Рассказывает Робер де Лакруа
— Земля!..
Кто-то из пассажиров махнул рукой, указывая в сторону африканского берега.
Слева по борту теплая ночная мгла озарялась через равные промежутки времени короткими вспышками маячного огня. В тусклых оранжевато-желтых проблесках луны, зависшей над самой линией горизонта, едва проступали во тьме смутные очертания мыса Гвардафуй — восточной оконечности полуострова Сомали, что лежал в десяти милях к западу.
— Насколько я знаю, эти берега так и кишат пиратами, не пропускающими мимо ни один корабль, — сказал пассажир, первым заметивший землю.
Другие пассажиры встретили его реплику с усмешкой, но он, словно пропустив их мимо ушей, продолжал:
— Во всяком случае, то, что они грабят потерпевших кораблекрушение и мародерствуют, факт общеизвестный. А итальянское правительство глядит на все сквозь пальцы.
При этих словах смех тут же поутих. И некоторые представительницы прекрасного пола даже вздрогнули. Перед глазами женщин, созданий впечатлительных и ранимых, замелькали зловещие призраки дикарей, рыщущих в поисках выброшенных на берег моряков.
Вблизи этой неведомой земли страх легко закрадывался в сердца людей, тем более потому, что был он слепой — неосознанный. Впрочем, на борту такого современного пассажирского парохода, как этот — надежного и комфортабельного, — можно было не бояться ни пиратов, ни опасности кораблекрушения. К тому же в открытом океане к услугам пассажиров на борту были все земные радости и удовольствия, какие только можно пожелать, особенгго в вечерние часы, — например, как сегодня.
По случаю Пасхи бьгло организовано настоящее торжество. Из иллюминаторов главного салона, открытых настежь, чтобы бьгло не так душно, струилась ритмичная музыка корабельного оркестра. За столиками звучали — правда, уже не так бойко, как в начале праздника, — утомленные голоса: люди уже устали от нескончаемых танцев, бесед и изрядного количества выпитого. По открытой палубе прогуливались парочки, занятые своими неспешными, тихими разговорами. В коридорах было пусто — лишь изредка оттуда доносился шум шагов.
В одной из кают-люкс финансовый магнат Лэнг-Виллар, возвращавшийся вместе с супругой с Дальнего Востока, внимательно слушал высоколобого мужчину с черной острой бородкой: тот делился своими красочными воспоминаниями о разных странах мира, в которых ему довелось побывать. Это был известнейший во Франции журналист Альберт Лондр.
Некоторые пассажиры первого класса посиживали на верандах с видом на море, примыкавших к их каютам, — на лайнерах того времени это было нововведение. Укладываться спать они явно не спешили — но не оттого, что заснуть во влажной духоте кают было нелегко, а скорее потому, что им хотелось как можно дольше наслаждаться чарующей прелестью безмятежного ночного моря.
На ходовом мостике находились только вахтенные во главе со штурманом. Капитан Вик покинул мостик в полночь — после того как был уточнен пеленг на маяк мыса Гвардафуй: 85 градусов норд-вест. «Разбудите меня в три часа», — сказал он напоследок штурману.
Лайнер следовал своим курсом, покачиваясь на невысокой волне, поднятой юго-восточным ветром. Ночь стояла безоблачная. В общем, все складывалось как нельзя лучше.
Это был первый рейс пассажирского лайнера «Жорж Филиппар», недавно построенного по заказу французской судоходной компании «Мессажери Маритим». Его поставили на японскую линию, и 26 февраля 1932 года, в 16 часов он вышел из Марселя, взяв курс на Дальний Восток.
В каждом порту захода на причалах собирались толпы зевак, чтобы полюбоваться на белоснежный красавец лайнер, увенчанный необычной конструкцией из дымовых труб, образующих как бы один четырехугольник. Размеры «Жоржа Филиппара» поражали воображение ничуть не меньше: водоизмещение — 21 тысяча тонн, длина — 172 метра, ширина — 21 метр, скорость — 17 узлов. Другими словами, «Жорж Филиппар», будучи самым комфортабельным лайнером на франко- японской линии, благодаря роскоши и изысканности внутренней отделки по праву считался гордостью французского флота.
Первый рейс «Жоржа Филиппара», по маршруту Марсель — Иокогама — Марсель, в общем-то близился к концу. Через сутки — Красное море. Затем — Средиземное. Ну и наконец — родной порт...
17 мая 1932 года, в три часа утра вахтенный штурман английского сухогруза «Контрактор» предупредил капитана Ричарда Оуэна о том, что в пределах видимости показался маяк на мысе Гвардафуй. Оуэн оделся и поднялся на ходовой мостик. Поздоровавшись с капитаном еще раз, вахтенный помощник в смущении сказал:
— Простите, капитан, я, похоже, ошибся. Это — постоянный огонь.
— Как постоянный? Не может быть. Или у них что-то там случилось? Ладно, сейчас поглядим.
Оуэн взял бинокль и, настроив его, навел по пеленгу, который указал вахтенный.
— В самом деле, странно, — проговорил он.
Капитан отлично видел маяк, однако, к своему удивлению, он заметил, что свет его постоянно менялся — то разгорался, то затухал, как будто проходя сквозь облако. С другой стороны, Оуэн обратил внимание на то, что свет исходил не из точечного источника—и больше походил на далекое зыбкое свечение.
