В далеком 1721 году на берег ледового острова, впоследствии названного Гренландией, ступили первые европейцы. Ими были пастор Ханс Эгеде с женой и четырьмя детьми. Место своей высадки на западном берегу острова пастор назвал Готхоб — «Порт Доброй надежды». Не силой оружия и не с помощью «огненной воды», а словом Господним и добрым отношением своих детей к язычникам — эскимосам пробил он путь к сердцам аборигенов.
Со временем вокруг домика пастора образовалось небольшое поселение, позже превратившееся в город Готхоб — нынешний административный центр Гренландии.
Гренландия, самый большой в мире остров, в течение многих лет был колонией Дании, а в 1953 году датский фолькетинг отменил колониальный статус острова и Гренландия стала одной из провинций Дании с населением в тридцать тысяч человек, но превосходящую по площади метрополию в пятьдесят раз.
Самой большой проблемой острова было отсутствие круглогодичной связи с Данией и со столицей Копенгагеном, так же как и связь Готхоба с прибрежными гренландскими поселками из-за полного бездорожья. Именно поэтому столь пристальное внимание широкой общественности и Дании и Гренландии было привлечено в конце 1956 года к обсуждению в фолькетинге проекта постройки грузо-пассажирского судна ледокольного типа, которое смогло бы обеспечить круглогодичную связь острова с Датским королевством. Подавляющее большинство парламентариев безоговорочно поддержало этот проект министерства по делам Гренландии, кто-то из них воздержался, но один из парламентариев, как ни странно, коренной житель острова Ауго Линг, выступил категорически против. Его можно понять: «цивилизацию и прогресс», о которых говорилось на парламентских слушаниях, уже принесли на остров непрошенные и развязные янки. Кроме того, эскимосам не так уж часто приходилось бывать в Европе, и пользоваться морским транспортом они не будут. Если так, то для кого судно будет строиться пассажирским?
Он предупреждал, что судно во время рейсов будет находиться намного севернее зон, контролируемых службой ледового патруля, и что плавание его в ледовых условиях, особенно в период полярной ночи, несмотря на самое современное оборудование, будет сопряжено с огромным риском.
С отвесных берегов Гренландии постоянно сползают и рушатся в воды Атлантического океана ледники, огромные осколки которых, называемые айсбергами, уносятся течениями и ветрами на юг. Они скитаются по океану по воле волн от двухдо трехлет и представляют грозную опасность для судоводителей. Столкнувшимся с ними судам они несут почти всегда быструю и верную гибель. Недаром моряки называют их «молчаливой смертью», «дрейфующей гибелью», «белыми призраками» и другими не менее мрачными именами.
Выйдя из старинного дворца Кристиансберг, в котором заседал фолькетинг, Ауго Линг в сердцах заявил одному из журналистов:
— Я никогда не отправлюсь полярной ночью в рейс ни на каком даже самом прочном, надежном и совершенном судне!
Увы, никто не волен изменить свою судьбу.
Большинством голосов парламентариев фолькетинг принял решение о строительстве судна для плавания в Гренландию, причем немалую роль в этом сыграли ссылки представителя министерства по делам Гренландии на успешный опыт плавания советских транспортов ледокольного типа в Арктике.
Заказ на постройку нового теплохода был выдан в середине 1957 года известной судо- и машиностроительной фирме «Бурмейстер ог Вайн». Новый теплоход рождался на стапеле, расположенном неподалеку от причала, где на вечной стоянке был ошвартован парусно-паровой фрегат «Ютландия», прославившийся в датско-прусских войнах середины прошлого века.
Работы по строительству судна велись быстро, и примерно через год в торжественной обстановке оно было спущено на воду. Разбив о его форштевень традиционную бутылку шампанского, «крестная мать» нарекла его именем датского национального героя «Хансом Хедтофтом».
Теплоход еще стоял у достроечного причала, а столичные газеты «Экстрабладет», «Берлинске тиденде», «Политикен» и другие уже писали о том, что «Ханс Хедтофт» лучшее из судов, когда-либо созданных для плавания в тяжелых ледовых условиях, что Гренландия, благодаря открытию постоянной трансарктической линии, станет близкой к Дании, что теперь будет переброшен надежный мост между столицей и центром самой отдаленной провинции королевства.
