Пожалуй, мы так до конца и не осознали, что произошло 26 апреля 1986 года. Одно из самых распространенных заблуждений — на Чернобыльской АЭС произошла авария. Более точное суждение, но тоже ошибочное: мы пережили ядерную катастрофу. Мир так и не понял, что Чернобыль-86 не имеет прошедшего времени. Уже почти 20 лет мы живем с ним ежедневно и ежечасно, страдая от катастрофы кто в большей, кто в меньшей степени.
Крупнейшая в мире техногенная катастрофа с первых своих минут была усугублена ложью. Мы были обречены на Чернобыль всей прежней жизнью государства. Почему взорвался реактор, ясности нет и поныне. А ложью была официальная версия советского правительства, предоставленная на конференцию МАГАТЭ в августе 86-го, по которой вся вина возлагалась на персонал ЧАЭС...
Парадокс состоял в том, что главой советской делегации в Вене был человек высокой нравственности, ученый с мировым именем и безупречной репутацией, академик Валерий Легасов. Имя этого человека уже было гарантом правдивости представляемых документов, и возможно, в этом и был иезуитский умысел политического руководства СССР — назначить главой делегации ученого кристальной честности...
Валерий Алексеевич Легасов покончил жизнь самоубийством во вторую годовщину Чернобыля. Причины, побудившие его к этому, остаются загадкой и сегодня.
1. Зона
По материалам Л. Капелюшного, «Известия»
Как выглядит Зона, рассказать невозможно. Пожалуй, так же невозможно, как описать мертвого человека, которого знал живым. Тем более что глаз в Зоне скоро привыкает и к безлюдным полям в бурьянах, и к мертвым селам вдоль шоссе, и к остовам рассроченных тракторов и экскаваторов, к баржам, катерам и ракетам на подводных крыльях в сером льду Припяти. Даже знаки радиационной опасности, предупреждающие, куда совать нос не следует, не вызывают эмоций. Да и стоят они скорее для новичков, старожилы Зоны и так знают — радиация везде. Опаснее всего лес, низины. Сказать, что никто туда ни ногой,— соврать. Народ «места знает» и не только по теплу пробавляется рыбалкой, а и на весеннем льду Припяти любители выуживают судака. Вопреки всем запретам ходят и на охоту, зверья развелось много. Правда, удачный выстрел не всегда означает удачную охоту. «Такого кабана завалил, хоть на международную выставку, — рассказывал новый знакомец, — а проверил дозиметром — ахнул. Тысячу рентген высветило. Пришлось закопать».
По периметру Зона обнесена колючкой, на шоссе при выезде — КПП. При выезде обязательно нужно пройти через «рамку» — дозиметрический контроль. Но у строгого режима есть «смягчающие возможности»: в ограждении — уйма прорех, через которые идут и едут все, кто избегает общения с милицейским кордоном.
После того как к лету 86-го из реактора вылетело все, что могло вылететь, стали более или менее известны масштабы радиационного загрязнения. Опасную для проживания человека территорию очертили циркулем. Центр — ЧАЭС, радиус — 30 километров. Попавшие в круг села эвакуировали. Как быть с отчуждаемыми землями, вопрос тогда представлялся второстепенным.
Главная забота — разрушенный реактор, строительство саркофага. На это были брошены колоссальные людские и материальные ресурсы. Как бывает только на войне, не считались не только с затратами, но и с людьми. И недаром ветераны-чернобыльцы так и делят теперь свою жизнь — до войны, после войны.
После — это поздней осенью, когда разрушенный взрывом реактор закрыли и радиационная ситуация стабилизировалась. И встал вопрос: что делать с Зоной? Какой ей быть? Зачем быть и надолго ли?
Теперь совершенно очевидно — ей быть на века. Похоже, чисто психологически к такому выводу мы готовы не были. Потрачены сумасшедшие деньги и усилия на дезактивацию сел, куда так и не вернулись люди. На так называемую реэвакуацию, когда Киевский обком партии бросил клич: кто хочет домой — езжайте! И люди, естественно, поехали, благодаря чему и создалась беспрецедентная ситуация — в запретной зоне вполне законно проживает около тысячи человек. Только прописаны они все не в своих домах, а... в соседнем районе. В Иванкове.
Специалистам изначально было понятно: Зона является уникальным полигоном для научных наблюдений и исследований. Были созданы и работают поныне подразделения по изучению влияния радиации на растения и животных, радиационного контроля и дозиметрии, по захоронению радиоактивных отходов и контролю за ними, по дезактивации, слежению за процессами, идущими в саркофаге, и т. д. Потом поняли — усилия нужно координировать.
О том, что Зона есть, что там работают, я вроде знал и раньше. Но Чернобыль меня поразил — не то что не пустыня, а вполне обитаемый город. По вечерам светились окна всех многоэтажек, работают Дом культуры, столовые и магазины, службы быта и гостиницы, автостанция, Ильинская церковь.
В самом Чернобыле населения — около 50 человек. Остальные — персонал. Численность его в Зоне, по разным источникам, разная — от 15 до 17 тысяч. 120 организаций и предприятий. Здесь необходимо уточнить, что ЧАЭС и ее работники — около шести тысяч человек — только значатся «за Зоной», но отношения к ней не имеют. У них — своя, десятикилометровая Зона, со специальным режимом.
Работают в Зоне вахтовым методом, на полном обеспечении — жилье, питание, одежда. Платят вахтовикам двойной оклад, вакансий, можно сказать, нет. Но ошибочно полагать, что они деньжищи лопатой гребут — средний заработок в пределах 120—150 долларов в месяц.
Что держит здесь людей, сказать трудно. Возможно, у Зоны есть какое-то свое, особое притяжение.
Меня всегда занимало: почему Зона тридцатикилометровая? Почему не 25 или, скажем, не 31?
Причина, оказалось, тому простая. По регламенту возле каждой АЭС ведутся радиационные наблюдения в районе 30 километров. Поданным шести контрольных постов, в момент взрыва и определили — заражено и опасно. Потом оказалось, что нет такого циркуля, которым можно очертить пределы загрязнения. К землям отчуждения прибавилась зона обязательного отселения. К ней — зона гарантированного (по желанию) отселения. А уж к этой — зона усиленного радиационного контроля, в которую входит и Киев. 12 украинских областей — 3 миллиона 100 тысяч гектаров плодородных земель — густо засеяны радиоактивным цезием. Потекли, как и напророчено в Апокалипсисе, в моря горькие от звезды Полынь-реки, потому что чернобыль с украинского — полынь обычная...
К украинской Зоне примыкает белорусская, носящая теперь название Полесского государственного радиационно-экологического заповедника. 215 тысяч гектаров. Директор заповедника Николай Воронецкий рассказывал мне: ситуация в Белоруссии такая, что вывести из оборота все зараженные земли невозможно. Из 500 тысяч гектаров пришлось людей отселять, а миллионы так и живут на радиоактивной грязи. Поэтому, как ни горько, в белорусской зоне идет поиск оптимальных методов хозяйствования. Уже плодоносят персиковые и абрикосовые сады, растут арбузы и зерновые (пока — на спирт), заложили плантации хмеля.
Передо мной — карта радиационного загрязнения Европы, совместный труд ученых многих стран. То, что первой подняла тревогу после взрыва реактора Швеция, общеизвестно. Но радиация накрыла Австрию, Болгарию, Венгрию, Италию, Норвегию, Польшу, Румынию, Англию, Турцию, Грецию, Германию, Финляндию, Югославию. Не рискну утверждать, что за Европой — чисто. В одном исследовании я вычитал, что чернобыльские радионуклиды находили даже в Бразилии. И пусть дремучий ветер занес в дальние края малую толику нашей беды, пусть она не превышает предельно допустимые дозы. Пусть за три десятилетия цезий распадется. Важно понять, что Чернобыль — катастрофа планетарная.
Правила в Зоне такие. При выезде на работу хоть на лесоповал (а объединение «Чернобыльлес» выполняет большой объем работы), хоть на контрольные радиологические посты, и уж само собой в Припять, сначала — санпропускник. Переодевание и переобувание. При возвращении — та же процедура. Радиофобией в Зоне давно переболели и правил держатся незыблемо не из страха, а понимания — где работают, с чем имеют дело.