— Что скажете, капитан? — поинтересовался штурман.
Оуэн только пожал плечами. Он явно не торопился с выводами: за долгие годы службы на море ему не раз случалось наблюдать миражи: громоздящиеся на горизонте облака, издали похожие на гористые острова; туманную пелену, скрывающую коварный берег; мерцающее отражение звезд в море, которое легко принять за блики света, струящегося из корабельных иллюминаторов; зыбкую лунную дорожку, создающую впечатление гигантской пенной кильватерной струи, тянущейся за целой флотилией; прерывистое красноватое свечение рождающейся звезды, которое можно запросто спутать с проблесками левого отличительного огня какого-нибудь судна; причудливые пляшущие тени, возникшие ниоткуда... и превеликое множество других призрачных видений, способных ввести в заблуждение любой, даже самый зоркий глаз.
Надо было подойти поближе к таинственному маяку, прежде чем делать какое-то умозаключение. Другими словами, разгадать загадку странного свечения не терпелось всем, кто находился той ночью на ходовом мостике «Контрактора».
Если бы источником света была звезда, то он должен был бы находиться в небе. Если бы это был корабельный отличительный огонь, он смещался бы по ходу судна. Так что, вероятнее всего, то был действительно огонь вышедшего из строя маяка на мысе Гвардафуй.
Нос «Контрактора» был погружен в непроницаемую мглу. И Оуэн из предосторожности решил не прибавлять хода, хотя ему, как и тем, кто находился рядом, хотелось поскорее решить головоломку. Время от времени он подносил к глазам мощный бинокль, потом, отложив его в сторону, расхаживал взад и вперед по мостику... и, снова взяв бинокль, всматривался в направлении, откуда исходил таинственный свет.
Оуэн все больше склонялся к мысли, что огонь был знаком беды. И предчувствие его не обмануло. Вахтенный штурман вдруг крикнул:
— Капитан, вижу маяк на мысе Гвардафуй... Точно, это маяк... Почти прямо по курсу!
Оуэн схватил бинокль. Теперь и он четко видел проблесковый огонь. Вне всяких сомнений, то был маяк на мысе Гвардафуй, и работал он без всяких сбоев. Однако другой, постоянный, огонь по-прежнему светился в ночи...
«Впрочем, если это не маяк, тогда что же?» — в недоумении рассуждал про себя Оуэн.
По мере приближения огонь, казалось, разгорался все ярче.
— Похоже на пламя, — предположил вахтенный помощник. — На огромные языки пламени. Может, на берегу случился пожар?
— Да вы пораскиньте умом, откуда в той глухомани взяться пожару? — спросил в ответ Оуэн.
Капитан не проронил больше ни слова. Однако через некоторое время он неожиданно схватил своего помощника за руку и взволнованным голосом проговорил:
— Ступайте и скорее разбудите радиста. Передайте — пусть внимательнее прослушивает эфир, особенно на аварийной частоте. Это горит какое-то судно!
Вслед за тем Оуэн велел старшему механику запустить двигатели на всю мощность.
В это время на верхнюю палубу высыпали другие члены экипажа, разбуженные тревожной вестью. Они стояли у борта и, затаив дыхание, всматривались в ночную мглу, озаренную вдали пламенем пожара. Английские моряки прекрасно понимали, какая угроза нависла над их собратьями там, на неизвестном судне: они оказались невольными жертвами сразу двух непримиримых стихий — огня и воды.
«Успеем или нет? — спрашивали себя англичане. — Как бы не было поздно...»
Капитан думал о том же — успеть. Во что бы то ни стало. Вместе с тем его тревожил доклад радиста, сообщившего, что эфир как назло молчит — ни одного сигнала бедствия. Что это значит — может, экипаж уже покинул судно?
Было пять часов утра. До места трагедии «Контракгору» оставалось не больше часа ходу. Английские моряки уже подготовили шлюпки к спуску на воду — иссиня-черную, лишь кое-где озаряемую яркими оранжево-красными отблесками пламени, пляшущие блики которого, накладываясь на отражение звезд, походили на всполохи в предгрозовом небе.
Вскоре прямо по курсу уже можно было совсем четко различить громадные языки пламени, рвущиеся сквозь густые клубы дыма, — все это напоминало галактическую туманность, в центре которой, подобно гигантскому сердцу, пульсировало что-то большое, белое и усеянное несколькими ярусами неподвижных огней...
— Бог ты мой, так ведь это же пассажирский лайнер! — воскликнул Оуэн.
Это означало, что смертельная опасность угрожала сейчас не только морякам, готовым к любым ударам стихии, но и сотням простых людей — женщинам, детям, старикам, совершенно беспомощным перед грозным ликом огня, застигшего их, несчастных, врасплох в открытом море. Именно этих бедняг и предстояло спасать Оуэну. Да, но чем? Ведь на «Контракторе» спасательных средств в прямом смысле кот наплакал — только для членов команды.
— Кажется, я вижу там еще одно судно! — крикнул штурман.
И действительно, временами в пляшущих отсветах пламени можно было различить продолговатый, низко сидящий корпус другого корабля с высокой кормовой надстройкой.
— Надеюсь, они успели гораздо раньше нас, — проговорил Оуэн.
