Над долиной Ваграма закончилось восхождение светила. Обстоятельства — в гораздо большей степени, нежели убыль таланта, — начали приносить неудачу за неудачей. Однако и во время ужасной русской кампании, и быстротечной французской Наполеон не переставал демонстрировать необыкновенную интеллектуальную силу и военное мастерство. В 1805 году после Аустерлица он заявил, смеясь:
— Для войны существует свое, точно отмеренное время. Я сгожусь для нее еще в течение шести лет, а потом и я буду вынужден остановиться.
В 1812 году, когда начинается русская кампания, которая решит его судьбу, Наполеону 43 года, его воображение все столь же живо, суждения быстры, оценки почти непогрешимы.
Столкновение между Парижем и Санкт-Петербургом целиком лежит на совести царя, странной личности, одновременно склонной к мистицизму и цинизму, боязливой и тщеславной, полной двуличия. Слава Наполеона столь же ослепляет царя, как и восстанавливает его против Бонапарта, ибо Александр мечтает играть первую роль в Европе. Потерпев поражение, он воспользовался своим даром очаровывать, чтобы спастись, и Наполеон, так хорошо умевший судить о своих собеседниках, поддался обаянию того, кого назвал «прекрасным, добрым и молодым императором». И лишь позже, на Святой Елене, он даст царю гораздо менее лестное прозвище «грека конца империи».
Как бы то ни было, уже с 1810 года под влиянием своей семьи и своего окружения, проанглийски и резко антифранцузски настроенных, Александр решился порвать с императором, который, как царю твердили, готовит погибель России. Александр расторопно и тщательно ведет военные приготовления. Послу Франции он намеренно проговаривается, надеясь, что его слова будут переданы тому, кого царь еще раз загонял-таки к последней черте:
— Если император начнет против нас войну, вполне возможно, даже вероятно, что он побьет нас... если мы примем битву... У нас есть пространство... Если военная фортуна повернется против меня, я скорее отступлю до Камчатки, чем соглашусь поступиться территорией... Наш климат, наша зима поведут войну за нас.
Жребий брошен. В 130 департаментах Французской империи идет мобилизация в Великую армию. Она, чтобы не привлекать внимания в Европе, постепенно сосредоточивается в Германии под предлогом усиления оккупационных войск. Когда к середине 1812 года все готово, Итальянская армия под командованием вице-короля Евгения де Богарне также выступает, начиная свой долгий путь. 9 мая Наполеон покидает Париж, признавшись одному из членов своей семьи:
— Это самое трудное предприятие из всех, что мне пришлось попытать, но надо завершить то, что начал.
Он возглавляет армию, насчитывающую 423 тысячи солдат и 1150 пушек. Это огромная военная машина, где рядом с гвардией движутся голландские уланы, прусские гусары, драгуны из Гессе, польская легкая конница, португальские егери, баварцы, итальянцы, хорваты, швейцарцы, саксонцы и даже испанцы... По другую сторону Немана стоят три армии Александра: в Вильне под командованием Барклая де Толли — 150 тысяч солдат и 560 пушек; в Минске под командованием Багратиона — 60 тысяч солдат и 200 пушек; на Украине под командованием Тормасова — 40 тысяч человек. Есть еще четвертая армия в Молдавии, насчитывающая 60 тысяч человек. Но главный козырь Александра — огромность русских пространств и климат, а также призыв к священной войне, отвечая на который крестьяне, уходя от захватчика, будут сжигать дома и урожай, оставляя ему голую землю.
— Ваша империя, — говорил царю один из его генералов, — имеет два мощных оборонительных рубежа — обширность и климат; российский император будет грозен в Москве, ужасен в Казани и непобедим в Тобольске.
Подозревал ли Наполеон о том, что у русских есть страшный союзник — мороз? Если он забыл о судьбе Карла XII, разбитого холодом, голодом и болезнями гораздо скорее, нежели казаками Петра Великого, то ему прямо напомнил об этом один из русских парламентеров, прибывший для переговоров:
— Почему в Москве столько церквей? — спрашивает Наполеон.
— Потому что наш народ очень набожен.
— Ха, в наше время такого не бывает. Какая дорога ведет на Москву?
— Все дороги ведут в Рим, сир. Дорогу на Москву можно выбрать любую. Карл XII пошел через Полтаву.
Проведя три недели в Вильне, чтобы дать своим войскам подтянуться и передохнуть, Наполеон внезапно бросает их на Багратиона, находящегося поблизости от Минска. Но некомпетентность брата императора — Жерома позволяет русским избежать окружения. 23 июля такая же незадача у Даву, побеждающего отступающих русских под Могилевым, но не способного помешать им отойти к Смоленску, где их ждет Барклай.
Наполеон, чьи замыслы, как всегда, дерзки, но логичны, решает подняться вверх по течению Днепра до Смоленска, чтобы атаковать обе армии — в регулярной битве он в себе уверен — и отрезать их от Москвы. Но эта встреча в Смоленске, ставшая французам в 7 тысяч, а русским в 10 тысяч убитых, также не решает проблемы, ибо русские поджигают город и растворяются в степи, ведущей к Москве...
