Тайны Востока. Большая игра России на Востоке

Тайны Востока. Большая игра России на Востоке

«Большая игра»… Это понятие возникло в кулуарах российской разведки еще в начале XIX в. Речь идет о тайной войне между Англией и Россией за господство на Востоке. Российские агенты пробирались в Афганистан и саму Британскую Индию, пытались обратить войска персидских, афганских и среднеазиатских владык против Индии, а англичане, в свою очередь, являлись в Среднюю Азию и устраивали, как им было нужно, персидские дела. До вооруженного столкновения дело ни разу не дошло, хотя несколько раз русское правительство рассматривало проекты завоевания Индии, а англичане пытались направлять на российские области войска своих азиатских союзников. Это была «игра», полная шпионских переодеваний, тайных ударов, хитроумной дипломатии, но также и по-настоящему благородных поступков…

Время проектов

Несмотря на то что открытых столкновений не случалось, жертв-одиночек было немало. Человек, придумавший термин «Большая игра», – капитан Конноли, опытный агент и очень мужественный человек, – был обезглавлен в Бухаре. Судьбы многих офицеров, состоявших на российской службе «дипломатическими агентами», тоже были трагичны. Жизнь некоторых из них окончилась при обстоятельствах, до конца не выясненных и сейчас.

Когда в начале XVIII в. Англия еще только-только закреплялась в Индии, эта страна уже привлекла внимание русского государя. После путешествии по Индии в 1695–1699 гг. купца Семена Маленького в России вспомнили древние легенды о несметных богатствах этой страны.

Для исполнения своих грандиозных планов Петр I всегда имел нужду в деньгах. Мысль об Индии как стране – торговом партнере, а еще лучше – подчиненной области – не могла его не волновать…

Вот что говорил гораздо позже один из тех, кто принимал активное участие в исполнении замыслов Петра I в Персии, – Артемий Волынский: «Понеже по замыслам его величества не до одной Персии было ему дело. Ибо если б посчастливилось нам в Персии и продолжил бы Всевышний живот его, конечно, покусился достигнуть до Индии; а имел в себе намерение и до Китайского государства, что я сподобился от его императорского величества по его ко мне, паче достоинства моего, милости сам слышать…»

В чем же состояла миссия самого Волынского? В 1715 г. он был направлен посланником в Персию, к шаху Хуссейну. Инструкция ему от Петра была такова: «Едучи по владениям шаха персидского как морем, так и сухим путем, все места, пристани, города и прочие поселения и положения мест, и какие где в море Каспийское реки большие впадают, и до которых мест по оным рекам мочно ехать от моря, и нет ли какой реки из Индии, которая б впала в сие море, и есть ли на том море и в пристанях у шаха суды военные или купеческие, також какие крепости и фортеции – присматривать прилежно и искусно проведывать о том… Смотреть, каким способом в тех краях купечество российских подданных размножить и нельзя ли через Персию учинить купечество в Индию».

Волынский пробыл у шаха слишком недолго и был занят другими делами, потому не успел ничего разведать об Индии. Сведения, добытые им, гораздо больше пригодились тогда, когда сам российский царь возглавил поход в персидские области Каспия в 1722 г.

Между тем помимо такого «дипломатического агента» Петр одновременно послал и других разведывать путь в Индию чуть восточнее – через Хиву и Бухару.

Этой неудачной разведкой стала экспедиция капитана Александра Бековича, крещеного черкесского князя, отправленного с большим отрядом склонить к «верности или подданству» владетелей вышеуказанных городов. Экспедиция замышлялась еще с 1714 г., но осуществилась в начале 1716 г. В числе многочисленных поручений Бековичу значилось: выяснить, где было устье Амударьи, которую хивинцы якобы направили из Каспийского моря в Аральское. Петр думал разрушить хивинские плотины и наладить прямой путь от Каспия в Индию или хотя бы до города Иркеть на Сырдарье, где, как ему доносили, калмыки намывают много золотого песка. Бековичу так и указывалось: «А ежели в дружбе откажут, то делать более нечего, только что те два города (Хиву и Бухару) делай, и плотину разори».

Индийская часть экспедиции не предполагалась столь агрессивной: «Также спросить у него (хивинского хана) судов и на них отпустить купчину по Амударье реке в Индию, наказав, чтоб изъехал ее, пока суда могут идти, и потом продолжал бы путь в Индию, примечая реки и озера и описывая водяной и сухой путь, особенно водяной, и возвратиться из Индии тем же путем; если же в Индии услышит о лучшем пути к Каспийскому морю, то возвратиться тем путем и описать его».

Под видом купчины должен был выступать поручик Александр Иванович Кожин, которому «для отпуска товаров придать двух человек добрых из купечества, чтобы не были стары». Перед тем как присоединиться к отряду Бековича, Кожин занимался картографической съемкой – «вымеривал Каспийское море» в отряде адмирала Федора Апраксина. Хотя с Бековичем должно было идти не менее 4 тысяч человек, в Индию Кожину предстояло отправиться одному с двумя купцами. Правда, упоминались и другие. «Пошлите з Бековичем из морских офицеров и навигаторов человек 5 или 6, которые б все русские были», – писал царь Апраксину. Но из письма непонятно – послать ли их в Индию или на розыски золотоносной Иркети. На товары для «купчины» выделялось 5 тысяч рублей, а на проезд ему с двумя настоящими купцами – 1 тысяча рублей. Таким был первый участник еще не получившей свое название «Большой игры».

Уже вдогонку экспедиции Петр прислал письмо лично Кожину. В частности, просил привезти «струсов» (страусов), «казеариусов» и других редких тварей «всяких родов».

Бекович послал в Хиву несколько человек предупредить о том, что он скоро явится и вручит грамоты от русского царя, а сам сперва спустился от Астрахани вдоль берега Каспийского моря. По дороге он построил две крепости – Тюр-Кабаган и Красноводскую – там, где предполагалось бывшее устье Амударьи.

Кожин был весьма раздражен выбором места для крепостей. С Бековичем они постоянно ссорились. Хивинцы между тем присматривались к продвижениям 4 тысячного русского войска. Посланники Бековича доносили из Хивы, что ему здесь не доверяют. В результате выяснилось, что Кожин был прав – в первой крепости климат был настолько вреден, что от болезней слегло более 700 человек.

Когда Бекович вернулся в Астрахань за новыми людьми (теперь он набрал три тысячи), Кожин его самовольно покинул и направился в столицу докладывать о дурном командовании князя.

Бекович приступил к исполнению второй части своей миссии – поехал в Хиву. Туда от Астрахани уже давно ходили караваны через Гурьев, реку Эмбу и плато Устюрт – «где воду от места до места из колодезей забирают дни по три и по четыре, и с великой скудостью конского корму» – весь путь занимал чуть более месяца.

Когда 15 августа 1717 г. войско оказалось поблизости от Хивы и отстроило маленькую крепость, на него напали хивинцы. Бекович отбивался три дня, а потом, когда ему предложили переговоры, поехал к хану с подарками. После установления дружбы Бекович согласился разделить свое войско на пять частей: хан утверждал, что всех сразу в Хиве ему не прокормить, а вот по отдельности, распределив по кварталам, – можно.

Той же ночью часть войска была перебита, а другую часть взяли в плен. Бековича и другого офицера, князя Заманова, обезглавили, головы набили травой и выставили для всеобщего обозрения. Ходила легенда, что, перед тем как приказать их умертвить, хивинский хан прошипел: «Вы продались неверным!», намекая на то, что оба были когда-то мусульманами.

За коварство хивинского хана ответил его посол, который в 1720 г. прибыл в Петербург договариваться о дружбе. Он был посажен в крепость и там умер.

С тех пор на сто лет торговое сообщение между Астраханью и Хивой прекратилось.