«Контрактор» все ближе подходил к охваченному огнем лайнеру, больше похожему на громадный факел, полыхающий на фоне черного, как деготь, неба и чуть посветлевшего неба. Над лайнером взмывали ввысь все новые языки пламени. Подобно гигантским огненным кистям, они словно выписывали на безразмерном темном холсте детали многоярусного корпуса лайнера, особо подчеркивая плавную линию его обводов и щедро раскрашивая все в самые яркие краски со множеством оттенков — пурпурным, желтым, ослепительно-белым... Было такое впечатление, будто какой-то безумный живописец-монументалист в приступе помешательства выплеснул на холст всю свою палитру.
А в полумиле от полыхавшего лайнера и правда виднелось судно, судя по виду — танкер: наклоненная в сторону кормы дымовая труба, длинная открытая палуба с рядом надстроек, соединенных проходами. На первый взгляд на борту танкера не было ни души — он был неподвижен и казался безжизненным. Тогда как на агонизирующем в огне лайнере жизнь — просто невероятно! — в буквальном смысле кипела.
Вскоре английские моряки уже совсем отчетливо слышали гул, треск, душераздирающие крики и стоны — они то смолкали, то взрывались с новой, еще большей силой. Все это напоминало жуткую какофонию, которая непременно должна была закончиться громоподобным трагическим крещендо.
Оуэн дал команду — и матросы «Контрактора» дружно кинулись к шлюпочным талям. Заскрипели шкив-блоки, шлюпки стали на воду — и под широкие размахи весел быстро двинулись к горящему пароходу. И вот уже в ярко-красных отблесках пожара вроде бы показались покачивающиеся на волнах корабельные обломки, и среди них — головы людей. Но это только на первый взгляд. Когда шлюпки подошли совсем близко к месту катастрофы, походившему скорее на поле битвы, то тел погибших английские моряки не обнаружили: те будто испарились каким-то таинственным, совершенно непостижимым образом.
— Кошмар, да и только! — вздохнул штурман, сидевший за рулем одной из шлюпок.
Ему вдруг показалось, что он и его люди очутились в самом центре грандиозного в своей жути фейерверка, рассыпавшегося в утреннем небе на тысячи кроваво-желтых искр.
Кошмар!..
Однако в ту роковую ночь — с 16 на 17 мая — никто из пассажиров «Жоржа Филиппара» не пребывал во власти дурных снов. Те, кто улегся раньше остальных, спали мирно и безмятежно — как люди, прожившие по- настоящему счастливый день. Впрочем, на борту лайнера все дни протекали вполне счастливо — в блаженстве полного отдохновения, за нескончаемыми беседами да развлечениями, прерываемыми разве что завтраками, обедами, ужинами и сном...
Итак, в ту трагическую ночь главный корабельный салон наконец опустел — это было уже под утро. Госпожа Валентен, супруга французского горного инженера, работавшего по контракту в Китае — Тяньцзине, попрощалась со своими знакомыми и направилась было вниз — на палубу «D», где размещались каюты-люкс. Но сначала она решила полюбоваться на море, про которое, как ни странно, здесь все забыли, и подышать теплым ночным воздухом.
А в это время на другом конце судна несколько человек из экипажа, с фонарями в руках, осматривали один из трюмов, доверху заполненный тюками шелка и какими-то ящиками.
— Вы ничего не заметили? — спросил Паоли, старший помощник капитана, сопровождавших его людей.
— Вроде все в порядке, — ответили те.
Паоли призадумался — чертовщина какая-то получается. Минут десять назад он вскочил с койки, разбуженный колоколом громкого боя. Взглянул на часы: они показывали 1 час 35 минут. Что же произошло?
Старпом быстро оделся и выбежал из каюты. Сирена означала, что в трюме «V» случилось что-то неладное. Может, туда забрался вор?
Паоли разбудил одного из штурманов и, прихватив с собой еще несколько человек матросов, отправился осматривать место, откуда поступил тревожный сигнал. Но безуспешно. Брезент, закрывавший грузовые люки, выглядел нетронутым, как, впрочем, и сами люки.
— Отчего же тогда зазвонил этот чертов колокол?
Следом за тем моряки обошли соседние трюмы. Но и там все было в полном порядке: грузы были аккуратно уложены и закреплены, на люках — ни малейших следов взлома.
В самом деле — чертовщина...
Как ни странно, никто из пассажиров не слышал колокола. Понаблюдав какое-то время за Гвардафуйским маяком, госпожа Валентен направилась по коридору к себе в каюту.
В коридоре, хотя вентиляторы работали там круглосуточно, стояла духота, от изысканной деревянной обшивки стен веяло свежим лаком и краской. Приняв пожелание спокойной ночи от дежурного стюарда, Валентен отперла дверь в каюту № 5.
Роскошная, уютная обстановка каюты, по сравнению с безотрадным видом дикого африканского берега, едва проглядывавшего сквозь мглистую пелену ночи, действовала умиротворяюще. Женщина повернула выключатель — и зажгла роскошную люстру, висевшую под потолком. Вслед за люстрой загорелся ночник — его мягкий, приглушенный абажуром свет успокаивал. А между тем...
«С освещением что-то не то», — подумала Валентен.
