Жюльетта Жан-Сессин — шерше ля фам... Французская женщина в составе российской экспедиции

Жюльетта Жан-Сессин (1887?—1913?) родилась во Франции, получила блестящее образование и как истин­ная дочь своей страны, воспитанная на идеалах свободы, равенства и братства, сама распорядилась своей судьбой. Она встретила мужчину своей мечты — Владимира Руса­нова. Он был русским, вдовцом, имел ребенка в России, но она полюбила именно его и ждала из дальних стран­ствий... Когда в 1911 году их свадьбу перенесли из-за пя­той по счету экспедиции на Новую Землю, Жюлъетта больше не пожелала ждать и отправилась вместе с жени­хом. На хрупкой шхуне с величественным именем «Геркулес» и под российским флагом она ушла навстречу своей судьбе... Тайна пропавшей экспедиции Русанова все еще не раскрыта...

«...Господин Амундсен, извините меня за сме­лость, но я прошу Вас сообщить мне, не намерены ли Вы проявить участие к судьбам моих дорогих де­тей: дочери и моего зятя, к судьбе их товарищей и попытаться отыскать их следы в Арктике.

Я знаю от своего зятя, что капитан, который вел их судно, сопровождал Вас в Вашей замечательной экспедиции, во время которой Вы достигли Южно­го полюса.

Прошу Вас принять выражение моих самых по­чтительных чувств и мои самые искренние привет­ствия. Вдова Жан-Сессин».

Руал Амундсен вздохнул, в который раз пробежав глазами этот потрепанный листок, положил его сно­ва в папку с бумагами. Конечно же он прекрасно по­мнил молодого моряка и океанографа Александра Кучина — его когда-то рекомендовал взять в экспе­дицию сам Фритьоф Нансен. Теперь этот юноша ушел капитаном на «Геркулесе» вместе с Русановым... Еще весной в 1912 году Кучин сообщил всем о своей помолвке: что по возвращении намерен надеть об­ручальное кольцо на руку дочери норвежского ли­тературного критика Паульсона — Аслауг, — да, вид­но, не суждено... Аупрямый и своенравный Русанов чем-то похож на него самого — Руала Амундсена, ведь он тоже когда-то изменил маршрут и повернул суд­но к Южному полюсу... Невеста Русанова — францу­женка Жюльетта Жан-Сессин, наверное, была от­важной девушкой, или же она просто не представ­ляла, что ее ждет там, в царстве бесконечной полярной ночи... Была? Быть может, знаменитый пу­тешественник отметил про себя, что подумал о них в прошедшем времени, и тотчас прогнал эту мысль, хотя и был реалистом...

Перед отплытием на судне «Мод» по трассе Се­верного морского пути в 1918 году Амундсену при­несли это письмо. Он разделял боль женщины, по­терявшей всех, кого она любила, и восхищался ею. За шесть долгих лет она так и не смогла лишиться главного — надежды.

...А в Париже, в доме № 17 по бульвару Порт-Ро­яль до глубокой ночи не гас свет. Пожилая женщина долго не могла заснуть и все представляла, как в ка­кой-нибудь избушке ненцев, затерянной на ледяных просторах неведомой Новой Земли, сидит ее дочь Жюльетта со своим сероглазым русским и ждет, ког­да их найдет какая-нибудь экспедиция... Даже когда было официально объявлено, что поиски пропав­шей экспедиции месье Русанова в 1914 и 1915 годах окончились безрезультатно, и принято решение счи­тать экспедицию погибшей, она не хотела верить. В отличие от мужа. Он тосковал по дочери очень сильно, осунулся, почти ничего не ел, видно, поте­рял надежу, так и умер в конце 1913 года. А она, мать, она так хочет их дождаться...

ОПЕРАЦИЯ «ГЕРКУЛЕСА»

В июне 1912 года из Екатерининской гавани Александровска-на-Мурмане в плавание на Шпиц­берген направился парусно-моторный бот «Герку­лес». Среди 14 участников экспедиции, которую воз­главили полярный геолог Владимир Александрович Русанов и капитан судна Александр Степанович Ку­чин, была и невеста Русанова — француженка Жю­льетта Жан-Сессин.

Официально экспедиция на «Геркулесе» была организована Министерством внутренних дел Рос­сии для разведки угольных месторождений на Шпиц­бергене. По заданию правительства, ее члены дол­жны были на «ничейном» архипелаге Шпицберген «застолбить» месторождения каменного угля, что сулило России в будущем большие деньги. Однако многим казалось тогда безумием, что в плавание че­рез самый суровый океан планеты они отправились на небольшом — около шестидесяти четырех тонн водоизмещения — зверобойном судне, пусть даже и приспособленном для прохождения во льдах. В со­ответствии с правительственным предписанием, по завершении геологических работ на Шпицбергене, в октябре—ноябре 1912 года, «Геркулес» и все участ­ники экспедиции были обязаны вернуться в Архан­гельск или какой-либо другой русский северный порт. Однако со Шпицбергена на попутном судне прибыли только два научных сотрудника, которые привезли материалы отчетов, и один матрос. Сам же «Геркулес» с начальником экспедиции Русановым, капитаном Кучиным и девятью членами экипажа, включая судового доктора Жюльетту Жан-Сессин, загадочно исчез.

О намерениях руководителя экспедиции прой­ти Северным морским путем свидетельствовала за­писка Русанова, оставленная в губе Поморской на южной оконечности Шпицбергена: «...Иду к севе­ро-западной оконечности Новой Земли, оттуда на восток. Если погибнет судно, направлюсь к ближай­шим по пути островам Уединения, Новосибирским, Врангеля...».

Из писем членов экипажа «Геркулеса» к родным, из рассказов их родственников следует, что никто из участников экспедиции, кроме самого Русанова, Кучина и Жюльетты Жан-Сессин, отправляясь на Шпицберген, не знал толком, куда конкретно и на какой срок уйдет в Ледовитый океан «Геркулес». Почему же начальник экспедиции, капитан судна и судовой врач скрыли свои планы от морского началь­ства, Русского географического общества, обще­ственности и даже от остальных членов команды?