Однако Петр не оставил думы об Индии. Волынский в Исфахане продолжал блюсти интересы России на Востоке, все время призывая ввести войска и отнять у персов что нужно. Пока шла Северная война, это было невозможно. Но в 1722 г., когда и война закончилась и уже умер персидский шах Хуссейн, а его государство стали раздирать на части афганцы и турки, российский царь отправился в поход к Каспийскому морю – для начала освобождать христианские народы армян и грузин от власти мусульман, а заодно и разведывать пути в Индию. Он так говорил молодому офицеру Соймонову, исследовавшему каспийские берега: «Был ли ты в Астрабадском заливе? Знаешь ли, что от Астрабада (ныне г. Бендер-Шахпур) до Балха в Бухарии и до Водохшана (Бадахшана) и на верблюдах только 12 дней ходу, а там во всей Бухарии средина всех восточных коммерций…» Было и другое ответвление пути из Астрабада и Нишапура – не северный, в Балх, а южный, через Герат, Кабул и Пешавар в Пенджаб, и его уже давно использовали как самый удобный купцы.

Пока сам царь воевал в Дербенте, он направил в Гилян на южном берегу Каспия полковника Шилова, которому приказал: «Также сколько возможно разведать о провинциях Маздеран (Мазендеран) и Астрабата…»

В результате Каспийского похода, по договору, заключенному с посланцем сына шаха Хуссейна Тохмасибом в Петербурге в сентябре 1723 г., России отошли Дербент, Баку, Гилян, Мазендеран и Астрабад. Петр тут же, в 1724 г., принялся распоряжаться: «Гилянь уже овладена, надлежит Мазандераном также овладеть, а в Астрабатской пристани ежели нужно делать крепость, для того работных людей, которые определены на Куру, употребить в выше описанные дела…»

Мало того, в 1723 г. Петр направляет «в Бенгалену» (Бенгалию) через Мадагаскар людей на двух голландских кораблях – но тем не удается выйти из гавани.

Однако турки договора с Тохмасибом не признали, настаивая на том, что Персия вся принадлежит им, а Тохмасиб никакой не владыка. После смерти Петра в 1725 г. в России не было особого порядка, и об Индии никто не думал. Впрочем, уже в 1732 г. провинции вернулись к Ирану по новому договору. А в 1739 г. удобное положение Астрабада доказал новый персидский шах Надир, когда сначала захватил ряд областей в Индии, вплоть до Дели, а затем вернулся к Каспию именно в районе Астрабада.

В России в XVIII в. появилось множество проектов, связанных с Индией: от учреждения торговых компаний до прокладывания маршрутов через Северный морской путь. Самый первый поступил в Сенат в 1727 г., потом были в 1732, 1734, 1736, 1740 гг. и т. д. – и все они одобрялись сенаторами и государями. Однако купечество было не заинтересовано: «За дальностью расстояния тех в восточном крае купечеств компаниями производить не желают». Даже Ломоносов предлагал императрице Елизавете Петровне искать путь в Индию морем. Торговля шла, но не слишком активно – в основном из Оренбурга через Хиву, Бухарию и Афганистан. Путь через Астрахань был закрыт после разгрома Бековича.

Так или иначе, никаких военных движений в сторону Индии русские государи не делали вплоть до правления Павла I. Правда, при дворе Екатерины Великой одно время находился некий советчик из французов по имени месье Сен-Жени, который толковал ей о пользе приобретения индийских земель и даже предлагал план захвата: через Бухару и Кабул. В то время, в 1791 г., англичанам принадлежала почти половина Индостана (независимыми были лишь Майсур на юге, территории в центре под властью маратхов и на севере – под властью сикхов), и Россия имела причины беспокоиться. Однако граф Потемкин отговорил императрицу.

Но в 1795 г. произошло событие, подтолкнувшее царицу обратить свой взгляд на страну, бывшую соседкой Индии. Еще в 1783 г. по договору между грузинским царем Ираклием и Екатериной Грузия отдалась под покровительство России. В 1795 г. персидский шах Мухаммед неожиданно захватил и разграбил Тбилиси и угнал в рабство 16 тысяч жителей. Затем он направился в Хорасан, на юг Персии, а императрица послала ему вдогонку войска. Целых 43 тысячи человек под командой Валерьяна Зубова захватывают Кубу, Баку, Гянджу и переходят Аракс! Они завоевали Азербайджан и уже грозили самому Тегерану… Но в этот момент императрица скончалась. Новый государь, Павел I, отозвал войска. Хотя Зубов и послал отряд в Грузию на помощь, никакого толка от союза с Россией кавказские христиане так и не получили. Сыну Ираклия, Гургену пришлось взять на службу 16 тысяч лезгинских всадников.

О том, какие последствия мог иметь поход Зубова, говорит хотя бы то, что именно на его имя (и имя его брата, фаворита Екатерины князя Платона Зубова), адресовал свои «Объяснения» греческий митрополит Хрисанф Неопатрский в начале 1796 г. Священник и путешественник, став агентом, он представил братьям подробное описание Бухарии, Хивы и части Индии с указаниями, где и что должны делать русские войска в случае удачи в Персии.

Как ни странно, именно Павел I продвинулся дальше своих предшественников на престоле в «индийском направлении». Натолкнул его на эту идею проект 1792 г. астраханского губернатора – тоже «об учреждении торговли с туркменскими племенами, Афганистаном и Индией». В проекте снова как исходный пункт торговой кампании указывался Астрабад. В 1800 г. об этом проекте доложил императору генерал-прокурор Сената Обольянинов.

Между тем в Европе произошли великие перемены: Наполеон Бонапарт одерживал одну победу за другой. Но были у него и неудачи: попытка 1799 г. захватить Британскую Индию с моря, из Египта. И в 1800 г. первый консул предложил императору Павлу объединиться и разбить англичан – все в той же Индии.

Павел I пришел в восторг от этого предложения. И начал разрабатывать проект. Цель экспедиции была объявлена такая: «Изгнать англичан безвозвратно из Индостана; освободить эти прекрасные и богатые страны от британского ига; открыть новые пути промышленности и торговле просвещенных европейских наций, в особенности Франции».

Предполагалось двигаться двум армиям по 35 тысяч человек из Франции и России, которые должны были сойтись в Астрахани, потом переправиться в Астрабад. «В Астрабаде будет главная квартира союзных армий; здесь будут устроены военные и провиантские магазины, он сделается средоточием сообщений между Индостаном, Францией и Россией». Весь путь от Астрабада до правого берега реки Инд, где только и планировалось начать военные действия, по замыслу Павла I, должен был занять 50 дней, а вся экспедиция целиком, до первых сражений – всего 120 дней. Император считал, что до Инда сражений быть не должно: «До отплытия русских в Астрабад комиссары соседних правительств будут отправлены ко всем ханам и мелким властителям стран… для внушения им, что армия двух народов, во всей вселенной могущественнейших, должна пройти через их владения, шествуя в Индию; что единственная цель похода – изгнать из Индии англичан, поработивших эти прекрасные страны, что ужасное состояние угнетенных, злосчастья и рабство, в котором ныне стенают народы этих стран, внушили Франции и России живейшее к ним участие… что этот поход настолько же справедлив по своей цели, насколько был несправедлив поход Александра Македонского, желавшего завоевать весь мир… При подобной прокламации, при честных, откровенных и прямодушных действиях, несомненно, что ханы и прочие мелкие князьки беспрепятственно пропустят армию чрез свои владения; впрочем, при их разладе между собою они слишком слабы, чтобы оказать мало-мальски значительное сопротивление».