В самом деле, напряжение электросети, похоже, падало. Женщина подошла к переключателю и повернула его — большой свет погас. Потом она повернула переключатель в другую сторону — люстра снова зажглась.
Однако светилась уже не так ярко.
Не дожидаясь, когда свет погаснет совсем, Валентен нажала на кнопку вызова дежурного стюарда.
И тут — надо же!
Валентен только сейчас ощутила, что держит в руке какой-то предмет. Посмотрела: это была кнопка вызова. Странное дело: кнопка как будто была наспех приклеена прямо к стенке — и теперь вот возьми да оторвись.
Женщина дотронулась до электропроводки — провода были горячие.
Валентен выбежала из каюты и направилась к дежурному стюарду. Тот был на своем посту.
— Доложите вахтенному штурману, — сказала она, — у меня в каюте короткое замыкание.
Стюард, поклонившись, ушел исполнять просьбу пассажирки. А та вернулась к себе в каюту. Но, подождав несколько минут, снова вышла оттуда, испугавшись темноты и неизвестности.
Этот коридор, ведущий к каютам-люкс, ничем не отличался от коридоров любого роскошного отеля: та же обувь за дверями, которая к утру должна быть начищена до блеска, то же ровное дыхание спящих, доносящееся из кают. И все это — на фоне чуть слышного шелеста иллюминаторов.
Валентен принялась расхаживать взад и вперед по коридору в ожидании стюарда. Но тот все не возвращался. Тогда она решила сама пойти к вахтенному помощнику капитана.
На открытой палубе — от морского воздуха ей стало полегче. Она снова посмотрела на мигавший вдали Гвардафуйский маяк, потом окинула взглядом палубу и надстройки, казавшиеся во тьме не белоснежными, а серыми, и направилась к трапу ходового мостика.
Однако подниматься на мостик необходимости не было. На палубе появились четверо и направились прямо к ней. Это были старпом Паоли, штурман и двое матросов — они как раз возвращались после безрезультатного осмотра трюмных отсеков.
— Как хорошо, что я вас встретила, господа, — обратилась к ним Валентен. — Дело в том, что в моей каюте, кажется, произошло короткое замыкание.
— Вам следовало сообщить об этом дежурному стюарду, мадам.
— Я так и сделала. Но он ушел и до сих пор не вернулся.
— Ладно, я сам пойду и погляжу, что там у вас стряслось, — сказал Паоли.
Пока они разговаривали, мимо прошла шумная, веселая компания загулявших пассажиров, даже не удостоивших взглядом встревоженную женщину, которая делилась своими опасениями со старшим помощником капитана. А в салоне между тем продолжал играть оркестр.
Паоли не мешкая спустился на палубу «D». Вошел в каюту № 5 — свет там еще горел, правда, довольно тускло — и осмотрел кнопку вызова, сам звонок и подведенную к нему электропроводку. Переборка в этом месте нагрелась, а за обшивкой слышалось легкое потрескивание.
— Нельзя терять ни минуты, — проговорил Паоли и срочно послал матроса на мостик с приказом немедленно отключить электросеть на палубе «D».
Было 2 часа 10 минут.
Через некоторое время на палубе «D» появилась аварийная команда — и коридор, ведущий к каютам-люкс, наполнился шумом шагов и голосов. Пассажиры тут же проснулись и, недовольные тем, что их потревожили среди ночи, стали грозить морякам, что, дескать, завтра же телеграфируют судовладельцам, что на борту их судна пренебрегают правом пассажиров на покой и отдых в ночное время. Беспечные обитатели роскошных кают — все, кроме, пожалуй, одной госпожи Валентен — спросонья и не подозревали, насколько серьезная опасность им угрожает. И уж тем более не ведали они, что времени на то, чтобы спастись, у них в обрез.
И трагедия действительно разыгралась. Все началось в 2 часа 25 минут. В переборку каюты № 78, где спал доктор Бабле, директор ханойского отделения Института Пастера, возвращавшийся во Францию, гулко постучали. Доктор Бабле вздрогнул. Соседнюю каюту занимала его супруга.
— Что случилось? — спросил доктор.
Ответа, однако, не последовало, а стук между тем послышался снова. Обеспокоенный доктор поднялся с постели. «Должно быть, ей или кому-то из дочерей стало плохо», — решил он. И громко сказал:
— Сейчас иду.
Но с госпожой Бабле было все в порядке. Четверть часа назад она проснулась оттого, что почувствовала запах дыма, — и заснуть уже не смогла. Она встала с постели и подошла к иллюминатору подышать свежим воздухом. Ночь показалась ей на удивление ясной и неестественно светлой — как будто в небе вспыхнула заря. Женщина выглянула в иллюминатор — и ночную тишину разорвал ее душераздирающий крик.
Однако небо, как и следовало ожидать, было черным — в заоблачной выси мерцали лишь далекие звезды и созвездия. Источник же света находился совсем рядом — на корме лайнера. Именно это и напугало женщину чуть ли не до смерти. Языки пламени уже вовсю лизали кормовые палубные надстройки — создавалось такое впечатление, будто на судно низверглись сплошные потоки огненного дождя.
В самом деле, казалось, что пламя вырывается не из корпуса лайнера, а обрушивается на него сверху — подобно страшному ливню, который однажды в незапамятные времена по мановению грозной десницы Господней обратил в руины и пепел великие библейские города...