Отчасти поведение «заговорщиков» объяснил сам Русанов: «...имея в руках судно... я бы смотрел на обследование Шпицбергена как на небольшую первую пробу. С таким судном можно будет широко осветить, быстро двинуть вопрос о Великом Север­ном морском пути в Сибирь и пройти Сибирским морем из Атлантического океана в Тихий».

Выходит, они отправились разведывать и про­кладывать Северный морской путь? Русанова со сту­денческой поры занимала проблема его освоения. Он гипотетически предполагал, что наиболее сво­бодный ото льдов маршрут через Ледовитый океан проходит около 80 градусов северной широты, где льды, по его мнению, разрежаются и разрушаются теплым течением. Впрочем, Русанов полностью от­давал себе отчет, что пока это лишь гипотеза, кото­рую он должен подтвердить бесспорными доказа­тельствами. И есть только один способ их найти — самому пройти этот путь. Он был опытным исследо­вателем: на его счету было уже пять экспедиций, и в ходе одной из них он совершил первый в истории сухопутный переход через Новую Землю от залива Незнаемого до бухты Крестовой.

Но на сей раз, в отличие от его предшествующих поездок на Новую Землю, он не мог рассчитывать на официальную поддержку в организации такого пробного плавания. В том же 1912 году в Северном Ледовитом океане с востока на запад уже двигались ледоколы «Вайгач» и «Таймыр» Гидрографической экспедиции под командой капитана 2-го ранга Бори­са Вилькицкого, — это масштабное государственное мероприятие было организовано адмиралом Алек­сандром Васильевичем Колчаком.

Не исключено также, что на решение Русанова нарушить правительственную инструкцию и на свой страх и риск использовать «казенное» судно для не санкционированного плавания повлияли и газетные сообщения о подготовке похода в те же края и в том же году лейтенанта Брусилова на «Святой Анне». Возможно, Русанов не захотел пропустить вперед никого из соперников. На него — человека независимого, смелого, амбициозного — это было похоже.

А кто еще мог стать его тайным союзником в столь дерзком замысле? Самый близкий ему чело­век— его невеста Жюльетта Жан-Сессин! Только она.

«ВОТ И ВСТРЕТИЛИСЬ ДВА ОДИНОЧЕСТВА...»

27 февраля 1911 года Русанов отправил письмо матери и отчиму из Парижа:

«Мои милые и дорогие мамочка и Андрей Пет­рович!

Сообщаю вам очень важную для меня новость: у меня есть невеста, и мы предполагаем устроить свадьбу после моего возвращения из предстоящей экспедиции на Новую Землю, то есть в октябре или ноябре, самое позднее. О предстоящей нашей свадь­бе знают все, и профессора нас поздравляли. Про­фессора Сорбонны хорошо знают мою невесту, так как она там окончила по естественному факультету и теперь приготовляет тему по геологии на степень доктора естественных наук. Кроме того, она еще занимается и медициной, хочет быть врачом, хотя я ей не очень советую брать на себя так много дела. До сих пор еще ни одна женщина во всей Франции не делала доктората по геологии, — моя жена будет первая. Таким образом, мне судьба дала очень уче­ную, красивую и молодую жену-француженку, ее зо­вут Жюльетта Жан. Жюльетта может сделать честь любому изысканному салону. Она прекрасно воспи­тана, знает музыку, понимает живопись и знает иностранные языки, особенно хорошо английский. И при всем том она нисколько не избалована и уме­ет работать. По религии она протестантка, а по про­исхождению южанка, с черными как смоль волоса­ми. Ростом она почти с меня. Иметь такую жену — счастье, которое далеко не всегда и не всякому мо­жет выпасть на долю. Наконец кончится моя печаль­ная, одинокая жизнь! Я уже раньше писал вам, дорогие, что Франции я обязан всем: она мне дала зна­ния, научила работать, и, наконец, теперь она мне дала одну из лучших дочерей своих».

— Ну и слава Богу! — наверное, перекрестилась матушка Владимира Александровича, прочитав эту весточку от сына. — Машу, царство ей небесное, уже не воскресить, а ему не век же бобылем оставаться, молодой еще.

Андрей Петрович, отчим, был категоричнее:

— Хорошо-то, хорошо, да вот только Шурочке мачеху из Франции зачем везти, наши-то девушки краше, нашел бы дома на Орловщине, свою, право­славную.

— А когда ему было искать, он-то уже который год то в экспедициях, то в Сорбонне... Ну а внучку, Шу­рочке, и у нас не плохо, жаль вот только, что отца он так до сих пор и не знает, — вздохнула Любовь Дмитриевна.

Но, как бы там ни было, а вскоре родные полу­чили от Володи новое письмо:

«Дорогой Андрей Петрович, вы спрашиваете о нравственных качествах моей невесты. Если бы я не знал, что у нее очень хороший характер, то я не пред­ложил бы жить всем вместе. Француженки, воспитанные в хорошей семье, получают строгое воспи­тание вообще и привыкают повиноваться сначала родителям, а потом мужу. Я, конечно, никогда не потребую от моей жены повиновения, Но я знаю, что она будет очень хорошая жена и мать. Обладая очень хорошим характером, она в то же время энер­гична и умеет хорошо работать. Ее знания являют­ся для меня в высокой степени полезными и необ­ходимыми. Никогда я один не смог бы сделать то, что легко могу делать теперь, работая совместно. Научная важность нашего союза неоценима, громад­на. Добавлю, что я знаком с моей невестой четыре года... Профессора очень довольны моим выбором. Мне говорят, что с такой женой я буду счастлив. Со всех сторон я слышу о ней самые хорошие отзывы».

Юная француженка была счастлива. Наконец-то она встретила мужчину своей мечты, и ничего, что он намного старше, имеет ребенка в России, и вооб­ще не француз, а русский. Плюсы все равно переве­шивали: он был хорош собой, обходителен — ухажи­вал получше любого француза, — и у них было очень много общего, но главное — он оказался настоящим мужчиной, сильным, добрым, надежным, и она его полюбила, всей душой, всем сердцем.

А он стоил того... Ну, хотя бы потому, что имен­но о таком она мечтала.

Биография избранника Жюльетты была весьма богатой.

