождал секретарь губернатора Мадраса.
Но туманная Англия не понравилась южанке. Весной 1782 года она оказалась в Париже. Соломенная вдова умело вела свои дела, и они находились в прекрасном состоянии. Она пользовалась дорогими услугами известного ювелира в Пале-Руаяль, снимала особняк на улице Артуа за 4200 ливров в год, имела постоянные абонементы в Гран-Опера и других известных парижских театрах, получала газеты и книги и, отдавая дань моде, создала собственную библиотеку. Ее портрет (он находится в замке Талейранов в Балансе) написала мод ная художница Элизабет Виже-Лебре, допущенная ко двору и запечатлевшая для потомков королеву Марию-Антуанетту. Одним словом, «прекрасная индианка» не испытывала недостатка в деньгах.
Катрин имела богатых «покровителей». Среди них бывший губернатор Мадраса Джон Уайтхилл, с секретарем которого она прибыла в Англию; депутат Учредительного собрания от Восточной Индии Луи Монерон; банкир Вальдек де Лессар, тот самый, который занимал посты государственного контро лера финансов, министра внутренних, а затем и иностранных дел, а в сентябре 1792 года закончил свою жизнь на эшафоте.
Однако «индианка», умственные способности которой столь часто становились объектом шуток, оказалась умнее и осторожнее, чем многие из тех, кто над ней подшучивал. В августе 1792 года, когда обстановка в Париже стала опасной и Катрин собственными глазами увидела, как под ее окнами парижане убили наемного солдата-швейцарца, она, смертельно напуганная, бросила все свое имущество и с несколькими оказавшимися в ее руках золотыми монетами бежала в Англию.
Единственным серьезным достоянием молодой женщины была ее внешняя привлекательность.
Один из новых знакомых Катрин, моряк из Англии, которого она не оставила равнодушным, совершил настоящий подвиг: он выехал в Париж и привез из ее квартиры драгоценности и значительную сумму денег — свыше 16 тысяч фунтов стерлингов. Герой вознаградил себя лишь 60 фунтами, которые ему потребовались на дорожные расходы. Разумеется, моряк-спаситель не являлся единственным поклонником прекрасной дамы на протяжении нескольких лет ее пребывания в Англии.
Когда мадам Гран решила, что ее безопасность во Франции обеспечена, она в июне 1797 года вернулась на землю своих предков. На этот раз ее сопровождал посланник Генуэзской республики в Лондоне маркиз Спинола, до революции представлявший свое правительство в Париже. Поездка была бы вполне ординарной, если бы не одно важное обстоятельство: Катрин впервые по-настоящему оказалась втянутой в политику.
В это время Бонапарт энергично перекраивал карту Италии. Французы оккупировали Венецию. Возникла угроза аннексии Генуи и присоединения ее к только что созданной Цизальпинской республике. Директория не одобряла планы генерала. Против них выступили депутаты Совета старейшин и Совета пятисот, газеты. Официально Спинола приехал для получения имущества жены, конфискованного в связи с казнью ее отца — маршала Левиса. Но, видимо, основная задача генуэзца состояла в том, чтобы разжечь страсти и накалить обстановку в Париже. Активность Спинолы и его тесные связи с лордом Малмсбери привлекли внимание к маркизу и его спутнице. Подозревали, что они являются английскими агентами, и Директория приняла решение об их высылке. Спинола покинул Париж, а мадам Гран по чьей-то протекции осталась. Кто просил за нее, так и осталось неизвестным.
Вскоре после этих событий Катрин и познакомилась с Талейраном. Она переселилась в особняк Галифе. Их связь продолжалась уже несколько месяцев, как вдруг парижская полиция заинтересовалась 35-летней «шпионкой». Сыщики перехватили ее письмо в Лондон эмигранту маркизу де Ламберти. Неосторожную даму скоро арестовали. Забыв об осторожности и осмотрительности, Шарль Морис 23 марта 1798 г. направил письмо Баррасу. В нем все говорило о душевном смятении его автора — состоянии, казалось, совершенно несвойственном этому холодному и расчетливому человеку, к которому вполне можно было применить слова, сказанные одной дамой писателю Бернару ле Бовье фонтенелю. Указывая на его сердце, она произнесла: «Здесь тоже только мозг».
Талейран писал о своем отношении к этой «очень красивой, очень ленивой, наименее занятой из всех женщин: «Я ее люблю». Он уверял Барраса, что она неспособна «вмешиваться в какое-либо дело». Баррас довел этот документ до сведения Директории. Вероятность положительного решения была невелика, а все это дело грозило Талейрану тяжелыми последствиями.