В проекте было много подобных наивных утверждений и даже очень трогательных соображений. Предполагалось, например, что вместе с убедительными комиссарами приедут инженеры, которые на глазах ханов и прочих «мелких владетелей» займутся съемкой карт, изучением дорог, рек и мостов. Что все встречные получат подарки: «изделия версальских фабрик, как-то: ружья, карабины, пистолеты, сабли и проч., вазы и прочие фарфоровые изделия севрских мануфактур, карманные и стенные часы искуснейших парижских мастеров, прекрасные зеркала, превосходные французские сукна разных цветов: багряного, алого, зеленого и синего – цветов, особенно любимых азиатами…». «Все эти предметы, кстати и уместно подаренные владетелям этих стран с ласкою и любезностью, столь свойственной французам, дадут этим народам высшее понятие о щедрости, промышленности и могуществе народа французского…» И далее: «Для внушения этим народам самого высокого понятия о Франции и России условлено будет до выступления армии и главной квартиры из Астрабада дать в этом городе несколько блестящих праздников с военными эволюциями…»

Кстати, следя за прогрессом военной науки, Павел I написал Наполеону, что «весьма полезны будут аэронавты (воздухоплаватели) и пиротехники (делатели фейерверков)».

Как ни странно, Наполеон нашел только несколько мест в проекте, показавшихся ему сомнительными. Так как путь французской армии до Черного моря предполагался по Дунаю, он написал Павлу, что турецкий султан ни за что этого не позволит. Российский император гордо ответил: «Павел I принудит Порту (Турцию) делать все то, что ему угодно; его громадные силы заставят Диван уважать его волю». То же он ответил на опасения действий англичан на Черном море. В конце концов Наполеон согласился на план и по просьбе Павла I назначил главнокомандующим генерала Массену, прославившегося тем, что тот разбил корпус Римского-Корсакова под Цюрихом в 1799 г.

Кроме армии с музыкантами и пиротехниками, продвижение которой должно было напоминать египетский поход Наполеона, Павел подготовил еще силы, дабы атаковать Британскую Индию с двух сторон. Прежде всего, с моря – корабли должны были пройти через Северный проход (Берингов пролив), обогнуть Японию, Китай и другие страны и выйти к Индии. Однако до исполнения этой части дело так и не дошло.

В самом начале 1801 г., 12 января, Павел отдал приказ атаману Донского казачьего войска Орлову: двигаться к Оренбургу со всеми подчиненными ему казаками, а оттуда – через Хиву и Бухару на Индию! «Англичане, – писал император Орлову, – приготовляются сделать нападение флотом и войском на меня и на союзников моих – шведов и датчан; я готов их принять, но нужно их самих атаковать и там, где удар им может быть чувствителен и где меньше всего ожидают». Никаких особых рекомендаций о пути следования император своим солдатам не дал, оправдываясь отсутствием карт: «Карты мои идут только до Хивы и до Амурской реки, а далее ваше дело достать сведения до заведений (торговых факторий. – Н.Н.) английских и до народов индейских, им подвластных».

Советовалось поступить так: «Пошлите своих лазутчиков приготовить или осмотреть дороги; все богатство Индии будет нам наградою за сию экспедицию». Павел уже не писал об освобождении народов, боялся почему-то удара англичан и полагал, что от Хивы до самой Индии идут дороги!

Казачий атаман, генерал от кавалерии Орлов, получив такое распоряжение от своего главнокомандующего, честно приступил к его выполнению. Он, в свою очередь, приказал атаману Денисову с 11 тысячами казаков двигаться к Саратову, где они должны были соединиться. Денисову не объяснялось, что силами в 22 тысячи надо будет идти через всю Среднюю Азию, Афганистан, через пустыни и горы – покорять Индию.

Денисов послушно выступил. С Дона ему надо было еще добраться до Волги и перейти через нее, между тем лед на ней уже не был крепок. Тем не менее ему удалось форсировать Волгу по льду – при этом около 700 лошадей провалилось, но ни одна не погибла.

Когда отряд дошел до ближайшего раскольничьего монастыря и встал наскоро передохнуть, его нагнал вестник из столицы: император Павел в ночь с 11 на 12 марта скончался, необходимо присягать новому императору Александру, который тоже имеет для Денисова распоряжение. Новый приказ был – «возвратиться к Волге и находить способы к обратной переправе через оную». Ничуть не удивленный Денисов повел свою маленькую армию обратно. Он так и не узнал, какова была конечная цель экспедиции.

Так Индия была спасена от «нашествия казаков».

Александр I, взойдя на трон, не только отменил поход – он сменил направление политики. Теперь это снова был союз с Англией против усиления Франции. Наполеон был раздосадован, но делать ничего не оставалось. Россия дружила с Англией до самого Венского конгресса 1815 г. До этого времени велись военные действия на Востоке, был совершен знаменитый поход 1813 г. генерала Котляревского, который перешел Аракc и, таким образом, снова, после Петра, вступил в Персию, однако все это не имело прямого отношения к Англии и Индии. А после 1815 г. действительно началась «Большая игра»…

Первые российские вылазки

На Венском конгрессе 1815 г. выяснилось, что в Европе остались две великих державы – Англия и Россия. Практически весь Индостан оказался под их властью. Россия далеко продвинулась на юг: покорение Кавказа казалось близким, как никогда. В сферу интересов России попали Персия, Афганистан и Средняя Азия. Контакты с тремя могущественными государствами Средней Азии – Хивой, Бухарой и Кокандом – осуществляли редкие торговые караваны. После неудачных посольств и военных экспедиций предыдущего столетия и начала ХIХ века необходимо было завязать с ними отношения и разведать возможность союза. Сведений об этих странах, в том числе и военно-стратегических, было уже немало: многие путешественники, такие, как митрополит Хрисанф Неонатрский, или освободившиеся пленные, как унтер-офицер Федор Ефремов, охотно давали их в своих описаниях. Однако не хватало тактических подробностей.

Между тем англичане уже давно продвинулись на север. Персидский двор был наводнен их агентами, английские офицеры служили инструкторами в армии шаха и афганских владык. В этом имел возможность убедиться своими глазами полковник Николай Николаевич Муравьев, когда в 1817 г. прибыл к персидскому двору в Тегеране вместе с генералом Ермоловым для переговоров о Кавказе.

Именно Николаю Николаевичу предстояло стать первым русским агентом на Востоке, который успешно справился со своей миссией. Дальняя цель этой миссии, по словам самого Муравьева, была все той же, что и во времена Петра Первого: «Поручение сие клонилось к исполнению видов Петра Великого, который желал установить чрез обширные степи, называемые нами Татарией, постоянную торговлю с Индией».

Однако конкретная его задача звучала гораздо скромнее: ему нужно было пробраться в Хиву, одно из самых мощных государств в Средней Азии, и сообщить хивинскому хану Maгмет-рахиму о том, что Россия хочет союза. «Для совершения оного должно было сперва завести связи с туркменами, народом кочевым, разбойническим, и по различию вероисповеданий издревле непримиримым во вражде с Персией». Муравьев отправился в Хиву от каспийского побережья, из Красноводского залива, в 1819 г.

Практически одновременно с Муравьевым, действовавшим в одиночку в направлении Хивы, в октябре 1820 г. было послано официальное посольство в Бухару. Возглавлял его действительный статский советник и кавалер Александр Негри. С ним шел большой конвой: двести человек пехоты, двести казаков при двух орудиях под командой капитана Циолковского. Кроме того, посольство сопровождал султан подвластных России казахов со своими людьми. От министра иностранных дел Нессельроде посольству были даны лишь дипломатические инструкции, более подробные – военные – дал военный губернатор Оренбурга Эссен: «Нужно приобрести сведения: 1) о числе городов, селений, народа и о роде правления земли сей… 3) о дорогах вообще; и в особенности о тех, кои ведут в Индию и Персию; о безопасности или опасности, о удобстве и неудобстве оных». Занятная деталь: предлагалось выяснить, нельзя ли завязать контакты с бухарскими евреями, «живущими особенной слободой… в более 2000 домов». Но «все сии разведывания произвести нужно с крайней осторожностью, дабы не подвергнуть сих исраильтян впоследствии жестокостям бухарцев».