В следующее мгновение госпожа Бабле потеряла дар речи. Единственное, что она была в силах сделать, так это постучать в переборку смежной каюты, чтобы предупредить мужа об опасности, разбудить двух маленьких дочерей и, подхватив их на руки, распахнуть настежь дверь своей каюты.
Однако едва дверь открылась, как бедную женщину охватил приступ безудержного кашля. В каюту тут же ворвались клубы едкого дыма. Но женщина, невзирая на удушье и слезы, застилавшие ей глаза, кое-как выбралась в коридор — и там столкнулась со своим мужем. Доктор Бабле принял у нее одну из малюток, взял ее на руки — и супруги кинулись по коридору к главной наружной лестнице.
А вот и она. Но что такое!.. Лестничные ступени и перила уже занялись огнем — путь наверх был отрезан.
Супругам пришлось отступить. Они ринулись обратно — к своим каютам. И в коридоре столкнулись с двумя обезумевшими от ужаса пассажирами, бежавшими им навстречу.
— Не ходите туда! — крикнул доктор Бабле. «Господи, что творится-то?.. Что же делать?..» Вскоре их голоса заглохли в гуле бушующего пламени. Эти двое исчезли в клубах дыма, растворившись, точно призраки.
Доктор Бабле только и успел что в отчаянии махнуть им вслед рукой. Ему надо было в первую очередь позаботиться о своей семье. И он снова двинулся назад по коридору, подталкивая вперед жену и дочерей.
Ну вот наконец и выход. Супруги оказались в салоне, переполненном другими пассажирами — мужчинами и женщинами, перепуганными не на шутку. Это был обеденный салон 3-го класса — там отовсюду доносились стоны, плач, мольбы и причитания.
—Нет, нам и отсюда не выбраться, — сказал жене доктор Бабле. — Будь здесь выход, тут никого бы не было.
С этими словами он спешно вытолкал своих из салона и открыл дверь в первую попавшуюся каюту, до которой, слава Богу, огонь еще не добрался. Там можно было хоть перевести дух и более или менее спокойно обдумать создавшееся положение. Итак, палуба, куда надо было попасть во что бы то ни стало, располагалась двумя метрами выше. И туда вел один-единственный путь — через иллюминатор.
Недолго думая, Бабле просунул голову в проем. О чудо!.. Снаружи он увидел какую-то цепь — она свисала почти рядом с иллюминатором, и до нее можно было без труда дотянуться рукой. Что Бабле не преминул сделать. Он принялся дергать за цепь со всей силой, на какую только был способен. Вслед за тем на палубе послышались шаги — и доктор что есть мочи закричал в надежде, что его услышат. И чудо повторилось: крики Бабле услыхал матрос, находившийся как раз наверху.
— Давайте же скорее, полезайте сюда, — прокричал в ответ матрос. — Я придержу цепь и вас подстрахую.
Но матрос сделал больше. Он кликнул своего товарища, пробегавшего мимо, и, как только Бабле ухватился за цепь, они на пару налегли на другой ее конец и вытащили доктора на палубу. Через несколько минут таким же манером были освобождены жена доктора и две его малютки дочери. Бабле хотел было тут же бежать к средней надстройке — к спасательным шлюпкам.
— Путь туда отрезан, — сказал один из матросов, догадавшись о намерении доктора.
— Что же тогда делать?! — в недоумении спросил Бабле.
— Нас непременно спасут, — стараясь ободрить доктора и его жену, ответил другой матрос. И затем прибавил: — Поглядите вон туда. Видите? Это русский танкер... Помните, мы обошли его вчера вечером, часов около шести? Нам послала его сама судьба. Вот, вот... глядите, они уже спускают шлюпки.
Голос матроса звучал совершенно бесстрастно, и его поразительное спокойствие передалось другим — членам экипажа и пассажирам, успевшим к тому времени выбраться из охваченных пожаром отсеков и помещений лайнера. Между тем никто из них не подозревал, что огонь дал им всего лишь короткую отсрочку на час — два, не больше.
— Видите, капитан скомандовал застопорить ход... и мы стали против ветра, — продолжал матрос. — Это все, что можно было сделать.
Капитана Вика разбудили в 2 часа 10 минут — после того как госпожа Валентен подняла тревогу. Он тотчас же оценил ситуацию — она показалась ему крайне опасной: огонь разгорался с непостижимой быстротой и силой, и пламя неумолимо сносило ветром на корму. Вик поднялся на мостик — однако старший помощник Паоли уже дал в машину команду стоп. Следом за тем он распорядился включить все сигналы тревоги и задраить иллюминаторы.
— Я приму командование группой живучести, — сказал Вик. — А уж вы пока распоряжайтесь на мостике. В случае же крайней необходимости эвакуируйте вахту с мостика. Впрочем, скоро тут совсем нечего будет делать.
На борту «Жоржа Филиппара» работали все пожарные насосы и огнетушители, но что толку: вода и пена оказались бессильны против огня, надвигавшегося сплошной стеной. Если же пламя, случалось, кое-где отступало, то ненадолго, и лишь затем, чтобы обрушиться снова, и с еще более устрашающей мошью. Другими словами, пожар, что называется, отвоевывал судно пядь за пядью. Было такое впечатление, будто сам лайнер порождал это ничем не обозримое пламя, которое, разрастаясь и крепчая, отнимало у него последние силы.