Как и следовало ожидать, члены Директории обрушились на министра. Ребель требовал отставки «жалкого расстриги». Мерлен сравнивал «моральную строгость Робеспьера и Сен-Жюста» с циничной распущенностью Талейрана и утверждал, что он «продался Англии». Ларевельер видел причину всех пороков бывшего епископа «в его клерикальном воспитании», явившемся «продуктом современного Рима».
Романтически настроенный Франсуа де Нефшато, однако, призывал сохранять святость частной жизни, а Баррас не был заинтересован в изгнании Талейрана, всего лишь полгода назад сыгравшего активную роль в подготовке переворота 4 сентября и пользовавшегося поддержкой Бонапарта. Поэтому он предложил передать дело министру полиции. А через несколько дней — совершенно неожиданно — мадам Гран освободили. Чья могущественная рука сумела так быстро открыть двери тюрьмы для «английской шпионки»? Никто не дал убедительного ответа на этот вопрос.
Выйдя на свободу, Катрин обратилась в мэрию второго округа Парижа с заявлением о разводе с Жоржем-Франсуа Гран, мотивируя свою просьбу тем, что уже более пяти лет живет отдельно от мужа. 7 апреля 1798 г. брак был аннулирован. И с этого времени — и в период Директории, и в годы Консульства — она не покидает Талейрана. Ее имя вычеркнули из списка эмигрантов. И «индианка» принимала политических деятелей и дипломатов, писателей и художников, хотя соперничать с салонами Жермен де Сталь и Жанны Франсуазы Рекамье, подруги Шатобриана, в домах которых можно было встретить «весь Париж», ей было нелегко.
Блестящие приемы в особняке Галифе не помогли мадам Гран избавиться от репутации недалекой и необразованной женщины. С ее именем связано бесчисленное количество анекдотов, шуток, иронических рассказов. Ее не любил Бонапарт, и он лично несколько раз с видимым удовольствием рассказывал такую, например, историю.
Однажды у Талейрана должен был ужинать Доминик Виван Денон, известный египтолог, впоследствии генеральный директор французских музеев. Шарль Морис сообщил об этом Катрин и посоветовал ей ознакомиться с книгой ученого, имевшейся в его библиотеке.
Вначале все шло хорошо. За столом мадам Гран сообщила гостю, что она внимательно прочла его труд и в восторге от необычайных приключений автора, и выразила ему сочувствие по поводу пережитых им невзгод: «О, сколько всего пришлось вам вынести! Это кораблекрушение! Этот пустынный остров! С вами ли по-прежнему ваш верный Пятница?». Денон не верил своим ушам: «не принимает ли она меня за Робинзона Крузо?» — тихо спросил он у своего соседа. Действительно, вместо «Путешествия в Египет» Катрин взяла на полке книгу Даниэля Дефо.
Подобных рассказов множество. Но существовали и иные мнения. «Никогда она не произнесла при мне хотя бы одну фразу, отдающую дурным тоном; никогда она не сказала ни единого слова, которое можно было бы квалифицировать как глупость», — эти слова взяты из мемуаров мадам де Шастене, хорошо знавшей Катрин и не имевшей никаких причин для искажения истины.
Пожалуй, главные черты мадам Гран — практицизм, способность приспособиться к любым, самым тяжелым обстоятельствам. Напомним о ее смелом путешествии из Индии в Англию, о ее самостоятельном переезде в Париж, об отчаянном бегстве в Лондон. Одной внешней привлекательности для столь решительных и трудно осуществимых шагов мало. Сколько молодых и красивых женщин гибло в то бурное время! Нужны были житейская хватка, напористость, расчет.
Именно этими качествами обладала Катрин. Она проявляла их и в своих денежных делах. Едва познакомившись с Талейраном, мадам Гран, по его совету, в период англо-французских переговоров в Лилле выгодно спекулировала на взлетах и падениях ценных государственных бумаг. Затем она неплохо заработала на контрабандных связях с Россией, получила 400 тысяч франков «за содействие» генуэзским торговцам. Не так уж, видно, проста была «индианка», хотя она и не была искушена в тонкостях французской орфографии и произношения.
