Загадки Африки. Миражи озера Чад

Загадки Африки. Миражи озера Чад

Первыми европейцами, вышедшими из Триполи, пересекшими путем неимоверных лишений раскаленный ад Центральной Сахары и обследовавшими берега озера Чад, были британцы Уолтер Аудни, Хью Клаппертон и Диксон Дэкхем. 4 февраля 1823 г. последний сделал следующую дневниковую запись: «Перед нами, приблизительно на расстоянии мили, сверкая в золотых лучах полуденного солнца, расстилалось великолепное озеро. Сильно забилось мое сердце. Я понял, что теплая водная равнина – ключ к великой загадке, которую предстояло разгадать, к тому, о чем образно повествовали древнегреческий царь-мудрец Птолемей и нумидийский правитель Юба II. Если докажем, что они были далеки от фантазирования, сможем познать истину. Чего бы это ни стоило!»

Цена любознательности оказалась слишком большой. Сделав ряд открытий на западных и южных берегах, установив, что река Сокото течет в сторону Нигера, нанеся на карту устье реки Шари, Клаппертон и Дэнхем без Аудни, который тяжело заболел и умер, не вынеся тяжелого скитальческого быта, вернулись в Англию. Диксон Дэнхем подвел итог: «Я позволю себе высказаться в том смысле, что наш отряд существенно раздвинул рамки познаний по географии и природным условиям Африки, вынеся за скобки то, что понять нам не по силам. Сахара страшна и коварна. В песках ее погибло немало цивилизованных смельчаков, ослепленных, сбитых с толку призраками и миражами, схожими по силе воздействия с пустынной жаждой, медленно убивающей. И это все по злой воле творится рядом с водой, пригодной для питья, но зачастую непригодной для пребывания рядом».

Дэнхем в дневнике экспедиции подробнейшим образом описывает впечатления от «нашествий ужасных водных миражей-призраков, поначалу безобидно радующих яркостью красок и четкостью очертаний, разнообразием проекций несуществующих в действительности предметов, людей, зверей». Путешественник высказывает предположение, что «понять мираж, проникнуть в него, стать его частью никак нельзя, не поняв рельефные, почвенные, климатические особенности Чада, не став частью озера и его племен – тиббу, хауса, муба, канебу, канури и рыжих арабов». Что мы и попытаемся сделать, вникнув в смысл наиболее впечатляющих фрагментов записок наблюдательного путешественника. Итак, читаем.

«Общение наше с аборигенами моря было осложнено незнанием их языков. Сами они разноплеменные народы каким-то непостижимым образом общались. Хороший сюрприз ждал нас в племени сяо. Вождь этих рослых смуглых людей – Толок – сносно изъяснялся по-английски. Толок, обрадованный встречей с нами, рассказывал, что далекие предки народа сяо были великанами, легко переносящими на плечах туши убитых огненными стрелами слонов, глыбами перегораживающими реки, переговаривающимися друг с другом на сотни километров. Мы усомнились. Толок велел соорудить для нас ночлег вблизи высоченных песчаных холмов, по его словам, захоронений предков-великанов. Провели мы там три ночи, убедившись, что вождь не сказочник.

В первую ночь нас разбудило потрескивание над холмами. Пески клубились под луной. Длилось это с полчаса. Мы обомлели, когда увидели над холмами человеческие фигуры гигантских размеров – обнаженные, прекрасного телосложения, черно-бронзового цвета. Фигуры стояли неподвижно, словно чего-то ожидая. Мы вскоре увидели парусник с оборванными снастями, плывущий со стороны берега. Топы мачт его искрили. Парусник остановился над холмами. Утром его охватил огонь. Когда лучи восходящего солнца, причудливо разбитые на три световых потока – красный, синий и зеленый – дали ход дневному свету, парусник просыпался на наши головы белым мелким песком. А великаны, несмотря на дневное освещение, оставались на месте ровно два часа. Мы смело направились в их сторону, но они при нашем приближении как бы уходили в песчаные холмы.