Удрученный этими первыми неудачами и неумолимым продвижением неприятеля, царь заменяет Барклая Кутузовым. Кутузовым, побежденным при Аустерлице, знающим тактику Наполеона. Тот идет на регулярную битву, она состоится под Бородино 7 сентября. Московская битва, наконец! В 2 часа ночи французским солдатам читают «прокламацию» императора: «Солдаты, вот сражение, которого вы хотели. Отныне победа зависит от вас, она принесет вам изобилие, хорошие зимние квартиры и скорое возвращение на родину! Бейтесь, как вы это делали под Аустерлицем, под Фридландом, под Витебском и Смоленском, и пусть самые далекие ваши потомки гордятся вашим поведением в этот день; пусть будут говорить о вас: „Он участвовал в этой великой битве под стенами Москвы"».
Но чего солдаты, измученные дизентерией и тифом, не знают, так это того, что их главнокомандующий получил из Испании известие о катастрофе при Арапилах, где Веллингтон нанес поражение Мармону; что император сам в лихорадочном состоянии, что он страдает от простуды и, без сомнения, от затрудненного мочеиспускания; что он без конца поглощает горячие жидкости, что его трясет больной дрожью и что пришедший на заре адъютант видит, как он лежит, сжав голову руками, и бормочет:
— Что есть война? Варварское занятие, вся суть которого состоит в том, чтобы в данном пункте оказаться сильнее.
В 5 часов утра, однако, он на коне и занимает место на вершине холма вместе со своим штабом. Наконец-то закончится эта мука, какой является для него неизвестность! У него 127 тысяч солдат и 580 пушек, у русских примерно столько же. Чтобы осуществить окружающий маневр, что ему обычно так хорошо удается, ему нужно на 40 тысяч человек больше. Поэтому он удовлетворится опоясывающей фланговой атакой, доверенной Понятовскому с его 10 тысячами солдат.
В 10 часов Итальянская армия опрокинула левый фланг русских, а Мюрат и Ней овладели редутами на правом фланге. Нужно послать подкрепления, русский центр начинает поддаваться...
— Еще ничто не распутано, — ворчит Наполеон. — Я хочу ясности на моей шахматной доске.
Неужели он колеблется?
— Раз ОН сам уже не воюет, раз ОН уже не генерал, раз ОН везде играет императора, пусть возвращается в Тюильри, а нам предоставит быть генералами за него, — кричит Ней.
Русские используют эту нерешительность для контратаки. Убит Багратион. Мюрат отчаянно атакует. Ней следует за ним с пехотой. В 3 часа пополудни победа была бы достигнута, если бы Кутузова могли преследовать и уничтожить. Надо было вводить в бой гвардию.
— Я не хочу потерять мою гвардию, — протестует Наполеон. — В 800 лье от Франции нельзя рисковать последними резервами.
Возраст сделал его осторожным, недомогание — нерешительным. На поле боя лежат трупы 30 тысяч французов и 60 тысяч русских, но никаких признаков победы — ни знамен, ни пленных. Ничего, кроме поля, усеянного мертвыми. Император грустен, даже подавлен, его по-прежнему бьет дрожь. Болезнь? Неудача? Генералы нашептывают, что этот успех — «победа солдат», а не «полководца», а Мюрат заверяет, что «в этот день он не узнал гения Наполеона». Евгений де Богарне говорит о «нерешительности, проявленной императором». Правда, очевидно, — в объяснении, приведенном в книге графа де Сегюра: «Накануне битвы у императора начался кризис с задержкой мочеиспускания». По словам другого свидетеля, Наполеон сам сказал врачу:
— Вот видите, я старею, мои ноги пухнут, я едва мочусь.
Еще один свидетель рассказывает о «непрерывном сухом кашле», о «затрудненном и прерывистом дыхании». В полдень, в самый разгар битвы, Наполеон съел на обед хлебную корку и выпил маленький стаканчик шамбертена, у него нет аппетита. Можно погрешить на отравление мышьяком. На следующий день все становится ясным: он потерял голос и, привыкший диктовать сразу семи секретарям, вынужден сам нацарапывать свои приказы. Как он был прав, сказав 15 годами раньше в Италии:
— Здоровье необходимо на войне и ничем не может быть заменено.
И все же 14 сентября перед ним Москва, и его первыми словами при виде города с разноцветными маковками церквей и богатыми дворцами были:
— Так вот он, наконец, этот знаменитый город.
И, помолчав:
— Давно пора!
Вот уже неделю пустая столица, откуда бежали на восток все 300 тысяч жителей, горит, подожженная своим генерал-губернатором. Неважно! Из Кремля, которым он овладел с уверенностью, что выиграл кампанию, Наполеон вновь принимается управлять империей. Он каждый день получает донесения, доставляемые из Парижа за 14 дней изнуренными гонцами. Он даже подписывает декрет о реорганизации Комеди Франсэз, может быть, для того, чтобы парижане заметили, что глаз хозяина по-прежнему следит за ними...
И все же! Казаки уже нападают на непомерно вытянувшиеся линии снабжения и связи, на продовольственные и военные склады Великой армии, на подкрепления. А время идет... Начинается нехватка продовольствия. Как может этот человек, такой тонкий политик, цепляться за надежду на то, что царь, потеряв столицу, будет вынужден пойти на переговоры? А тем временем русские с подчеркнутой жестокостью уже предупреждают французов:
— Через две недели у вас начнут отваливаться ногти, а опухшие и наполовину онемевшие руки не смогут более удерживать оружие.
Надо было принимать решение, отважное и неотложное. Провести зиму в городе? А что скажут в Париже и во всей Европе? Какие козни будет строить Лондон? И снова заботы главы государства берут верх над интересами главнокомандующего: кто, в самом деле, может предугадать последствия полугодового отсутствия? Как поступят Австрия и Пруссия? Направиться на север, чтобы захватить Санкт-Петербург? Маршалы возражают: «Время года, недостаток продовольствия, пустая, голая дорога». Отойти в Польшу? Значит признать дипломатический провал и военную неудачу.