За десятилетие уровень радиации по Зоне снизился примерно в сто раз. Но средние показатели загрязненности примерно то же, что средняя температура по больнице. Радионуклиды легли где густо, где — так себе, где и вовсе пусто. Есть пятна, где и сегодня можно за день-два набрать годовую дозу облучения. Поэтому все работы ведутся с благословения Управления радиационного и дозиметрического контроля (УРДК). Служба большая — около 350 человек. Мне повезло на знакомство с одним из ведущих ее специалистов — Андреем Сухоручкиным. До чернобыльской беды он «даром ел хлеб» в одном из НИИ Госкомгидромета СССР — был руководителем темы по изучению влияния возможной аварии на АЭС на окружающую среду. Дармовым хлебом ему в открытую кололи глаза, так как считалось, что на советских АЭС аварии невозможны. Это не анекдот — так заявляли официально.
5 мая Андрей Константинович со своей командой, человек 12—15, летел в Киев с приборами, оборудованием. Кроме них, в самолете не было ни души. В Бориспольском аэропорту наблюдалось столпотворение — народ готов был лететь любым рейсом в любую сторону — подальше от радиации. Это не пикантная деталь, а факт, за которым стоит многое. В Чернобыль тогда со всех концов Союза специалисты собирались, которых потом назовут ликвидаторами. Летели потому, что радиологов, дозиметристов, дезактиваторщиков, ядерщиков на Украине просто не было. Вся эта наука и практика были сосредоточены в России. И вплоть до распада СССР основное ядро специалистов-ликвидаторов в Чернобыле, по сегодняшней терминологии, были вахтовики-иностранцы. Тогда по окончании вахты в Москву уходил специальный поезд...
Как нетрудно догадаться, Андрей Сухоручкин и в мае 86-го знал, куда едет и что за штука радиация. Он предупреждал меня: упаси Бог делать из меня героя, нас тут таких сотни были. Вот благодаря этим сотням и создана система радиационного мониторинга.
У Чернобыля есть главное отличие от всех известных миру ядерных взрывов. Из реактора вынесло мельчайшее — размером в микроны — ядерное топливо, так называемые «горячие частицы». В радиусе 40 километров вокруг ЧАЭС они легли с плотностью до 100 тысяч на квадратный метр. Чем ближе к станции, тем гуще. Поэтому Зона — живое радиоактивное поле. Надолго?
Полный распад плутония наступит через 23 тысячи лет. Величина эта не поддается осмыслению, и чернобыльская наука говорит о тысячелетиях посмеиваясь. Серьезнее — о периоде полураспада трансурановых элементов, по физике на это уйдет триста лет. В прогнозах и рассуждениях эти три столетия определяются как срок, за который нужно создать временные хранилища радиоактивных отходов. Что же касается «горячих частиц», они будут лежать. Погружаться в почву. И будут безобидны, если не разгуливать по загрязненным местам, потому что под зеленой ли травой, под снегом ли земля эта на века обречена быть горячей.
Пока радионуклиды лежат в земле — худо, но терпимо. Когда поднимаются в воздух — плохо, мы ими дышим. И уж совсем скверно, когда оказываются в воде, — их активность мгновенно увеличивается в тысячу раз. За прошедшие годы у радиологической службы были две серьезные тревоги. Это зимнее наводнение 87-го, когда Припять вышла из берегов и смывала радиацию с пойм. И страшные пожары лета 92-го года. Горели леса, торфяники, брошенные села. Сколько поднялось радиации с дымами и куда ее унесло, куда течет с вешними ручьями стронций — разговор особый.
Не грех сегодня напомнить: главный и самый мощный удар радиации в 86-м приняли на себя солдаты. Бросали их в самое пекло — совковыми лопатами сбрасывать ядерное топливо и графит в развал, собирать его вокруг станции. Солдатики же погасили высочайшие уровни радиации на промплощадке — на профессиональном языке это называется дезактивацией. В защитных балахонах и масках они же держали оборону по периметру запретный зоны, отмывая выходящий из района катастрофы транспорт. На ликвидацию последствий аварии было брошено 210 воинских частей, около 340 тысяч военнослужащих. Потом, после войны, эстафету у них приняло цивильное специальное предприятие — «Комплекс». Обращение с радиоактивными отходами и дезактивация — его хлеб.
Более 500 человек «Комплекса» уже десять лет занимаются тем же, что и солдатики в первые дни аварии. И конца их работе пока не видно.
По украинскому законодательству все, что в Зоне,— радиоактивные отходы. Два города — Чернобыль и Припять, около 80 брошенных сел с техникой, мастерскими и фермами, зараженные леса, недостроенные блоки атомной и сама ЧАЭС, пока еще работающая. Само собой — саркофаг. Разбросанные по Зоне 800 могильников, где наспех хоронили радиацию в первый год аварии, не ведя толком учета, ни что, ни сколько закапывают. Не так и много времени прошло, а уже приходится гадать: где что лежит?
У того времени были своя логика, свой здравый смысл. На околице Припяти стоял знаменитый, около 400 гектаров, Рыжий лес, тот, что в первые дни буквально сгорел от радиации. Он получил разовую дозу 12—13 тысяч рентген и так «светил», что водители проскакивали мимо пулей. И чем ближе была весна 87-го, тем чаще заседали комиссии: что делать? Достаточно искры, чтобы лес вспыхнул. И тогда неизвестно, находили бы в Бразилии отдельные частицы или тысячи. Рыжий лес свалили танками и «батами», вырыли траншеи, засыпали. Грунтовые воды в Полесье — копни и достанешь. Вот сейчас специалисты и размышляют: что будет дальше?
Два чернобыльских села — Буряковка и Россохи — непременно станут известны всему миру. Их именами названы временные хранилища радиоактивных отходов, два гигантских кладбища, аналогов которым нет и, дай Бог, чтобы не было нигде. В Россохи согнали технику, набравшую таких доз, что уже никакая дезактивация не поможет. Бульдозеры и тракторы, экскаваторы, танки, бетоновозы, большегрузные автомобили, вертолеты — более 1600 единиц. Все это приехало и прилетело в «отстойник» своим ходом, и ни одна машина уже никогда оттуда не уедет. Раскурочили.
Меня поразила Буряковка. Представьте огромное рыжее поле (супески), где по строгой геометрии вырыто тридцать траншей. Сто метров в длину и 16 — в ширину каждая. 23 уже заполнены. В каждой — 22,5 тысячи кубометров твердых отходов.
Начальник «Комплекса» Владимир Жилинский рассказывал, что поначалу заполняли по 2—3 траншеи в год, теперь — возможности не те, скудно с деньгами, да и горячки поубавилось. Хоронят в среднем 10 тысяч кубометров в год. Хоронят «на время». Безопасность буряковских траншей рассчитана на 20—30 лет. Потом все нужно выкапывать, компактировать, перерабатывать. «Необходимы хорошо оборудованные приборами слежения хранилища, которые приняли бы радиоактивные отходы Зоны хотя бы лет на 300. К тому времени их активность снизится. У наших потомков, наверное, появятся новые технологии, новые знания, и они смогут обезопасить себя от Чернобыля на последующие тысячелетия»,— считает В. Жилинский, отставной полковник с хорошей школой Семипалатинского полигона.
Совпадение, в котором ирония судьбы, — СП «Комплекс» располагается в Припяти, в здании бывшего горкома партии. Владимир Викторович беседует со мной в том самом кабинете, где первый секретарь снимал шкуру со строителей за медленные темпы сооружения ЧАЭС.
Видимо, был дальний прицел в том, что дезактиваторов размещали именно в Припяти. Была попытка «отмыть» в городе несколько зданий — школу, общежитие. Но оказалось, что после этого нужно немедленно приступать к ремонту. Так что эти здания чистые, но катастрофически разрушаются.
По официальным данным, из 2044 квадратных километров Зоны отчуждения 1856 загрязнено радиоактивным цезием, стронцием и плутонием. Суммарная мощность их только на поверхности почвы — 137 800 кюри. Прибавим к этому 380 тысяч кюри от временных хранилищ и захоронений радиоактивных материалов. Не мало? А между тем во время взрыва реактора на наше счастье из его жерла вылетело только 3,5 процента ядерного топлива. По самым смелым версиям — до 6 процентов. От 94 до 96,5 процента топлива и сегодня лежит в саркофаге.