Посольство двинулось из Оренбурга и прошло 1600 км за 66 дней, причем 210 км через пустыню Кызылкум. Так как выбранный путь проходил через Хивинское ханство, владетели которого были известны своими бандитскими наклонностями – достаточно вспомнить судьбу экспедиции Бековича, – то по нему надо было идти по возможности скрытно. На тот случай, если не удастся миновать людей хана, надлежало им говорить, что «вы едете в Бухарию для совещания о взаимной торговой промышленности и вящего утверждения дружественных связей, которые Государю императору приятно иметь с ближайшими к России азиатскими владельцами, для каковой цели был равномерно послан в Хиву полковник Муравьев».

Люди хана, увидев многочисленный конвой, побоялись вступать в разговоры с посольством, но зато разграбили караван казахов, следовавший в 8 днях пути. Караван вели родичи того султана, что шел с посольством. Узнав о нападении, он бросился со своими людьми обратно, попытался отомстить, но был разбит и скрылся на своих землях в России.

Посольство между тем прибыло во владения бухарского эмира.

Одной из его задач было освобождение русских пленных. Собственно говоря, письмо одного из них, переданное с караваном Эссену, послужило поводом для посольства. Требования отпустить пленных, большей частью захваченных туркменами, эмир всегда игнорировал. «Кафыров (неверных) надо всех перевешать», – говорил он злобно, по свидетельству одного из самих несчастных. Некоторые из пленных, которых застало посольство в Бухаре, были захвачены еще во времена пугачевского бунта и, таким образом, мучились более 30 лет!

Из нескольких тысяч Негри удалось выкупить всего 17 человек. По поводу остальных эмир делал вид, что ничего не знает. Однако установить более прочные торговые связи он был согласен. О том, насколько сам Негри верил эмиру, говорит одно то, что посольство предпочитало стоять за пределами самого города. Помня о судьбе отряда Бековича, Негри держал пушки наготове.

Оставалась шпионская часть, в частности, съемка укреплений Бухары. Эту задачу взял на себя доктор Эверсманн, по происхождению немец. Сразу же по прибытии посольского каравана, пользуясь возникшей в городе суетой, он переоделся торговцем-азиатом, прошел за городские стены и поселился и караван-сарае. Он собирал все сведения: от военных до комичных, – например, касающихся сексуальных привычек эмира. «Если бы меня не сдерживал стыд, – писал он, – я мог бы поведать невероятные факты».

Тайная полиция эмира не сумела различить в одиноком торговце шпиона. Его узнал один из бухарцев, видевший его раньше в Оренбурге, и донес агентам эмира. Эверсманн приготовился бежать в Кашгар, передав как-нибудь свои записи, которые вел тайно по ночам, в посольство. Однако ему дали знать, что как только он покинет город, то будет убит.

В отношении Эверсманна эмир проявил редкостную доброту: ему было позволено присоединиться к посольству, и никакой кары не последовало. Эмир и вправду был очень заинтересован в торговле с Россией. Русские товары пользовались популярностью на Востоке, а прямые караваны из Оренбурга были редки, и к тому же их обычно грабили хивинцы. В результате посольство вместе с Эверсманном и его записями было отпущено с миром подобру-поздорову.

Торговля и вправду расширилась: когда через 5 лет в Бухаре побывал первый англичанин, участник «Большой игры», он был поражен обилием русских товаров на бухарских рынках. Миссия посольства удалась во всех частях, за исключением той, что касалась освобождения русских пленных. Их продолжали выкупать поодиночке все русские купцы и путешественники. Также и многие бывшие пленные, едва разбогатев на службе в Бухаре, спешили помочь своим менее удачливым соотечественникам.

Муравьев, вышедший в Хиву раньше посольства, претерпел гораздо больше приключений. Прежде всего ему надлежало подружиться с туркменами, которых он иногда называл «трухменцами». В течение нескольких недель он жил среди них на побережье Каспия, южнее полуострова Мангышлак, куда причалил привезший его корвет. Положение осложнялось тем, что туркмены сами давно стремились попасть под покровительство России и в 1813 г. даже прислали своих послов. «К несчастью, они застали главнокомандующего в Гюлистанском лагере в то самое время, когда он заключал мирный договор с… полномочным чиновником от персидского двора».

Поскольку туркмены искали защиты как раз от персов, им ничего другого не оставалось, как предаться под покровительство хивинского хана, горячо ненавидевшего правящую в Тегеране династию. Наконец Муравьеву удалось заручиться согласием одного из туркменских родов проводить его тайно в Хиву. Взамен он обещал ходатайствовать перед Ермоловым о покровительстве для кочевников. Прибывший с ним на корвете окружной начальник Елисаветполя майор Пономарев настолько мало надеялся на успех миссии, что договорился с ним об «особых знаках», которые Муравьев должен был употребить в своих письмах, если удастся их послать с каким-нибудь караваном из Хивы. Первые два были еще оптимистичными, а «третий – змейкой (значит, все худо и не ждать вас более)».

С денщиком Морозовым и переводчиком-армянином Муратовым, которого он называл Петровичем, Муравьев вошел в туркменский караван не как посол, а как торговец. Всем троим пришлось замаскироваться, чтобы их не схватили встречные кочевники. «Я был все время поездки моей в трухменском платье. Имя мое было Мурад-бег. Некоторое знание в трухменском языке, которое я имел, много послужило мне».

Путь лежал через пустыню Каракумы. Для Муравьева дорога осложнялась еще и тем, что некоторые туркмены из сорока, следовавших с караваном, не испытывали к нему ни малейших симпатий. Муравьев склонял их на свою сторону чаем, до которого все кочевники были большие охотники. При этом он умудрялся ссорить караванщиков друг с другом: «Я должен был сие сделать, дабы иметь хороших лазутчиков в Хиве».

По дороге миссия едва не сорвалась: им встретился гораздо больший караван, следовавший из Хивы. Осмотрев шапку Петровича, туркмены поняли, кто он такой. Но верные проводники сказали, что «это пленные русские нынче пришли сюда к берегу. Мы поймали трех и ведем их продавать». Встречные туркмены это вполне одобрили и сообщили, что сами только что с выгодой продали русских в Хиве.

Однако Муравьеву не удалось полностью обезопасить себя от недоброжелателей из своего каравана. Все время пути он вел записи «в особой тетради, мешая оные на трех иностранных языках, дабы в случае, если бы я был ограблен и бумаги мои попали к хивинскому хану, то бы он посредством имеющихся в Хиве русских не мог разобрать оных». При приближении к Хиве хану донесли, что русский посланник, который движется к нему навстречу, вел тайные записи. В нескольких километрах от Хивы его остановили и привели в дом чиновника, где и заключили под подобие «домашнего ареста».

В течение 48 суток Муравьев ожидал разрешения своей участи. Хан Магмет-Рахим созвал совет, размышляя, что же делать с послом. По всей Хиве ходили слухи, что «русские пришли отмщать за кровь Бековича», или за захват на побережье двух кораблей, или просто разведывать путь для движущейся за ними армии. Последнее предположение было не очень далеко от истины.

Многие советовали хану просто убить Муравьева с денщиком и переводчиком: «Он неверный, его должно отвести в поле и зарыть живого!» Хан все сомневался, резонно полагая, что тогда «на будущий год государь его, Белый Царь, повытаскает жен моих из гарема».

Муравьев все эти дни пребывал в крайне скверном состоянии духа. Его то кормили прекрасно, то вовсе не давали еды. «Я помышлял о побеге; неудачен бы он был, мне все равно было; я предпочитал умереть в степи с оружием в руках поносной, мучительной смерти на колу».