Главная вина молодой женщины состояла в том, что она для всех навсегда осталась дочерью нищего офицера и женой мелкого колониального чиновника, не получившей ни образования, ни воспитания, не имевшей дворянского происхождения и аристократических связей и поэтому глубоко чуждой тому кругу людей, среди которых Талейран чувствовал себя как рыба в воде. Впрочем, времена менялись, и выходцев из «плебса» насчитывалось немало в окружении Бонапарта. Но даже среди этих людей, близких по происхождению и воспитанию, она с трудом находила свое место.
Обстановка все настойчивее требовала от Талейрана решения его личных дел. Министр — официальное лицо. Но он не только не скрывал, а, наоборот, афишировал совместную жизнь с разведенной женщиной. В дипломатических кругах Парижа зрело недовольство. Жены иностранных дипломатов избегали встреч с мадам Гран. Слухи об этом дошли до первого консула. Он не хотел компрометировать себя перед европейскими правительствами, с которыми пытался наладить добрые отношения. Бонапарт потребовал, чтобы Талейран «изгнал мадам Гран из своего дома».
Но Катрин немедленно приняла ответные меры. Она бросилась к Жозефине, с которой поддерживала дружественные отношения, и просила ее о помощи. Шаг был правильным. Кто лучше Жозефины мог понять переживания Катрин, ее жизнь? Обе женщины любили деньги, роскошь, приключения. И Жозефина помогла подруге. Она организовала свидание Гран с первым консулом. Утверждают, что красота и слезы «индианки» произвели впечатление на Бонапарта и он заявил: «Пусть Талейран на вас женится, и все будет улажено. Нужно, чтобы вы носили его имя».
Восхваляя святость семейных уз, Бонапарт по своему произволу создавал и разрушал супружеские пары, навязывал им свои решения, руководствуясь якобы государственными интересами. А сейчас он испытывал, видимо, злорадное удовлетворение, настаивая на женитьбе своего министра, на семейных узах, явно недостойных потомственного дворянина, болезненных для его самолюбия и честолюбия. Возможно, что этим неравным браком Бонапарт рассчитывал окончательно рассорить бывшего епископа с Бурбонами.
Талейран согласился с настояниями первого консула. Позднее, отвечая на вопрос герцогини Дино, он сказал: «На самом деле, я не могу дать вам никакого удовлетворительного объяснения: это произошло во времена всеобщего замешательства. Тогда ничему не придавали большого значения... не имели ни общества, ни семьи; все делалось с самой большой беспечностью в условиях войны и падения империй».
Большое, если не решающее значение имел страх Талейрана перед гневом первого консула.
Возможно, министр думал, что брак положит конец слухам, пересудам, анекдотам по поводу его отношений с мадам Гран, которая, как утверждали, хорошо знала о многих его политических интригах и финансовых махинациях. Наконец, чем черт не шутит, а вдруг в душе бывшего епископа проснулись человеческие чувства, появилась настоящая привязанность к женщине? Есть аргументы и в пользу этой гипотезы. А кроме того, в августе 1803 года, когда Катрин и Шарль Морис находились на курорте в Бурбон-Ларшамбо, вместе с ними была пятилетняя девочка по имени Шарлотта. Как пишет в своей книге «Талейран или цинизм» Андре Кастело, два исследователя — Казимир Карер и Луи Астье пришли к выводу, что Шарлотта появилась на свет в 1798 году, а отцовство — одна из важных причин женитьбы Талейрана на Катрин.
Итак, решение о браке было принято. Но осуществить его оказалось не просто. Бывший аббат и бывший епископ Отена когда-то дал обет безбрачия и не был освобожден от него. Личная проблема смыкалась с государственной политикой, так как вскоре после провозглашения консульства начались переговоры с Римом о конкордате, о восстановлении во Франции прав католической церкви. И переговоры с ватиканскими дипломатами по иронии судьбы вел тот самый человек, который выступил инициатором закона о национализации церковных имуществ, был активным сторонником гражданского устройства духовенства и присяги пастырей нации, — Талейран.
Дело оказалось непредвиденно тяжелым. Папа Пий VII был неумолимо ортодоксален. В конкордате, подписанном 15 июля 1801 г., даже не упоминалось о священниках, изменивших догмам католицизма. Лишь через месяц папа в качестве исключительной меры «простил» дьяконов, приходских священников, отказавшихся от своего духовного звания и женившихся. Но неверным епископам Рим в снисхождении отказал. Таким образом, первый раунд переговоров министр для себя лично проиграл. Но борьба продолжалась.