«Его гордость, его политические принципы и, быть может, состояние его здоровья подсказали ему самый худший из возможных вариантов — не принимать никакого решения и играть в прятки с несущим ему гибель временем», — пишет Сегюр. Дарю также удивлен тем, что не обнаруживает у императора обычной способности «к решениям выразительным, подвижным и быстрым, соответствующим обстоятельствам. Говорят, что его гений не способен более приспосабливаться к меняющейся обстановке. Вину за это возлагают на его природное упорство, которое обеспечило его возвышение и станет причиной его падения».
Он медлит, потому что испытал самое большое разочарование за все время своей карьеры: привыкший диктовать свою волю из захваченных им дворцов его врагов, Наполеон удивлен молчанием Александра, кому сам он адресовал весьма настойчивые предложения о Мире.
«Генерал Зима» примет решение за него. 13 октября наступают первые заморозки, и Кутузов, давший отдохнуть своей армии, одевший ее на зиму и получивший подкрепления, атакует Мюрата р нескольких километрах от столицы. Наполеону грозит опасность оказаться осажденным в стенах Кремля, без продовольствия и боеприпасов. 19 октября Наполеон принимает решение об отходе главных сил своей армии в Польшу, отказавшись от захваченной добычи. Кутузов следует за ним по пятам, ждет своего часа и, когда от него требуют перейти в наступление, неизменно отвечает:
— Пусть выпадет снег.
В катастрофических условиях отступления Наполеон дает пример поведения: он молча шагает во главе своих солдат, пешком, опираясь на палку, в 20—30-градусный мороз, когда птицы замерзают на лету. Он с трудом преодолевает глубокий снег, и это зрелище заставляет кого-то из гренадеров пожаловаться:
— Я плачу не потому, что оставлю свои кости в этой проклятой стране. Я плачу потому, что видел, как наш император идет пешком, с палкой в руке, он, такой великий человек, вселивший в нас такую гордость!
Эта армия призраков еще позволит ему побить Кутузова под Малоярославцем, но Наполеон говорит кому-то из приближенных:
— Это становится серьезным. Я все время бью русских, но это ничего не дает.
Сколько строится планов, сколько ночей проходит без сна! Он пытается вырвать остатки своей армии из объятий русской зимы, из ловушек, расставляемых Кутузовым, который следует за ним по-шакальи и весело заявляет:
— Завершение судьбы Наполеона безвозвратно отмерено временем. Метеорит угаснет в болотах Березины на глазах у всей русской армии.
Но события развернутся не так. Наполеон сделает вид, что готовит переправу в районе Борисова, а на самом деле перейдет реку у Студенки, в 25 километрах к северу. Он и здесь сумеет провести несколько успешных боев — 9 тысяч истощенных и отупевших солдат под командованием Виктора обратят в бегство 40 тысяч русских.
А дальше, уже вблизи польской границы, в начале декабря он скажет своему Главному конюшему:
— При нынешнем положении дел я смогу повелевать Европой только из дворца Тюильри.
Действительно, в Париже один генерал-республиканец уже попробовал осуществить государственный переворот, а побежденные Наполеоном европейские державы вновь готовы взяться за оружие. Ясно, что он не сможет вернуть себе контроль над ситуацией, скитаясь по дорогам Польши с остатками своей армии. Он передает командование Мюрату, пускается в санях в путь по заснеженным дорогам, и 13 января 1813 года он в Париже. Наполеон откровенно признается одному из своих министров:
— Удача сделала меня слепым. Я позволил себе следовать за событиями вместо того, чтобы проводить выработанный мною план... Я был в Москве. Думал, что подпишу там мир. Я оставался там слишком долго, хотел за один год получить результат, для которого требовались две кампании. Я совершил крупную ошибку, но у меня есть возможность исправить ее.
Он возобновит эту кампанию. Он соберет новую армию — поставит под ружье призывников 1813 года, мобилизует Национальную гвардию, объединит Германскую и Итальянскую армии с остатками Русской, укрепит старую и новую гвардию и воссоздаст артиллерию.
«Разум отказывается верить, — писал один из министров, — когда представляешь себе работу, какую пришлось проделать, вспоминаешь о разнообразных ресурсах, какие пришлось найти, чтобы за пять месяцев собрать, одеть, экипировать и обеспечить боеприпасами такую армию». Как только он будет готов, Наполеон выступит навстречу русским и, одержав две или три победы,, снова покажет им, кто хозяин на поле боя. Но эти планы строились, не беря в расчет неизбежное отступничество союзников, к которому подтолкнет его поражение в снегах. Пруссия переметнется на сторону русских, а Англия звенит золотом над ухом колеблющихся, так что наполеоновские призывники, восемнадцатилетние ребята, впервые в жизни узнающие, что такое жизнь под огнем и дождем, марш-броски по колено в грязи, будут иметь дело не только с русскими, но и со 120-тысячной армией маршала Блюхера!