Очень многие русские пленники пытались бежать из Хивы, но это никому не удавалось. Порой посол впадал в еще большее отчаяние: «Я думал и ожидал с нетерпением, дабы несколько вооруженных людей ворвались в мою комнату, дабы скорее решить участь мою; штуцер мой, шашка и кинжал были заготовлены для них, а пистолет для себя собственно».

Однако понемногу Муравьев начал забирать инициативу в свои руки. Прежде всего, те туркмены, в караване которых он шел, надеясь на подарки в будущем, приносили ему разные полезные сведения. Армянин Муратов, который обладал свободой передвижения по Хиве, тоже все время разведывал, даже готовил вместе с туркменами ему побег. Наконец, в доме чиновника, где его содержали, Муравьев встретил русского раба, который жил в Хиве уже 16 лет, по имени Давыд.

Из сведений, переданных этими лазутчиками, он узнал, что главным «приставом» за ним был вовсе не чиновник – хозяин дома, а его соперник юз-баши, «человек добрый и честный, но очень скромный… Я стал приглашать его к себе одного, он боялся сего…». Но все-таки постепенно юз-баши склонился на сторону Муравьева. С другим чиновником Муравьев умудрялся его все время ссорить: «Всякий день я подсылал Петровича поджигать их».

Хан все размышлял. Муравьев передал ему письма от Ермолова и подарки от императора. Забавно вышло с подарками: одновременно хану принесли порох, свинец, кремни и две головы сахару в холстине. «Сей подарок они, кажется, растолковали как предположение войны в случае, если он не примет двух голов сахару и… которые по толкованию их изображали мир и сладкую дружбу. Но хан и то и другое взял».

В конце концов юз-баши удалось убедить хана принять Муравьева лично. Его вызвали в Хиву. По дороге он «видел несколько несчастных русских, которые снимали шапки и просили меня вполголоса спасти их». По сведениям, которые собрали лазутчики, в Хиве было 30 тысяч рабов из персов и 3 тысячи – из русских. «Хозяева имеют право убивать невольников своих», – отмечал Муравьев.

На приеме у хана выяснилось, что же так смущало хивинского владыку: он не мог понять, зачем в действительности русский к нему явился. В письмах от Ермолова и императора ничего конкретно не говорилось, кроме предложений о дружбе. Муравьев сам, по собственной инициативе заговорил о том, что надо бы пускать караваны не из Астрахани, как было до этого, а сразу из Красноводского залива – путь вдвое меньший, а русские купцы привозили бы туда все необходимые товары. Хан заявил, что ему это не надо: у залива живут туркмены, более преданные персам, а не ему. Муравьев пытался заверить, что если хан начнет союзничать с Россией, то туркмены «будут ваши же слуги». Но Магмет-Рахим заявил, что России нужно решать самой свои проблемы с неприятелями, а он ни в чем таком участвовать не желает.

Наконец Муравьев был отпущен домой. Перед отправкой произошло еще одно важное происшествие. Одно из его ружей оказалось неисправным. Юз-баши привел белокурого юношу, чтобы починить его. Это был русский, который ружья не починил, но вложил в ствол записку – просьбу к российскому императору от всех пленных спасти их от неволи.

Вместе с Муравьевым были направлены послы от хана в Петербург.

Теперь для Муравьева основной проблемой было добраться до русских мест. Он подозревал, что пока его содержали под стражей, корвет уплыл из залива. На этот случай он решил: «Собрать трухменцев и идти набегом на Астрабад. Последствия же сего меня мало беспокоили». Но все обошлось: корвет дождался посла.

После этого началась обидная рутина: выяснилось, что Ермолов не очень доверяет его сведениям, а судьба русских пленных и вовсе его не волнует. Предложение Муравьева поставить в Красноводском заливе настоящую крепость тоже не вызвало у кавказского главнокомандующего энтузиазма. Не заинтересовали его и туркмены, готовые принять русское подданство. С хивинскими послами он толком не поговорил и отправил их домой. Когда Муравьев был на приеме у государя Александра Павловича в Петербурге, тот весьма расчувствовался, узнав об участи пленных, и решил срочно направить хану приказ их немедленно освободить. Николай Николаевич только поразился монаршей наивности. В результате все усилия, им предпринятые, вся та ловкость, с которой он избежал опасности и умудрился заручиться некоторой дружбой хивинского хана, оказались напрасными.

Караваны продолжали ходить, их продолжали время от времени грабить хивинские подданные. Никаких военных приготовлений, на которые можно было надеяться для освобождения пленных или даже для обеспечения безопасного следования караванов в Индию, тоже не было сделано.

Муравьев полагал, как и многие путешественники до него, что лишь покорение Хивы даст России выгоды торговли с Востоком. Однако только через 20 лет случился поход русской армии на Хиву, да и тот не увенчался успехом.

Ценность миссии первого русского агента-одиночки свелась исключительно к научной информации в его дневниках…

Муркрофт: судьба застрельщика

Уильям Муркрофт прославился своими достижениями сразу в нескольких областях. Во-первых, он путешествовал по самым малоизученным областям Востока и весьма дотошно описал все свои впечатления. От него осталось 10 тысяч страниц рукописей. Во-вторых, он был одним из первых англичан, всерьез напуганных угрозой вторжения русской армии в Индию, Китай и Тибет. Именно из-за этой своей одержимости он стал первым в создании эффективной сети лазутчиков в Персии, Афганистане и Средней Азии, призванной поставлять сведения обо всех ходах противника. Если разведчики предшествующего периода в основном были англичанами, время от времени направляемыми в те или иные восточные города со щекотливыми поручениями, то лазутчики Муркрофта были местными. Они регулярно поставляли ему сведения – как шпионского характера, так и научного.

В Ост-Индской компании Муркрофт отвечал за конюшни. Врач и ветеринар, он был завербован на эту работу в 1808 г. и сразу занялся поиском лошадей новой породы. Поиски завели его в Тибет. И там, в доме одного чиновника, он заметил двух собак явно европейского вида, а со слов тибетцев узнал, что они были куплены у русских. Хотя тибетцы и утверждали, что то были русские торговцы, Муркрофт решил, что напал на след отряда, готовящего вторжение.

Во время своих экспедиций за лошадьми он неустанно вербовал агентов. К 1812 г. Муркрофт имел целую сеть, наброшенную на многие афганские, персидские и тибетские города. Особенно его тревожил район Ладакха: он полагал, что русские пойдут именно там – из Китайского Туркестана через перевал Каракорум в столицу Ладакха – Лех и сквозь Пенджаб попадут в Британскую Индию. В города Китайского Туркестана (ныне провинция Синьцзян), Яркенд и Кашгар, действительно часто являлись русские караваны. Были и предприимчивые купцы, что забирались южнее. Они оказались первыми европейцами, побывавшими в тех местах.

Агенты Муркрофта, большей частью действовавшие под милым его сердцу прикрытием торговцев лошадьми, возглавляемые мусульманином Мир-Иззетуллой, собирали в Кашмире, Тибете, Яркенде, Кашгаре, Пекине, Коканде, Самарканде, Бухаре, Балхе и Кабуле сведения, которые касались местных правителей, их характеров, армии и настроений в народе.

Конечной целью его третьего и последнего путешествия была сказочная Бухара, где из европейцев побывали лишь иезуиты в 1715 г. Самый прямой путь в Бухару из Индии через Хайберский проход и Афганистан был не безопасен: как раз в это время там разыгралась кровавая борьба за наследство Ахмед-шаха Дурани. Два рода, Баракзаев и Садозаев, оспаривали друг у друга Кабул, Герат и Кандагар. С Муркрофтом вышли его верные помощники, англичанин Джордж Требенк и полуиндус-полуангличанин Джордж Гутрие, а также конвой из горцев-гуркхов. Муркрофт решил пойти через Ладакх.