Ужас перед неумолимым натиском огня, пережитый доктором Бабле и его семьей, охватил и других пассажиров — всех без исключения. Многие из них так и не услышали ни сигналов тревоги, ни объявлений, которые делали стюарды. Неподалеку от каюты госпожи Валентен, где пламя уже бушевало вовсю, располагалась каюга. которую занимал французский предприниматель Эмиль Фор. возвращавшийся из деловой поездки в японский город Кобе вместе с супругой и двумя детьми. Фора подняли с постели суета и гвалт в коридоре. Он открыл дверь, чтобы посмотреть, что там творится в столь поздний час, — и его тотчас окутали клубы дыма. Фор кинулся будить жену и детей. Когда они все оделись, он повел их за собой к выходу на шлюпочную палубу.
Форы были приписаны к шлюпке № 8. Когда же они, то и дело уворачиваясь от огня, преследовавшего их по пятам, наконец до нее добрались, благословляя милостивую судьбу, то застыли в оцепенении. Шлюпка как ни в чем не бывало была задраена сверху брезентом. И, кроме Форов, возле нее не было ни души — ни пассажиров, ни членов экипажа.
«Может, опасность не так уж велика, как нам показалось, — подумал Фор. — Наверно, поэтому шлюпочную тревогу и не объявили».
И он вместе с семьей пошел было обратно. Но попавшийся им навстречу матрос повел их в обеденный салон 2-го класса, где, как и в третьем классе, собралась огромная толпа перепуганных пассажиров, — и все они кто рыдал, кто стонал, кто причитал, сетуя на свою несчастливую судьбу.
— Успокойтесь! — крикнул вошедший в салон штурман, тщетно силясь перекричать обезумевшую толпу. — Прошу всех приготовиться. Мы покидаем судно. Только без паники!
Но куда там! Пассажиры, отталкивая и давя друг друга, лавиной ринулись к выходу, и дальше наверх — на шлюпочную палубу. Вскоре на воду, освещенную пляшущими отблесками пламени, спустили первую шлюпку — туда набились женшиньг, прижимавшие к груди плачущих детей, — которая, однако, быстро потерялась из виду в клубах дыма, заволакивавших лайнер со всех сторон.
На борту «Жоржа Филиппара» бьгло восемнадцать шлюпок, два моторных вельбота, оснащенных портативными радиопередатчиками, и пара спасательных плотов. Половина шлюпок располагалась по левому борту, целиком охваченному огнем, — так что подобраться к ним бьгло невозможно. Из десяти оставшихся использовать можно бьгло только шесть, потому как к четырем из них уже подступал огонь. Впрочем, до тех шести шлюпок тоже надо было еще добраться. Но толку-то: ведь они могли вместить далеко не всех пассажиров, не говоря уже о членах экипажа. К тому же большинство пассажиров оказались отрезанными огнем на носовой надстройке, другие же затерялись, ослепленные дымом, где-то во внутренних коридорах лайнера. А некоторые даже не успели покинуть свои каюты. И теперь они пытались выбраться наружу через иллюминаторы. Одному из них это удалось — он спрыгнул в воду и пустился вплавь к вельботам, которые спустили с русского танкера, дрейфовавшего в полумиле от объятого пламенем французского лайнера.
Это был советский нефтевоз, который так и назывался — «Советская нефть». И, как точно подметил матрос, недавно говоривший с доктором Бабле, «Жорж Филиппар» обошел его накануне вечером.
Появление русского танкера вселило надежду в сердце людей на терпящем бедствие лайнере. Но эвакуировать столько народу с «Жоржа Филиппара» оказалось делом далеко не легким. Хотя бы потому, что вельботам с «Советской нефти» бьгло практически не подойти кполыхаюшему лайнеру. Надо бьгло искать лазейки меж языков пламени, удобные для подхода вельботов и спуска в них пассажиров.
Между тем на носовой палубе «Жоржа Филиппара» матросы уже начали спешно раскатывать шторм-трапы и уложенньге в бухты канаты и перебрасывать их за борт, открывая таким образом путь к спасению для самых отважных пассажиров...
Капитан «Советской нефти» Алексеев, как и Оуэн, очень удивился, когда заметил в ночи таинственное ярко-красное пятно. Но русский танкер был ближе к нему, чем английский сухогруз, и капитан Алексеев доволь- носкоро определил, что это — горящее судно.
Через какой-нибудь час танкер уже крейсировал возле полыхающего лайнера. Несмотря на приличную дистанцию — более шестисот метров, — русские моряки отчетливо слышали крики и призывы о помощи, доносившиеся с борта «Жоржа Филиппара», временами заглушаемые гулом и треском все сильнее разгоравшегося пламени.
Капитан Алексеев взвешивал свои шансы на успех спасательной операции. По правде сказать, они были достаточно велики, однако при этом все зависело, с одной стороны, от смелости и собранности пассажиров лайнера, а с другой — от того, как поведет себя огонь: ведь он мог стать непреодолимой преградой между спасателями и спасаемыми.