2. Саркофаг
На 53-й отметке третьего блока за железной дверью с крепкими запорами есть окошко в ад 30 на 40 сантиметров с толстенным бронированным стеклом. Строго для служебных целей. Подозреваю, что это — один из секторов службы слежения за саркофагом, о котором мало кто знает на ЧАЭС. «В общем фон здесь безопасный, но долго глазеть не стоит», — предупредил меня мой проводник (сталкер, как теперь модно говорить).
В рассеянном свете прожектора висел серый, неживой какой-то туман. Торчали полуразрушенные бетонные балки и металлические конструкции. Я пялился вниз, в черноту, где и было жерло реактора с зависшей в нем «Еленой» — верхней крышкой. (Можно себе представить силу взрыва, если «Елена» — 12 метров в диаметре и трехметровой толщины — летала по блоку, как хоккейная шайба.) Но там взгляд тоже натыкался на плавающие в серых волнах обломки бетона.
За стеклом прозябал ядерный джинн, заточенный строителями десять лет назад.
Существует распространенное заблуждение, что саркофаг замуровал взбесившийся реактор, как египетская гробница, — намертво и навсегда. Но реактор жив, как живут в сказках куски разрубленного богатырем чудища, стремясь срастись и воскреснуть. Атомный ад существует по давно открытым законам физики, поведение джинна прогнозируемо, но иногда он выкидывает коленца, от которых у ученых пухнут головы. В 1990 году в одном из мест скопления топливосодержащих масс (ТСМ) началась саморегулируемая цепная реакция. Ее задавили, но почему она возникла — вопрос и по сей день.
Строительство саркофага (официально — объекта «Укрытие») было беспрецедентным по интенсивности, героизму и жертвенности, смелости инженерных решений. Это, к сожалению, малоизвестная страница чернобыльской катастрофы — главной задачей пропаганды тогда было, во-первых, успокоить народ, а во-вторых, показать и доказать, что советские люди «все могут» и успешно преодолевают последствия аварии. С мая 1986-го, когда по естественным, физическим законам резко уменьшился выброс радиоактивности, правительственная комиссия приняла решение о «долговременной консервации разрушенного энергоблока». Задача: защитить окружающую среду от выхода радионуклидов, установить контроль за оставшимся в реакторе топливом, снизить радиацию в разрушенном здании и снять реактор с эксплуатации. Мир подобной работы не знал.
Было 18 вариантов проекта. Условно они делились на две группы. По первой предлагалось соорудить над руиной герметичное здание огромных размеров. На это требовались колоссальные средства и время — полтора-два года. По второй — максимально использовать конструкции разрушенного блока. На них должны опираться вновь возводимые стены и кровля. На этом и остановились.
Строительство и создание проекта началось одновременно. Единственно возможный метод работы был дистанционный. Площадка тогда еще была усеяна выброшенным из реактора ядерным топливом и графитом. И не только у нас, беспечных советских, но и в мире не оказалось для такой ситуации ни надежных защитных костюмов, ни роботов, ни технологий.
Вблизи блока, если следовать нормам радиационной безопасности, можно было находиться секунды. И ходили к нему — на секунды, на минуты. Валерий Стародумов, один из ведущих специалистов, во время строительства рассказывал: дозиметры, рассчитанные на 10 тысяч рентген, зашкаливали, «глохли». И принцип в те дни был таков — прежде чем послать в высокие поля рядового рабочего, в разведку шло начальство. Валерий Михайлович один из 32 ликвидаторов, которые тогда получили по 1000 рентген.
Для облегчения работы, где только было возможно, установили телекамеры. Стащили в Чернобыль имевшуюся робототехнику. Неизвестная страница эпопеи, как наши инженеры-умельцы на ходу создавали манипуляторы. Один из них, ленинградский «Федя», прошел через все жесточайшие радиационные поля. Отлично показал себя «Немец» — и по лестничным маршам ходил, и по крыше реактора. Но были и неожиданности. Непонятно почему, но объемные соотношения на экранах искажались порой до неузнаваемости. Попадая в густую радиацию, человек иногда начинал делать совсем не то, что ему подробно растолковали, и пояснить свое поведение потом не мог. Но человек — понять еще можно. А роботы? Они тоже вели себя, мягко говоря, странно. Один вообще покончил жизнь самоубийством — взял и пошел в развал... Часто случалось, что радиоуправляемые манипуляторы отказывались выполнять команды, часто — путались. Потом пришло понимание, что разной интенсивности радиация по-разному радиопрозрачна. Что наше представление о воздействии излучения несколько, скажем так, упрощенное. Самопроизвольное формирование команд и непослушание роботов пояснялось тем, что электронные схемы в высоких полях разрушались. А как действует радиация на человека в больших и особенно в малых дозах, нам еще только предстоит понять.
Как это ни цинично может прозвучать, но самым надежным «роботом» на сооружении саркофага был человек. Солдат в частности. Через крышу разрушенного реактора прошло 3600 рядовых.
Какой должен получиться саркофаг, руководство знало. Какой получится — никто. Идея была такая. Северную разрушенную стену блока строят бетонными уступами. Фасад пострадавшей западной закрывали 50-метровой стальной стеной с контрфорсами. Ее пустотелые секции предполагали позже залить бетоном, что придавало прочность и защищало металл от коррозии. Потом передумали. С двух оставшихся сторон использовали сохранившиеся стены. Но прочность их была серьезно нарушена, поэтому по периметру укрепляли бетоном и стальными каркасами.
Управляемая дистанционно бетонная река текла в здание и расползалась там по своему усмотрению. Конструкции клали без крепежа. О герметизации стыков не могло быть речи, и позже окажется, что в саркофаге более тысячи квадратных метров щелей и дыр.
На объекте круглосуточно в течение пяти с половиной месяцев работало до 10 тысяч человек. Каждые две минуты подходила машина с бетоном. Его закачивали через инжекторы с расстояния 150—200 метров. Всего саркофаг поглотил более 300 тысяч кубометров бетона, среднесуточная укладка — 6 тысяч тонн. Смонтировали 7 тысяч тонн металлоконструкций. Если бы было принято награждать за работу машины, то высших наград удостоились бы краны «Демаг» и «Либхер», выдержавшие и радиацию, и бешеную нагрузку, они стоят на промплощадке и поныне.
Госкомиссия приняла саркофаг 30 ноября. В календаре чернобыльской катастрофы это первая победная дата. Радиационная опасность была спрятана. Надолго и надежно ли — этого тогда не знал никто. Но знали, что сюрпризы законсервированного блока непредсказуемо опасны, и одновременно с завершением строительства в нем устанавливали сеть датчиков. Для подавления активности ядерного топлива смонтировали систему подачи в реактор раствора метабората калия.
Георгий Нейхтман, в 1986-м — представитель ЧАЭС на стройке, рассказывает, что в те дни он с большим трудом отыскивал под реактором нужную трубу. Возле нее как раз были введены в опасную зону датчики температуры и гамма-излучения. Года через два точно в том месте, где проводились замеры, установили камеру промтелевидения. «Ну, думаю, как там мои "знакомые" поживают? Смотрю на экран и ничего не понимаю. Ни трубы, ни датчиков. Точно то место, спрашиваю? Точно... Вот и гадай — что куда девалось и почему?».
После победного митинга строителей пришел час вопросов: что в саркофаге лежит? как долго оно будет лежать? что с ним делать?
Проектный запас жизни «Укрытия» — 30 лет. Тогда думали, что сразу же начнутся работы по сооружению над временным укрытием постоянного, на века. Чем закончится перестройка, никто не мог предположить...
Первое испытание саркофаг держал в 1991-м. В чернобыльской зоне случилось землетрясение. Три балла. А про сейсмичность второпях забыли. Но саркофаг выдержал, а как он поведет себя, случись толчки сильнее? Идет время, в саркофаге местами и сейчас «светит» до 4 тысяч рентген, вредные окиси разъедали бетон и железо. И, скорее всего, проектные 30 лет и будут предельным сроком жизни «Укрытия».
За десять лет удалось, сколь это возможно, обследовать здание внутри и установить критические зоны. Их оказалось шесть. Все эти годы в немыслимо трудных условиях строители и монтажники укрепляли полуразрушенное здание. Ежедневно в саркофаге работают 120—150 человек.