В сентябре 1820 г. он со своими спутниками прибыл в Лех и начал переговоры с местными властями о переходе через перевал Каракорум в Яркенд. Ладакхские купцы совсем не хотели, чтобы их место заняли англичане. В своем рвении предотвратить опасное начинание Муркрофта они дали знать китайским чиновникам по ту сторону перевала: идут англичане, собирающиеся завоевать Китай! Тем временем Муркрофт ждал и продолжал получать очередные сведения от своих агентов. В это время он и напал на след русского агента, правда, совсем не русского происхождения…Это был Мехти Рафаилов, родившийся в Персии еврей. Настоящее его имя было Ага-Махди. Он выдавал себя за индийского мусульманина и уже не в первый раз водил караваны из Синьцзяна в Лех. Начинал он с мелкой торговли, но вскоре занялся кашмирскими шалями, которые пользовались большим спросом повсюду на Востоке. Торговля пошла так успешно, что его шали дошли до самого Петербурга, где очень понравились императору Александру I. Сам торговец прибыл вместе с товаром, был принят на русскую службу и получил «русское» имя – Мехти Рафаилов. Ему поручалось развивать торговлю между Кашмиром, Ладакхом и Туркестаном, рекламируя и распространяя русские товары. Но также ему доверялись и политические миссии. Одна из таких миссий была – войти в контакт с предводителем сикхов, одноглазым воителем Ранджитом Сингхом.

К тому времени Сингх был очень могуществен. Его армия насчитывала более 100 тысяч человек. До его смерти оставалось еще 20 лет и еще 30 лет – до покорения государства сикхов компанией. С 1809 г. Сингх был союзником Англии, и в 1820 г. этот союз был весьма крепок. Сила сикхов была настолько велика, что англичане, хотя их армия была вдвое большей по числу солдат, и думать боялись вступить с ними в открытое сражение.

Рафаилов вез вождю сикхов письмо от российского императора и министра иностранных дел Нессельроде с предложением торгового союза. Но, как выяснил Муркрофт, у Рафаилова с собой было большое количество рубинов и бриллиантов. В Лехе ходили слухи, что он пытался подкупить кашгарцев, уверяя, что если на трон Кашгара будет посажен полезный России человек, то его поддержит русская армия. С Рафаиловым следовали в качестве конвоя и казаки, что особенно напугало Муркрофта.

Едва он подготовил тревожный отчет в Калькутту для компании, как стало известно, что Рафаилов погиб. Обстоятельства его смерти остались неизвестными. Муркрофт поспешил заключить с правителем Ладакха торговый договор от имени компании и отправил Сингху запальчивое письмо, объявляя, что народ Ладакха независим и желает встать под покровительство Англии. Компания поспешила предупредить вождя сикхов, что никаких договоров с ладакхским правителем она заключать не собирается и Муркрофт действует по своей инициативе.

Мало того, самому Муркрофту было прислано извещение о том, что никакой платы за его услуги по розыску лошадей ему уже не причитается, а вторым письмом приказали возвращаться в Калькутту…

Муркрофт еще некоторое время просидел в Лехе, достаточное, чтобы убедиться в том, что могущественного вождя сикхов он обидел всерьез. Однажды в Джорджа Требенка, его компаньона, кто-то стрелял, вероятно спутав с самим Муркрофтом. В другой раз все трое путешественников заболели странной болезнью. Ладакхские друзья еле отпоили их лечебным отваром: болезнь была следствием отравления…

Китайцы не давали разрешения на вход в Туркестан: они получили предупреждение от Рафаилова, что англичане, когда придут, сразу начнут завоевание.

Муркрофт, невзирая на все неудачи, решил все же идти в Бухару через Афганистан. Весной 1824 г. трое путешественников тайно прошли через Кашмир и Пенджаб, пересекли Инд и через Хайберский проход проникли в Афганистан.

Афганцы, как и китайцы, не испытывали доверия к его экспедиции. Они подозревали, что за Муркрофтом последуют войска, и были частично правы в своих опасениях, потому что именно об этом он очень часто писал в Калькутту, говоря, что для завоевания всей страны хватит полка. Распространялись слухи, что он будет подкупать вождей племен. Эти слухи оказались весьма полезны: хотя подкупать вождей Муркрофту теперь, после отказа от него компании, было нечем, но он мог сослужить службу афганцам своими ветеринарными познаниями. Медленно, под палящей жарой, совсем не зная дороги, но умудряясь разведать ее и записать все необходимые сведения в свой дневник, Муркрофт вел свой караван к заветной цели. Наконец 25 февраля 1825 г. ему удалось добраться до Бухары.

При виде европейцев местные жители очень обрадовались и стали кричать: «Урус! Урус!» Так Муркрофт узнал о российском посольстве А. Негри, побывавшем в Бухаре за четыре года до него.

На бухарских базарах было множество русских товаров, это он тоже отметил со все возрастающей горечью. Муркрофту ничего не оставалось, как с позором возвращаться в Калькутту.

Вместе с Требенком и Гутрие он дошел до города Балха, а там вдруг решил покинуть их. Его внимание привлекла одна маленькая деревушка где-то на берегах Сырдарьи: ходили слухи, что там водятся какие-то особенные лошади. Он отправился туда один, и больше его никто не видел. Гуркхи, ездившие вместе с ним, привезли в Балх полуразложившееся тело… Такова была трагическая и героическая судьба этого странного человека.

Как сообщил в компанию Требенк, его 60-летний начальник умер от лихорадки. Под Балхом даже была устроена его могила. Через восемь лет ее видел другой знаменитый английский агент и путешественник, Александр Бернс. В течение очень короткого времени умерли и Требенк, и Гутрие. Позже англичанами выдвигались версии, что все трое были отравлены русскими шпионами.

Агентурная сеть Муркрофта осталась невостребованной. Тем не менее сведения топографические и общегеографические, добытые им во время экспедиций, послужили «Большой игре»: шедшие за ним в Афганистан дипломатические агенты пользовались его картами. Уже через десять лет Персия и Афганистан были наводнены новыми агентами, как английскими, так и русскими.

Загадка Виткевича, «русского Гумбольдта»

В истории «Большой игры» был момент, когда Россия могла овладеть самыми важными пунктами на пути в Индию. Правда, то было чревато войной с Англией, к которой Россия тогда не была готова…

Интересно, что оба основных участника этой операции, российские подданные Симонич и Виткевич, не были русскими по крови. Иван Осипович Симонич, полномочный министр России в Персии, родился в Далмации и служил в армии Наполеона, когда в 1815 г. попал к русским в плен. Он согласился перейти к ним на службу и долгое время провел на Кавказе, прежде чем прибыть в 1832 г. в Тебриз, где находилась российская миссия.

Судьба Яна Викторовича Виткевича была еще более запутанной и драматичной. В возрасте 14 лет он стал политическим ссыльным за участие в явно не слишком опасном для великой Российской империи заговоре крожской гимназии в Литве. В результате в 1823 г. юный Виткевич оказывается в сибирском городе Орске. Остальных пятерых участников заговора (а они были чуть старше Яна) раскидали по другим сибирским городам, и только его ближайший друг Песляк оказался неподалеку – в Верхнеуральске.

Пытливый Виткевич начал заниматься языками и вскоре выучил казахский, узбекский и фарси. Вместе с Песляком они планировали бежать в Индию, причем не знающий языков друг должен был изображать глухонемого. Однако бежать не пришлось. В 1829 г. в Россию приезжает знаменитый путешественник Александр Гумбольдт: его вызывает министр внутренних дел Канкрин «для пользы развития горной промышленности».