15 апреля 1813 года Наполеон выезжает из Сен-Клу. 25 апреля он в Эрфурте, где утверждает диспозицию своих войск, разделив их на три группировки, которые должны сомкнуться между Люценом и Бауценом. 2 мая две из трех группировок соединяются к западу от Лейпцига. План заключается в том, чтобы обойти с тыла стоящие в Люцене силы коалиции и вынудить их вести битву, обратив фронт на 180 градусов. К несчастью, Ней — а именно ему поручено прикрывать этот дерзкий маневр — попадает под атаку превосходящих сил противника. Наполеон должен срочно спешить ему на подмогу и быстро придумать иную тактику. Нею поручается сдерживать наступление левого фланга неприятеля, Макдональд с 22 тысячами солдат должен повести опоясывающую атаку на русско-прусский фланг, а император во главе 30 тысяч человек прорвет центр вражеских позиций, как только сочтет, что наступил момент, «когда решается — будет битва выиграна или проиграна». Так и было сделано. «Огонь стал устрашающим, противник дрогнул по всему фронту. Вражеская кавалерия, пехота, артиллерия — все обратилось в бегство».
Коалиционные армии отступают к Дрездену и Мейсену. Их командование поражено: хотя нехватка кавалерии не позволила Наполеону взять много пленных, он, тем не менее, ошеломляющим образом продемонстрировал свое искусство и свои возможности. «В этот день он лично подвергался, наверное, большим опасностям на поле битвы, чем за всю свою прошлую военную карьеру», — вспоминал Мармон.
Русские и пруссаки окопались у Бауцена. Наполеон решает атаковать их и втянуть в регулярную битву, чтобы принудить их капитулировать или бежать. Ней с севера должен атаковать тылы противника, в то время как сам Наполеон ударит по фронту. К сожалению, Ней вместо того, чтобы занять предписанную ему позицию, дает втянуть себя в бой на правом фланге и не может поэтому обойти силы коалиции, которые отступают, не оставив пленных. На одном из холмов затерянный среди пруссаков стоит английский офицер; он видит вдали Наполеона, окруженного маршалами. Англичанина зовут Гудсон Лоу.
И все-таки битва под Бауценом 21 мая 1813 года завершается победой Наполеона, что приводит в ужас правительства, уже считавшие его уничтоженным и увидевшие, что он еще способен обратить ситуацию в свою пользу. Чтобы выиграть время, дипломаты просят о перемирии, и Наполеон дает согласие. Следуют мирные переговоры в Праге. Разумеется, это лишь маневр, его цель — дать коалиционным армиям передохнуть, и 11 августа кампания возобновляется. Австрия включается в охоту, она выставляет 230 тысяч солдат, 100 тысяч русских и пруссаков идут под командованием Блюхера и 160 тысяч русских и шведов — под командованием Бернадотта, того самого Бернадотта, для кого не секрет ни стратегия, ни тактика императора, сделавшего его маршалом Франции и наследным принцем Швеции, императора, которого Бернадотт предал...
Чтобы сдержать эту полумиллионную армию, выстроившуюся дугой перед позициями французов, Наполеон делит свои силы и, не будучи способен поспевать повсюду лично, делегирует свои полномочия Даву, Нею и Удино. Мармон по этому поводу вполне уместно заметит:
— Создавая три автономные армии, Ваше Величество отказывается от преимуществ, какие приносит ему личное присутствие на поле битвы, и я боюсь, что, выиграв одно сражение, Ваше Величество в тот же день проиграет два.
Эти слова оказались пророческими! В то время как Наполеон, заставив свою гвардию преодолеть за четыре дня 160 километров, бьет австрийцев под Дрезденом, Удино, Макдональд и Ней терпят поражение от Бернадотта, своего бывшего товарища. Затем, в сентябре, получив 60 тысяч солдат в подкрепление, русские, шведы, пруссаки и австрийцы решают двинуться с разных сторон к Лейпцигу и соединить там свои силы, насчитывающие 300 тысяч человек, которым Наполеон сможет противопоставить лишь 150 тысяч юных и усталых солдат.
У Наполеона, тем не менее, готов план: прочно закрепившись на подступах к городу, он будет сдерживать приближающегося с севера Блюхера, а сам атакует австрийцев на юге. Но на сей ;раз численная недостаточность его армии слишком ощутима. После ряда весьма тяжелых боев колесо фортуны еще не выбрало, в чью сторону повернуться, а союзники вот-вот бросят в наступление 180 тысяч человек.
И тут дезертируют саксонские войска Наполеона, за ними вюртембержцы, причем первые поворачивают оружие против своих вчерашних товарищей. Эта измена позволяет Блюхеру и Бернадотту соединить их армии. 120 тысяч убитых — половина французов, половина союзников — остаются на поле битвы. У Наполеона не хватает боеприпасов, и он вынужден приказать своим изнуренным и некормленным солдатам отступать.
Форсированным маршем он отходит на левый берег Рейна, по пути наказав баварцев, чьи войска посмели попытаться преградить ему дорогу. Наполеон думает, что неприятель не ввяжется в зимнюю кампанию, но союзники после некоторых колебаний 21 декабря перейдут через Рейн. «Имя Наполеона еще навевало такой ужас, что вражеские армии переправлялись через Рейн со страхом, — писал Шатобриан. — Они постоянно оглядывались назад, стремясь удостовериться, что отступление остается возможным». Бернадотт оккупирует Бельгию, Блюхер — Лотарингию, Шварценберг — Швейцарию и Бургундию, в то время как овладевший Испанией Веллингтон располагает свою ставку в Сен-Жан-де-Люсе, на пороге Франции.
В ходе этой французской кампании, может быть, самой славной для него, в которой он еще одержит благодаря своему гению и дерзновенности несколько побед, Наполеон будет биться в соотношении один к пяти. И все же! Хорошо накормленным, отлично обученным и вдохновленным успехами солдатам коалиции он может противопоставить лишь тех, кого называют «солдатами Марии-Луизы», — безусых мальчишек, наскоро — за две недели — обученных и разношерстно одетых в то, что смогли найти на складах.