Три беды живут за прочными стенами. Первая — пыль. Возможно, вы помните давние репортажи, как вертолетчики сбрасывали в жерло реактора мешки, гася радиоактивные выбросы и пожар. 5 тысяч тонн высыпали! В том числе — 40 тонн карбида бора, 800 тонн доломита, 1800 тонн песка и глины, 2400 тонн свинца. В сущности, два железнодорожных состава по 40 вагонов в каждом. Все это смешивалось в жерле с разрушенным на мельчайшие частицы ядерным топливом, разлеталось по всем закоулкам, сплавлялось в магму. Поэтому самая регулярная работа — пылеподавление. Без воды оно невозможно. И второй бедой стала вода.
Никто не знает точно, сколько за 10 лет натекло в саркофаг через щели. Но текло много и постоянно. Помимо этого, после аварии произошло подтопление блока грунтовыми водами. Подвальная часть саркофага полностью или частично в воде. В машзале ниже нулевой отметки накопилось около 2500 кубометров. В другом месте, повыше, еще около 500 кубов. Воды размывают топливосодержащие массы, с каждым годом в них растет концентрация цезия, изотопов урана и плутония. Ни технической возможности откачать, ни технологии переработать эту жижу пока нет. Эти «неорганизованные скопления воды» выше нулевой отметки могут выбраться наружу. А поскольку из более 1000 помещений саркофага удалось толком разведать только 30, остальные недоступны, то контролировать миграцию воды практически невозможно...
Серый туман в саркофаге, который я видел через окошко, 100-процентная влажность. Та масса химических элементов, что высыпалась в жерло, теперь превратилась в постоянные «кислотные дожди». Они тоже едят и бетон, и металл.
И наконец, самая большая печаль и загадка — ядерное топливо.
Четвертый реактор проработал всего 865 дней. На момент аварии в активной зоне было около 205 тонн ядерного топлива. Сколько вылетело в жерло, сколько и где теперь? Тут начинается «разгул» разногласий. Сходясь на том, что за пределы реакторного блока вынесло от 3,5 до 6 процентов, в саркофаге по разным оценкам лежит от 130 до 190 тонн. Разночтения, как видим, серьезные.
Активную зону реактора не просто разнесло взрывом. Находившееся там ядерное топливо и превратилось в пыль, и разлеталось кусками. Температура под 7 тысяч градусов превратила аварийный реактор в вулкан, все в нем расплавилось и потекло. Лава пошла по коридорам, прожигая себе ходы в слабых местах, образовывая наросты и подтеки. Мельчайшую ядерную пыль разнесло по всему блоку, она въелась в стены и потолки.
Потом, когда начнется плановое изучение саркофага, обратят внимание на причудливо меняющиеся цвета лавы, найдут «слоновью ногу» — огромных размеров поток остывшей лавы. Не будет только ответа на главный вопрос — сколько? Где? Как с ним быть, потому что пока топливо лежит в саркофаге, бояться нужно не Чернобыльской АЭС, а саркофага.
С первых дней на «Укрытии» работают в общей сложности 1100 человек: 600 — в научно-техническом центре и 500 — в производственном объединении. За десять лет они выполнили первую из поставленных задач — стабилизировали ситуацию внутри блока. Работа рутинная, грязная, незаметная. Но благодаря ей мир как-то и призабыл, что есть такой саркофаг. Евгений Белоусов, заместитель начальника объединения, в недавнем прошлом специалист-атомщик, рассказывал мне о рядовой, в общем, ситуации — откачке 180 тонн воды с маслом. Вручную, дедовскими насосами, с двумя «перевалками». Что эта жижа радиоактивна, полагаю, говорить не нужно. «Вроде и небольшой объем, но времени потратили прорву. И вот если прикинуть, что по таким же "технологиям" мы будем утилизировать все отходы, то потребуется никак не менее ста лет».
Как не было, так и нет специальной, защищающей от радиации одежды. В свинцовых доспехах много не наработаешь, поэтому рабочие уходят в саркофаг в обычных хлопчатобумажных спецовках. Рабочий день длится у кого несколько часов, у кого несколько минут. Мало-помалу в саркофаге проложили электрокабели, сделали освещение. Сейчас ближайшая задача — вентиляция. В 1995 году в саркофаге выполнен объем работ на 13 миллионов долларов. В основном они направлены на сохранение прочности объекта. На стабилизацию ситуации. Уже износились и меняются уникальные сигнальные системы «Шатер» и «Финиш», разработано новое поколение датчиков. От 1000 квадратных метров щелей осталось 150. Саркофаг отчистили от ржавчины и покрасили. И все вроде хорошо...
Хорошо, спрашивал я у моих собеседников, десять лет — на стабилизацию. На изучение проблемы. А дальше — что? 180—190 тонн ядерного топлива составляют реальную опасность, и не только для Украины. За десять лет мы только подобрались к главной проблеме. На ее решение нужны сотни миллионов, а ситуация в стране такова, что финансирование уменьшается. Собеседники вздыхали...
По официальной информации, в «Укрытии» идет разрушение лавообразных материалов, появление на них топливной пыли. В воде появились растворимые соли урана, а следовательно, увеличивается миграция обогащенного топлива внутри объекта. Не исключено, что вода найдет дорогу на волю. Как и не исключено, что безопасная сегодня лава может завтра ожить и заставить мир трепетать.
3. Станция
Семь месяцев после аварии ЧАЭС была в состоянии клинической смерти. В заглушённых реакторах трех блоков дремавшие атомные силы ждали своей участи: или на склад отработанного топлива, или — светить, и никаких гвоздей.
Кто действительно не ведал, что будет дальше, — это атомщики. Подобных по тяжести ситуаций мир не знал. В ней меркла казавшаяся доселе самой серьезной авария на станции «Три-Майл-Айленд» 28 апреля 1979 года в США. Американцы не заходили после нее в блок шесть лет.
Взрыв четвертого реактора практически вывел из строя всю АЭС. Площадка перед станцией была усыпана осколками графита, топливных сборок. Впоследствии с нее было вывезено 25 тысяч кубометров грязного грунта — его снимали радиоуправляемые бульдозеры; железобетонными плитами накрыли 187 тысяч квадратных метров площади. Помещения первого и второго блоков не пострадали от ударной волны, но сильно загрязнились. Третий был выведен из строя.
Кто действительно знал, что будет с Чернобыльской станцией, — это правительственная комиссия. Она только делала вид, что пребывает в сомнениях и раздумьях. И уже в мае в густую радиацию уцелевших блоков пошли солдаты химвойск. Они вручную отмывали гигантские помещения блоков, выскребая и вылизывая все закоулки. До августа было дезактивировано 1 миллион 362 тысячи квадратных метров производственных площадей — с оборудованием, приборными щитами, кабелями и трубопроводами.
Реакторы по плану должны были дать ток в октябре и ноябре 1986 года. Просчитались на месяц — ЧАЭС заработала в декабре.
Третий блок мало было несколько раз «выстирать», как первые два. Брат-близнец разрушенного реактора, он получил по соседству столько, что американцы туда не сунулись бы не шесть лет, а шесть веков. Были выбиты окна, двери, в стенах и крыше — проломы. Фрагменты активной зоны, графит и топливо четвертого реактора достались и третьему. Из 1100 помещений более 60 процентов набрались радиации в сотни раз больше нормы. В нижних этажах плескалось несколько тысяч тонн радиоактивной воды...
Тогда, в 1986-м, нам не нужно было спасаться от энергетического голода. Нужно было доказать, что советские могут все. Никто и никогда не считал, во что обошелся героизм, никто вообще не знал о беспрецедентной ситуации на третьем блоке. Его «побеждали» молча. Он встал в строй в 1987 году...
На фронтоне станции сиял обновленными красками лозунг: «Чернобыльская атомная работает на коммунизм!» Отмытый дезрас- творами Ильич встречал и провожат атомщиков испытующим взглядом.
Если бы СССР выжил в катаклизмах перестройки, ни о каком закрытии ЧАЭС речь бы не шла. Если бы они нами руководили и сегодня, то мы бы отмечали десятую годовщину победы над Чернобылем, а не его катастрофы.
В сегодняшней проблеме ЧАЭС, как жилы в электрическом кабеле, по-прежнему туго переплетены технические проблемы и политические пристрастия. Мировая общественность жаждет закрытия Чернобыльской станции, хотя главный вопрос, не почему она работает, а почему взорвалось.