Русанов родился 3 ноября 1875 года в городе Орле в купеческой семье. Отец его умер, когда Вла­димир был еще ребенком. Перед смертью отец ра­зорился, оставив вдову с сыном почти без средств к существованию. Однако его мать, несмотря на мате­риальные затруднения, решила дать сыну хорошее образование и устроила его в лучшее в городе учеб­ное заведение — классическую гимназию... Но он не оправдал надежд: к удивлению всех знакомых и род­ных, мальчика вскоре исключили за неуспеваемость. То же последовало и после его поступления в реаль­ное училище. «Вот уж упрямец! — вздыхала украдкой мать. — Ни уговоры, ни наказания не помогают. Он делает только то, что ему самому интересно». Жи­вой ум и непосредственность мальчика были не в ладах с сухими и догматическими методами препо­давания, зато он пополнял свои знания чтением книг, описывающих приключения и путешествия, загородными прогулками, с которых возвращался с карманами, набитыми камнями, — это были его пер­вые «геологические коллекции».

Двенадцати лет Русанова, очевидно, не без по­мощи отчима, преподавателя Орловской семина­рии, устроили в это учебное заведение. Но его успе­хи в духовной семинарии были далеко не блестящи­ми: богословские науки он терпеть не мог с первого дня.

Но живой ум юноши искал возможности реали­зации, и Русанов сблизился с революционно настро­енной молодежью. В 1894 году он вступил в подполь­ный кружок, который в 1896 году вошел в состав социал-демократического «Рабочего Союза». Вскоре Владимир стал одним из самых активных подполь­щиков, что, впрочем, не мешало ему продолжать учебу в семинарии, которую он окончил весной 1897 года. Тогда же он сделал и самостоятельный выбор: поступил вольнослушателем на естествен­ный факультет Киевского университета. Учеба его продолжалась недолго, поскольку вскоре он был за­мечен в студенческих беспорядках, лишен права посещать лекции и выслан в Орел. С того времени полиция взяла его под пристальный надзор, и 4 сен­тября Русанова арестовали по делу «Рабочего Со­юза».

В тюрьме он продолжал заниматься самообразо­ванием. Среди книг, прочитанных им в этот пери­од, одна пользовалась его особым вниманием: кни­га Ф. Нансена «Среди льдов и во мраке полярной ночи». Видимо, уже в то время Русанова начала за­нимать мысль о полярных путешествиях. В феврале 1899 года он был освобожден под гласный надзор полиции, но поскольку с революционной деятель­ность он порывать не собирался, то в мае 1901 года на основании «высочайшего постановления» он, как говорится, попал под раздачу: его высылают на два года в город Усть-Сысольск Вологодской губернии (ныне Сыктывкар). Незадолго до того он женился на Марии Булатовой — девушке незаурядных способ­ностей и редких душевных качеств. То ли она реши­ла повторить подвиг декабристок, то ли просто не могла жить без своего Володи, но, несмотря на уго­воры родителей, Мария последовала за мужем в ссылку.

Там Русанов поступил статистиком в земскую управу. Эта работа, помимо средств к существова­нию, позволила ему исследовать огромный и почти неизученный Печорский край. Во время летних поездок Русанов успевал не только выполйять свои слу­жебные обязанности, но и проводить самые разно­образные наблюдения, послужившие ему впослед­ствии материалом для ряда научных работ. Именно тогда он собрал данные для опубликованн ой потом в Париже этнографической монографии «3ыряне» (так и то время называли коми) и установил наибо­лее удобную трассу для устройства Камско-Печерского водного пути, который бы позволил значитель­но облегчить снабжение края.

По окончании срока ссылки Русанову не разре­шили проживать ни в одном из крупных городов России, лишив его таким образом возможности за­кончить университет. Но теперь ему просто жизнен­но необходимо было получить образование, и Руса­нов стал настойчиво хлопотать о разрепиении вы­ехать за границу, правда, преуспел в решении этого вопроса не столько он сам, как его неугомонная Маша. Супруги в том же году потеряли первенца, но несмотря на горе, женщине хватило сил обивать пороги высших инстанций, чтобы в конще концов добиться успеха в разрешении вопроса... Осенью 1903 года вместе с женой Русанов уехал в Париж, где поступил в Сорбонну на естественное отделение, а Мария — на медицинское. Русанов много и упорно учился. Но вскоре его снова постигло болышое горе: через неделю после рождения ребенка умерла лю­бимая жена, возможно, от общего заражения крови. В Париж приехала Любовь Дмитриевна и забрала новорожденного внука в Россию, а Русанову остава­лось одно — забыться в науке. По крайней! мере, он сам так считал... Специализируясь по геологии, он отлично зарекомендовал себя при изучешии потух­ших зулканов Франции и извержения Везувия в 1906 году. А в следующем году он блестящее окончил теоретический курс, что дало ему право нa защиту докторской диссертации... Теперь он решшл посвя­тить себя полностью науке. «Не беспоксойся и не надейся, я уже больше никогда не женюсь, и Шурка у тебя навсегда останется», — писал он матери. И сам верил, что о женитьбе не могло быть и речи, но... Но разве жизнь кончается в тридцать два года?

Нежданно-негаданно в его жизнь вошла новая любовь. Судьба свела Русанова с молоденькой студен­ткой Сорбонны Жюльеттой Жан-Сессин. Быть мо­жет, чем-то она напомнила ему Машу, о которой все два года он не мог думать без душевной боли, — и сердце Русанова начало понемногу оттаивать. Девуш­ка приятно удивляла начитанностью, четкостью суж­дений, к тому же она превосходно музицировала, пробовала силы в живописи акварелью. 20-летняя француженка, общаясь с этим патриотом России, одержимым многочисленными подвижническими идеями, вряд ли могла предположить, что скоро, очень скоро, и сама будет готова пойти за ним на край света, причем в буквальном смысле.

НОВАЯ ЗЕМЛЯ ВЛАДИМИРА РУСАНОВА

Стремясь принести пользу своей родине, Руса­нов решил собрать материал для диссертации на Новой Земле, геология которой была почти не изу­чена, а полезные ископаемые не разведаны. Теперь каждое лето он стремился проводить там.