Клаппертон решился идти дальше. Это стоило ему обморока. Очнувшись, он удивился, что рядом нет гигантов, предупредивших его, что мы вторглись в чужие владения.

Толок сказал, что единственный выход для нас – пожертвовать пару сандалий и, стоя на одном из холмов, попросить у великанов прощения. Мы тотчас же отправились в компании вождя на холм. Толок закопал в песок сандалии из кожи буйвола. Мы попросили прощения. В следующую ночь пролился ливень – явление для аборигенов долгожданное. Толок сказал, что мы прощены, так как колодцы племени полны до краев.

На прощание вождь подарил нам древний керамический горшок, на внутренних и внешних поверхностях которого весьма искусно были изображены великаны – мужчины и женщины. В ход художники пускали охру, зеленую краску, серебристый лак. Предмет искусства великих людей обернулся к нам бедами, потому что отныне по ночам преследовали призрачные твари, возникающие на фоне озерной волны. Мы прежде никогда не видели, как горит вода. А тут она горела, выбрасывая клубы пара. Что-то отвратительное, отравляющее, ядовитое залегает под дном Чада. Уж не преисподняя ли? Надобно искать рациональное объяснение кажущимся иррациональными вещам».

Можно предположить, что ниже дна озера Чад, в сезоны дождей охватывающего площадь 19–26 тысяч квадратных километров и имеющего ничтожную глубину 2–4 метра, веками скапливались останки растений и животных, выделяющих прорывающиеся на поверхность ядовитые галлюциногенные газы. Немудрено, что люди, попавшие в зону их действия, начинают грезить наяву. Косвенные свидетельства о проявлении этого феномена есть в путевых записках Диксона Дэнхема.

«Часто мы сталкивались с таинственным явлением, – пишет Дэнхем. – Как только укладывались на отдых, пустыня вокруг, да и озерная вода начинали выбрасывать острые песчаные струи. Фонтаны били недолго. Оттого окружающая среда делалась тусклою, имеющей запах прогорклого масла. Головы наши кружило, подкатывалась тошнота, и мир приобретал неприятные краски, из которых выползали люди-звери, стремящиеся к диалогам с нами. Диалоги шли и шли, несомненно, как игра наших собственных мыслей. Обозначался опасный предел всему этому. Близкий к гибели предел. Чаще всего мы наблюдали кораблекрушения на Чаде, вполне натуральные. И все при том, что озеро это никогда не было судоходным, и ходили по нему утлые долбленки аборигенов. Пусть наши видения вынашивают в себе песчаные яды. Не могут же те яды уносить и возвращать разные предметы, даже отдавая те, что нам не принадлежат».

Здесь путешественник говорит о телепортации, об общениях с призрачными существами, ее осуществляющими: «На день-два из наших мешков бесследно исчезали ножи, булавки, фляги со спиртом, хина, брикеты пороха и запасы дроби. Дважды пропадал мой дневник. Поиски, сопровождаемые взаимными подозрениями в розыгрышах, не приводили ни к чему. Предметы, необходимые нам, сами собой возвращались. Я видел обнаженные по локоть руки подсовывающие их. К вору обратился, без гнева осведомившись, кто он и как делает неприятности. Наблюдалось это при костре ночью. Вор предстал призраком покойного нашего товарища Уолтера Аудни. Ответил он, что проделывает шутки, чтобы мы не забывали о нем. Проделывает, оборачивая твердые предметы в свой разряженный дух, что возможно только у воды в Сахаре и поблизости от некоторых других водоемов Земли. Аудни сказал, что теперь он помогает нам во всем.

Общение с призраком конкретного Аудни, бесспорно, проистекает из болезненного состояния моего в условиях Сахары, как мы поняли, отличающейся преследующими нагромождениями миражей, мозговых аффектов. Исчезновение предметов, очевидно, принадлежит к дополнительной составляющей окружающего мира, еще не познанной человеком».