26 февраля 1802 г. папа получил написанное по латыни прошение Талейрана. Первый консул энергично поддерживал своего министра. Об этом сообщил папе его представитель в Париже, кардинал-легат Капрара. Тем не менее в ответном папском послании содержалось столько неприемлемых для бывшего епископа условий и требований, что Капрара даже не решился передать его Талейрану. Но в официальном Париже и не думали сдаваться. Пий VII и его окружение, видимо, до конца не понимали, с какими сильными, изобретательными и напористыми противниками им пришлось столкнуться.
...Прошло три месяца. 27 мая жандармский офицер Лефевр верхом выехал из Парижа в Рим. Он торопился, беспощадно загонял лошадей и менял их, не останавливаясь для отдыха. В своей сумке Лефевр вез папе письмо французского правительства, в котором оно официально просило разрешения папы на переход министра внешних сношений из духовного состояния в светское. Первый консул направил Пию VII и личное письмо, в котором подчеркнул, что просьба Талейрана ему, Бонапарту, «весьма приятна».
Талейран ждал из Рима награды за свои усилия. Конкордат уже действовал! Церкви во Франции открылись, богослужения совершались по строгому церемониалу католической веры. Но ответа из Ватикана не было. Дни шли за днями. Министр уговаривал, убеждал Капрару, прибегал и к угрозам, говорил о возможности «полной гибели религии во Франции». Кардинал-легат серьезно относился к этим словам. «До сих пор защитниками религии и церкви были первый консул и Талейран. Если мы его оттолкнем, па кого должны мы надеяться?», — писал Капрара главе католической церкви.
Но предостережения папского посла не оказали влияния на решения, принятые в Риме. Бывший епископ не получил формального согласия на свой брак. Ученые Ватикана доказали, что в истории католической церкви не было подобных прецедентов. Отказав Талейрану в его просьбе, Пий VII в качестве знака своего расположения разрешил ему носить мирскую одежду, вести светский образ жизни и заниматься государственными делами. Предоставление Талейрану этих прав и отказ в разрешении на брак были сформулированы в двух различных текстах послания папы бывшему епископу Отенскому. Он мог выбрать один из них —тот, который больше пришелся бы ему по вкусу. И теперь Пий VII ждал из Парижа слов благодарности. Но Бонапарт и Талейран упорно молчали. В Риме сочли дело законченным. И напрасно!
19 августа 1802 г. на заседании Государственного совета советник Порталис, занимавшийся вопросами культа, взял слово. Он зачитал статью закона французской республики, согласно которой любые документы, исходящие из Рима, — булла папы или его послание, рескрипт, декрет, даже касающиеся только частных лиц, не могли быть получены, опубликованы, напечатаны без разрешения правительства. После этого он огласил папское послание, адресованное Талейрану, и предложил его зарегистрировать. В зале послышались возгласы удивления, раздался смех. Председатель Камбасарес взял слово и тихо, неторопливо, веско заметил, что первый консул будет очень недоволен, если Государственный совет не согласится с предложением Порталиса. На этот раз иронических реплик не было. Официальное решение было принято.
На следующий день консулы утвердили его. В постановлении говорилось, что послание Пия VII, вернувшее Шарля Мориса Талейрана к мирской и светской жизни, будет полностью претворено в жизнь. Иными словами, никаких ограничений — в том числе, разумеется, и брачных! Негодование в Риме не знало пределов. У Капрара срочно потребовали объяснений. Всем нунциям при европейских дворах были из Рима разосланы специальные записки. В некоторых итальянских газетах появились инспирированные статьи, разъяснявшие смысл послания папы Талейрану.
На извилистом пути министра к семейному счастью неожиданно возникли и другие трудности, франко-английский мир, подписанный в Амьене, широко открыл для иностранцев порты Франции. Среди ее гостей оказался и сэр Филипп Фрэнсис, первопричина всех жизненных неурядиц мадам Гран. Он пожелал с ней встретиться. Отделаться от назойливого англичанина оказалось сравнительно легко. Катрин сообщила ему, что уезжает в деревню, и в качестве компенсации отправила несколько книг, сопроводив их любезной запиской. Сэр Фрэнсис не повторил своей просьбы.