Гостей на ЧАЭС водят по традиционному маршруту — по золотому (цвет панелей) коридору в турбинное отделение, на щиты автоматизированных систем, в огромный и пустынный зал с круглой чешуйчатой крышкой, под которой — реактор. И так до последнего тупика, где стоит плита красного гранита. За плитой — замурованный ход в четвертый блок, могила оператора Валерия Ходемчука. Ночью 26 апреля Валерий, услышав низкий страшный гул в помещении главного циркуляционного насоса, поднялся туда выяснить обстановку. Через несколько минут грянул атомный гром. Он погиб под обломками бетона, его тело так и не нашли. Это была первая жертва Чернобыля.
На большом щите управления третьего блока (БЩУ), точно таком же, какой стоял на четвертом реакторе, бросается в глаза красная кнопка — АЗ-5. Автоматическая защита-5. Самая эффективная и надежная из всех защит реактора. В роковую ночь здесь, на БЩУ-3, дежурил Александр Березин. Его должность была — СИУР. Старший инженер управления реактором. Он нажал свою АЗ-5, когда на четвертом грохнуло и заплясали все показатели приборов. Защита сработала...
Есть такое распространенное заблуждение — если бы СИУР на четвертом блоке нажал кнопку на пять, на десять секунд раньше. чернобыльское лихо миновало бы нас. Это заблуждение произросло из официальной версии советского правительства, представленной на Венской конференции МАГАТЭ в августе 1986-го. Она публично не опровергнута по сей день. Публично — это перед народом, а не на заседаниях специалистов. По сей день тень вины висит над СИУРом Леонидом Топтуновым, начальником смены Александром Акимовым и другими ребятами с четвертого блока. Многих из них уже нет в живых... Мертвые сраму не имут. Но честь с ними и после смерти. Между тем они были не виновниками катастрофы, а ее первыми жертвами, заложниками ядерной политики в стране.
Мы считаем невозможным для себя излагать техническую сторону аварии. Это с опаской и оговорками делают даже мировые авторитеты. Но общепризнано в научном мире, что уже в 00.28 минут 26 апреля, то есть за 55 минут до катастрофы, на четвертом реакторе произошли важные для безопасности события, реактор перешел в нерегламентное положение, при котором аварийная защита перестала быть гарантом гашения ядерной реакции. Такая нештатная ситуация должна была быть предусмотрена конструкторами. Реактор должен был заглушиться сам, без вмешательства человека.
Александр Березин, которому было в то время 27 лет, рассказывал, что это заблуждение, будто СИУРы были «приложением» к автоматике. Скорее наоборот. «Управление реактором было, в сущности, ручным. Мы не отрывались от кнопок, пальцы всегда были стерты до крови. Мы сидели за пультом безотрывно, в адском напряжении».
Никто по сей день не знает, что произошло на четвертом блоке, почему оператор нажал красную кнопку АЗ-5? «Исходным событием аварии явилось нажатие кнопки АЗ-5 в условиях, которые сложились в реакторе...» Этот парадоксальный на первый взгляд вывод — цитата из доклада комиссии Николая Штейнберга, который первым пошел «против течения» и попытался расследовать детективную историю ядерной катастрофы. Увы, это тоже неизвестная страница Чернобыля.
Главный инженер ЧАЭС Николай Александрович Штейнберг после аварии исключительно для повышения безопасности станции начал свое, необъявленное расследование: что и почему произошло? Вскоре его назначили заместителем председателя Госатомнадзора СССР. Печься о безопасности АЭС стало служебным долгом.
— Я не верю людям, которые заявляют, что «все знали». Лично я прозревал медленно, собирал доступную информацию. И пришел к выводу, что необходимо провести новый, более тщательный анализ причин и обстоятельств аварии. Новый, потому что уже был официальный отчет, принятый МАГАТЭ.
Штейнберга поддержал председатель Госатомнадзора СССР В. Малышев. Создали специальную комиссию. В конце 1990-го она завершила работу. В докладе выверяли каждое слово. Потом предложили Минэнерго СССР ознакомить с ним все атомные станции. В ответ — молчание. Но не бездействие. Началась подспудная суета. Госатомнадзор разослал свой доклад на отзыв во все причастные к аварии министерства и ведомства. Самые причастные — отмолчались. «И тогда мы убедились, что страна или те, кто от имени страны говорит, не заинтересованы в правде. Вадим Михайлович Малышев разрешил направить доклад в МАГАТЭ. Мы понимали, в какое щекотливое положение ставим эту международную межправительственную организацию. Признание нашей правоты для нее было одновременно и признанием того, что ее собственная версия 1986 года, повторявшая, в сущности, советский доклад, ошибочна».
Мне остается сожалеть, что 80-страничный доклад комиссии Штейнберга, совершивший крутой поворот в понимании причин и обстоятельств чернобыльской катастрофы, нигде и никогда не публиковался. Отправляя его в МАГАТЭ, комиссия Штейнберга приняла решение: работу «не секретить», но и в широкую печать не отдавать. Так она и существует по сей день — и доступная, и неизвестная.
Вот главные выводы Н. Штейнберга.
Создатель знал слабые места и возможные опасности реакторов РБМК задолго до аварии. В 1983 году при пуске первого блока на Игналинской АЭС и четвертого на Чернобыльской были выявлены недостатки, которые и стали причиной катастрофы в 1986-м. Тогда же, в 1983-м, Институт атомной энергии имени Курчатова официально уведомил об этом главного конструктора. Меры приняты не были.
1 мая 1986 года в докладной на имя генерального секретаря ЦК КПСС авторитетные специалисты изложили настоящие причины аварии. В конце мая такие же выводы были сделаны для ЦК КПСС Институтом Курчатова. специалистами Минэнерго.
Все — без ответа. Но принятые в июне на высшем уровне меры по повышению безопасности АЭС с реакторами РБМК подтверждают: настоящие причины были поняты и признаны. Однако в докладе на конференции МАГАТЭ звучали совершенно иные мотивы — виноваты «стрелочники». Доклад предварительно внимательно изучали в Политбюро...
Логическим завершением этой линии был суд над руководителями ЧАЭС. Перед слушанием дела Генеральная прокуратура подробно растолковала судьям, экспертам и обвинению, кто в чем виноват и кому что положено. И каково мнение ЦК. Поэтому процесс пошел гладко, без сучка, без задоринки. Свидетелей и экспертов, которые говорили «не то», выслушивали за две-три минуты.
По Штейнбергу, четыре из шести пунктов советского доклада о виновности персонала в 86-м были сфальсифицированы. Один — спорный. Последний можно трактовать двояко. Впервые было убедительно доказано, что представленные ранее в МАГАТЭ графики протекания аварии сдвинуты на 6,5 секунды. Для той ситуации каждая секунда равнялась векам. МАГАТЭ с выводами комиссии Штейнберга согласилось.
«Целый ряд вопросов, поставленных в нашей работе, остаются без ответа. Самое поразительное, на мой взгляд, что научно-тех- ническое исследование аварии так и не завершено. Весь мир ломает голову, почему взорвался чернобыльский реактор, и только у нас эти работы свернуты. Печально. Потому что речь идет отнюдь не о том, кто виноват, а о безопасности атомных станций. Она же не более, чем удовлетворительна».
После аварии в безопасность ЧАЭС вложено около 320 миллионов долларов. Они потрачены на устранение причин, приведших к беде. Станция по уровню безопасности (ссылаюсь на мнение специалистов ЧАЭС и Госкоматома Украины) не уступает аналогичным АЭС. В корне изменена подготовка кадров, принципы работы операторов. Если прежде: нет запрещения в регламенте — значит, можно, то теперь — не запрещено, значит, нельзя ни в коем случае. ЧАЭС работает стабильно, вырабатывая 15 процентов электроэнергии на Украине. После парламентских мораториев и шараханий от любви к ненависти и наоборот, что лихорадило кадры хуже землетрясения, на ЧАЭС стабилизировался коллектив, подобрались классные специалисты. Наконец, работающая станция задает определенный уровень безопасности всей зоне. Мало кто задумывается, что будет с саркофагом, являющимся производственным подразделением ЧАЭС, когда она закроется? Что делать еще с одним объектом, о котором никто никогда не бил тревогу. Он стоит рядышком с «Укрытием» — этакое неприметное серое здание, в котором хранится отработанное ядерное топливо. 35 тысяч кубометров твердых и около 20 тысяч жидких радиоактивных отходов?