Весной 1907 года В.А. Русанов приехал в Россию. Он встретился с подросшим сыном, который уже начал говорить, вот только слова «мама» и «папа» были для него лишь отвлеченными изображениями двух красивых молодых людей на фотографии.

Попрощавшись с родными, Владимир отправил­ся в Архангельск. К своему удивлению, он встретил со стороны местных властей всяческое содействие в подготовке экспедиции на Новую Землю. Объяс­нялось это просто: на Новой Земле безнаказанно хозяйничали норвежцы, и архангельский губерна­тор видел в экспедиции Русанова одну из мер, направленных против такого браконшерства. В Архангельске к экспедиции присоединился студент-зоолог Харьковского университета Л.А. Молча­нов, и вместе с ним в середине июля ученый при­был на рейсовом пароходе «Королева Олгьга Кон­стантиновна» к западному устью пролива Маточкин Шар. Отсюда в сопровождении проводника-ненца они на обычном ненецком карбасе прошли по про­ливу до Карского моря и обратно. В сентябре Руса­нов вернулся в Архангельск, а затем, посетив род­ных, отправился снова в Париж.

Это путешествие окончательно определило на­правление его дальнейшей научной деяте.льности. Исследования Русанова на Новой Земле, проведенные им самостоятельно и по собственной: инициа­тиве, получили высокую оценку профессоров Сор­бонны. Поэтому, когда весной 1908 года для фран­цузской экспедиции на Новую Землю потребовался геолог, из многих кандидатов единодушно был из­бран именно он. Сборы задержали его в Париже, и он догнал экспедицию в бухте Белушьей ма Новой Земле. Отсюда Русанов направился на пароходе «Ко­ролева Ольга Константиновна» в становище Маточ­кин Шар, затем на ненецком карбасе прониел про­ливом в Карское море и поднялся вдоль берега к се­веру до Незнаемого залива. Обследуя его, Русанов сделал интересное открытие: на небольшом полуос­трове он обнаружил неизвестные до того ископае­мые организмы.

Жюльетта ждала его в Париже. И готсова была ждать сколько угодно — он стал теперь смыслом всей ее жизни. Сколько она себя помнила, она все учи­лась и училась: иностранные языки, рисование, му­зыка... Когда в детстве дочь музицировала, отец вы­ходил на улицу встречать почтальона, чтобы стук в дверь и возня в прихожей ей не помешали. Она слы­ла девушкой очень серьезной и рассудительной. Поклонникам предпочитала учебу. Сначала на есте­ственном факультете Сорбонны, а по окончании — на медицинском. И вот теперь все ее существо заполнила не учеба, а русский полярник, — высокий, с крепкими руками и смеющимися глазами, с каким-то мальчишеским задором.

Волновалась ли она, ожидая его из экспедиции? Да, если в полной мере представляла всю опасность похода, но вряд ли Русанов посвящал ее в устрашаю­щие подробности. И она знала, что скоро на пороге дома № 17 по бульвару Порт-Рояль снова раздастся его радостный смех.

О мужестве этого человека свидетельствует тот факт, что он первый в истории совершил сухопут­ный поход по Новой Земле: пересек ее от залива Незнаемого до бухты Крестовой на западной сторо­не острова. Следует отметить, что Баренцева моря достиг лишь один Русанов, остальные путешествен­ники, не выдержав трудностей пути, отстали.

В сентябре экспедиция закончила работы, и Ру­санов прибыл в Архангельск. Там он начал писать научный отчет о своих исследованиях в 1907 и 1908 годах, который затем передал начальнику экс­педиции капитану Бенару. Но месье Бенар проявил себя не самым благородным образом: отчет Русано­ва без всяких изменений он включил в свои книги без какой-либо ссылки на автора.

Зиму 1908—1909 годов Русанов провел в Париже, продолжая обработку собранных материалов. В сво­ей статье «О силуре Новой Земли» он обнародовал интересные выводы о тесной связи в конце верхнесилурского периода между Ледовитым океаном и исчезнувшим морем Центральной Европы.

Эта работа принесла молодому ученому славу талантливого геолога и смелого исследователя. По­этому, когда уже архангельские власти стали гото­вить поход на Новую Землю, его пригласили при­нять в ием участие в качестве геолога. Официально возглавлял экспедицию Ю.В. Крамер, фактически же она работала по программе, составленной Русановым, и под его руководством. 4 июля 1909 года команда Русанова вышла из Архангельска, снова на пароходе «Королева Ольга Константиновна», и уже через пять дней высадилась в Крестовой губе, где была организована главная база. Погода не благо­приятствовала исследованиям. Кроме того, при раз­грузке иарохода Русанов сильно повредил ногу. Но несмотря ни на что, он ежедневно уходил в глубь острова, и успех сопутствовал его поискам — было обнаружено много полезных ископаемых, причем таких, как каменный уголь, мрамор, диабаз и аспид­ный камень.

Русанов предположил, что Новая Земля должна со временем стать одной из узловых баз, обслужива­ющих Северный морской путь, а потому он решил лично проверить условия плавания вдоль западно­го побережья острова. Он нанял двоих проводников-ненцев, Санко и Тыко (Илью) Вылко, с которым на шлюпке совершил плавание вдоль западного побе­режья, от губы Крестовой до полуострова Адмиралтейства.

Осенью, вернувшись в Архангельск, он выступил с докладами и опубликовал ряд статей, стараясь при­влечь взимание к проблемам Арктики. Особенно его беспокоила судьба Новой Земли. «Печальная карти­на на русской земле, — писал Русанов. — Там, где не­когда в течение столетий промышляли наши русские отважные поморы, теперь спокойно живут и легко богатетот норвежцы».