Но в Париже появился и бывший супруг Катрин. После долгих лет разлуки он вдруг вспомнил о своем разрушенном семейном очаге. Тогда, по совету Талейрана, мадам Гран обратилась к министру иностранных дел Батавской республики с просьбой о хорошо оплачиваемом месте для «достойного человека». Пост крупного чиновника голландцы нашли быстро и без труда — правда, от Европы далековато, на мысе Доброй Надежды. Получив немалую сумму денег, Жорж-Франсуа рано выехал в Амстердам, где решил, видимо, задержаться подольше. Опять потребовалось вмешательство батавских властей, разумеется, направляемое из Парижа. Бывший супруг отбыл, наконец, к месту своего назначения и больше не появлялся во франции.
И вот 9 сентября 1802 г. Бонапарт и его супруга, консулы Камбасарес и Лебрен, братья Шарля Мориса — Аршамбо и Бозон подписали брачный контракт Талейранов. На следующий день гражданское бракосочетание состоялось в мэрии десятого округа Парижа, а 11 сентября в Эпине-сюр-Сен, в окрестностях столицы, приходской священник обвенчал «молодоженов». Недавно найдено их церковное свидетельство от 22 сентября.
«Его Святейшество чрезвычайно опечален делом о женитьбе Талейрана, описанием которого переполнены все газеты, — писал Консальви в Париж Капраре. — Скандал вокруг Святого престола всеобщий, и он глубоко ранит сознание его Святейшества... Святой отец хотел бы, чтобы Ваше Превосходительство точно сообщило, состоялась ли свадьба, и особенно состоялась ли она в церкви, о чем Святой отец не допускает даже предположения». Как же плохо Пий VII знал бывшего епископа Отена! Но ведь папа тоже может ошибаться. Бракосочетание Талейрана дало ему неприятный повод убедиться в этом.
Брак не принес министру тех результатов, которых он ожидал. Его супруга по-прежнему являлась мишенью анекдотов, сплетен и насмешек. Бонапарт к ней относился весьма холодно. Рассказывали, что уже при первом появлении супруги министра в Тюильри Бонапарт обронил фразу: «Я надеюсь, что примерное поведение гражданки Талейран заставит забыть легкомыслие мадам Гран». Последовал более чем смелый ответ: «Я не могла бы сделать лучше, чем последовать в этом отношении примеру гражданки Бонапарт». Какова доля истины в этой легенде, сказать трудно. Но бесспорно одно — доступ Катрин в Тюильрийский дворец вскоре после замужества был закрыт.
Мадам Талейран тяжело переживала свою опалу. Забыться она попыталась в удовольствиях светской жизни. В особняке Галифе приемы следовали за приемами. Салоны были переполнены. Здесь толпились дипломаты, банкиры, знатные заезжие гости, вернувшиеся во францию аристократы — обломки королевского режима. Но, увы, Катрин неспособна была царствовать в этой среде, которая не считала ее своей.
Келли (так называл министр свою жену) оказалась особой весьма тщеславной. Она любила говорить о древности рода Перигоров и никогда не забывала упомянуть о своих титулах в письмах. Балетмейстер Депро, в свое время учивший танцам королеву Марию-Антуанетту, считал претенциозность Катрин невыносимой. «Я думал, что умная женщина часто компрометирует своего мужа, а глупая компрометирует только сама себя; в этом отношении я не мог надеяться найти жену, более одаренную», — это сказано самим Талейраном.
В жадности супруга министра не уступала ему самому. Она охотно брала дорогие подарки и не стеснялась выставлять их напоказ. Возможно, это была рассчитанная (и отнюдь не глупая) реклама, своего рода приглашение последовать примеру «дары приносящих». Затраты нередко оказывались вполне оправданными, так как от госпожи Талейран получали ценную информацию. Ссылаясь на беседу с ней, австрийский посланник в Париже, например, сообщил в Вену о том, что Бонапарт намерен провозгласить своего брата Жозефа королем Неаполитанским, Луи — королем Голландии, присвоить Бертье титул герцога Невшательского. Келли располагала и важной финансовой информацией, которая оказывалась полезной банкирам, спекулянтам и другим любителям легкой наживы.
Супруги с каждым годом все более отдалялись друг от друга. И вскоре они совсем расстались. «Эта женщина была его крестоМ. Он перестал ее любить. Тщеславие, глупость, болтливость мадам Гран возрастали вместе с увеличением объема ее талии». Эти слова принадлежали французскому историку Жану Орье. Годы, как известно, не щадят никого. Келли действительно быстро теряла свое главное достоинство — внешнюю привлекательность.
Мадам Гран была ярким, но далеко не самым светлым эпизодом в жизни нашего героя. Но судьба вела его дальше, к новым испытаниям и искушениям...