В конце 1958 года «Ханс Хедтофт» официально вступил в состав датского торгового флота. Теплоход имел водоизмещение три тысячи тонн и был рассчитан для плавания в условиях зимней навигации в Северной Атлантике: его снабдили двойным днищем, семью прочными водонепроницаемыми переборками, усиленным набором корпуса и дополнительным ледовым поясом из специальной стали. Теплоход имел новейшее навигационное оборудование и радиолокационную аппаратуру. Для спасения пассажиров и экипажа на судне были спасательные шлюпки, автоматические надувные плоты с аварийным снаряжением и герметично закрывающийся и потому непотопляемый моторный бот. Теплоход отвечал самым высоким требованиям как датских страховых компаний, так и реестра Ллойда.
Своими обводами «Ханс Хедтофт» не походил ни на одно грузо-пассажирское судно: его отличали острый форштевень и крейсерская корма, длинная двухэтажная надстройка тянулась от носового грузового трюма до самой кормы.
Проектировщики и строители фирмы «Бурмейстер ог Вайн» считали теплоход «практически непотопляемым». Утверждавшие это совсем забыли, что сорок шесть лет тому назад такие же слова говорились и о «Титанике». История, к сожалению, повторяется.
Капитаном «Ханса Хедтофта» был назначен пятидесятидевятилетний Payсс Рамуссен, опытнейший датский судоводитель. Тридцать два года отплавал он в полярных морях и как никто другой знал все их коварство. За свою долгую жизнь и службу на море он не раз попадал в опасные ситуации, но всегда благополучно выходил из них. Недаром он носил прозвище «морской волк».
По иронии судьбы и капитану «Титаника» к моменту гибели было тоже пятьдесят девять, и проплавал он по морям-океанам тоже тридцать с небольшим лет. Все как у Раусса Рамуссена.
Принятие «Ханса Хедтофта» в строй было обставлено весьма и весьма торжественно. На грандиозном приеме по этому случаю произносились громкие речи и пышные тосты, много было высказано похвал и в адрес судна, и в адрес строителей, и в адрес капитана. В ответном слове капитан Рамуссен поблагодарил за оказанное ему доверие, заверил, что оправдает его. Он заявил, что вступление в строй нового теплохода «произведет революцию в истории плавания в Арктике», что теплоход является абсолютно надежным и совершенным судном и что он, Рамуссен, на все сто процентов уверен в полнейшей безопасности предстоящих рейсов в Гренландию и гарантирует безопасность всем, кто будет находиться на борту его теплохода.
8 января 1959 года в торжественной обстановке, провожаемый добрыми напутствиями и гудками судов, «Ханс Хедтофт» снялся со швартовых и взял курс на Готхоб.
Приход «Ханса Хедтофта» в Гренландию вызвал там сенсацию и непередаваемый восторг. Теплоходу была устроена торжественная встреча, снова произносились речи, на его борту толпились возбужденные европейцы и эскимосы. Еще бы им не быть радостными и возбужденными: далекая провинция получила первую постоянную судоходную линию! «Ханс Хедтофт» доставил в Готхоб первым рейсом много разных грузов и три десятка пассажиров.
На приеме, устроенном в честь благополучного завершения первого рейса Копенгаген — Готхоб, капитан Payсс Рамуссен вновь восторженно отозвался об отличных мореходных качествах своего судна и заверил всех, что круглогодичная навигация отныне дело решенное. Он не стал говорить о трудностях ледового плавания, об огромном количестве ледяных полей и айсбергов, встреченных ими у мыса Форвель, где Восточно-Гренландское течение описывает гигантскую дугу, о сложности судовождения в условиях полярной ночи. Зачем пугать потенциальных пассажиров? Рамуссен отлично знал, что, кому и когда можно говорить.
Пока теплоход стоял у причала Юлиане- хоб, он сделался местом паломничества: на нем перебывали почти все жители столицы Гренландии, официальные лица, представители прессы и радио. Команда теплохода между тем готовилась в обратный рейс, в который судно должно было забрать из Готхоба грузы и пассажиров. Причем плавание на линии Копенгаген — Готхоб — Копенгаген должно было завершиться в точно назначенный час — не раньше, но и не позже. От этого зависел престиж и судоходной кампании, и самого капитана.