Если Чернобыльскую атомную закрывать в наказание за аварию десятилетней давности, вычеркнуть из жизни как символ беды, то в этом, безусловно, пропагандистский смысл есть. Эффект? Будь она одна на реакторах РБМК — несомненный. Но ведь остаются Курская, Ленинградская, Смоленская и Иг- налинская атомные станции точно такие же. А реактор — это не мотор в мотоцикле, его заменить нельзя. Нужно выводить из эксплуатации станцию полностью. Может ли Украина, Россия и Литва остановить свои АЭС с РБМК и оказаться во мраке?
Слабо верится. Тогда что за смысл в атаках только на ЧАЭС?
Генеральный директор ЧАЭС Сергей Парашин, уставший от неопределенности, от того, что вожжи ядерной безопасности то и дело хватают в руки политики, ни черта в ней не понимающие, сказал слова, к которым есть смысл прислушаться: ЧАЭС более безопасна в рабочем режиме, чем в неопределенном. По его мнению, вывод станции из эксплуатации с решением всех технических, социальных и прочих проблем обойдется примерно в 4 миллиарда долларов. У Украины таких денег нет...
Я бы мог немало рассказать с примерами и цифрами, какая колоссальная работа проведена на Украине на атомных станциях после Чернобыля-86. Сотни миллионов долларов вложены в надежность куда более безопасных, чем чернобыльские, реакторов. Но спокойствие нации и мирового сообщества должно измеряться не миллионами и количеством мероприятий, а культурой безопасности. Это иная философия, иной уровень мышления. Эта неведомая нам культура зависима от экономической, политической и психологической стабильности общества.
Миллионы наших соотечественников так и не поняли, какая беда посыпалась на их головы с чернобыльским пеплом. Если даже в Припяти, где жили атомщики, ждали команд и не знали, как себя вести, то что говорить о селянах-полещуках? Существует катастрофическая бездна между атомной технологией, как высшим достижением разума, и общей культурой человека. И если хотите — всего народа, высших эшелонов власти. Даже сегодня, нахлебавшись радиационной беды, вы под угрозой расстрела не добьетесь у народонаселения ответа, как и от каких излучений беречься? Как разобраться в рентгенах, бэрах, беккерелях и зивертах — единицах измерения радиации? Никто из работающих в Зоне, и тем более просто живущих, не знает, какую они набрали дозу плутониевого излучения — от тех самых вредных «горячих частиц», так как накопление в организме цезия «засвечивает» плутоний.
Один из самых точных диагнозов чернобыльской катастрофы поставил академик Валерий Легасов. Прорыв в атомные технологии совершили и применили их на практике ученые, воспитанные на культуре и нравственных идеалах XIX века. Высоконравственное начало предопределяло отношение человека с человеком, отношение к технике, к своим обязанностям и пр. Высокая мораль находила свое выражение в создаваемой технике и в принципах ее эксплуатации. Потом им на смену пришло поколение «технарей». В системе нравственных ценностей человек был отодвинут на третий план.
Селяне-полещуки в далекие 70-е годы строительству ЧАЭС не обрадовались, но и не противились. Хотя седобородые деды предупреждали — плохое место для мирного атома выбрали. Гиблое...
Потом вспомнили и дедов, и давнюю легенду.
После Киева хан Батый пошел воевать земли на север. Ворожея Черная Ворона предупреждала — не ходи, хан, войско погубишь. Но дошла конница якобы до места, где теперь ЧАЭС стоит, и попала в непроходимые болота. Из поколения в поколение передавали потом древляне, что страшным криком кричали, утопая в трясине, люди и кони. И долго-долго потом называли эту местность Крычали болота, даже когда болот и в помине уже не было. И люди здесь поселились, когда всего на свете перестали бояться.
Уже теперь в одной из киевских газет я вычитал предсказание ученых неизвестной мне (каюсь) науки генефилиологии. Клянутся, что они — никакие не гадалки и не астрологи, а прогнозируют земные события на кос- мофизике. И что, по их расчетам, в 1996— 1997 годах в районе Чернобыльской АЭС будут проходить энергетические перетоки между земными и космическими полями и что «под диктовку космоса» возможны всякие неприятности, в том числе землетрясения, разгон ядерных реакторов. И, вторя Черной Вороне, подтверждают — нехорошее это место, где Чернобыль.
Но нехорошее — для пришельцев. А по- лещуки его считают лучшим на свете. «Перевезли нас после аварии в Яготин, а разве ж там земля? Воробей заплакал — по колено грязь... » — говорил мне старик в заброшенном селе. Чужие черноземы ему не в радость, милы свои пески, свои болота. По новой терминологии, старожилы называются самоселами и очень не любят это слово. Потому что доживают век на отчей, на своей земле и являются староселами.
4. Конец второго тысячелетия...
Поздней весной 2286 года экспедиция межконтинентального Центра истории Земли вошла в устье загадочной реки Припять. Название ее стало известно Сообществу пять лет назад, когда в Босфоре резко возрос уровень радиации, и исследователи связали эту аномалию с легендой о катастрофе близ Старого Днепра в конце второго тысячелетия, когда человечество еще получало энергию примитивным и опасным путем — используя цепную реакцию деления урана...
Примерно так я фантазировал, беседуя с учеными, работающими в конце второго тысячелетия на Чернобыльском полигоне. Какие отдаленные последствия катастрофы, спрашивал я, для нас всех, для тех, кто будет после нас? Прогнозируемы ли они?
Точка зрения оптимистов была такова. Предельно допустимые уровни радиационного загрязнения спустя десять лет не дают оснований для тревоги. Основная масса радионуклидов погружается в почву и может распространиться только водным путем. Лет сто об этом можно не тревожиться. То, что уже попало в воду, надежно упрятано в донных отложениях рек и водохранилищ. Выносимый в Черное море и далее в Мировой океан стронций растворяется в огромной массе воды и не представляет опасности.
Осторожные оптимисты говорили о том, что малые дозы облучения, существующие сегодня по сравнению с 1986-м, еще неизвестно, как влияют. Что неизвестно, как скажется завтра на человеке такая распространенная сегодня проблема, как внутреннее облучение — с продуктами питания. Что предопределила в послеаварийный период исследования в основном по цезию, радиоактивному йоду. А стронций, плутоний — загадка. Сейчас появляется продукт полураспада плутония — америций, активность которого — 400 лет, и он будет определять уровень гамма-излучений в обозримом будущем. Это тоже задачка на XXI век.
Еще больше возникало вопросов, когда мои фантазии доходили до того, что существующие ныне днепровские «моря» за плотинами гидростанций будут спущены, а донные отложения вырвутся на свет осокой и верболозом. Что Зона останется без пригляда. Что такое триста, двести лет? Не говоря о тысяче! Представим, что человечеству в третьем тысячелетии предстоит пережить такие же события, как войны Петра, собирание земель Екатериной II, образование Соединенных Штатов Америки, революции, походы Наполеона и Гитлера, землетрясения, взрыв Тунгусского метеорита и пр. И что будет в таком водовороте с могильниками, саркофагом?
В 1986-м считали, что укрощенный реактор будет разобран и засеян травой через три года. Предельный срок — 6—8 лет. А через пять лет не стало последней и могущественной империи — СССР.
«Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде «полынь»; и третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки». Читала и перечитывала Украина эти строки из Откровения Иоанна Богослова, толковала пророчества Апокалипсиса как умела и терзалась вопросом — почему это случилось с нами? За что такая кара Господня нашему народу, столь страдавшему, перенесшему опустошительные войны, голодомор 33-го года? И мало кто думал: пророчество адресовано не Украине — человечеству. И на третье тысячелетие тоже.
В канун седьмой годовщины Чернобыля в Украинском доме состоялась выставка некогда секретных документов ЦК и правительства СССР. Только тогда мы и узнали то, о чем ранее догадывались, — политика замалчивания масштабов беды, дозированной информации была твердой линией руководства СССР. Уже после того как даже в Киеве уровень радиации поднялся с 50 микрорентген до 30 тысяч в час, они все еще размышляли — давать ли населению йодные таблетки или это вызовет панику? К слову, уровень заболеваний щитовидной железы (рак) приводит сегодня медиков к выводу, что йод дали людям уже после того, как они пережили атаку радиоактивного йода. Цена этого преступного промедления ужасна.
