22 октября 1962 года в Москве было получено сообщение о том, что Президент США Джон Кеннеди сделает в 7 часов вечера важное внешнеполитическое заявление по телевидению. Эта новость, поступившая по каналам разведки, вызвала переполох в Кремле, и было срочно созвано заседание Президиума ЦК КПСС. Открывая это заседание, Хрущев сразу заговорил о Кубе, куда к этому времени были доставлены советские войска и стратегические ракеты.
42 ракеты среднего радиуса действия уже были привезены на Кубу, и часть из них готова к запуску. Доставлены были также 6 тактических ядерных зарядов «Луна» для полевых орудий и фронтовые крылатые ракеты ближнего радиуса действия. В пути, на кораблях, еще находились самые дальнобойные ракеты.
Советское руководство не раз заверяло американских представителей, что ракет на Кубе нет и не будет. Это был обман, что создавало определенные моральные проблемы.
Рассматривая возможные сценарии дальнейшего развития событий, Хрущев считал, что США, возможно, стали бы действовать более умеренно, если бы Советский Союз объявил, что «у нас есть соглашение по Кубе». Тогда они «могут объявить блокаду, могут и ничего не предпринимать». Вместе с тем советский лидер отнюдь не исключал военного варианта и полагал, что американцы «начнут действовать против Кубы».
Применение атомного оружия рассматривалось как вполне реальная перспектива.
Около полуночи, когда закрывалось заседание, маршал Малиновский предложил не спешить с указанием использовать ядерные силы, а подождать один час до выступления президента Кеннеди, чтобы в зависимости от того, заявит он о вторжении или нет, дать инструкции советским войскам на Кубе. «А то им (США) будет дан повод применять атомное оружие», – сказал Малиновский.
Если бы Президиум ЦК принял иное решение, это означало бы, что до начала военных действий, которые могли привести к третьей мировой войне, оставался всего один час. За пять минут до полуночи в Гавану по каналам связи КГБ была послана телеграмма с приказом привести войска в полную боевую готовность за исключением ракетно-ядерных вооружений, применение которых пока запрещалось.
Еще до прихода Кеннеди к власти, 29 июня 1960 года тогдашний шеф КГБ А. Н. Шелепин в письменном докладе Хрущеву сообщил, что, по сведениям сотрудника ЦРУ, завербованного советской разведкой, «руководящие круги Пентагона убеждены, что СССР в настоящее время не имеет необходимого количества ракет для уничтожения стратегических баз НАТО». Однако «спустя некоторое время Советский Союз будет располагать такими ракетами в достаточном количестве». Не дожидаясь этого, «руководящие круги Пентагона хотели бы развязать превентивную войну». На первую декаду сентября 1961 года «намечалось внезапное нападение на Советский Союз», причем и тогда «Пентагон исходил из абсолютно атомного превосходства над СССР». План внезапного нападения был сорван заявлением советского правительства от 31.08.61 года о проведении серии ядерных испытаний и самими испытаниями.
2 дня спустя, 11 марта 1962 года, из того же источника поступили дополнительные сведения: «Решение о внезапном нападении на Советский Союз было принято в период с 6 по 12 июня 1961 года.»
Поступившая через агентурные источники эта информация получила неожиданное подтверждение со стороны брата президента, пригласившего к себе в гости на выходной день 4 июня 1962 года в загородную резиденцию Хикори-хилл сотрудника советского посольства Георгия Большакова. Через Большакова, который был полковником ГРУ и работал под крышей посольства в качестве редактора журнала «Советский Союз», велись важные переговоры по самым острым вопросам советско-американских отношений.
В ходе беседы с Большаковым Роберт Кеннеди стремился убедить представителя советской военной разведки, а он знал о принадлежности Большакова к ГРУ, в том, что президент более реально оценивает соотношение сил и стремится удержать «не в меру ретивых» представителей Пентагона.
У Хрущева были веские причины не доверять американской администрации. 17 марта 1962 года КГБ сообщил советскому руководству, что в США закончена подготовка к новому вторжению на Кубу. Стало известно о существовании плана Мангуста, разработанного ЦРУ и одобренного президентом Кеннеди. Этот план ставил целью ликвидацию режима Кастро.
Два месяца спустя в мае было принято решение о размещении советских ракет на Кубе, утвержденное Президиумом ЦК и Советом обороны после того, как было достигнуто соглашение по этому поводу с Фиделем Кастро и другими кубинскими лидерами.