Но когда наступил день отхода судна, погода резко ухудшилась, стрелки барометра начали стремительно падать. Теплоход принял груз, в его каютах разместились пятьдесят пять пассажиров, в основном местные жители. Среди них было девятнадцать женщин и шесть детей, старшему из которых исполнилось одиннадцать лет. Многие из этих пассажиров уже летали на самолетах и вертолетах, пользовались радиотелефоном, ездили на мотонартах и автомобилях, но впервые в жизни вступили на палубу современного судна.
Среди пассажиров был и Ауго Линг. Тот самый, который три с небольшим года назад зарекался вступать на борт самого надежного судна, уходящего в рейс полярной ночью. На «Хансе Хедтофте» он сопровождал особо важный фуз: финадцать металлических ящиков, в которых находились уникальные архивные материалы по истории Гренландии, в том числе бесценные рукописи пастора Ханса Эгеде, относящиеся к 1720—1730 годам. Эти материалы Линг должен был передать на хранение в королевскую сокровищницу в Копенгагене.
Ауго Линг не раз фебовал, чтобы все эти сокровища были отправлены на материк на самолете, но... Как когда-то знаменитый и бесценный подлинник «Рубаята» Омара Хайяма был доверен «Титанику», так и судьбу этих тоже бесценных записок доверили «Хансу Хедтофту», тоже «непотопляемому», тоже «самому современному» и тоже «самому надежному».
В четверг 29 января 1959 года «Ханс Хедтофт» отдал швартовы и медленно отошел от причала. На судне были включены все палубные огни, оба прожектора, празднично сияли окна и иллюминаторы. Во мраке полярной ночи теплоход, резко выделяясь на фоне темной воды и черного неба, казался сказочным сверкающим дворцом.
Отплывавшие пассажиры толпились у борта, провожающие — на причале. Неслись громкие прощальные слова, пожелания доброго пути, удачи и всего того, что обычно желают при расставании.
Погода, однако, продолжала портиться. Даже здесь, в фиорде, ветер остервенело и больно стегал снежными зарядами. Небольшие льдины колыхались в черной, казавшейся густой и маслянистой, воде, негромко постукивали о борт судна. Прогноз не сулил ничего хорошего, барометр продолжал падать. Он предвещал шторм, особенно опасный полярной ночью в океане, да еще у берегов острова, являющегося «родиной» смертельно опасных айсбергов.
Капитан Payсс Рамуссен все это отлично понимал, но тем не менее ни на минуту не задержал отход своего судна. Он знал и другое: рейс Копенгаген — Готхоб — Копенгаген мог считаться успешно завершенным только при условии, если «Ханс Хедтофт» точно по расписанию, минута в минуту ошвартуется у назначенного для него причала во внутренней гавани Копенгагенского порта и он, капитан, сводивший его в первое «девичье» плавание, доложит представителям Королевской судоходной компании и министерства по делам Гренландии об окончании рейса. Раус Рамуссен скоро собирался уходить на пенсию и рассчитывал, что этот рейс будет засчитан в его актив.
Еще несколько дней назад погода была более благоприятной для плавания, и капитан Рамуссен имел значительно больше шансов благополучно провести свой теплоход через опасный район скопления айсбергов у мыса Фарвель. Но капитан получил четкое и категорическое указание компании о продолжительности пребывания в Готхобе и точном времени прибытия в Копенгаген. И никакие самые неблагоприятные прогнозы погоды не смогли бы заставить Рамуссена нарушить это указание. В мире существуют силы, с которыми не рискуют вступать в борьбу даже самые смелые и опытные капитаны.
Ветер тоскливо завывал в антеннах судна, вихрил на палубах сухой колючий снег, суровая зимняя Атлантика угрюмо вздыхала даже здесь, в фиорде, показывая судну и его пассажирам, что такое настоящий зимний шторм.