Зиму 1909—1910 годов Русанов снова провел в Париже. Он был полностью поглощен своими арк­тическими планами, и в лице милой француженки находил достойного и понимающего собеседника. А весной его уже ждала очередная экспедиция на Новую Землю, которую ему предстояло на сей раз возглавить. В статье «Возможно ли срочное судоход­ство между Архангельском и Сибирью через Ледо­витый океан?» он изложил план сквозного плавания. «До сих пор, — писал он, — с непоколебимым и не­понятным упорством стараются пройти в Сибирь... возможно; южнее: через Югорский Шар, через Кар­ские Ворота, в более редких случаях через Маточкин Шар. Я предлагаю как раз обратное. Я предла­гаю огибать Новую Землю как можно севернее... Нужно иметь в виду, что направление течений север­ной части Новой Земли до сих пор остается необ­следованным и что мои предположения на этот счет являются гипотетическими. Вот почему выяснение этого капитального вопроса, по моему мнению, дол­жно составить самую главную задачу Новоземельс- кой экспедиции в 1910 году. Эта экспедиция должна буцет окончательно выяснить вопрос о том, насколь­ко удобен предлагаемый мною торговый путь в Си­бирь».

12 июля судно «Дмитрий Солунский» с дубовой обшивкой, великолепно оборудованное для тех лет — подарок архангельского рыбопромышленника и мецената Д. Масленникова — под командованием известного полярного капитана Г.И. Поспелова, с пятью научными работниками и десятью членами экипажа на борту, покинуло Архангельск. А уже 20 июля «Дмитрий Солунский» благополучно достиг западного устья Маточкина Шара, где на его борт был взят ненец Тыко Вылко. Прекрасный знаток полярных льдов, он оказал Русанову неоценимую помощь в предыдущей экспедиции, и уже 16 августа судно подошло к крайней северной точке Новой Земли — мысу Желания, обогнув который, встрети­ло плавучий лед. По мере продвижения путеше­ственников на юг кромка сплошных льдов, вытяну­тая с северо-востока на юго-запад, все больше при­ближалась к берегу и у Ледяной гавани сомкнулась с ним, преградив дальнейший путь. Попытки обойти лед с северо-востока окончились провалом, и вече­ром 19 августа судно вернулось к мысу Желания, где встало на якорь. Было принято решение дождаться изменения ледовой обстановки.

Но не тут-то было: ночыо разыгрался шторм. Он пригнал массы льда из Баренцева моря, и к утру «Дмитрий Солунский» оказался в ледяном плену. Лед ежеминутно грозил раздавить его. Используя не­большие то открывавшиеся, то закрывавшиеся раз­водья, которые тянулись под берегом, «Дмитрий Солунский» стал пробиваться на восток. Вскоре разводья стали увеличиваться и превратились в широ­кий прибрежный канал, — открылся путь на юг. А уже через двенадцать дней судно приблизилось к восточ­ному входу в Маточкин Шар, и 31 августа оно вошло в Баренцево море, совершив таким образом обход всего» северного острова Новой Земли.

Это была сенсация. Впервые после легендарно­го помора Саввы Лошкина, который в XVIII веке обошел Новую Землю за три года с двумя зимовка­ми, русские моряки обогнули архипелаг за столь ко­роткий срок. Поход принес Русанову заслуженную славу. Произведенные экспедицией исследования значительно расширили познания о Новой Земле — ее геологии, флоре и фауне, а также гидрологичес­ком режиме омывающих ее вод. Однажды ему попал­ся там окаменелый коралл — это было для ученого настоящим праздником и подтверждением его гипотезы о том, что некогда в здешних местах был совсем иной климат.

Вернувшись в Архангельск, Русанов направился в Москву. Вместе с ним ехал его новый друг Тыко Вылко, или, как его окрестили, Илья. Русанов обра­тил внимание на то, что в молодом ненце природой заложены незаурядные способности живописца, а потому решил стать его «крестным отцом» в мире искусства. Он познакомил ненца в Москве с худож­никами, и занятия с ними позволили Вылко полу­чить художественное образование. А сам Русанов выступал с лекциями, докладами, статьями и замет­ками, посвященными Северу. К этому времени отно­сится публикация одного из наиболее значительных его трудов, скромно озаглавленного «К вопросу о Северном морском пути».

ЖЮЛЬЕТТА ДОЖДАЛАСЬ И СНОВА...

Зимовать Русанов решил в Париже: закончить работу над докторской диссертацией. А еще — там его ждала она, его юная Жюльетта — ладная, урав­новешенная, начисто лишенная кокетства... Ее неж­ный вдумчивый взгляд из-под высокого лба — как она напоминала Русанову его незабвенную Машу! Они стали жить вместе, решив, что узаконить свои граж­данские отношения они еще успеют, и надо сначала разобраться с диссертациями, завершить работы на Новой Земле... Он рассказывал ей и о своих новоземельских походах, о неистовом русском бароне Эду­арде Васильевиче Толле, который ушел на своей «Заре» туда, где карты заменял миф о Земле Санникова, и о том, что гении Ломоносов и Менделеев предрекали великую будущность Северного морско­го пути из Европы в Азию. Его мучила неразрешимая пока гипотеза, что через Ледовитый океан надо идти севернее, приполюсными курсами... Жюльетта его понимала. И ему было с ней хорошо. Вернувшись в 1910 году из экспедиции, Русанов сделал невесте подарок. Он сообщил ей, что на западе Северного острова уходит в море желто-белый мыс, который теперь носит имя Жан, — там желтая земля и желтые скалы, а белый лед вокруг — это теперь ледник Жюльетты Жан. «Время от времени ледяные утесы с шумом и брызгами падают на волны, и тогда на ледяной отвесной стене появляется ярко-синяя свежая рана излома» — так описывал этот ледник Русанов, когда в 1910 году дал ему имя своей невес­ты. Ну а свадьбу пришлось снова отложить еще на год.

Летом 1911 года Русанов в четвертый раз отправляется на Новую Землю. В экспедиции на парусно-моторной яхте «Полярная», водоизмещением всего пять тонн, он наконец совершает плавание вокруг южного острова Новой Земли, что ему не удалось выполнить в прошлом году только из-за недостатка горючего. Он произвел гидрографические и метеорологические исследования, а также изучал поверх ностные течения Баренцева и Карского морей.