Оказавшись в Орске, Гумбольдт случайно заглянул в комнату с открытой дверью. Это была комната Виткевича, вся заполненная книгами по языкознанию, географии и биологии. Среди этих книг изумленный немецкий путешественник увидел 18 томное собрание собственных сочинений. Самого Виткевича в это время дома не было, но был его друг Песляк, который и поведал Гумбольдту о крожском заговоре и его последствиях. Гумбольдт, приехав в Петербург, стал ходатайствовать о смягчении участи бывших мятежных гимназистов.

В результате Виткевич в чине портупей-прапорщика командируется в Оренбург и в 1834 г. благодаря своим талантам становится поручиком и личным адъютантом генерал-губернатора Оренбурга – Перовского!

Способности у него были изумительные: к тому времени Виткевич выучил уже 19 языков и почти дословно знал весь Коран! Перовский был любимцем Николая I и очень активным человеком. Это именно он в 1839 г. предпринял военный поход на Хиву. Но до этого он собирал сведения, и во многом с помощью своего адъютанта Виткевича.

В 1835 г. Ян Викторович отправляется в степь «вникнуть в положения и отношения… родов киргизских (т. е. казахов. – Н.Н.), действовать внушениями на уши и дух ордынцев, доставить возможно верные и подробные сведения по делам этим, проведать бохарцев, хивинцев и англичан. Обстоятельства принудили… проникнуть далее (степи) и побывать даже в самой Бохарии».

Побывать в Бухарии европейцу-христианину было невероятно сложно, хотя непосредственно перед Виткевичем это удалось англичанину Александру Бернсу, в 1831–1833 гг. прошедшему в маскировке восточного купца по маршруту Дели – Лахор – Пешавар – Кабул – Карши – Бухара – Чарджоу – Мерв – Мешхед – Исфахан – Шираз – Бендер – Бушир – Бомбей. Мало того что в Бухару христиане не допускались, но по дороге любой человек, двигавшийся с севера, попадал в руки хивинцев, которые не позволяли русским входить в какие-либо контакты с Бухарой и лишать их, таким образом, выгодной торговли.

Но Виткевичу удалось пройти. О пребывании его в Бухаре известно чудовищно мало. По одной из версий он открыто разгуливал по закрытому городу в своем офицерском мундире. По другой – он, как и Бернс, скрывался, но был опознан русским дезертиром, схвачен и готовился к смерти. Ему удалось бежать при помощи верного узбека Шапухата.

По возвращении в Оренбург Виткевича ждало новое поручение – ехать на подмогу к Симоничу, который в это время проигрывал большую партию на огромной территории Афганистана, готовой погрузиться в долгую войну.

К тому времени Симонич достиг больших успехов в своей собственной политике, по крайней мере впоследствии министр иностранных дел Нессельроде настаивал, что большинство действий «полномочного министра» были самодеятельностью. После заключения Туркманчайского мирного договора Грибоедовым и его страшной гибели в 1829 г. в Персии сменился государь. Вернее, Англия и Россия договорились друг с другом, и, когда умер старый шах, воинственный Фетх-Али, посадили на трон его внука Мухаммеда. Английский офицер возглавил персидскую армию и разбил двух других претендентов. Однако прибывший в 1835 г. из Лондона посол Джон Мак-Нил обнаружил, что новый шах находится под сильным влиянием Симонича. Говорили, что все дело в первом визире шаха: это был мистик, суфийский ходжа, родом из Еревана…

Как бы то ни было, в 1836 г. Симонич убедил шаха выступить в поход на одно из афганских княжеств.

Афганистан тогда был поделен между несколькими государями: Дост-Мухаммед из рода Баракзаев владел Кабулом, его двоюродные братья – Кандагаром, а Герат принадлежал представителю враждебного рода Камран-мирзе. Шах Шуджа, один из наследников кабульского трона, который захватил в 1826 г. Дост-Мухаммед, был принят англичанами и проживал в Лудхиане, ожидая своего часа.

Персы еще со времен великого завоевателя Надир-шаха рассматривали Герат как свою область. В 1836 г. новый шах направился с войском к Герату, но был вынужден вернуться, поскольку провизии на поход через пустыню было запасено недостаточно. Вообще, этот город считался самой сильной крепостью на Среднем Востоке. Кроме того, это был самый соблазнительный трофей – и для Персии, и для России. Расположенное в живописном оазисе, владея в достатке и водой, и плодородной землей, гератское княжество, кроме того, находилось на прямом пути в Индию – все караваны останавливались в Герате на отдых. Поэтому шах предпринял вторую попытку и к ноябрю 1837 г. все же вышел к Герату и осадил его.

Владыки двух других афганских княжеств не слишком встревожились: Камран-мирза был из враждебного им рода. К тому же у кабульского Дост-Мухаммеда возник свой план: он жаждал восстановления Афганистана, каким он был при Ахмед-шахе в конце XVIII в. Начать восстановление он думал с Пешевара, захваченного не так давно войсками пенджабских сикхов. Государство сикхов тогда было союзником англичан и одновременно последним независимым государством в Индии. Во главе совета сикхских вождей стоял Ранджит Сингх. Дост-Мухаммед обратился за помощью в своем предприятии к разным правительствам в Тегеран, Петербург и Калькутту.

Миссия Виткевича была связана именно с этой просьбой. Он сам и провожал посла Дост-Мухаммеда в Петербург.

Получив в столице инструкции от самого министра иностранных дел Нессельроде, Виткевич тайно прибыл в Тегеран. Настолько тайно, что об этом не узнал даже опытный английский резидент Мак-Нил. Инструкции от Нессельроде были весьма миролюбивыми: «примирить афганских владельцев, объяснить им, сколь полезно для них лично и для безопасности их владений состоять им в согласии и тесной связи… и пользоваться благосклонностью и покровительством Персии».

«Полномочный министр» России в Тегеране дал Виткевичу более конкретные поручения. В целом, проводя эту линию, Симонич метил гораздо дальше. Виткевич из Тегерана направился в Кандагар.

Однако пройти незамеченным англичанами ему не удалось. В ночь под Рождество 1837 г., находясь в дневном переходе от Герата, где была ставка нового персидского шаха, Виткевич столкнулся с другим агентом, лейтенантом Генри Роулинсоном, который был послан Мак-Нилом из Тегерана на свидание с шахом. Англичанин спешил и к тому времени покрыл 700 миль за 150 часов. Каково же было его удивление, когда на одном из перевалов он встретил казачий отряд, командир которого вел себя несколько странно. Во-первых, этот офицер не говорил ни на одном из европейских языков – на все попытки Роулинсона он только отрицательно качал головой. Даже персидский был ему неизвестен. И только туркменский, который сам англичанин знал едва-едва, оказался языком их общения. «Я знал туркменский достаточно для того, чтобы вести простую беседу, но не сумел ничего выведать. Очевидно, это и было нужно “моему другу”».

Виткевич – а это был он – заявил, что едет в ставку шаха вручить ему подарки от русского царя. Побеседовав с русскими и выкурив пару трубочек с казаками, Роулинсон помчался в ставку. Шах сообщил то, чего англичанин так боялся: да, о миссии русского офицера ему известно от Симонича, но он едет вручать подарки не шаху, а Дост-Мухаммеду в Кабул. Тут же Роулинсон встретил и самого Виткевича: на блестящем французском ему были высказаны извинения. «Опасно раскрывать свои истинные намерения человеку, случайно встреченному в Азии», – любезно объяснил Виткевич англичанину.

Роулинсон помчался докладывать об этой ошеломляющей новости лорду Окленду в Индию. Англичане ужасно боялись того, что русским удастся уговорить кабульского владыку войти с ними в союз. Влияние Симонича на персидского шаха и так уже было велико – если то же самое произойдет с Дост-Мухаммедом, то Россия продвинется на юг на слишком опасное расстояние. А если Дост-Мухаммед соберется воевать с Сингхом и получит при этом помощь России, то тогда военные действия переместятся уже в Пенджаб, то есть в Индостан!