Сначала Блюхер и Шварценберг совершают ошибку — они разъединяют свои силы и, выбрав каждый свою дорогу, назначают рандеву в Париже.
— Ситуация полностью переменится! — восклицает Наполеон. — Завтра я побью Блюхера.
С помощью форсированных марш-бросков Наполеон сможет раздельно атаковать и потрепать эти две колонны вражеских войск, вторгшихся на восток Франции. Бриенна, Шампобер, Мон- мирайль, Шато-Тьерри, Вошан, Морман, Монтеро, Краонна и Реймс. Девять побед за 45 дней! Стоит Блюхеру растянуть свою армию вдоль берегов Марны, будто она на прогулке, как Наполеон атакует и уничтожает один из подчиненных прусскому маршалу корпусов — 10 февраля у Шампобера, другой — 11 февраля у Монмирайля. 14 февраля старый прусский полководец сам вынужден бежать с поля битвы в Вошане, его войска в беспорядке отступают к Шалону, бросив 18 тысяч пленных, пушки и обоз. Наполеон внезапно разворачивает свою армию на 180 градусов и наносит удар по австрийским и русским войскам, продвигающимся вдоль берегов Сены. Он побьет русских под Морманом, у Монтеро рассеет вюртембержцев, а самого генерала Шварценберга с такой силой отбросит в направлении Шомона, что тот запросит перемирия.
— Я ближе к Вене, чем император Австрии к Парижу! — восклицает Наполеон, отказывая в просьбе Шварценберга.
Наполеон пишет одному из своих маршалов — Ожеро, задержавшемуся в Лионе вместо того, чтобы спешить на помощь: «Я разбил три армии и три раза спас столицу... Нельзя больше действовать так, как это было в последнее время, надо вновь надеть семимильные сапоги, вновь обрести решимость 1793 года». Победы, одержанные Наполеоном, придали храбрости крестьянам — они дают отпор оккупантам, противятся поборам, нападают, подобно тому, как это делали испанцы, на отставших солдат, на беглецов и раненых, так что союзники начинают задавать себе вопрос: не лучше ли вступить в переговоры? Однако Лондон снова приманивает блеском своего золота, обещает вплоть до окончательной победы лепту в 6 миллионов фунтов ежегодно...
Блюхер, сумевший собрать своих было разбежавшихся солдат, направляется к незащищенному Парижу, но Наполеон преследует его и вынуждает спешно переправиться через реку Эн, затем блокирует его на плато Краонн и там с 50 тысячами против 100 наносит ему поражение. Тремя днями позже у Реймса обращен в бегство прусско-русский корпус, но Удино и Макдональд позволяют оккупирующим Труа австрийцам обойти себя, и император оказывается под угрозой окружения. Он склоняется над картой, переставляет цветные булавки, изображающие армии, и измышляет последнюю достойную наполеоновского гения хитрость. Он двинется на восток, укрепит свою армию за счет еще остающихся там гарнизонов и обрушится на тылы продвигающегося к Парижу неприятеля, перерезая ему путь к отступлению. Сначала, чтобы замедлить продвижение австрийцев, он завязывает с ними битву у Арси-сюр-Об — с 20 тысячами солдат против 90 тысяч, затем переходит через реку Об в направлении Бар-ле-Дюка. Он весело заявляет одному из министров:
— Посмотрите на этих храбрых крестьян — они везде восстают, убивают казаков! Они показывают нам пример, последуем ему. Вы увидите удивительные вещи. У меня скоро будет под рукой 100 тысяч человек, я обрушусь на того, кто будет ближе, на Блюхера или Шварценберга — неважно, я разобью его, а бургундские крестьяне прикончат... Если я ошибаюсь, что ж, мы умрем, но лишь после того, как защитим нашу честь...
Шварценберг как раз хотел бы пойти навстречу Наполеону, но Блюхер предпочитает двигаться на Париж. Момент колебаний. Несколькими неделями позже царь признается: «Стоя у ворот Парижа, все генералы были того мнения, что не надо пытаться овладеть столицей. Они говорили: боеприпасов у нас осталось едва на один день, император Наполеон обошел нас с тыла и отрезал линии снабжения».
К несчастью, достаточно было одному курьеру с бумагами попасть в руки неприятеля, как план Наполеона оказался разгаданным. Союзники пойдут на столицу, а на восток направят лишь ограниченные силы, чтобы ввести в заблуждение того, кого они все еще боятся. Вскоре три группировки противника сосредоточиваются вокруг Парижа. Все потеряно? Еще нет! Получив известие, Наполеон спешит к столице со своей армией. Пусть город продержится еще два дня, и осаждающие, попав в клещи между корпусом Мармона и подходящими форсированным маршем солдатами Наполеона, будут вынуждены принять бой. Увы! Мармон, которого Талейран склонил к предательству, капитулирует, кампания закончена...
Двумя неделями позже император подписывает в замке Фонтенбло отречение от престола и со слезами в голосе прощается с теми, кто остался с ним из числа бывших победителей Европы:
— Солдаты, вот уже 20 лет, как вы неизменно идете дорогами чести и славы. Вами всегда руководил дух отваги и верности; и в самое последнее время вы еще раз это доказали... Я ухожу... Я буду следить за вашей судьбой и судьбой Франции... Я расскажу о великих делах, которые мы вместе свершили.
