Микеланджело Буонарроти было 33 года, когда папа Юлий II снова призвал его в Рим. Микеланджело был уверен, что теперь уж точно он продолжит работу над грандиозной гробницей папы, но Юлий заговорил совсем о другом: Сикстинская капелла... Надобно расписать свод...
Микеланджело пришел в ярость. Он считал живопись низшим, в сравнении со скульптурой, родом искусства. Папа мягко настаивал. Потом он считал, что уговорил художника, но это было не так. Микеланджело согласился, потому что понял: надо доказать! Надо доказать, что ты — Богом меченный, что ты — Мастер, что нет ничего такого, что было бы неподвластно твоей воле!
А он действительно был меченый. Жизнь зажгла и раздула в нем неистовое пламя творца, пожирающее все и всех. Еще в XVIII веке на стенах родительского дома можно было разглядеть осыпающиеся рисунки маленького мальчика, сделанные угольком из печки. Отец считал профессию художника недостойной славной фамилии Буонарроти, но сын был непреклонен, и, умирая, отец гордился им. Мальчишкой сопливым поправлял рисунки Доменико Гирландайо, своего первого и последнего учителя. Всем сверстникам дерзил постоянно.
Один из них — Торриджиани — сломал ему нос и так вошел в историю мировой культуры. Когда одногодки его пили вино и танцевали с девчонками, он сидел в холодном подвале монастыря Святого Духа и срезал кожу с покойников: изучал сочленения мышц и пределы свободы суставов. За всю огромную жизнь свою не сделал он ни в живописи, ни в скульптуре даже малейшей анатомической ошибки, и никто из художников всех времен не знал человеческое тело лучше Микеланджело.
Быть всегда первым и непревзойденным! Он не мог иначе. Соревновался в рисунке с Леонардо да Винчи и победил. Ссорился со всеми окружающими, кроме верного слуги Урбино. Не знал женщин, не был женат. Только в 60 лет подружился с очень умной и талантливой женщиной — Викторией Колонна. Ослепительный хоровод королей, герцогов, кардиналов — тиранов и покровителей, религиозных фанатиков и праздных развратников — кружился вокруг него всю жизнь. Он пережил 13 римских пап, и каждый из них считал его своим слугой. Да, он работал на них, но слугой не был. Когда говорят об "обстоятельствах, принудивших художника..." и т. д., я сразу вспоминаю Микеланджело и понимаю, что все это — чепуха, что первичен все-таки художник, а не обстоятельства.
... Сикстину начал со строительных лесов. Знаменитый архитектор Браманте предложил спустить из отверстий в потолке канаты и на них подвесить помост.
— А что делать с дырками, когда я кончу работу? — спросил Микеланджело.
— Тогда что-нибудь придумаем, — махнул рукой архитектор. (Как-то чисто по-русски, не правда ли?)
Микеланджело сморщил сломанный нос...
Он построил по своим чертежам классические леса, не касавшиеся стен и не царапавшие фрески. Он запретил кому бы то ни было входить в капеллу, кроме рабочего, растиравшего краски, и папы римского. Однажды, когда Микеланджело отлучился, в капеллу зашел Рафаэль. Искусствоведы утверждают, что с этого дня великий художник стал другим.
Никогда не понимал и читать не люблю описания картин и толкований музыки. Рассказать можно сюжет, а не картину. В крайнем случае передать личное восприятие, но кого это интересует? Я не могу и не хочу описывать фрески Сикстины. Юлий II просил изобразить на своде 12 ангелов. Микеланджело нарисовал 12 апостолов и сивилл, которые являются лишь обрамлением гигантской картины, с сотнями фигур, которые рассказывают о сотворении мира, грехопадении, о Христе, о жизни, о смерти.
... Поначалу он сам вызвал из Флоренции несколько помощников — даровитых художников. Писали вместе. Потом Мастер пропал, художники искали его, не нашли, уехали домой. А он этого и ждал! Пришел, соскоблил все, прежде написанное, переписал сам. Хотел, чтобы все тут было его, только его! Он не работал на лесах, он, можно сказать, жил там. Туда поднимали ему еду, оттуда спускали ночной горшок. Работал весь день, а когда становилось темно, зажигал фонарь и продолжал писать.
Он спустился со своих лесов через четыре года. Одежду с него срезали ножом: капающая с потолка краска превратила ее в панцирь. Он плохо видел, читал своего любимого Данте, только держа книгу над собой. Сегодня туристам в капелле дают зеркало, чтобы не уставала шея, а он работал четыре года, запрокинув голову. Потом еще восемь лет на алтарной стене Сикстинской капеллы он писал "Страшный суд" — самую знаменитую фреску в истории человечества.
Он умер в своем доме в Риме, не дожив несколько дней до 89 лет.