Береговые огоньки скоро затерялись в частой сетке метущегося снега. Пассажиры поспешили уйти в уютные теплые каюты. Никто из них и членов экипажа не знал, что эти огоньки — последние, которые они видели в своей жизни, и что «Ханс Хедтофт» упрямо идет навстречу своей скорой гибели.
Пока «Ханс Хедтофт» пробирался через забитый мелким льдом пролив Девиса, вдоль обрывистых берегов у Фредериксхоба, подходя к крайней южной оконечности Гренландии — мысу Фарвель, наступило утро пятницы 30 января. Как только теплоход прошел мыс и оказался на просторе Северной Атлантики, его встретила тяжелая океанская штормовая волна. Снег не прекращался, крупные льдины встречались все чаше и чаще. Вахта на «Хансе Хедтофте» была усилена, оба локатора непрерывно обшаривали поверхность океана. И неудивительно: в это время года особенно часто волны носят айсберги, кочующие и группами и в одиночку. Одни из них вздымаются над водой на десятки и даже сотни метров и их нетрудно вовремя заметить даже визуально, другие же — еле-еле возвышаются над поверхностью воды. Они-то и особенно опасны, так как их изображение на экранах локаторов смазывается отражением от волн.
Капитану все время приходилось маневрировать, уклоняясь от столкновения с возникающими то справа, то слева, то прямо по курсу молчаливыми призраками. Тяжелая волна и обилие льда не позволяли идти хорошим ходом, то и дело приходилось сбавлять обороты двигателей, а иногда даже и давать задний ход. О своевременном приходе в Копенгаген не могло идти и речи.
Теплоход сильно качало. Тучи брызг вперемешку со снежными зарядами обрушивались на палубы, началось обледенение корпуса судна, надстройки и палубы покрылись ледяной коркой.
Глухие удары волн в корпус, скрип переборок, вой ветра, лихорадочная дрожь судна, когда винты оголялись и начинали сечь воздух, гул судовых машин, то ровный, то взвывающий, — все это мало способствовало спокойствию духа и хорошему настроению пассажиров. Освещенные коридоры и салоны судна пустовали, пассажиры забились в свои каюты и со страхом прислушивались к тому, что творилось за бортом. Лишь отдельные отчаянные головы коротали время в баре, стараясь крепкими напитками прогнать морскую болезнь и чувство подспудного страха.
Что думал в это время капитан Рамуссен? Что переживал Ауго Линг с его обостренным инстинктом эскимоса? Понимали ли пассажиры всю серьезность грозящей им опасное- ти, нараставшей с каждой пройденной милей? Этого мы никогда не узнаем.
Еще в 10. 30 вахтенный радист «Ханса Хедтофта», связавшись с радиостанцией копенгагенского порта, сообщил, что рейс проходит успешно, но в очень тяжелых штормовых и ледовых условиях. А уже через час с небольшим, в 11 часов 54 минуты, радиооператор станции мыса Рае на острове Ньюфаундленд принял сигнал бедствия: «СОС! СОС! СОС! Теплоход "Ханс Хедтофт" столкнулся с айсбергом. Наши координаты: 59 град. 5 мин. широты северной, 43 гр. долготы западной. До мыса Фарвель 38 миль. Нуждаемся в немедленной помощи».
Одновременно с оператором мыса Рае этот же сигнал бедствия принял и радист корабля береговой охраны США «Кэмпбелл». Он тут же поставил об этом в известность координационный центр береговой охраны в Нью-Йорке. На десятом этаже старинного закопченного здания по Лафайет-стрит, величественного и массивного, по позывным быстро установили государственную принадлежность судна, с помощью расчетов по таблицам и прикидкам на карте так же быстро выяснили, что ближе всех к терпящему бедствие судну находится как раз этот самый «Кэмпбелл», и дали команду полным ходом идти на помощь «Хансу Хедтофту». Правда, близость «Кэмпбелла» к месту аварии была относительной — почти триста миль.
Погода и ледовые условия, однако, не позволяли дать полный ход, и в лучшем случае «Кэмпбелл» мог прийти на помощь бедствующему судну не ранее чем через двадцать часов или даже через сутки.