Но, невзирая на вероятный риск, русские вельботы бесстрашно устремились в самое пекло. Вот они уже поравнялись с двумя шлюпками с «Жоржа Филиппара», направлявшимися к «Советской нефти». Обе шлюпки были переполнены сверх всякой меры — и почти зачерпывали бортами воду. В красноватых отсветах пламени они походили на мифические струги с мертвецами, настолько неподвижны, безмолвны и подавлены были сидевшие в них люди.
Русские вельботы обошли вокруг лайнера. В некоторых местах покрывавшая его борта белая краска пузырилась от жара и лопалась, как взбугрившаяся волдырями шкура пораженного страшной заразой громадного чудовища. Тогда как сверху — с носовой и кормовой палуб лайнера — доносились отчаянные крики. Иные пассажиры, потеряв всякое терпение, прыгнули в море — и, вынырнув на поверхность, тут же поплыли к первым подоспевшим вельботам.
В это время другие вельботы двинулись прямиком к лайнеру, по бортам которого уже свисали шторм-трапы и канаты со спешно спускающимися по ним людьми. Приняв на борт первую партию спасенных, они без лишних проволочек отваливали от лайнера, несмотря на истошные крики оставшихся на «Жорже Филиппаре» пассажиров не бросать их в беде. Русские моряки кричали им в ответ, чтобы они не отчаивались, потому что скоро всех их тоже спасут.
Хотя теперь неподалеку от «Жоржа Филиппара» уже крейсировали три судна: русский танкер и два только-только подоспевших английских корабля — «Контрактор» и «Масхад», — на борту французского лайнера снова воцарилась гнетущая атмосфера томительного ожидания.
Люди старались взять себя в руки, представляя, будто они стоят на обыкновенном причале и тихо-мирно ожидают, когда объявят посадку на пароход, на котором им предстоит отправиться в увлекательное путешествие. Однако последующие события вернули их к трагической действительности...
Кто-то из пассажиров, не выдержав, как видно, пытки ожиданием, потерял от страха рассудок и прыгнул за борт — и мгновенно исчез в волнах, застланных густой пеленой дыма...
Вслед за тем из иллюминатора одной из кают-люкс послышался сдавленный крик о помощи. Его услыхал механик по имени Садорж — он находился на надстройке, возвышавшейся как раз над отсеком с каютами-люкс. Перегнувшись через релинги, Садорж увидел внизу мужчину лет пятидесяти, с бородкой клинышком — вроде эспаньолки. Тот высунулся из иллюминатора по самые плечи и кричал, что не может выбраться из каюты, потому что за дверью вовсю бушует огонь. Садорж живо огляделся по сторонам и заметил рукав пожарного шланга от огнетушительной установки, которую, когда начался пожар и ее попытались включить, отчего-то заклинило. Садорж не раздумывая раскатал рукав и сбросил один его конец вниз, подведя поближе к иллюминатору. И уже в следующее мгновение он ощутил, как шланг натянулся, — значит, бородач ухватился за него. Садорж быстро приготовился тянуть шланг на себя, как вдруг тот выскользнул у него из рук и, прежде чем механик успел его удержать, он размотался метров на десять... Когда же Садорж наконец его остановил, то почувствовал, что он свободно болтается в воздухе. Механик снова перегнулся через релинги, решив проверить, что случилось. Но ничего не увидел: несчастный пассажир точно в воду канул.
«Господи!.. — в ужасе подумал Садорж. — Так ведь это, кажется, был Альберт Лондр...»
А между тем метрах в десяти от того места, где находился Садорж, разыгралась не менее ужасная трагедия. Одну из шлюпок удалось снять с эллингов — и, подвешенная на талях, она медленно пошла вниз вдоль борта, который уже лизали языки пламени. В шлюпке находились не больше десятка человек — они сидели не шелохнувшись и как завороженные смотрели на огненную пляску смерти. Внезапно пламя метнулось к шлюпке и лизнуло ее с одного борта. Но находившиеся в ней люди, к счастью, не пострадали: огонь лишь слегка опалил бортовую обшивку — и шлюпка пошла дальше вниз...
И вот, когда до воды оставалось метра два- три, из шлюпки послышались истошные вопли. Огонь охватил лопари шлюпочных талей. Матросы что было сил навалились на лебедку, стараясь как можно скорее спустить шлюпку на воду — но слишком поздно: ходовой конец одного лопаря, перегорев, лопнул, раздался громкий всплеск — и волны сомкнулись. Шлюпка, без людей, болталась над водой, удерживаемая лишь кормовыми талями, являя собой поистине зловещее, роковое зрелище.
К великому счастью, к месту трагедии вовремя подоспел русский вельбот — и отчаянно барахтавшиеся в воде люди были спасены.
Другие пассажиры из страха, что их может постичь столь же печальная участь, решили прыгать в воду с борта лайнера — так оно безопаснее. Среди тех, кто первыми отважились покинуть «Жорж Филиппар» таким способом, были миллионер Лэнг-Виллар с супругой, которые еще совсем недавно беззаботно беседовали с Атьбером Лондром, и кто-то из матросов. Их примеру тут же последовали остальные. Среди несчастных, бултыхавшихся в воде, многие из которых, как оказалось, даже не умели плавать, особенно выделялся какой-то незнакомец, старавшийся изо всех сил под держивать на поверхности тех, кто захлебывался.