И он уехал «царствовать» на остров Эльбу. Но и там он оставался неподалеку, и это портило настроение европейским монархам. Поэтому он должен был бежать оттуда, чтобы не быть убитым или сосланным на какой-нибудь более отдаленный остров. Его возвращение в Париж с юга Франции нельзя назвать в полном смысле военной кампанией, но быстрота его продвижения, ошеломляющий успех всего предприятия, эффект его присутствия, оказавший такое воздействие на солдат, — все это дает основание еще раз напомнить об этих драматических событиях.
Он высаживается на побережье Прованса утром 1 марта 1815 года. С ним 1100 человек, последовавших за ним в его эфемерную империю на Эльбе. Он немедленно распространяет прокламацию, которую солдаты тщательно переписали во время плавания. Она обращена главным образом к его старым собратьям по оружию:
«Солдаты, мы не потерпели поражения. В моем изгнании я слышал ваши голоса. Ваш генерал снова с вами, присоединяйтесь к нему. Наденьте трехцветную кокарду, которую вы носили по большим праздникам. Победа пройдет форсированным маршем, орел, несущий национальное знамя, полетит от колокольни к колокольне до самых башен Нотр-Дам. И тогда вы сможете гордиться свершенным, вы станете освободителями своей родины».
Весь этот день, пока его войско высаживается, Наполеон, сидя попросту в поле, окруженном оливковыми деревьями, изучает карту и намечает путь своего триумфального возвращения. Он избирает дорогу сквозь Альпы, самую трудную, но политически наиболее надежную, ибо в округе полно партизан. В 11 часов вечера при свете полной луны он отдает приказ к выступлению. Сам идет во главе, опираясь на палку, иногда спотыкаясь на заледеневшем камне или снежном бугре.
— Ни одного выстрела, — приказывает он своему батальону, — ни одной капли крови!
Успех, как и на поле битвы, зависит от быстроты продвижения: 3 марта он в Кастеллане, 4-го в Дине и 5-го в Гапе, пройдя 200 километров и не встретив ни малейшего сопротивления. Драма разыгрывается вблизи Гренобля. Роялистский командующий решает преградить Наполеону дорогу и посылает батальон 5-го линейного полка занять позиции в ущелье Лаффре.
— Стой! — командует Наполеон своим солдатам.
Два батальона стоят лицом к лицу. Солдаты, которые, может быть, бились бок о бок под Аустерлицем или где-либо еще, сегодня бросают друг другу вызов, глядя прямо в глаза. Малейшая неосторожность — и прольется кровь. Стоит тягостное молчание. Нужен жест, способный разрядить напряжение. Наполеон решается. Он выходит вперед один, шаг его тверд, он спокоен, но смертельно бледен. В нескольких метрах от солдат короля он останавливается и бросает им:
— Солдаты, узнаете ли вы меня?
В ответ раздается несколько выкриков. Он расстегивает шинель, обнажает грудь.
— Если есть среди вас хоть один, желающий убить своего императора, он может это сделать, вот он я!
Прекрасная отвага. Спокойная уверенность. Но и рассчитанный жест. Превосходное знание души народа. Вспомним, что 5-й линейный полк сражался под его командованием в первую итальянскую кампанию.
— Огонь! — командует офицер-роялист.
Напрасно! Солдаты бросают оружие с криками: «Да здравствует император!», бросаются к нему и падают на колени перед своим старым командиром.
— Все, — обращается Наполеон к кому-то из своей свиты, — через десять дней я буду в Тюильри.
В одиночку он только что отвоевал Францию.
В Гренобле у него уже 7 тысяч солдат, но ему приходится пережить момент тревоги.
— Не было битвы, — будет он позже вспоминать, — где я подвергался бы большим опасностям, нежели входя в Гренобль. Солдаты бросались на меня как одержимые, яростно размахивая руками. На какое-то мгновение мы перепугались; можно было подумать, что меня разорвут на куски. Но это было лишь безумие любви и радости.
За пять дней он прошел 400 километров. И какими дорогами, в какую погоду!
10 марта Наполеон въезжает в Лион, уже в коляске, вновь провозглашает себя главой государства и издает ряд декретов, в том числе восстанавливает трехцветный флаг. Из Лиона он выходит во главе 14 тысяч солдат и вечером 20 марта, в день рождения своего сына, въезжает в Тюильри. Его выносят из коляски и на руках сквозь ревущую от ликования толпу доставляют в рабочий кабинет.
Не имея иного сообщника, кроме победы, не имея плана, денег и артиллерии, он вернул себе трон, прогнал Бурбонов. «Когда Наполеон переправился через Неман во главе 400 тысяч пехотинцев и 100 тысяч конников, чтобы овладеть дворцом царей в Москве, он меньше поразил воображение, чем тогда, когда, вырвавшись из изгнания, бросив свои оковы в лицо монархам, пришел в одиночку из Канна в Париж и спокойно заночевал в Тюильри», — констатировал в замешательстве, смешанном с ликованием, его старый враг-поклонник Шатобриан.
Противостоящие ему монархи немедленно объявляют его «вне закона по всей Европе» — можно спросить, по какому закону?! — хотя первым же дипломатическим актом его правительство сообщило всем европейским дворам, что хочет поддерживать «почетное спокойствие». Уже русский, австрийский, прусский и английский штабы разрабатывают план военных действий и обязуются выставить с каждой стороны по 50 тысяч солдат. В конечном счете на Францию обрушится миллионная армия.