Сначала Жюльетте хватало и того, что, сделав все свои важные открытия, Владимир возвращается к ней. Но когда в 1911 году свадьбу отложили из-за пятой по счету экспедиции, она больше не пожелала ждать. Жюльетта решила отправиться вместе с ним, чтобы увидеть ту неведомую землю, о кото­рой так много слышала от своего жениха, — зеемлю, сумевшую приворожить его душу. То ли она боялась, что с каждым годом он все дальше и дальше будет уходить по своему Северному пути и однажды про­сто забудет дорогу обратно, то ли количество полу­ченной от него информации требовало перехода в новое качество, но так или иначе, а решение было принято.

МАЛЕНЬКИЕ ХИТРОСТИ В БОЛЬШОМ ДЕЛЕ

Теперь оставалось самое трудное — получить раз­решение российского правительства на участие в экспедиции гражданки Франции. Впрочем, положе­ние Русанова было к тому времени уже таково, что он мог и сам выдвигать условия и формировать со­став команды: его путешествия, не знавшие неудач, и все возраставший авторитет служили лучшей га­рантией успеха. Он ходатайствовал перед организа­тором экспедиции — Министерством внутренних дел России: «...я со своей стороны находил бы весь­ма полезным и желательным участие в экспедиции французской гражданки Жюльетты Жан, окончившей естественный факультет Парижского универси­тета и в настоящее время состоящей студенткой ме­дицинского факультета... то обстоятельство, что мадмуазель Жан — француженка, едва ли может слу­жить препятствием в экспедиции, так как она моя невеста, и только отсутствие времени, обусловлен­ное подготовкой к экспедиции, помешало состоять­ся нашей свадьбе теперь». Хотя и со скрипом, но власти в просьбе не отказали.

Капитаном Русанов пригласил 24-летнего Алек­сандра Степановича Кучина, окончившего с золотой медалью Архангельское торгово-мореходное учили­ще и участвовавшего в норвежской экспедиции Амундсена в качестве океанолога. Быть может, Руса­нов увидел в нем себя самого, только на 13 лет моло­же. Сын помора, Александр Кучин с детства отличал­ся большими способностями и свободой суждений.

Так же, как и Русанов, в ранней юности Кучин прим­кнул к организации социал-демократов и около по­лугода работал в одной из типографий Норвегии, где налаживал выпуск революционной литературы на русском языке. Потом он немало походил на норвеж­ских и русских промысловых судах. Составил «Ма­лый русско-норвежский словарь», вскоре опубликованный издательством «Помор». А получив диплом, Кучин видел своим будущим изучение полярного бассейна, чтобы проложить путь к устьям великих сибирских реки покончить с дедовскими приемами интуитивного поиска рыбы. Для этого он стажиро­вался на океанографических курсах в Норвегии, а позже планировал купить бот и заняться изучением гидрологии и гидробиологии Баренцева моря. Однако его успехи были замечены, и Фритьоф Нансен рекомендовал его Руалу Амундсену для участия в эк­спедиции к Северному полюсу, нарушив тем самым национальный принцип формирования экипажа. Но, как известно, Амундсен изменил ранее намечен­ный курс; и в октябре — ноябре 1911 года совершил триумфальный поход к Южному полюсу. В Норвегии молодой русский океанограф впервые ощутил вкус славы: он был представлен королю, а позже норвеж­ское правительство наградило его денежной преми­ей в 3000 крон.

Жюльетта Жан-Сессин и Александр Кучин — та­ким образом, круг ближайших сподвижников Русако­ва был определен. Одна — готова идти за ним хоть к черту на рога, ну а другой — встанет к штурвалу экспедиционного судна, чтобы рискнуть карьерой, нару­шить правительственные инструкции и повести его вместе с ним, Русановым, от Шпицбергена на восток, навстречу штормам и льдам опаснейшего из океанов. Вероятно, только им двоим он доверил свою тайну. Уже в начале мая 1912 года оба мужчины выехал и в Норвегию, чтобы купить подходящее судно. По при­меру Руала Амундсена выбрали крохотный «Герку­лес», специально построенный в 1908 году для зверо­бойных промыслов около Гренландии. На такой же, если не меньшей, скорлупке «Иоа» Амундсен успеш­но прошел северо-западным путем.

Официально это была экспедиция на Шпицбер­ген с целью обследования запасов каменного угля и установки российских заявочных столбов на перс­пективных участках земли. 9 июля 1912 года «Герку­лес» вышел из Александровска-на-Мурмане и по пла­ну должен был вернуться в октябре того же года. Однако рассчитанный на полтора года запас продо­вольствия и обилие полярного снаряжения на суд­не свидетельствовали о том, что у Русанова были иные намерения. Об этом же довольно прозрачно намекал и он сам в заключительной части плана экс­педиции: «В заключение нахожу необходимым от­крыто заявить, что, имея в руках судно выше наме­ченного типа, я бы смотрел на обследование Шпиц­бергена как на небольшую первую пробу. С таким судном можно будет широко осветить, быстро дви­нуть вперед вопрос о Великом Северном морском пути в Сибирь и прийти Сибирским морем из Атлан­тического в Тихий океан».

НОВАЯ ЗЕМЛЯ ДЛЯ ЖЮЛЬЕТТЫ...

Они присели на удачу по русскому обычаю перед дальней дорогой и... из объектива «вылетела птич­ка» — последний кадр перед отплытием хрупкой шхуны с величественным именем «Геркулес»...

16 июля «Геркулес» благополучно достиг Шпиц­бергена и вошел в залив Белзунд, находящийся на западной стороне острова. Когда корабль бросил якорь в бухте Михаэлиса, Русанов ушел с двумя матросами к Стур-фьорду. Он вернулся через несколько дней, без шапки, и руки его были ободраны в кровь. На обратном пути Владимир поскользнулся и про­валился в 100-метровую трещину в леднике. Спасло лишь го, что его ремень зацепился за ледяной на­рост. Матросы бросили ему веревку и вытянули на свет.

— Я никогда еще не видел так близко смерть, — произннес он, вспоминая черную бездну под ногами.

Жюльетта сказала только:

— Завтра я пойду с тобой.

На все уговоры Русанова она отрицательно ка­чала гсоловой. На судне тихо посмеивались: одно дело — лечить простуды и ревматизмы, другое — за­рабатывать их вот так... Многие члены команды с суеверным страхом отнеслись к присутствию жен­щины на корабле, к тому же молчаливая докторша, ни бельмеса не смыслившая по-русски, воспринима­лась имми как излишняя экзотика и легкомысленная блажь начальника.