Но приказ есть приказ, и «Кэмпбелл» взял курс на норд. Надо сказать, что это был далеко не новый корабль — его построили еше в 1936 году. Две его турбины могли выжать при самых благоприятных условиях не более двадцати узлов хода. Корабль имел сто метров длины, почти три тысячи тонн водоизмещения и двести два члена команды. Никакими спасательными средствами, кроме штатных шлюпок, корабль не обладал.
Огромные волны и все чаще встречавшиеся крупные льды вынудили командира «Кэмпбелла» снизить скорость хода сначала до семнадцати, а затем и до двенадцати узлов.
События же на «Хансе Хедтофте» разворачивались катастрофически быстро. В 12.30 его радист Хуго Виндструп сообщил: «Повреждения значительны. Справиться с поступлением воды не можем. Вокруг много льда. Машинное отделение под угрозой затопления. Все, кто нас слышит, торопитесь!» Трагический призыв слышали многие, но в эту январскую ночь повторилась драма апрельской ночи 1912 года: тогда призыв о помощи гибнущего «Титаника» приняло много судов, но ни одно из них не оказалось достаточно близко к месту катастрофы.
Координационный центр береговой охраны установил контакты со многими судами, находившимися в Северной Атлантике. Вскоре выяснилось, что значительно ближе «Кэмпбелла» к гибнущему судну находится западногерманский траулер «Иоханнес Круесс». Получив распоряжение из центра, он тоже поспешил на помощь «Хансу Хедтофту». Однако все, что он мог дать, это десять узлов самым полным ходом. Еще не менее десятка судов сообщило, что идут на помощь, но все они были безнадежно далеко от погибающего судна.
В 12 часов 42 минуты с «Ханса Хедтофта» последовало новое сообщение: «Вода появилась в машинном отделении, хотя работают все насосы. Появился крен на левый борт».
«Иоханнес Круесс» черпал воду то носом, то бортами, стеклоочистители не успевали освобождать стекла ходовой рубки. Машинная команда, как впоследствии скажет один из мотористов, «болталась, как орех в скорлупе». Громадные волны... Ревущий ветер... Слепящий снег... На экране локаторов — хаос отметок от льдин и волн.
«Кэмпбелл» то давал полный ход, то, увертываясь от столкновения со льдинами, сбавлял обороты. Волны заливали мостик, вокруг темь, грохот волн, завывание ветра. А с аварийного судна летели в эфир новые призывы о помощи: «13.22. На борту девяносто пять человек пассажиров и экипажа. Тщетно пытаемся задержать поступление воды. Возможно скоро прекратится подача электроэнергии. Все, кто слышит нас, окажите помощь немедленно!»
«Держитесь! — радировал «Иоханнес Круесс». — Идем к вам полным ходом. Давайте сигналы прожекторами или ракетами. Спускаете ли вы шлюпки?» На этот вопрос ответа не последовало. Зато «Ханс Хедтофт» сообщил: «13.50. Осадка растет. Крен тоже. В машине находиться почти невозможно. Левый дизель-генератор затоплен. Торопитесь! Торопитесь!»
Но торопиться не позволяли льды. Уже несколько раз траулер чудом спасался от столкновения с ледяными полями и полузатопленными айсбергами. «Кэмпбеллу» доставалось не менее тяжко.
«14.20. Машинное отделение затапливается. Через несколько минут остановится второй дизель-генератор. Осадка и крен растут...»
«Спускаете ли шлюпки? Мы так близко от вас. Будем подбирать шлюпки. Сколько их спущено?» — Вновь и вновь запрашивал радист траулера, но ответа вновь не последовало.
В 14.40 «Иоханнес Круесс» передал в Центр: «Объект виден на локаторе. Начинаю поиск».
В 15.10 радист «Ханса Хедтофта» передал, что работает на аварийном передатчике и что теплоход погрузился в полную тьму. А еще через двадцать минут в эфире прозвучал отчаянный вопль: «Больше держаться невозможно. Прекращаю работу. СОС! СОС! Тонем! Льдины таранят борт, заползают на палубу. Прекращаю работу. Тонем!»
Передача оборвалась. После этого траулер пятнадцать раз пытался связаться с «Хансом Хедтофтом» по радио, но безуспешно.