22 октября, выступая по телевидению, Кеннеди объявил морскую блокаду Кубы, бросив серьезный вызов СССР. Так было положено начало самой острой советско-американской конфронтации за весь период «холодной войны».
Хрущев полагал, что можно подождать и что Кеннеди отступит из боязни, что начнется большая война.
Неожиданно из Вашингтона поступила информация, заставившая советское руководство изменить свою тактику. Около часа ночи 25 октября корреспондент ТАСС Анатолий Горский, являвшийся одновременно сотрудником КГБ, зашел в бар Национального пресс-клуба. Бармен Джо ни Про ков рассказал ему о подслушанном разговоре между двумя известными американскими журналистами Робертом Донованом и Уорреном Роджерсом из газеты «Нью-Йорк геральд трибюн».
Оказалось, что Роджерс должен был лететь к месту событий, чтобы освещать вторжение на Кубу. Эта информация немедленно была передана советскому послу и отправлена в Москву. Это сообщение сочтено было настолько важным, что его продублировали по линии Министерства иностранных дел и по каналам КГБ.
Именно 25 октября в настроении советского лидера произошла перемена. На заседании Президиума ЦК, созванном во второй половине дня, уже после того как в Москве были получены телеграммы с информацией Роджерса, Хрущев предложил отдать приказ кораблям «со спецгрузом», т. е. ракетами, идущими на Кубу, повернуть назад. Он сказал о необходимости направить президенту Кеннеди новое письмо, выдвинул план урегулирования кризиса, заявив о необходимости «демонтировать ракетные установки» при условии превращения Кубы в зону мира. «Дайте обязательство не трогать Кубу, – сказал он, – и мы дадим согласие на демонтаж, а потом разрешим инспекции ООН проверить».
26 октября резидент КГБ в Вашингтоне Александр Феклистов пригласил в расположенный в центре города ресторан «Оксидентал» корреспондента телевизионного канала «Эй-би-си» Джона Скали, вхожего в высшие американские сферы. Их миссия носила исторический характер, потому что именно они внесли предложение, на основе которого был урегулирован кризис.
Было принято решение: СССР демонтирует и вывезет свои ракеты под наблюдением ООН в обмен на обязательство США не вторгаться на Кубу.
Но на следующий день поступило новое послание Хрущева, в котором выдвигалось дополнительное условие: уберите ракеты из соседней с нами Турции, и мы вывезем ракеты с Кубы.
За десятилетия, прошедшие со времени кубинского кризиса, было высказано немало догадок, что заставило Хрущева изменить советскую позицию. Два года спустя, в октябре 1964 года, когда Хрущева смещали, его упрекали за авантюризм в размещении ракет на Кубе и одновременно в уступчивости американцам.
Инициатива обмена турецких ракет на кубинские принадлежала не Кремлю, а Белому дому, что имеет принципиальное значение для понимания хода кризиса и его развязки.
Умолчав о турецких ракетах в ответ на послание Хрущева от 27 октября, американская сторона взяла на себя негласное обязательство убрать их из Турции и выполнила это обещание.
После того как 28 октября Хрущев ответил согласием на письмо Кеннеди, обошедшее молчанием вопрос о турецких ракетах, и начался вывоз советских ракет с Кубы, самая острая фаза кризиса миновала. Предстояли еще трудные переговоры с Фиделем Кастро и другими кубинскими руководителями, которые были недовольны, что Советский Союз договорился с США за их спиной. В Гавану с дипломатической миссией послали одного из самых авторитетных советских руководителей А. И. Микояна, которому с большим трудом удалось уговорить кубинских лидеров, что достигнутая с американцами договоренность выгодна Кубе и гарантирует ее от интервенции. СССР пришлось пойти на уступку – вывезти с Кубы бомбардировщики Ил-28. Согласие на это поступило за несколько часов до пресс-конференции президента Кеннеди 20 ноября, на которой он должен был рассказать о состоянии советско-американских отношений. Незадолго до начала пресс-конференции, на которой Кеннеди заявил о снятии блокады, президент просил передать Хрущеву, что им отдан приказ об отмене наивысшей готовности в войсках. Аналогичный приказ последовал и с советской стороны. Так закончился карибский кризис, хотя его отголоски слышались еще долгое время.