Озеро Чад, или Нги-Буль, уникально парадоксами. Поэтому последние пять десятилетий ученые пытаются разобраться в его аномалиях. Как не вспомнить слова гениального Льва Ландау: «Отличие современной науки в том, что человек может понять вещи, которые он не в силах вообразить».

…Три англичанина добрались наконец благополучно до озера Чад. Они были первыми европейцами на его берегах. Клаппертон вскоре отправился на запад, чтобы дойти до Сокото, но по дороге умер от «коварной лихорадки». Аудни и Дэнхем остались на месте, чтобы более тщательно исследовать озеро Чад.

Дэнхем позднее писал: «При виде озера мое сердце сильно забилось от нахлынувших чувств, ибо я был уверен, что это озеро является ключом к великой цели наших исследований».

Англичане не нашли у озера Чад того, чего они искали, то есть места слияния Нила с Нигером. Однако уже одно опровержение неверного старого тезиса было большим достижением. Да и само озеро Чад являло собой достаточно интересный объект для научной работы.

Геологическая история этого озера, площадь которого в период дождей достигает двадцати двух тысяч квадратных километров, ныне представляется следующим образом. Приблизительно во времена неолита из девственных лесов юга вследствие стихийного прорыва в область теперешнего озера Чад, где еще громоздились дюны третичного периода, устремилась вода, которая выровняла эту область. Так возникли большие равнины Борну, Багирми, Вадаи и Канем. В те времена поверхность озера Чад, по всей вероятности, была в несколько раз больше, чем теперь. Отсюда вода, видимо, устремлялась через низину нынешнего Бахр-эль-Газаля в низину реки Боделе. Эта река и «древний Чад» на всем его пространстве затем стали, вероятно, жертвами прогрессирующего высыхания Сахары.

Название «озеро Чад» способно ввести в заблуждение, так как в настоящее время речь может идти лишь о большом болоте. Его средняя глубина примерно полтора метра и только в некоторых местах доходит до четырех метров. Поверхность озера постоянно меняется. В период дождей озеро становится не глубже, а шире, то есть разливается на много тысяч квадратных километров.

Однако в результате сильнейшего испарения во время сухого периода озеро снова принимает прежние размеры. Кроме того, реки с юга приносят значительное количество песка, оседающего на южном берегу озера и образующего новую почву. Так озеро медленно передвигается к северо-востоку навстречу пустыне, которая, в свою очередь, движется на юг. На севере озера уже сталкиваются вода и песчаные дюны. Здесь переход от воды к суше почти неуловим. Посреди озера – острова, ближе к берегу они становятся все больше и многочисленнее. Эти острова, однако, не что иное, как песчаные дюны, закрепившиеся в воде.

Генрих Барт очень живо описал впечатления путешественника при первой встрече с озером Чад.

«После четырехкилометровой поездки верхом по голой и безжизненной степи мы ступили на заболоченную почву; вскоре вода дошла нам до колен – учтите, что мы сидели в седле. Через некоторое время я уже мог, перегнувшись в седле, достать воду ртом. Я имел возможность убедиться в том, что она абсолютно пресная и что бытовавшее в Европе мнение, будто вода озера Чад должна быть соленой, так как из озера нет оттока, покоится на ничем не обоснованном предубеждении».

Наблюдения Барта подтвердились. В настоящее время предполагают, что у озера Чад имеются подземные стоки, которые обеспечивают соответствующий дренаж и препятствуют засолению озера.

Кстати, в описываемое Бартом время озеро Чад и его окрестности были еще настоящим раем для животного мира. Густав Нахтигаль рассказывал после своей поездки на озеро: «Здесь находило корм неисчислимое множество водяных птиц, а рядом с поселком стоял слон, который утолял жажду и поливал хоботом свое могучее тело. Когда я подбежал к соседнему участку озера, то увидел в воде от двадцати до тридцати гиппопотамов».

Древняя фауна, которая, по всей вероятности, была тогда распространена на большей части Великой пустыни, сохранялась в районе озера Чад до тех пор, пока тут не появились европейские охотники на крупного зверя.