Встревоженное мировое сообщество было готово прийти на помощь чернобыльцам. Но центр заботило другое — престиж. Министерство иностранных дел СССР рекомендовало ЦК КП Украины проводить «разъяснительную работу» с дипкорпусом, исключить выезд за границу больных, «чтобы не позволить нашим врагам использовать случайные факты в антисоветских целях».
Министр иностранных дел Э. Шеварднадзе направил в первые дни аварии в Политбюро письмо. «МИД СССР получена нота посольства Нидерландов, представляющего интересы Израиля в СССР, в которой излагается телеграмма президента Израиля X. Герцога в связи с аварией на Чернобыльской АЭС, а также предлагается направить в Советский Союз израильских специалистов в области пересадки костного мозга. Полагали бы целесообразным передать израильской стороне в устной форме признательность за предложенную форму помощи и сказать, что в настоящее время нужды в такой помощи нет».
Под давлением общественного мнения, усугубляющейся после катастрофы ситуации, советские официальные круги обратились к миру за помощью только через два с половиной года — в декабре 1989 года. Только поэтому с колоссальным опозданием международный опыт и знания были привлечены к изучению последствий катастрофы, оказанию помощи — технической, социальной и экономической. Спасительным для Украины стало обретение независимости. Она смогла сама апеллировать к миру о помощи. Если в 91-м году через СССР она получила на Чернобыль 2,6 миллиона долларов, то в 1992 году — 27,7 миллиона. Время притупляет не только страдания, но и сострадание. Мир привык к тому, что Чернобыль — был. Особая страница: как складывалась ситуация вокруг проблемы в ООН. Экономический и социальный совет ООН (ЭКОСОС) принял решение по Чернобылю, пройдя непростую полосу согласований, сомнений и даже опасений, пять лет спустя после катастрофы. Развитые страны опасались, что это повлечет за собой большие финансовые затраты и породит иждивенчество со стороны Союза. Развивающиеся страны опасались, что Чернобыль затмит их собственные проблемы. И все же в 1991 году состоялась конференция по объявлению взносов в целевой фонд ООН по Чернобылю. Плановую сумму — 650 миллионов долларов — собрать так и не удалось. Одна из причин — общественная мысль уже не так остро воспринимала чернобыльское горе. Немалую роль сыграл и доклад МАГАТЭ о международной экспертизе, проведенной по заказу правительства СССР и выдержанной в мажорных тонах. И уж само собой, мир убедился, что с гуманитарной помощью советские расправляются лихо и в соответствии со своими понятиями о честности и щепетильности...
Из тех, кто лез в самое пекло аварии, 238 человек заболели острой лучевой болезнью. 29 из них умерли в первые месяцы после катастрофы. Около двух тысяч получили местные лучевые поражения. На сегодня абсолютно достоверно, что за прошедшее время чернобыльская беда свела в могилу 1800 человек — по официальным медицинским заключениям. Сколько умерло, перенеся сильнейший психологический стресс, якобы «своей смертью» — неизвестно. Чем дольше мы живем с Чернобылем, тем понятнее становятся медико-биологические последствия ядерного взрыва.
После дозиметрической паспортизации оказалось, что только в Украине к зоне обязательного отселения относится 6447 населенных пунктов и еще около 800 — к зоне гарантированного, то есть добровольного, отселения. В крупнейшую экологическую катастрофу вовлечены 4 миллиона 500 тысяч граждан Украины. А есть еще Белоруссия, Россия...
На недавней конференции в Минске по Чернобылю был распространен документ МАГАТЭ, вызвавший резко отрицательную оценку пострадавших государств. По мнению Белоруссии, Украины и России, МАГАТЭ, утверждая, что влияние взрыва на ЧАЭС не повлекло за собой серьезного влияния на здоровье людей, искажает правду. Было подписано соответствующее заявление для Венской конференции.
— Индикатор влияния радиоактивного облучения — дети, — рассказывает заместитель министра здравоохранения Украины Виктор Пономаренко. — Можно сомневаться в том, что ухудшение здоровья нации связано с аварией. Но бесстрастная статистика говорит, что взрослые на загрязненных территориях болеют в 3 раза чаще, чем по Украине. В украинский национальный регистр пострадавших внесены данные на 432 543 человека. Есть военно-медицинский регистр — это еше 36 тысяч военнослужащих М ВД и Службы безопасности Украины. У 177 417 человек из них — статус ликвидатора, то есть непосредственного участника ликвидации последствий аварии. Через пять лет у них выявлена четкая тенденция к нейрососудистой патологии. Зарегистрированы стойкие изменения функционального состояния головного мозга. Растет число заболеваний крови, органов пишеварения, дыхания, щитовидной железы, онкологических заболеваний. Это уже бесспорные факты, поскольку данные сопоставимы с динамикой таких же заболеваний людей из чистой зоны. Но больнее всего Чернобыль ударил по детям. Мне, как врачу, трудно выговорить это, и все же: только треть детей на Украине здоровы.
В 1988—1989 годах врачи обнаружили странный рак щитовидной железы у детей. Обычно изменения в ней обнаруживаются прощупыванием. Этот развивался потаенно и давал о себе знать уже в опасной фазе. Все эти дети были чернобыльские. При помощи ВОЗ была проведена огромная работа по обследованию ребятишек. Результат ошеломляющий. В группе риска оказалось полтора миллиона детей. Сегодня эта группа формирует 60 процентов раковых заболеваний щитовидки у ребят, бывших в период аварии детьми или подростками. Если за пять лет до Чернобыля дети до 18 лет болели раком в 59 случаях, то после — в 542-х. Взрыв заболеваемости произошел в 1990 году. Более 600 детей прооперировано. И, по мнению медиков, мы еше не достигли пика беды...
Серьезное опасение вызывает здоровье детей, родившихся от пострадавших родителей, — это 20 тысяч малышей. У них серьезные нарушения иммунной системы, часты случаи заболевания крови. Для украинского и белорусского телевидения стали обычными крики о помощи — умирает ребенок, спасти можно только за границей, помогите. А на лечение одного ребенка нужно около 150 тысяч долларов...
Около тысячи малышей пережили аварию в утробе. Специалисты отмечают, что они в умственном, интеллектуальном развитии отстают от сверстников, чаще болеют, требуют особого медицинского контроля.
Хотя в Зоне работает достаточно мощный научный отряд Украины, не порывают с ней связь российские ученые, говорить о комплексном изучении аварии, а тем более прогнозировании событий нельзя. Что касается зарубежья, то тут все сложно. Был международный проект по оценке радиологических последствий и защитных мер, были десятки других программ и проектов по специальным направлениям, в Чернобыле перебывали сотни ученых. Но в силу разобщенности усилий многое уже упущено, «ситуация ушла». Много исследований ведется не так, как хотелось бы: украинские ученые прекрасно знают, как нужно работать, но работают, как позволяют финансовые возможности и техническое оснащение.
Чернобыль был создан прежним строем, прежней политикой, но унаследован — суверенными Украиной, Белоруссией, Россией. У каждой державы свой потенциал, свои ресурсы, свои возможности. Национальная академия наук Украины провела исследование о влиянии последствий катастрофы на развитие производительных сил Украины. Эта работа, к сожалению, малоизвестна даже в Украине. И во многом поясняет, почему страна с достаточно мощным потенциалом так и не может выбраться из черной полосы неудач.
5. Тайна Большого взрыва
Последствия Большого взрыва, грянувшего в Чернобыле, были настолько ужасны, что поиски его причин сразу же отошли на второй план, а вскоре и вообще прекратились. Все было списано на ошибки операторов, плохой реактор и стечение обстоятельств.
Научный сотрудник Объединенного института физики Земли Евгений Барковский и профессор Московского государственного строительного университета Сергей Смирнов считают, что происшедшее слишком явно противоречило законам физики, чтобы можно было принимать всерьез официальное объяснение.
— Начнем с того, что топливные таблетки, заключенные в ТВЭЛах (тепловыделяющих элементах) реактора, содержат всего 2% делящегося урана, — поясняет Сергей Смирнов, — и именно это обстоятельство полностью исключало возможность атомного взрыва. Все, что могло произойти в реакторе и его каналах при худшем варианте развития событий, — это химический взрыв «гремучки», усиленный тепловым (паровым) выбросом. Однако в реальности произошли два загадочных удара, которые привели к выбросу в атмосферу внутренней начинки реактора и радиоактивных веществ. Непонятная сила подбросила верхнюю крышку реактора и стальную крышу над энергоблоком. Затем часть каналов вместе с графитовыми блоками без всякого взрыва взмыли вверх на высоту свыше 50 метров и упали снаружи возле реактора. Если мы не хотим отнести эти явления к области чудес, то вынуждены искать некое внешнее, хотя и весьма необычное, воздействие, которое могло их вызвать.