С другой стороны, сами англичане ничем не могли соблазнить кабульского владыку, так как отдать ему Пешевар означало поссориться с Ранджитом Сингхом. Единственная их надежда оставалась на человека, который, когда в Кабул приехал Виткевич, уже там находился, – Александра Бернса, побывавшего в Бухаре и связанного почти дружбой с Дост-Мухаммедом.

Прибыв в Кандагар, Виткевич быстро убедил тамошних двух владык, что им надо во всем помогать Персии, то есть участвовать в походе против Герата. Однако в Кабуле русского агента ждал совсем другой прием. Бернс успел пообещать Дост-Мухаммеду помощь Англии, правда, не получив на это разрешение из Калькутты. Речь шла о том, чтобы чуть-чуть подождать. Ведь было известно, что вождь пенджабских сикхов серьезно болен и стар. Бернс пообещал Дост-Мухаммеду Пешевар после смерти Ранджита Сингха.

Некоторое время Виткевич прождал в полутюремных условиях. Он находился под домашним арестом, но успел поболтать с Александром Бернсом. Оба, судя по всему, понравились друг другу, особенно их сблизили воспоминания о Бухаре.

Однако кроме Бернса в Кабуле находился еще один английский агент – знаменитый путешественник Чарльз Массон, бывший дезертир, археолог и филолог. Массон не питал симпатий к Бернсу, впрочем, тот отвечал ему взаимностью. Когда Дост-Мухаммед попросил своего старого английского друга удостоверить верительные грамоты Виткевича от царя Николая, Бернс сделал это без малейших колебаний. Массон же посчитал, что все они – подделка, возможно произведенная Симоничем в Тегеране или самим Виткевичем. Когда Бернс указал на царскую печать внизу грамот, Массон попросил принести с базара мешок русского сахара, на котором стояла точно такая же печать!

Между тем, пока Виткевич ожидал разрешения своей участи, а Бернс ссорился с Массоном, из Калькутты пришла удивительная инструкция.

Послание из Калькутты от лорда Окленда крайне разозлило кабульского государя. В послании заявлялось, что Бернс не имеет никаких полномочий обещать Дост-Мухаммеду помощь в возвращении Пешевара, что Дост-Мухаммед должен отказаться от подобных надежд и написать об этом своему врагу Сингху и к тому же прекратить всякие контакты с русскими. Бедный Бернс, прекрасно понимая, к каким последствиям это приведет, был вынужден сам зачитать Дост-Мухаммеду это послание.

Дост-Мухаммед был возмущен подобным нажимом. В результате такого демарша Калькутты Бернс, несмотря на дружбу с ханом, 21 апреля 1838 г. был выдворен из Кабула. А Виткевич был принят и поселен на его место – во дворец Бала-Хиссар.

Дост-Мухаммед согласился участвовать в союзе с Кандагаром и Персией против Герата!

Виткевич, чтобы закрепить это союз, поехал обратно в Кандагар, потом под Герат, в ставку шаха. Потрясенные англичане не знали, что делать. Гератский владыка тоже был их союзником, и оборону Герата вел один из английских агентов – 26-летний Элдред Поттинджер.

На самом деле Поттинджер оказался в Герате по собственной инициативе. Бродя по Афганистану и собирая разные разведданные под видом мусульманского ходжи, он побывал в Пешеваре, Кабуле и наконец явился в Герат. Это было еще в 1837 г., и о приближении персидских войск тогда только начали говорить на гератском базаре. Поттинджер решил остаться и посмотреть, что получится.

Когда началась осада, его опознал местный врач, бывший, к счастью, англичанином, большим другом Артура Конолли, ветерана «Большой игры». Он и посоветовал Поттинджеру предложить свои услуги гератскому визирю.

Вначале осада Герата, на взгляд европейцев, велась довольно странно. А наблюдать было кому: среди офицеров, ведших персидские отряды, был русский генерал Боровский и французский полковник, артиллерист Семино. Проделать брешь в крепкой гератской стене было возможно, но суфий-визирь то ли жалел ядра, то ли сказал правду, когда заявил Семино: «Цель моего государя не убивать, а только напугать жителей Герата». Он приказал направлять пушки так, чтобы ядра свистели над крепостью и потом их можно было собирать и пускать в дело снова. Семино вскоре покинул персидское войско. За дело взялся Симонич. Была проделана брешь, и войска персов уже грозили ворваться в город, выдержавший многомесячную осаду, когда положение спас юный Поттинджер.

Узнав о том, что в лагере врага действует англичанин, шах потребовал от английского посла Мак-Нила отозвать этого защитника из города, обещая сохранить ему жизнь. Но Мак-Нил заявил, что Поттинджер ему не подчиняется, а сам спешно отбыл в Тегеран. Перспектива вторжения кабульских и русских войск в Пешавар и Пенджаб заставила англичан предпринять невиданные шаги: высадить войска на острове Харак в Персидском заливе. Мак-Нил направил к шаху полковника Стоддарта. Тот прискакал в ставку под Гератом и, не слезая с коня, передал послание: «Британское правительство полагает, что предприятие, которое вы осуществляете, проводится в духе враждебности к Британской Индии». Также Стоддарт дерзко оповестил шаха о захвате англичанами Харака.

Против ожиданий Мухаммед ничего не сделал храбрецу. Немного подумав, он спросил: «Если я не сниму осады, то это война?» Стоддарт подтвердил. Шах задумался снова – на целый месяц.

В Петербурге английские дипломаты начали давить на Нессельроде, требуя отозвать Симонича и Виткевича! «Действия этих двух русских поданных, – говорилось тогда, – могут привести к войне между Англией и Россией».

После месяца размышлений шах отводит свои войска от Герата.

Нессельроде отзывает Симонича и ставит на его место не столь ретивого Дюгамеля, который, в свою очередь, отправляет в Петербург и Виткевича. В результате Дост-Мухаммед, выслав из Кабула Бернса, продолжал готовиться к походу на Пешевар, но Россия уже ничем не собиралась ему помогать.

Из Индии на Кабул тронулось 22 тысячное английское войско. В июле 1838 г. Дост-Мухаммед был смещен, на трон посадили шаха Шуджу, ждавшего этой возможности целых 23 года! Однако англо-афганская война продлилась еще три года: в результате огромное количество невинных людей было убито – в их числе более 10 тысяч англичан, вырезанных в Кабуле в 1841 г. А в 1842 г., отомстив, английские войска вообще ушли из Афганистана.

1 мая 1839 г. Ян Виткевич, тогда 30 лет от роду, поселился в номерах трактира «Париж» на углу Кирпичного переулка и Малой Морской. В Петербург он приехал для отчета Министерству иностранных дел. Нессельроде не принял его и заявил, что поручик Виткевич ему неизвестен, зато он знает авантюриста с такой фамилией, который наделал много разных глупостей в Кандагаре и Кабуле. Утром 8 мая 1839 г. Виткевич был найден застрелившимся в своем номере. Камин был полон сгоревших бумаг его архива, на столе лежала предсмертная записка, в которой он просил из причитающегося ему жалованья отдать долги сапожнику и его служилому человеку Дмитрию.

Ряд исследователей и писателей, среди них Юлиан Семенов, предполагают, что Виткевич был убит. Якобы англичане были настолько разозлены провалом Бернса в Кабуле, что решили отомстить. А заодно похитить ценные бумаги из архива. Следствие ничего не раскрыло, и до сих пор смерть одного из самых удачливых русских агентов на Востоке, талантливого человека, который мог стать русским Гумбольдтом, остается загадкой.

Добавить комментарий