Области вокруг озера свидетельствуют о раннем появлении здесь человека.

За последние годы в этих местах было найдено около двенадцати тысяч предметов, относящихся к древней цивилизации. Они поведали нам о том, что здесь умели отливать бронзу и довели до совершенства гончарное дело. Статуэтки, украшения, фигуры танцоров в масках, мифические существа и животные указывают на некоторую связь как с древней культурой долины Нила, так и с культурой Западной Африки. Вполне возможно, что район вокруг озера Чад, ставший с X в. центром сильного государства Канем-Борну, и до этого времени играл важную посредническую роль в контактах между различными культурами Африки.

Генрих Барт, исследователь озера Чад, родился в 1821 г. в Гамбурге, изучал древнюю историю и филологию, а затем переключился на географию. В двадцать четыре года он путешествовал по странам африканского побережья Средиземного моря; в двадцать восемь лет присоединился в Триполи к английской экспедиции, целью которой было завязать торговые отношения со странами Судана. К этой экспедиции, возглавляемой англичанином Джеймсом Ричардсоном, примкнул и гамбуржец Адольф Овервэг. Экспедиция отправилась 23 марта 1850 г. из Триполи, ее маршрут проходил через Мурзук, Гат, а затем через нагорье Аир. Через Тинтеллюст она направилась на юг, однако Барт предпринял вылазку в Агадес.

На этот город, как и на все озеро Чад, постепенно наступала пустыня. За несколько лет до посещения Бартом Агадеса часть его жителей ушла в Нигерию. В Сокото, на южной границе пустыни, беженцы рассказывали, что песчаная буря погребла их родной город. Очень может быть, что была сделана попытка возродить к жизни засыпанный Агадес. Жители Сахары не легко сдаются, и все же Агадес в течение многих веков переживает неотвратимый упадок.

Добросовестный Барт за время своего краткого пребывания в Агадесе старался собрать как можно больше сведений о его истории. Так, он узнал, что город был основан в середине XV в. (что совпадает с сообщениями арабского путешественника Льва Африканского, который после посещения Агадеса в 1526 г. отмечал, что он «является совершенно новым городом»). В 1515 г. город был завоеван властелином державы Сонгаи Мухаммедом, якобы изгнавшим из него пять берберских племен, которые основали Агадес как промежуточную стоянку на караванном пути. Барт, кстати, во время своего пребывания в Агадесе обнаружил, что жители разговаривают на диалекте сонгайского языка с сильной берберской примесью. Приведем точное описание Агадеса, каким увидел его Барт.

«Город Агадес расположен на равнинной местности, которая разнообразится лишь небольшими холмами из обломочных пород. На прямой линии, образовавшейся из террас низких домов, кроме приблизительно пятидесяти двухэтажных домов, возвышается только высокая башня Месалладж… Население, включая рабов, я оцениваю в семь тысяч. Общее впечатление от Агадеса, что это опустевший город. Везде видны следы былого блеска. Даже в самых важных частях города, в его центре, большинство жилищ лежит в руинах; от многочисленного в прошлом населения осталось очень немного. На зубцах разрушенных стен вокруг рыночной площади сидят голодные коршуны, готовые кинуться на любые отходы».

Агадес никогда не числился «столицей», ибо в Аире никогда не было централизованного государства. И все же в зените своей славы город насчитывал около тридцати тысяч жителей.

Упадок его в конечном счете самым тесным образом связан с проникновением французов. Аменокал Агадеса Каоссек после вторжения колониальных войск в Аир бежал в Феццан. В 1914 г. он вернулся. Совместно с назначенным французами преемником Тегамой он втайне подготовил восстание 1917 г. Историки назвали его «революцией» туарегов. Восставшие туареги вначале действовали весьма успешно, однако должны были отступить перед дополнительно вызванными колониальными войсками. Французы подавили восстание. Каоссен с тех пор бесследно исчез. Аменокалу Тегаме удалось бежать, однако позднее – в Бильме – он был схвачен французским патрулем верблюжьей кавалерии и доставлен в Агадес, где его предали суду. В 1922 г. в тюрьме Тегама покончил жизнь самоубийством. Французы назначили нового аменокала, по имени Омар– бесхарактерного, податливого человека, который был в руках французских «советников» словно воск.