За несколько лет до катастрофы геодезисты обнаружили в Чернобыле вертикальное смешение фундамента четвертого блока. В ноябре 1985 года дирекция ЧАЭС обратилась в Институт физики Земли с просьбой выяснить причины нестабильности фундамента. Командировка Евгения Барковского была запланирована на начало мая, трагедия разразилась 26 апреля... Впоследствии для доказательства своей гипотезы ему пришлось буквально посекундно восстанавливать события той страшной ночи. А они развивались стремительно:
0 часов 34 минуты — оператор АЭС фиксирует дестабилизацию параметров реакторной установки. 1 час 14 минут — вблизи центрального зала внезапно падает в обморок охранник, срочная госпитализация спасает человеку жизнь. 1 час 23 минуты — начальник реакторного цеха В. Перевозченко наблюдает странное голубое свечение в зале над реактором и совершенно несерьезное «приплясывание» тяжеленных металлических «кирпичей» биозащиты. 1 час 23 минуты 35 секунд — гул со стороны насосной, затем удары и слабая вибрация. 1 час 23 минуты 37 секунд — сейсмостанция «Норинск» и метеостанция в Чернигове регистрируют сейсмический сигнал. Спустя две секунды срабатывает система аварийной защиты АЗ-5, но запускающий ее сигнал пропадает. Оператор нажимает кнопку вручную, в активную зону начинают погружаться стержни управления зашиты. 1 час 23 минуты 49 секунд — первый сильный удар, в машинном зале падает плита перекрытия, в помещениях возникает непонятное сиреневое свечение, а над блоком — «факел света». 1 час 23 минуты 58 секунд — второй удар сопровождается глухим гулом, разрушенные конструкции отлетают от станции на несколько километров. Спустя секунду «Норинск» регистрирует второй сейсмосигнал и два более сильных вдогонку. 1 час 39 минут 16 секунд — оператор делает запись: «Взрыв реактора».
По глубокому убеждению исследователей, главная предпосылка аварии была создана еще при строительстве станции, возведенной над точкой пересечения двух разломов земной коры. Многолетние наблюдения Барковского показали, что именно над разломами чаще всего рвутся трубопроводы и кабели городских коммуникаций, падают самолеты, сходят с рельсов поезда и тонут корабли, происходят «беспричинные» взрывы неизвестно чего в домах и фиксируется сумасшедшая статистика людских заболеваний... Виной всему так называемые локальные гравитационные удары, плод жизнедеятельности тектонических разломов. Каждый из них порождает целую кучу «морщинок», имеющих обыкновение время от времени «дышать». В какой-то момент глубоко в недрах земли трещина начинает раздвигаться, в окружающих ее породах резко падают давление и температура, и, как следствие, высвобождается энергия — она-то и вырывается затем на поверхность в виде сконцентрированного «пучка» огромной мощности. Мощность эта настолько велика, что может на какое-то время даже нарушить законы земного тяготения. Для того чтобы осознать в полной мере этот вопиющий факт, представьте себе на минуту поток ветра, дующий вам в лицо. В какой-то момент вы почувствовали себя Геркулесом и, основательно поднатужившись, дунули ему навстречу. Да так, что скорость вашей струи намного превзошла скорость ветра. Конечно, вы не повернули его вспять и даже не остановили. Вы лишь в какой-то локальной микрообласти смогли на мгновение нарушить течение воздуха. Точно так же вырвавшийся на поверхность земли глубинный энергетический «пучок» не может повлиять на поток гравитации в целом, но в очень локальной области на какое-то время может привести к его нарушению. В результате изменяется сила тяжести, и все, что оказалось в точке прорыва, в буквальном смысле взлетает в воздух. Потом, естественно, возвращается на место, но с некоторыми, мягко говоря, повреждениями...
— В совершенно эталонном виде это явление было продемонстрировано 12 апреля 1991 года в городе Сасово, — поясняет Евгений Васильевич. — Тогда в поле над разломным узлом было выброшено 2 тысячи тонн мерзлого фунта и возникла воронка диаметром 30 метров. При этом глыбы весом до тонны были подброшены на высоту свыше 100 метров и разлетелись на расстояние до 300 метров. Упали они точно вдоль линии разлома. Над воронкой в течение 10—15 секунд наблюдался светящийся разноцветный столб высотой более 5 километров — выбросы глубинной, энергии обладают очень сильным ионизирующим эффектом. Гравитационный удар сопровождался локальными землетрясениями и массовым разрушением зданий и коммуникаций. Тщательное изучение Сасовского явления показало, что оно совершенно идентично Чернобыльскому. Разница лишь в том, что на Украине глубинный удар случился под реакторным блоком, а не в поле. Благодаря необычайно высокой проникающей способности этот гравитационный импульс прошел сквозь железобетонный стилобат, разрушил все сварные швы реактора и кожуха и выбросил наружу часть содержимого реактора...
Интересно, что область разрушительного действия выбросов всегда узконаправлена, совсем как у лазерного луча. Довольно часто они прорезают в зданиях вертикальные коридоры, оставляя соседние части абсолютно невредимыми. Иногда аккуратно срезают лишь одну стену или какой-то особо приглянувшийся угол здания...
Согласно отечественным СНИПам, в сейсмоактивных зонах строительство над разломами категорически запрещено. Однако практика показывает, что даже самые «пассивные» участки Земли чреваты неожиданностями. В их числе — тишайшая вроде бы Среднерусская равнина и вроде бы благополучная в этом смысле Москва.
По наблюдениям Барковского и Смирнова, только за последние 15 лет в белокаменной произошло свыше 20 гравитационных взрывов, пришедшихся точнехонько на жилые здания. Был разрушен дом на Щербаковской улице. Злополучный подъезд, возведенный прямо над разломом, мощным гравитационным ударом был подброшен в воздух — через мгновение все 10 этажей рухнули на землю. Похожий удар пришелся по зданию 2-го Медицинского института на улице Островитянова.
В сентябре 1997 года глубинный разлом в районе Мичуринского проспекта с интервалом в два дня разорвал коллектор, вызвал разрушения на заводе «Серп и молот» и «уронил» секцию только что построенного дома. 17 февраля 1994 года на Алтуфьевском шоссе после непонятного гула и странного голубого свечения разнесло в клочья кафе «Минутка» — работавшие на месте ЧП криминалисты следов теракта не обнаружили. 7 сентября 1994 года в микрорайоне «Выхино» взлетело на воздух отделение милиции, погибли семь человек, продуктов взрыва найдено не было. Кстати, за 20 лет до этого неподалеку точно так же было разрушено небольшое здание, а в начале века подобным ударом снесло церковь.
Вообще же, «повторение банкета» — вещь для гравитационных взрывов весьма типичная. Наиболее кроваво засветился в этом смысле район Краснохолмского моста. В декабре 1967 года здесь разнесло два подъезда довоенного кирпичного дома, под обломками которого было погребено около 100 человек. Тогда трагедию списали на бытовой взрыв газа. Однако за 35 лет До этого тем же самым образом на том же самом месте рухнула булочная еще более крепкой, дореволюционной, постройки. Несмотря на отсутствие газа, здание, как карточный домик, осыпалось на землю в несколько секунд...
И эти примеры можно множить. Благо, что в копилке исследователей их сотни. Однако бесконечное перечисление самых вопиющих и страшных фактов, увы, не поколеблют чиновничьи сердца. Добрый десяток лет пытается Барковский доказать свою правоту обитателям просторных кабинетов. На голом энтузиазме его коллеги составляют тектоническую карту Москвы — по миллиметру в месяц, ибо на профессиональное зондирование нет средств. На том же энтузиазме в институтской лаборатории была создана аппаратура, позволяющая предсказать локальный катаклизм за время от пары суток до 5—10 минут. Стеллажи Сергея Смирнова ломятся от материалов по обнаружению глубинных геологических разрывов и приданию объектам «правильной» сейсмостойкости. Но ни «черный список АЭС», ни ежегодное кровавое подтверждение их правоты государственные сердца, увы, не колышат. Похоже, нужно дожидаться следующего грома.