На следующий день ученые во главе с Русановым отправились к северному берегу Шпицбергена. К ве­черу доошли до заброшенной шведской промысловой станциии. Несколько лет назад пурга застигла здесь группу у норвежских охотников. Они все погибли от цинги. Строение казалось адским видением; окна без рам, на петлях нет дверей, на полу разбросаны кус­ки старрой овчины... Русанов и его спутники заноче­вали в этом пронизанном энергетикой смерти месте. Они просто валились с ног. Обследовав побережье острова, Русанов открыл богатые месторождения угля. К началу августа экспедиция закончила выпол­нение С официальной программы: двадцать восемь заявочных знаков, поставленных Русановым, закреп­ляли за Россией право на разработку угля на Шпиц­бергене. Помимо этого были собраны палеонтоло­гические, зоологические и ботанические коллекции, а в прибрежных водах проведены океанографичес­кие исследования.

В ходе изучения угольных районов Русанов вы­яснял, как обстоят дела у иностранных конкурентов России. Угольные разработки английской компании на северном берегу бухты Кингсбей он осматривал вместе с Жюльеттой. Они появились как раз тогда, когда там находились владельцы предприятия. Как вспоминал один из уцелевших членов русановской команды Р.Л. Самойлович, англичан поразило учас­тие женщины в экспедиции, и «они с нескрываемым любопытством рассматривали храбрую францужен­ку, одетую в мужской костюм и несколько смутившу­юся перед наведенными на нее несколькими объективами фотоаппаратов англичан».

Отправив с попутным норвежским пароходом трех человек со Шпицбергена в Россию, Русанов пошел на Новую Землю. 18 августа он оставил для передачи на материк телеграмму с ледующего содер­жания: «Юг Шпицбергена, остров Надежды. Окру­жены льдами, занимались гидрографией. Штормом отнесены южнее Маточкина Шара. Иду к северо-за­падной оконечности Новой Земли, оттуда на восток. Если погибнет судно, направлюсь к ближайшим по пути островам: Уединения, Новосибирским, Вранге­ля. Запасов на год. Все здоровы. Русанов». Ненцы потом рассказывали, что Русанов был весел и долго махал им шляпой. Конец августа — корабли из арк­тических морей возвращались в гавани, поскольку на воде становилось все больше льда — а Русанов с оставшимися членами экспедиции отправился впе­ред...

ЗАТЕРЯННЫЕ В ПОЛЯРНОЙ НОЧИ

Шли недели, месяцы — о «Геркулесе» не было ни­каких известий. Каким путем пошло судно? По Кар­скому морю? Через Маточкин Шар? Или мимо мыса Желания?

Узнав об исчезновении Русанова, по острову за­метался ненецкий паренек Тыко Вылко, которого русский путешественник вывел, как говорится, в люди, — надо было срочно что-то делать... Потом он вспоминал: «Ходил на Карскую сторону, до Пахтусо­ва острова доходил, никого не встретил; был на Маточкином Шаре, там тоже о них ничего не знают».

П.П. Семенов-Тянь-Шанский и Фритьоф Нансен тоже били тревогу... А в Париже, в доме № 17 по буль­вару Порт-Рояль, не выдержало сердце пожилого месье, потерявшего единственную дочь.

Через год после загадочного исчезновения «Гер­кулеса» президент Русского географического обще­ства П.П. Семенов-Тянь-Шанский обратился к пра­вительству с требованием начать поиски русановцев. Спасательную экспедицию возглавил известный полярный капитан Отто Сведруп. На судне «Эклипс» он обследовал все побережье Карского моря. Следу­ющей весной спасатели обошли побережье Ледови­того океана от мыса Вильда до мыса Челюскина. Никаких следов экспедиции Русанова обнаружено и на сей раз не было. Специальная комиссия при Ар­хангельском обществе по изучению Русского Севе­ра официально сообщила: «Надежды никакой уже иметь нельзя».

В 1921 году сподвижник Эдуарда Толля и Алек­сандра Колчака Никифор Бегичев отыскал на бере­гу бухты Михайлова остатки брошенного экспеди­ционного снаряжения. Среди находок Бегичева были французская монета 1903 года и гауговица с клеймом парижской фирмы «Самариген», торговав­шей женской одеждой. Вероятнее всего, это — след Жюльетты.

Русские гидрографы искали признаки пропав­шей экспедиции и в тридцатые годы. В 1934 году на архипелаге Мона у западного побережья Таймыра был обнаружен покосившийся столб с надписью «Геркулес. 1913 год», хранящийся ныне в экспозиции Музея Арктики и Антарктики. В том же году на дру­гом островке (ныне это остров Попова—Чукчина, на­званный в честь участнйков экспедиции Русанова), расположенном в шхерах Минина, были найдены фрагменты одежды, патроны, компас, фотоаппарат, охотничий нож и другие вещи, принадлежавшие участникам экспедиции «Геркулеса», а также обры­вок рукописи Русанова «К вопросу о северном пути через Сибирское море». Судя по этим находкам, мож­но было предполагать, что крайне неблагоприятные ледовые условия в 1912 году принудили «Геркулес» к зимовке где-то в районе северной части Новой Зем­ли, а в следующем году Русанов, видимо, достиг Се­верной Земли. В пользу такой гипотезы говорят так­же останки чьей-то стоянки, обнаруженные в 1947 году в заливе Ахматова на северо-восточном побережье острова Большевик (Северная Земля). Похоже, это следы экспедиции Русанова.