Для Агадеса, как и всего Аира, подавление восстания было равносильно смерти. Тридцать тысяч туарегов покинули родные места, чтобы поселиться в южных эмиратах Кано и Кацины, входящих в настоящее время в Нигерию. Сады Аира были занесены песком, колодцы разрушались. Многие местности, которые посетил Барт, ныне нельзя отыскать ни на одной карте. Позднейшие попытки колониальных властей снова поселить здесь туарегов не имели успеха. В путевых заметках, опубликованных в 1935 г., можно прочитать: «Мы стоим перед дворцом властелина царства теней (полностью зависящего от Франции султана Агадеса. – Н.Н.). Длинный проход ведет во внутренний двор, где пережевывают свою жвачку верблюды и где по вечерам слуги разводят огонь. Возле дверей нет больше стражей… Через темное помещение мы попадаем в маленький тронный зал; в углу, побеленном известью, трон султана – очень грубая работа из глины и камня. Сводчатый потолок. Все отдает тленом, затхлостью и безмолвием. Все в прошлом. Здесь нашли себе приют летучие мыши и совы, а тишина пустыни делает пребывание в этом бывшем городе еще более невыносимым».

Экспедиция, участником которой был Барт, достигла наконец озера Чад. На северной границе государства Борну трое путешественников расстались, чтобы разными путями дойти до столицы Борну – Куки. Ричардсон погиб на этом отрезке пути. Когда Барт и Овервэг затем встретились в Куке – 5 мая 1851 г., дальнейшее руководство экспедицией взял на себя Барт. Базируясь в Куке, оба пересекли – один раз вместе, а в другой – порознь – Борну и Канем. Больше года они путешествовали по Центральной Африке. Затем погиб и Овервэг, не вынесший непомерных трудностей перехода через пустыню. Барт же хотел посетить Томбукту. С этой целью он из Куки отправился верхом на верблюде через саванну на запад. В районе Зиндера он дошел до Нигера, а отсюда направился в Томбукту.

«Первое впечатление от города, столь давно ставшего заветной целью моего путешествия, – писал Барт, – было не очень благоприятным. Я увидел небо, сплошь затянутое тучами; воздух был насыщен песком; темные, грязные глиняные сооружения города, не освещенные солнцем, почти слились с окружающим их песком и щебнем. Я не успел как следует оглядеться, как из города нам навстречу уже потянулась толпа людей, жаждавших приветствовать чужестранца. Этот миг я никогда не забуду… Хотя улицы и переулки, куда мы поначалу ступили, и были настолько узки, что два наездника не могли бы разъехаться, все же многолюдие и зажиточный вид этой части города произвели на меня сильное впечатление».

Когда Барт вернулся в Германию и подробнейшим образом описал свои впечатления, некоторые люди у него на родине сделали их предметом самого скрупулезного изучения, так как усмотрели в исследованиях ученого возможную отправную точку для колониальных завоеваний. В этом отношении большой интерес представляет собой письмо прославленного натуралиста Александра Гумбольдта Барту. Гумбольдт писал Барту, после того как тот закончил в 1855 г. свое большое путешествие по Африке: «Мне приятно Вас известить, что завтра в среду в 15.00 Вы приглашены в Сан-Суси на обед к королю… У меня не хватает слов, чтобы выразить, с каким нетерпением король, столь живо интересующийся Африкой, ждет встречи с человеком, благородным мужеством, истинным исследовательским духом и глубокими, многосторонними знаниями которого он столь долго восхищался».

Ни Барт, ни Гумбольдт не могли в то время предвидеть, что как монарх, так и промышленники и политики интересовались не Африкой, как таковой, а лишь возможностью превращения ее в колонию…

Добавить комментарий