От первой радиограммы о несчастье до последнего отчаянного вопля прошло три часа тридцать шесть минут. Что происходило в эти часы на борту «Ханса Хедтофта», что предпринимал его экипаж — осталось загадкой. Почему ни в одной из радиограмм капитан не сообщил о намерении спустить шлюпки? Спускали ли их вообще? Почему для спасения пассажиров не воспользовались непотопляемым мотоботом? То ли капитан до конца верил в непотопляемость судна, то ли рассчитывал дождаться помощи? Ответов на эти вопросы нет и не будет.
Рассчитывать на то, что хоть кто-то, оказавшись за бортом гибнущего судна, дождется помощи, не приходилось: ледяная вода январской Атлантики убьет их за несколько минут. И тем не менее «Иоханнес Круесс» и «Кэмпбелл» продолжали упрямо идти вперед. Их команды надеялись, что с «Ханса Хедтофта» все-таки были спущены шлюпки и еще можно было кого-то спасти.
В координационном центре с нетерпением ждали сообщений с борта траулера, и они последовали через час-полтора: «Несмотря на все усилия, ничего не обнаружили. Объект исчез с экрана локатора. Кроме льдин не видно ни обломков, ни шлюпок, ни мертвых, ни живых».
«Иоханнес Круесс» много часов утюжил район катастрофы, но бесполезно. К вечеру его капитан сообщил: «Ничего не найдено. Не видно ни сигналов, ни шлюпок, ни судна. Много льда, движущегося с северо-запада. Появились ледяные поля, началось обледенение судна. Это опасно для нас, мы не можем здесь больше находиться». Еще через полтора часа капитан сообщил, что траулер уходит на юг.
В Копенгагене родственники и друзья пассажиров и членов экипажа судна беспрерывно звонили в управление Королевской судоходной компании, чтобы узнать об их судьбе, но ничего утешительного им сообщить не могли.
— Связь с теплоходом потеряна, в предполагаемом месте катастрофы пока ничего не обнаружено. Но мы не теряем надежды.
А что еще могли ответить чиновники из компании? Чем они могли утешить, если для них самих стало совершенно очевидным, что судно и девяносто пять человек, находившихся на нем, погибли. Также как и исчезли бесценные рукописи пастора Ханса Эгеде и с ними — Ауго Линг.
Через сутки 31 января ветер стих, прекратился снег, значительно уменьшилось волнение. Над усеянном льдом океаном заревели патрульные самолеты США, поднявшиеся с аэродрома базы Туле в Гренландии. Снова начал активный поиск так и не ушедший с места катастрофы траулер «Иоханнес Круесс». В полдень к нему присоединился изрядно побитый волнами «Кэмпбелл». Увы, поиск оставался столь же безрезультатным: визуально ничего обнаружить не удалось, эффективному же использованию радиолокаторов препятствовали айсберги и льдины.
Весь этот день оба судна вели совместный поиск с самолетами, то и дело переговаривались друг с другом.
— Вижу людей на льдине! — радостно сообщал пилот. На судах вспыхивало оживление, появлялась надежда. Но уже через несколько минут в эфире звучало:
— Произошла ошибка. Ничего не видно. Продолжаю поиск.
—Под нами опрокинутая шлюпка! — кричал другой пилот, но опять разочарованно поправлялся. — Ошибка... Это какая-то грязная льдина.
Поиск ничего не дал. К вечеру «Кэмпбелл» отошел на юг. За ним последовал и траулер. Однако экипаж самолета «С-54», приземлившегося на авиабазе в Лабрадоре, заявил, что видел «черный с белыми полосами предмет, похожий на опрокинутую шлюпку». Сообщили об этом в Копенгаген, но оттуда последовал ответ:
— На теплоходе были штатные металлические шлюпки белого цвета и оранжевые спасательные плоты. Замеченный предмет не мог входить в снаряжение теплохода.
Пилоты настаивали на своем. Завязался спор, продолжавшийся до тех пор, пока кто-то резонно не спросил у летчиков:
— А как вы могли увидеть «предмет», даже полосатый, в условиях полярной ночи, если у вас на самолете не было парашютных осветительных бомб?