В 1977 году на архипелаге Мона побывала экспе­диция Дмитрия Шпаро. К числу находок прибавил­ся маленький якорь-эмблема, точно такой же, какие были на погонах капитана Кучина,

Прошло десять лет после того, как окончатель­но прекратились поиски пропавшей экспедиции, и над тайной снова забрезжил свет. В 1987 году в ор­ловский дом-музей В. Русанова пришло письмо из Ивановской области от Антонины Михайловны Кор­чагиной. В это время тележурналист и путешественник Валерий Сальников искал в музейных докумен­тах хотя бы намек на разгадку тайны пропавшей эк­спедиции... Женщина писала, что в 1951 году она работала на Таймыре фельдшером. Однажды с про­водником по фамилии Юрлов она шла из села Волочанка в село Кресты к больному. Из-за разлива рек ей пришлось не лететь на гидросамолете, а идти пешком и плыть на лодке, поэтому дорога заняла двадцать один день. Во время пешего перехода про­водник показал ей две могилы. На одной была полу­стертая жестянка с фамилией, начинающейся на букву «Р» и заканчивающейся на «ов». Юрлов сооб­щил, что здесь похоронены русские. Местные жите­ли — оленеводы-долганы — говорили ему, что неза­долго до Первой мировой войны они нашли двух за­мерзших мужчин в морской форме, рядом с которыми валялся матросский рундучок. Один из них, говорили они, был геологом. Долганы похоро­нили их, как хоронят русских. Проводник сказал также, что этих людей никто не разыскивал, но их еще будут искать, если Корчагина сообщит о захо­ронении. Юрлов не скрывал, что раскапывал моги­лы, ища оружие или деньги, и в могиле с табличкой видел рундучок с документами. Прочитав письмо, Ва­лерий Сальников понял, что он должен раскрыть тайну безвестной могилы. До сих пор никому не при­ходило в голову искать русановцев на Таймыре, в пятистах километрах от Карского моря. Сальников не сомневался, что там похоронены участники экспе­диции. Слишком многие факты это подтверждали: люди в морской форме, геолог «Р... ов», рундучок с документами...

Журналист встретился с Корчагиной, и та ука­зала приметы, которые запомнила: могилы были расположены в форме буквы «Т». В 1988 году Вале­рий Сальников организовал первую из пяти экспе­диций из Орла, с родины Русанова, ему казалось сим­воличным, если бы тайну раскрыли именно его зем­ляки. Поисковики нашли путь из Волочанки в деревню Кресты и определили, что могилы могут нахо­диться в тундре на «квадрате» 4×4 километра. В 1990 году Сальников пригласил в экспедицию двух «черных следопытов» из Воронежа со щупами. Приборы из-за вечной мерзлоты оказались бесполезны­ми, но участники экспедиции на острове Песцовом в Карском море обнаружили избушку, где полярни­ки конопатили лодки, а на Таймыре на реке Пясине, землянку, где, по всем приметам, они зимовали. В том же году аквалангисты достали со дна моря де­тали разбитого корабля, похожего на «Геркулес». Все эти находки подтверждали версию Валерия Сальникова о том, что «Геркулес» погиб в Карском море.

Затем были обследованы шхеры Минина. В ок­рестностях горы Минина на одном из полуостровов участники экспедиции обнаружили вросшие в мох останки человека. Рядом с костями лежала коробоч­ка из-под пороха и серебряная ложка. Эти находки Сальников отвез в московский Центр судебно-медицинской экспертизы и стал ждать результатов. Че­реп был мужской, мужчины примерно двадцати пяти лет, — Русанов не подошел по возрасту. Ему было тридцать семь. Но такого возраста был капитан «Гер­кулеса» Александр Кучин.

Итак, вполне вероятно, что осенью 1912 года «Геркулес» зазимовал в районе архипелага Мона. Следующая зимовка 1913—1914 годов, по-видимому, стала решающей в судьбе Русанова и его спутников. К тому времени запасы продовольствия у них были полностью исчерпаны. Несомненным представляет­ся тот факт, что «Геркулес» не смог вырваться из ле­дового плена, но, возможно, его разбил шторм, — в любом случае полярники решили пробиваться на юг, на Пясину, в Енисейский залив. Только там можно было надеяться встретить людей. Но это был тяже­лейший маршрут. Возможно, кто-то из русановцев погиб, провалившись под лед, но уцелевшие продол­жали двигаться на лодках и пешком к волостному селу Волочанка, где были представители царской власти, способные оказать помощь. Двое самых вы­носливых из них прошли дальше всех, неся рунду­чок с документами экспедиции. Они спасали не столько свои жизни, сколько бумаги, понимая, как они важны для России. Эти люди преодолели около пятисот километров, прошли по Таймыру и замерз­ли почти у самой Волочанки. Там их нашли местные жители и похоронили вместе с драгоценным рундучком, в котором — полная разгадка тайны гибели экс­педиции Русанова.

Русановцев назвали героями. Благодаря им Рос­сия открыла новые шахты на Шпицбергене (в одной из них до сих пор добывают уголь), а во время поис­ков пропавшей экспедиции был-таки пройден Север­ный морской путь, открыт пролив и огромный ар­хипелаг Северная Земля. Россия долго извлекала пользу из открытий, сделанных Владимиром Русано­вым. На картах Новой Земли вместо белых пятен появились темные отметины залежей полезных ис­копаемых, а очертания береговой линии стали четкими, и между ними теперь не было неизвестных равнин.

«Все, что я собираюсь сделать, я делаю для Рос­сии», — говорил Русанов, и он исполнил свое обеща­ние.

Россия посчитала свой долг перед своевольны­ми полярниками тоже выполненным. Их именами назвали точки на карте: озеро Жюльетты Жан, мыс Русанова, мыс Кучина...

Но тайна пропавшей экспедиции так и осталась неразгаданной.

Для мадемуазель Жюльетты Жан-Сессин плава­ние в Ледовитый океан оказалось роковым, а фре­кен Аслауг Паульсон всю оставшуюся жизнь прож­дала своего капитана Кучина. Она так и не вышла замуж. И даже многие годы спустя в Россию, в Оне­гу, шли и шли из Норвегии ее письма: «...Я так долго не имею от тебя вестей, но верю в то, что ты жив, что любишь меня. Пусть любовь сохраняет нас, лю­дей...».

Свой дикий чум среди снегов и льда

Воздвигла Смерть. Над чумом — ночь полгода.

И бледная Полярная звезда

Горит недвижно в бездне небосвода.

Без малого почти век числятся пропавшими без вести русский мореплаватель-полярник Владимир Русанов и его невеста — француженка Жюльетта Жан-Сессин.

Они так и не успели обвенчаться...

Добавить комментарий