Наступление готовится в Бельгии. Веллингтон со штаб-квартирой в Брюсселе командует британскими, германскими и голландскими войсками, а Блюхер, ставка которого в Льеже, — прусскими. Всего здесь сосредоточено 230 тысяч солдат. Принуждаемый к войне, Наполеон снова должен совершать чудеса, чтобы мобилизовать полмиллиона человек. Он разделит их на несколько армий, одной — Северной, насчитывающей 124 тысячи солдат, будет командовать сам. Возобновляя военные действия, он испытывает нескрываемую грусть.
— Речь идет не о том, чтобы возобновить старую войну, — говорит он. — Я знаю, чего следует избегать, а к чему стремиться. Когда-то я мечтал о великолепном будущем для Франции. Я отказался от этой мечты. Я хочу мира и, никогда даже в мыслях не согласившийся бы подписать мирный договор в Париже, обязуюсь теперь, если он будет подписан, точно соблюдать его.
К нему снова не прислушаются! Австрийцы сосредоточиваются на юго-восточной и восточной границах, Блюхер и Веллингтон готовы, русские уже в Австрии и подходят форсированным маршем, а германские войска стоят на берегах Рейна. Война будет тяжелой, и 12 июня перед тем, как выехать из Парижа во Фландрию, Наполеон замечает одному из приближенных:
— Для вас очень важно, чтобы я выиграл какое-либо сражение... Через 20—30 дней все будет решено.
Его план точен. Поскольку Веллингтон с его 104 тысячами англичан, голландцев, бельгийцев и германцев оторван от Блюхера с его 120 тысячами пруссаков, Наполеон ударит по ним по отдельности. Когда Блюхер будет разбит, Веллингтон отойдет к побережью, где его легко будет окружить и вынудить к поспешному отплытию в Англию. После этого Наполеон обратится на австрийцев и подошедших к тому времени русских. Возможные неполадки в расчет не принимались... «Странная кампания, — напишет он позже, — меньше чем за неделю верная победа Франции, которая определила бы ее судьбу, три раза выскользала из моих рук».
В ночь с 14 на 15 июня Наполеон продвигается к Шарлеруа, застает там Блюхера врасплох, но тот отходит к Линьи. И тут — первое непредвиденное событие: один из дивизионных генералов, роялист по имени Бурмон, переходит на сторону врага и выдает ему замысел Наполеона. Ситуация коренным образом меняется. Блюхер, чтобы не быть отрезанным от своего английского союзника, окапывается перед Намюром, где вблизи Линьи 16 июня Наполеон завязывает битву. Император поручает генералу Груши поддерживать давление на левый фланг пруссаков, сам сосредоточивает удар в центре и на правом фланге, в то время как Ней должен атаковать с тыла.
— Если вы будете действовать энергично, прусская армия погибла, — пишет он победителю в московском сражении. — Судьба Франции в ваших руках.
К несчастью, Ней ввязывается в битву с англичанами, подошедшими к местечку Катр-Бра, понапрасну теряет 10 тысяч солдат, и Наполеон сам прорывает оборону пруссаков, но не может взять их в клещи. Сброшенный с коня Блюхер приказывает отступать, но по причине позднего часа и недостатка сил французы не могут развить успех. 48 часами позже, при Ватерлоо, сегодняшние побежденные решат судьбу кампании.
Поскольку Блюхер и Веллингтон оказались на время разобщенными, Наполеон ударит по англичанам, расположившимся на высотах Мон-Сен-Жан. Преследовать пруссаков и сдержать их в случае необходимости поручено генералу Груши. Задуманный Наполеоном маневр весьма искусен: прорвать вражеские позиции в центре, овладеть замком Угумон, расположенным слева, фермой Ла Э-Сент в центре и фермами Ла Э и Паполотта справа, обойти таким образом противника, который отступит к Суаньскому лесу, где рассеется. В 8 часов вечера 17 июня император признается маршалу Сульту:
— Вражеская армия по численности превосходит нашу на четверть. Но 90 процентов шансов — наши.
Он обходит ночевавшие прямо в грязи войска. Его, как обычно, с энтузиазмом приветствуют.
— Если мои приказы будут точно выполнены, — заверяет он, — сегодня вечером мы заночуем в Брюсселе.
Но тут начинается череда ошибок. Изнуренный, с симптомами отравления мышьяком, Наполеон засыпает на час в ожидании, пока не подсохнет грязь и не подойдет Груши. Так он теряет драгоценное время, а к полю битвы спешит на подмогу армия Блюхера. Генерал Рей, которому поручено взять замок Угумон, кладет слишком много солдат, так и не достигнув цели. Прибытие прусских войск под командованием фон Бюлова вынуждает направить им навстречу дивизии, первоначально включенные в группировку прорыва. За неимением достаточного числа солдат Наполеон вынужден отказаться от опоясывающей атаки на левый фланг Веллингтона, если только Груши не...
К часу дня Ней атакует ферму Ла Э-Сент и, хотя завязшая в грязи артиллерия резерва расположена слишком далеко от вражеских позиций и не может быть достаточно полезной, овладевает позицией и с ходу атакует высоты Мон-Сен-Жан. Понеся сам значительные потери, он заставляет отступить британскую конницу.
— На час раньше, чем нужно, — восклицает Наполеон, наблюдающий за ходом битвы в подзорную трубу.
Он, тем не менее, посылает в подкрепление маршалу 3 тысячи кирасиров, но британские дивизии, выстроившиеся, как на параде, стоят прочно. Нужно бы еще выслать подкрепление, но в резерве остались лишь 13 тысяч солдат гвардии. А Бюлов продвигается, заходя в тыл французам со стороны Плансенуа. А если бы Груши...