На этом, казалось бы, можно было поставить и точку, если бы не начали поступать новые и необычные сообщения.
В воскресное утро ветер стал вновь усиливаться. Тем не менее самолеты продолжали поиск, сбрасывая осветительные бомбы. Продолжал поиск и «Кэмпбелл». Вскоре к нему присоединились и другие суда, подошедшие к месту катастрофы. Но по-прежнему никому и ничего обнаружить не удавалось.
Было уже двадцать три часа, когда радист «Кэмпбелла» принял какие-то сигналы, но расшифровать их так и не смог. Создавалось впечатление, что сигналы подаются со спасательной шлюпки человеком, незнакомым с аварийным кодом и работой на рации. У спасателей затеплилась надежда. «Кэмпбелл» запросил Копенгаген, имелись ли на шлюпках «Ханса Хедтофта» рации, но ответа оттуда не последовало.
В эфире эта таинственная рация так больше и не появилась и запеленговать ее не удалось. И тем не мене из координационного центра последовало распоряжение продолжать поиск. «Кэмпбелл» со своей измученной командой упрямо бороздил район бедствия.
Погода портилась все больше. Снова начали налетать снежные заряды, видимость снизилась и самолеты вынуждены были вернуться на свою базу. В понедельник 2 февраля в 20.10 экипаж последнего уходившего бомбардировщика вдруг сообщил, что увидел на воде слабый мерцающий свет, напоминающий блеск светосигнальных ламп. «Кэмпбелл» тотчас же пошел в указанный самолетом квадрат. Через час один из сигнальщиков взволнованно доложил, что заметил «световые вспышки в пяти градусах справа по курсу». Матрос клятвенно утверждал, что их было пять с равными интервалами. Корабль взял вправо опять, целый час сигнальщики «Кэмпбелла» до боли в глазах всматривались в темноту, но... все было напрасно. Ничего не было и на экранах локаторов.
Командир «Кэмпбелла» вынужден был признать себя побежденным. Стало ясно, что надежды на спасение людей больше уже нет. К концу недели поиски были прекращены.
Королевская судоходная компания «с глубоким прискорбием» сообщила, что «...теплоход "Ханс Хедтофт" и девяносто пять человек, находившихся на его борту, считаются пропавшими без вести, и все дальнейшие поиски прекращены ввиду истечения всех сроков выживаемости людей». В Гренландии был объявлен траур.
Копенгагенские газеты высказывали множество предположений о столь быстрой гибели новейшего теплохода, но все сходились во мнении, что в последние минуты с теплоходом произошло что-то внезапное и непредвиденное. Скорее всего, предполагали специалисты и журналисты, теплоход неожиданно перевернулся. А вот почему?! То ли произошло это под натиском льдов, ведь в последней радиограмме радист сообщал, что льдины «заползают на палубу». То литеплоход еще раз столкнулся с другим айсбергом. То ли с увеличением крена теплоход потерял поперечную устойчивость и мгновенно перевернулся. Было ясно, что гибель «Ханса Хедтофта», его экипажа и пассажиров была почти мгновенной, а ледяная вода Атлантики быстро покончила с теми, кто не пошел на дно вместе с судном.
Не ясно было одно: почему такой опытный капитан, как Payсс Рамуссен, ничего не сделал для спасения людей? Ведь на «Хансе Хедтофте» были и шлюпки, и спасательные плоты, и непотопляемый мотобот. Что помешало капитану дать команду о спуске спасательных плавсредств? Ведь у него было предостаточно времени для принятия разумного и правильного решения. Это останется тайной той трагической пятницы.
В феврале 1968 года в Готхобе в здании публичной библиотеки, где размещался и местный краеведческий музей, вспыхнул пожар. В пламени пожара погибли коллекции одежды эскимосов, амулетов, старинного хозяйственного инвентаря, первые номера эскимосской газеты столетней давности, труды миссионеров XIX века и собственноручные заметки Ханса Эгеде к первому словарю эскимосского словаря. То, что не унес с собой на дно океана «Ханс Хедтофт», погибло в огне. Потери были невосполнимы.