— Кто вы такой, что-то я вас не узнаю? — подплыв к нему, чтобы помочь, спросил один из штурманов «Жоржа Филиппара».
— Немудрено, месье, — ответил незнакомец. — Я Дариус Солевски. А не знаете вы меня потому, что я безбилетник... то есть попросту заяц...
Сцена, на которой все сильнее разыгрывалась трагедия, только и была освещена ярким полыхающим кругом света. А за ним зияла черная пустота, скрывавшая людей, отплывших подальше от горящего лайнера. Вот в волнах показались две головы: это муж с женой плыли рядышком, по очереди поддерживая на плаву своего малыша. Еще один человек, числившийся в списках пассажиров как инженер, отважился самостоятельно добраться вплавь до русских вельботов. Другие же, не надеясь, что их подберут спасательные шлюпки, поплыли прямоксудам, маячившим поодаль. Однако из-за встречных ветра и течения добраться до них было совсем не просто. К тому же положение несчастных усугублялось слепым страхом — вдруг где-то поблизости появится спинной плавник акулы?..
И все же помощь пришла к ним: когда утренняя заря рассеяла мглу, их, обессиленных, полуживых, подобрали спасательные шлюпки.
— Ну вот, вы, кажется, последние, кого удалось снять с воды, — говорили спасатели.
Но они ошибались. После первой же, наскоро проведенной переклички выяснилось, что недостает пятидесяти двух человек, — не бьгло среди них и Альберта Лондра.
И тут кто-то из матросов сказал:
— Кажется, я видел, как ваш вельбот... тот, который уцелел, направился к берегу. Может, их спасли местные жители?..
А местные жители, как известно, промышляли мародерством. Впрочем, поживиться им особенно было нечем — разве только личными вещами несчастных.
Забегая вперед, скажем, что впоследствии на побережье близ мыса Гвардафуй была проведена крупная поисково-спасательная операция. И были опрошены все местные рыбаки. Они, конечно же, наблюдали пожар с земли, однако ничего, кроме кое-каких обломков, прибитых к берегу, не видели.
Впрочем, убедиться в справедливости их слов особого труда не составило. В самом деле, после того как бьгло установлено общее число шлюпок, спущенных на воду с борта «Жоржа Филиппара», выяснилось, что все они, за исключением одной, благополучно добрались до кораблей-спасателей без посторонней помощи. Итак, всего бьгло спущено восемь шлюпок: из них уцелело семь — восьмая перевернулась, но находившихся в ней людей спасли.
Таким образом, теоретически выходило, что ни одна из шлюпок «Жоржа Филиппара» не могла направиться к берегу — но только, оговоримся, теоретически. Поскольку в обстановке всеобщего хаоса и полной неразберихи, царившей на борту лайнера, некоторым пассажирам, отрезанным огнем от остальных, с помощью моряков все же удалось спустить на воду шлюпку — одну из тех, которые, как всем казалось, сгорели. В таком случае остается загадкой, куда подевались люди.
Море далеко не всегда способно скрыть следы кораблекрушения — обломки долго еще могут находиться на поверхности. Ведь эту самую шлюпку вполне могло отнести течением в открытый океан. Тогда возникает другой вопрос: почему ее не видели ни с одного из многочисленных судов, подоспевших к месту катастрофы утром?..
Наконец наступило утро. На борту «Советская нефть» оказалось 427 человек спасенных. Судовой врач не успевал оказывать пострадавшим первую медицинскую помощь. Несмотря на палящий зной, у многих пассажиров после долгого купания в океанской купели зуб на зуб не попадал — то ли от холода, то ли от ужаса пережитого. Моряки с «Контрактора» приняли на борт 129 человек. Остальные же сто тридцать четыре находились на «Масхаде».
— У меня бьгло не больше полминуты, чтобы выбраться из каюты...
— А я даже не слыхал сигнала тревоги...
— Было такое впечатление, что на лайнер обрушилась гигантская огненная лавина...
Спасенные, еще не успевшие оправиться после трагедии, наперебой делились воспоминаниями о трагедии. Они вспоминали, как проснулись среди ночи, разбуженные шумом и гамом... как метались по охваченным огнем и дымом коридорам, натыкаясь всюду на задраенные наглухо двери... как в панике искали выходы на палубу и, так и не сумев их найти, выбирались наружу через иллюминаторы и тут же падали в воду... как ждали помощи, толкаясь и давя друг друга на палубах, вынужденные отступать перед надвигавшимся пламенем, олицетворявшим жуткую смерть.
Днем страшные видения мало-помалу растворились, но с наступлением ночи вернулись снова — и зримым знаком непроходящего кошмара был догорающий «Жорж Филиппар», вернее, то, что от него осталось.
А к тому времени от роскошного красавца лайнера остался только обезображенный пожаром, все еще дымящийся корпус. Он дрейфовал по воле волн, и его сопровождал английский буксир «Презервер». Последний — роковой — дрейф «Жоржа Филиппара» длился три дня. На четвертые сутки над морем раздалась протяжная сирена с «Презервера»: истерзанный предсмертной агонией, почерневший от копоти корпус «Жоржа Филиппара» ушел под воду. На поверхности осталась только клокочущая пенная воронка. Однако вскоре океанские волны сомкнулись — и навсегда скрыли место страшной морской трагедии.