— Утром у нас было 90 процентов шансов, теперь еще остается 60, — ворчит Наполеон. — Если Груши будет идти быстро, корпус Бюлова будет полностью уничтожен.
Да, Груши и его 33 тысячи солдат могут решить исход сражения!
Вскоре Блюхер соединяется с Бюловом у Плансенуа, гвардия с трудом сдерживает их продвижение. Видя, что приближается ночь, Наполеон решает покончить с англичанами, не дожидаясь Груши. Император бросает старую гвардию ша высоты Мон-Сен-Жан. Однако Веллингтон, чтобы продержаться до подхода союзников, которые принесут ему победу, отдал строгии приказ: «Стоять до последнего, умереть, но выиграть время до подхода пруссаков».
Гвардию встречает плотный огонь, и она вынуждена отступить. Наполеон бросит последние шесть батальонов на подмогу своим «мохнатым колпакам», как вдруг справа на его тылы обрушивается прусская кавалерия. Начинается повальное бегство. Кто-то кричит: «Спасайся, кто может!» Ней отступает. Веллингтон, воспользовавшись замешательством, приказывает контратаковать. Взятая в клещи английской и прусской пехотой, гвардия выстраивается в каре, а остатки французской армии бегут в направлении Шарлеруа.
Наполеон, уже надеявшийся, что какое-нибудь шальное ядро или пуля положит конец его испытаниям, отдается во власть своего коня. Офицеры выводят его с поля битвы:
— Сир, врагу и так слишком много радости!
Лицо его в слезах, покрыто пылью. Он вдруг стал выглядеть очень старым и очень усталым, с трудом держится в седле. «Человек, живший сражениями, в оцепенении ловил звук последнего выстрела пушки, какой ему суждено было услышать», — писал Шатобриан.
Наполеон был побежден так часто и верно служившим ему маневром — внезапным появлением врага на линии отступления армии, что привело к ее полному распаду. Победители хорошо усвоили его науку. Победа Веллингтона, которую вначале невозможно было предвидеть, была достигнута именно благодаря прусской атаке на французские тылы.
На Святой Елене, часто возвращаясь к этой битве, где неприятелю потребовалось 156 тысяч солдат, чтобы разбить 72 тысячи изнуренных французов, Наполеон в большей степени будет винить себя, нежели воздавать должное генералам противника:
— Я совершил ошибку, заночевав 16 июня во Флерюсе... Сражение под Ватерлоо должно было состояться на сутки раньше. Веллингтон и Блюхер не успели бы соединиться... Не будь измены одного предателя, я начал бы военные действия и разбил бы врага. Я бы раздавил его у Линьи, если бы мой левый фланг выполнил свою задачу. Я раздавил бы его еще раз у Ватерлоо, если бы не подвел мой правый фланг... Да, Веллингтон должен поставить толстую свечу старику Блюхеру. Без него — не знаю, где бы сейчас была «Его милость», как они величают Веллингтона, но я-то уж точно не был бы здесь. Его войска держались замечательно, но составленный им план битвы был жалок, а вернее, его не было вовсе. Он сам загнал себя в ситуацию, когда не мог создать какого-либо плана, но, как ни странно, именно это и спасло его в конечном счете... Фортуна больше поработала на него, нежели он на нее.
Ясно лишь одно: утром в день битвы Веллингтон объявил, что сможет продержаться до 15 часов и, если пруссаки к этому времени не подойдут, он пропал. Пруссаки подошли только к 6 часам — со свежими силами, — и, следовательно, заслуга Веллингтона в том, что он в отчаянных обстоятельствах продержался на три часа дольше. Что же касается Груши, на нем лежит тяжелая ответственность: он должен был задержать Блюхера и пропустил его, даже не заметив. Он услышал гул канонады и должен был немедленно выступить. Вместо этого он сидел дома у одного знатного лица и ел клубнику...
Но какое значение, в общем-то, имеет это последнее поражение! Количеством кампаний и побед, численностью вводимых в бой солдат, стратегией и тактикой Наполеон, безусловно, обеспечил себе пьедестал величайшего военного гения всех времен, намного превзойдя своих знаменитых предшественников — Ганнибала, Цезаря и Фридриха Прусского.
— С моей гвардией в полном комплекте — от 40 до 50 тысяч человек — я мог бы пройти всю Европу насквозь, — будет рассуждать он на Святой Елене. — Может быть, и можно воспроизвести армию, равную той, что была у меня в итальянской кампании или под Аустерлицем, но ничего лучшего, уж точно, создать нельзя.
Никогда не было битв, сравнимых с теми, секрет которых он будет долгими вечерами ссылки раскрывать своему маленькому двору в Лонгвуде:
— Битва при Маренго, исход которой так долго висел на волоске, преподнесла нам всю Италию... Под Ульмом была уничтожена целая армия... Иена отдала нам на милость всю прусскую монархию... Фридланд открыл дорогу в Российскую империю... Экмюль решил судьбу целой войны...
Мадам де Монтолон, которую мало интересовали эти воспоминания, вежливо спрашивает:
— А каких солдат можно назвать лучшими?
— Тех, что выигрывали сражения, мадам, — живо отвечает император. — Лучшими солдатами были карфагенцы под командованием Ганнибала, римляне под командованием Сципионов, македонцы под командованием Александра, пруссаки под командованием Фридриха.
Он мог бы добавить к этому списку солдат под своим командованием.